Запах хлопка и меда

Он ни в чем не виноват, резонно рассуждает Шэнь Цинцю, глядя на взволнованного, розового и такого милого Ло Бинхэ, зажатого между его руками и ногами, когда Шэнь Цинцю медленно трется о него. Это не его вина. Правда. Конечно, он знает об альфа-гонах отстраненно и интеллектуально. И он знает, что оригинальный Шэнь Цинцю был написан, как территориальный альфа (именно поэтому его ненависть и ревность к Ло Бинхэ только резко возросла после того, как тот сам наконец предстал в роли альфы, что привело к еще более ужасным пыткам и низвержению в Бездну), но в свою защиту — что ж. В своей первой жизни он был настолько хилым и слабым, что его тело не смогло правильно представить ни один вторичный пол. Ни омега, ни альфа, ни даже бета, просто… ничего. К тому же Шэнь Цинцю завершил свой последний гон, как раз перед тем, как Шэнь Юань трансмигрировал в свою оболочку, а Неизлечимый прервал его естественный цикл, что означало, что пройдет довольно много времени, прежде чем это случится снова. Так откуда же ему было знать, что приливы жара, странный зуд в основании позвоночника, который он никак не мог унять, и обострение чувств почти до болезненной степени — всё это намеки на приближающийся гон? Однажды он рано лег спать, размышляя, неужели Самолёт настолько некомпетентный писатель, что позволяет культиваторам болеть простудой, а потом проснулся в полутьме ночи, чувствуя, что его кожа стала ему мала, а тело слабо дрожит от прилива энергии, с которой он не знает, что делать. Он сбрасывает внутреннюю одежду, когда от жары она становится влажной от пота, и остается в одних штанах, вдыхая дрожащими руками и отводя волосы от липкого пота на шее. Комната наполнена его собственным запахом и запахами других людей — дымным альфа-ароматом Юэ Цинъюаня, сладковатым омега-ароматом Лю Цинге, успокаивающим бета-ароматом Му Цинфана, — от этого у него кружится голова и… почти злость? Ему хочется смыть с себя все, оставить только себя и почти незаметный запах хлопка и нежных специй, скрывающийся под всем этим. Он нюхает воздух, сосредотачивается на том небольшом запахе, который заставляет его нервы успокоиться, и в оцепенении следует за ним в соседнюю комнату. Мягкий, приятный, пушистый запах здесь сильнее, вдали от плавильного котла в главной комнате. Он с трудом соображает, мозг продирается сквозь густой, похожий на грязь туман. Все словно плавится — тело, разум, чувства — всё утопает в густом жаре. Лунный свет, проникающий в окно, освещает комнату, и он молча идет к кровати, инстинкты с шумом вгрызаются в его череп. Для чего, он не может сказать точно. Он весь горячий, и плавится, в мозгу все перемешалось. Все, что он знает — это то, что ему что-то нужно, и единственная ниточка связности — это ухватиться за этот сладкий, приятный запах. Вдалеке начинает звенеть маленький тревожный колокольчик, говорящий ему держаться подальше от этой комнаты, от этого запаха, но он все равно движется к ней, влекомый, как мотылек на пламя. Он забирается на кровать, и мягкое спящее тело под ним издает удивленный звук. Не обращая на него внимания, он перебирается на тело, обхватывая его руками и коленями. — А… а…? Шизунь? Он опускает голову и утыкается лицом в подушку, перебирая густые вьющиеся волосы, тепло тела под ним просачивается на кожу и еще больше разжигает в нем эту безымянную потребность. Волосы приятно пахнут — чистые, почти цветочные. Локоны и ткань подушки мягкие, успокаивающие, и он прижимается к ним лицом. — Ш… шизунь… Кто-то говорит? Кровь так сильно стучит в ушах, что он не может понять, о чем идет речь. Щекочущее чувство, что он упускает что-то важное, бьет по нему, но жар, кипящий под его кожей, наконец-то кажется немного утихающим, когда он зарывается лицом в запах под ним, поэтому он игнорирует его и вместо этого опускается в более удобное положение, укладываясь поперек тела под ним. Тело под ним заставляет снова зазвенеть далекий тревожный колокольчик, но он отключает его со всей практичностью, свойственной богатым миллениалам, как он. Он поворачивается лицом к мягким волосам, зарываясь в них лицом. Ах, мягкие… потревоженная потребность под кожей немного успокаивается, и он трет лицо, чтобы получить больше этого ощущения, и, наклонив голову, импульсивно лижет кожу. На вкус она чистая, нежная соль кожи заставляет его рот наполниться водой. — Шизунь! — раздается под ним визгливый голос. Он приникает к коже, глубоко в горле мурлычет от приятного вкуса, а удивленный возглас рядом с его ухом будоражит мозг. Ему все еще невыносимо жарко, но тело расслабляется еще больше, когда он успокаивает себя простым вкусом и запахом под ним, его бедра опускаются вниз, пока не упираются в маленькое тело, все еще лежащее под простынями. Это самая большая ошибка, которую он совершил за всю свою долгую череду ошибок. Весь жар, все наэлектризованное, но неподдающееся описанию желание, лижущее позвоночник и превращающее мысли в беспорядочную кашу, внезапно взрываются, когда он осознает, насколько возбужден. Внутри брюк его член твердый и мокрый, поэтому он подает бедра вниз, чтобы почувствовать облегчение, и получает ответ в виде стона под собой. Хорошо, — удовлетворенно прорычали его инстинкты. Хорошо. Он делает это снова, потом еще раз, и тело под ним хнычет. Что-то глубоко внутри него вздрагивает, потягивается. Руки робко, но нежно опускаются по бокам его лица, отталкивая его назад. Он почти рычит от того, что его отвергли, звук поднимается в его груди животным инстинктом, но тут снова раздается тревожный звоночек, и он резко осознает свое положение и отрывает лицо, чтобы увидеть чёртова главного героя, Ло Бинхэ, под ним в постели, выглядящего раскрасневшимся и нервным. — …боже мой, — говорит Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ застенчиво улыбается ему, все еще держась за лицо Шэнь Цинцю, шея у него мокрая от того, что он лизал ее, как безмозглый зверь. — Шизунь… — О боги, — повторяет он, когда слова отказывают ему. Этого… этого не может быть. Он почти голый в постели своего ученика, потный и твёрдый, пристает к этой бедной невинной овечке, как он-что с ним?! У него кружится голова, а тело ломит и умоляет вернуться к тому, что было — жажда сжать их бедра вместе почти невыносима. Он чувствует себя так, словно умирает от голода. Или как человек, застрявший посреди пустыни на несколько дней, и вдруг перед ним оазис, и он заставляет себя сдерживаться. — Гон шизуня очень силен, — тихо говорит Ло Бинхэ, проводя взглядом по его обнаженной груди, где их бедра все еще прижаты друг к другу. Шэнь Цинцю упирается и усилием воли раздвигает их. Ло Бинхэ издает неодобрительный звук. — Шизунь может использовать этого ученика. Это больно, не так ли? Этот ученик еще не получил второй пол, но… — Ло Бинхэ смотрит на него сквозь ресницы, наклонив голову и обнажив шею: — Этот ученик сочтет за честь, если его используют… Звериные инстинкты снова набросились на него, как проклятый грузовик, рот наполнился слюной от желания вцепиться в бледную кожу, губы разошлись, обнажая зубы. Ло Бинхэ выгибается еще больше, и Шэнь Цинцю приходится прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы удержать себя от желания прижаться к ней. Боже правый, так вот что такое гон? Нет, подождите, дело не в этом. Дело в том, что он ведет себя, как полный извращенец, втираясь в доверие к главному герою-жеребцу, которого он так старательно пытался воспитать должным образом. С таким же успехом он может подписать себе смертный приговор! Когда-то в комментариях он ратовал за кастрацию Шэнь Цинцю только за его развратные мысли в отношении Нин Иньин — какое же наказание он понесет теперь за то, что поступил с главным героем еще хуже?! Заметив его колебания, Ло Бинхэ отворачивает лицо — к счастью, он не уверен, что сможет выдержать еще хоть секунду, когда перед ним обнажится нежная шея — и хмурится. — Этот ученик не нравится шизуню? Я… я буду тихим и послушным. Если мое лицо не понравится шизуню, я могу перевернуться! Шизуню не стоит беспокоиться. — М-м-м, — красноречиво отвечает он. Он хотел сказать: «Нет, конечно, я не могу этого сделать», но мысленный образ возможности трахнуть желающее тело заставил его язык заплетаться, а член резко дернулся в штанах. Это было бы так приятно. Его тело нуждается в этом — нуждается в чём-то — ему кажется, что он сгорит в ничто, если не удовлетворит себя каким-то образом. Но этим «кем-то» не может быть Ло Бинхэ, если он хоть немного дорожит своей жизнью! Решив, что будет дрочить до тех пор, пока возбуждение не спадет настолько, что можно будет сходить к Му Цинфану за препаратами для подавления гона, он начинает отстраняться, чтобы встать с кровати, но руки его липкого ученика неожиданно крепко сжимают лицо Шэнь Цинцю, хватают его и тянут обратно вниз. Затем мальчик немного отодвигается назад и вытягивает ноги из-под простыней, чтобы раздвинуть их и положить на бедра Шэнь Цинцю, явно приглашая его к большему. — Шизунь, не волнуйся, — умоляет Ло Бинхэ, широко раскрыв глаза и умоляюще выгибаясь, пока его задница не начинает соблазнительно тереться о ноющий член Шэнь Цинцю. — Всё, что нужно шизуню, этот ученик обеспечит! Для меня будет честью успокоить гон шизуня своим телом. От этих невинно произнесенных грязных слов его бедра подались вперед, заставив обоих застонать. Святое дерьмо. Главный герой, ты не можешь просто так говорить такие вещи! Он прочищает горло и снова пытается вырваться, но Ло Бинхэ лишь крепче прижимается к нему. — Ты… Бинхэ еще не предстал. Было бы неправильно, если бы этот мастер воспользовался своим молодым учеником, не говоря уже о том, что это небезопасно. Конечно, Шэнь Цинцю, обладая мета-знаниями о мире ПГБД, знал, что Ло Бинхэ в течение года станет альфой, но он не мог просто так сказать об этом. Хотя вероятность того, что ему суждено стать альфой, даже ниже, чем у обычного непредставившегося юноши, это может сделать ситуацию еще хуже. Что может быть унизительнее для такого альфы, как Ло Бинхэ, чем то, что его учитель-злодей кончил на него?! Нет. Нет. Если ему придется умереть из-за Ло Бинхэ, он предпочтет сделать это с целым членом. — Но, шизунь, Му-шишу говорил этому ученику, что неправильное обращение с гонами и течками может навредить здоровью! — Ло Бинхэ поднял руки и обхватил Шэнь Цинцю за шею, прижимая его к себе и заставляя дрожать от прикосновения прохладных ладоней к его горячей шее. Сейчас не время быть липким!!! Бинхэ! Твой шизунь пытается поступить с тобой правильно! И не подписать себе смертный приговор. — Бинхэ, — Шэнь Цинцю абсолютно не хнычет, его самоконтроль ослабевает, когда Ло Бинхэ начинает вжиматься в кровать, чтобы еще больше приподнять бедра и сильнее вогнать их в Шэнь Цинцю. Движения немного грубоваты и неумелы. Ну конечно, — немного истерично думает Шэнь Цинцю. В конце концов, Ло Бинхэ все еще юный и чистый девственник, а не уверенный в себе жеребец, которым он однажды станет. Мысль о том, чтобы осквернить этот чистый белый лотос, раскрыть его и вогнать в него свой член, развратить его, заставляет его сердце трепетать от… от чего-то. Страх, подумал он, потому что если не страх, то он точно не знает. Когда Ло Бинхэ снова прижимается к нему, обхватив руками шею, его дрожащие руки поддаются, и он прижимается к своему ученику, сглатывая потоки слюны, которые поднимаются, когда он прижимается носом к мягкому, молочному склону шеи Бинхэ, который так и просится, чтобы его отметили. Он хочет укусить шею. Его зубы болят от желания укусить ее. Чтобы заявить о себе. Чтобы все поняли, что этот очаровательный, распускающийся цветок под ним — его. Но вместо этого он поворачивает лицо и зарывается в волосы Ло Бинхэ, успокаивая себя мягким, умиротворяющим запахом, напоминающим о свежевыстиранном белье, солнечных днях, теплой еде, медовом чае. — Шизунь, пожалуйста, — тихо говорит ему на ухо Ло Бинхэ, закидывая ноги за спину Шэнь Цинцю и прижимаясь к нему так мило и соблазнительно, что он думает, как бы не завязать узел вот так. — Пожалуйста, позвольте этому ученику позаботиться о своем мастере. — Это неправильно, — задыхается он, вцепившись руками в простыни, чтобы не дать себе дотронуться до Ло Бинхэ. — Это не так, — резонно отвечает Ло Бинхэ, руки скользят от его шеи вниз по обнаженной спине, вызывая каскад горячих мурашек. — Это полезно для здоровья. Шизунь всегда говорит своим ученикам, чтобы они заботились о своем здоровье; позвольте этому ученику помочь вам в этот раз. Каждое слово подтачивает последние тонкие нити разума. — Ты не… Бинхэ не представился. Я могу причинить тебе вред. Ло Бинхэ поворачивает голову, и Шэнь Цинцю отстраняется настолько, чтобы встретиться с его широкими, искренними глазами. — Шизунь не причинит мне вреда. И даже если будет больно, пока этот ученик может помочь шизуню, он выдержит любую боль. Слабо, он говорит: — Бинхэ пожалеет об этом. Он пожалеет о том, что раздвинул ноги перед своим мерзавцем-учителем, а потом, спустя годы, будет срывать злость на Шэнь Цинцю, уроде, который посмел сделать такое, даже зная, что ему лучше не делать, и заслужит за это все мучения до последней секунды. Ло Бинхэ смотрит на него с такой нежностью и обожанием в глазах, что сердце снова затрепетало, щеки все еще приятно раскраснелись, руки гладят спину Шэнь Цинцю, словно он хочет нарисовать пальцами каждый сантиметр. — Я никогда не пожалею о том, что был с шизунем. Никогда. Я хочу… я хочу, чтобы шизуню было хорошо внутри меня… Блять. К черту быть альфой! К черту этот дерьмовый роман! К черту необоснованно сильный ореол соблазнения главного героя! Он рычит в глубине своей груди, а Ло Бинхэ задыхается в ответ. Затем он отрывается от податливого тела Бинхэ на достаточное расстояние, чтобы потянуться вниз и снять с них одежду, отбрасывая их от кровати, пока они оба не оказываются обнаженными. Его рефлекторное смущение заглушается жаром возбуждения, и он следует своим инстинктам, побуждая его лечь на Бинхэ. Ло Бинхэ легко переворачивается, поворачивает голову и смотрит на него широко раскрытыми глазами и трепетно дышит. Его тело стройное, подтянутое, мышцы спины выглядят тонкими, но четкими, волосы рассыпаются по бледной коже соблазнительными локонами, в которые так и хочется зарыться руками и лицом. Его гладкая спина сужается к талии, которая, кажется, идеально подходит для его рук, а нежный изгиб задней части тела показывает маленькую розовую хризантему, когда Ло Бинхэ раздвигает для него ноги. Большая часть его желания — войти в эту прелестную дырочку как можно глубже, зарыться поглубже и не останавливаться до тех пор, пока он не разорвет под собой драгоценного мальчика… …но гораздо меньшая, но гораздо более разумная его часть останавливает эту мысль, прежде чем она успевает покинуть станцию, и заставляет себя растянуть Ло Бинхэ, прежде чем он разорвет его на две части. Последнее, что ему нужно сделать — это так травмировать жеребца-главного героя, чтобы он навсегда получил отвращение от секса. Он не думает, что сможет оторваться еще дальше от обжигающего жара под собой, чтобы принести масло для растяжки, поэтому он импровизирует и отползает назад, чтобы подтянуть бедра Ло Бинхэ и поласкать розовый вихрь. Ло Бинхэ вскрикивает, его ноги мелко дрожат, но он не отстраняется, когда Шэнь Цинцю крепко лижет его вход. — Шизунь — ах! Это… а, а, шизунь… Его худое лицо покраснело от собственного поведения, но, слушая стоны и пробуя на вкус почти землистую, соленую кожу у входа Бинхэ, он не может не закипать от желания, его альфа-инстинкты разрывают в клочья его обычные приличия. Это не одна из книг его сестры, которую он прочитал бы из простого любопытства, но это все же книга, полная некачественного порно, так что его метод должен сработать как надо. Если бы это был кто-то другой, кроме главного героя, Шэнь Цинцю мог бы дважды подумать о том, чтобы «поесть» в таком месте, но Ло Бинхэ идеален, если не совершенен. Этого совершенства и, честно говоря, его собственной потребности быть внутри него сейчас достаточно, чтобы отбросить эти мысли в сторону и полностью посвятить себя тому, чтобы сделать отверстие Ло Бинхэ неряшливо мокрым и свободным. Он чередует длинные движения языком — от которых Ло Бинхэ задыхается — с погружением в нее, просовывая острие языка все дальше и дальше внутрь, от чего Ло Бинхэ долго и жадно стонет. Шэнь Цинцю пускает слюни и задыхается, медленно расслабляясь от обещания, что скоро он сможет оказаться внутри него. Голод только усиливается, пока он целует розовый ободок мышц. Если бы это было в другое время и он не был бы наполовину одичавшим от нужды, то мог бы проводить так часы напролет, извлекая все больше этих милых звуков, но это уже мысли для другого раза. Как только ему удается легко и свободно провести языком внутри дырочки Бинхэ, он решает, что этого достаточно, и жемчужины горячей спермы скользят по его длине в предвкушении. Когда он отстраняется, чтобы облизать губы и осмотреть свою работу, то замечает след слюны, спускающийся к яйцам Ло Бинхэ. Ему стало любопытно. Он так отвлекся, что даже не взглянул на небесный столп, о котором читал тысячи глав. Он не может не посмотреть. Он просовывает руку между бедер Ло Бинхэ и обхватывает его столп, оттягивая его назад, чтобы он мог как следует рассмотреть его, и поглаживает его — что-то горячее скручивается в его животе, когда он понимает, как сильно это похоже на то, что он доит своего ученика таким образом, и он засовывает эту мысль глубоко внутрь себя. Ло Бинхэ… оказался таким же впечатляющим, как он и предполагал. Даже больше. Даже страшновато. Его рука не может полностью обхватить его, вены на нижней стороне выпирают и тянутся по всей длине плачущей головки, кожа горячая и бархатистая. Легко представить себе женщину между ног Ло Бинхэ, стонущую и плачущую от удовольствия, когда он вводит это в нее. Но у Ло Бинхэ нет женщины под ногами. Сейчас Ло Бинхэ, несмотря на то, что является главным героем и обладает столь большим и впечатляющим членом, как этот, является единственным, кого собираются оседлать и трахнуть в кровать. Шэнь Цинцю раскраснелся от головокружительного удовлетворения. — Шизунь, — скулит Бинхэ, когда осмотр затягивается, слегка покачивая бедрами и возвращая взгляд Шэнь Цинцю к розовой дырочке, которую он сделал набухшей и рыхлой от слюны. — Этот ученик готов… После этого он уже не сдерживает себя. Он подается вперед и надвигается своим телом на Ло Бинхэ, трется об его попку, смазанную слюной, а затем выстраивается и прижимается к теплому ободку. Они оба затаили дыхание, когда головка члена Шэнь Цинцю уперлась в упругий ободок, растягиваясь и растягиваясь, пока… Ло Бинхэ затихает и замирает под ним, когда головка проникает внутрь, в его горячую и тугую дырочку. Он не может не застонать от давления и от того, как это приятно, и рефлекторно качает бедрами вперед, погружая себя глубже. Он трахает его легко и неглубоко, пока скольжение не становится немного легче, а Ло Бинхэ дышит резкими вздохами. — Бинхэ, — зовет Шэнь Цинцю, обхватывая рукой тонкую талию под собой, его позвоночник покалывает от желания, основание черепа горячее и тает. Он снова застонал, когда Бинхэ как-то сильнее прижался к нему, словно желая не дать Шэнь Цинцю отстраниться. Ло Бинхэ дрожит, его дыхание становится прерывистым и резким. Шэнь Цинцю медленно, но верно входит в него, следя за линией напряжения на плечах Бинхэ. — Бинхэ, скажи этому мастеру, если тебе больно. Не то чтобы он был уверен в том, что сможет остановить себя, если его высшие мыслительные процессы будут отключаться один за другим, а низменные инстинкты будут сосредоточены исключительно на том, как ощущается себя Бинхэ рядом с ним, но, черт побери, он может попытаться. Обидеть Ло Бинхэ — последнее, что он хотел бы сделать. Ло Бинхэ оглядывается через плечо, вжавшись лицом в подушку, его позвоночник привлекательно изгибается, поднимаясь к бедрам. Глаза блестят, на ресницах застыли слезы, губы розовые и слегка разошлись в изящном «о», отчего Шэнь Цинцю захотелось их поцеловать. Его щеки раскраснелись, а волосы искусно уложены и разбросаны по лицу и плечам, и он выглядит как идеальная картина разврата. — Шизунь, — вздохнул Ло Бинхэ, так доверчиво глядя на него. Он подается бедрами вперед, и Бинхэ вздрагивает. — Шизунь. Во рту у него пересыхает, а когда он сглатывает, в горле раздается щелчок. Что-то внутри него напряглось до предела, когда Ло Бинхэ мягко назвал его титул, все еще такой уважительный и почти любовный. Все тело Шэнь Цинцю пышет жаром, кровь бурлит до оглушения. Все, что он успевает произнести, это отрывистое: «я не могу…», после чего он прижимается к Ло Бинхэ кожей и начинает трахаться всерьез, проникая так глубоко, как только может, пока его яйца не шлепаются о задницу Бинхэ, затем вытягивается до кончика и обратно. Ло Бинхэ издает глубоко удовлетворенный звук, упираясь руками, пока их тела отчаянно раскачиваются вместе. Блять. Это то, что ему было нужно. Каждый толчок скребет дикий, голодный зуд внутри него, теплое, золотистое чувство обжигает его, разжигая жар все сильнее и сильнее. Он слышит, как нахваливает Ло Бинхэ, бормоча: ты так хорош, Бинхэ, такой тугой, это идеально, так хорошо. Когда он вернется в себя, он знает, что ему придется заползти в темную нору и умереть от стыда, но сейчас ему все равно. Он просто хочет, чтобы Ло Бинхэ знал, как хорошо он заботится о потребностях своего шизуня, его маленький лотос. Бинхэ, должно быть, ценит это, напрягаясь каждый раз, когда он бормочет очередную грязную похвалу, так приятно доя его член. Его отчаяние и отсутствие опыта делают ритм неровным, а хватка на талии Бинхэ становится все крепче, а руки скользят по поту между их телами, но это неважно, насколько они новички. Важно лишь то, как хорошо им, как идеально они подходят друг другу, как сильно он хочет наполнить Бинхэ своим семенем и сделать его своим. Своим. Не успев как следует осознать, что делает, он уже крепко вцепился в Ло Бинхэ и уткнулся лицом в его шею, обнажив зубы, которые с силой впились в нежную кожу, а желание укусить пересилило все остальные мысли, словно густой красный туман. Это невыносимо — под кожей полыхает огонь, и все, что ему нужно, — это укусить, чтобы погасить его. — О, — ошеломленно произносит Ло Бинхэ, когда понимает, что происходит. — О, шизунь, да. Пожалуйста, да. Каким-то образом именно это пробивает туман настолько, что он останавливается, и напряжение проникает под кожу, в кости. — Шизунь, не останавливайся, — хнычет Бинхэ, голос звучит густо и влажно. — Пожалуйста, Шизунь. Пожалуйста! Он поворачивает голову и кусает подушку, беззвучно рыча и продолжая глубоко входить в Бинхэ. — Шизунь, — скулит Ло Бинхэ, извиваясь в его руках и с силой отталкивая его все более сильные толчки. Потребность растопляет привычные формальности, его голос срывается, ломается и звучит так, так изысканно отчаянно. — Пожалуйста, укусите меня! Мне все равно!.. Мне не нужен никто, кроме шизуня, пожалуйста… Он не может этого сделать. Даже если Ло Бинхэ умоляет его, даже если он не смог удержать себя от ошибки переспать с этим липким учеником, он не может совершить ошибку и укусить его, если хоть немного дорожит своей маленькой жизнью. В оригинальном ПГБД желанный альфа Ло Бинхэ пометил своим укусом многих женщин после их спаривания, согласившись, что они будут принадлежать только ему в его гареме, но, разумеется, сам он никогда не был помечен. Так просто не делается! Конечно, в реальной жизни большинство пар укусили бы друг друга достаточно глубоко, чтобы остались шрамы, и эти отметины были бы не хуже обручальных колец, но главный герой? Он никогда не примет чужую метку. Как он мог, ведь это означало подчинить себя кому-то другому? Шэнь Цинцю знает это. Он понимает это. Он много раз писал о том, как грустно и одиноко, что, несмотря на тысячи женщин вокруг, Ло Бинхэ никогда не чувствовал себя достаточно близким, чтобы обнажить шею. Даже с Нин Иньин, возлюбленной его детства, или Цинь Ваньюэ, которая лишила его девственности. Так что да. Он знает, что укусить Ло Бинхэ было бы самым глупым поступком, который он мог бы совершить, потому что это просто невозможно. И всё же… И всё же. Его рот приоткрывается, когда он вылизывает еще одну мокрую полоску на шее Ло Бинхэ, язык прижат плотно и сильно, и он чувствует, как быстро пульсируют вены под кожей. Когда край клыка задевает его шею, Ло Бинхэ вздрагивает так сильно, что едва не отталкивает от себя Шэнь Цинцю. Это ужасная идея. Шэнь Цинцю будет ужасным партнёром. Он стар, ленив и обречен быть разрезанным на куски, в то время как Ло Бинхэ молод, чист и обречен на величие — не говоря уже о том, что они оба станут альфами, как только Бинхэ получит второй пол, и хотя Шэнь Цинцю не считает гендерные роли законом, он также не думает, что было бы хорошей идеей смешивать масло и воду. И всё же… — Шизунь, — жалобно просит Бинхэ, и то, что было внутри него раньше, разрывается, распутывая его. Несмотря на то, что здравый смысл кричит ему, чтобы он оставил всё, как есть, пока не перевернулся за грань невозврата, он наконец погружает зубы в молочную кожу и кусает ее, пока не почувствует, как она расходится под его зубами — Бинхэ завывает, чужие внутренности сжимаются вокруг него в мелких конвульсиях, когда он испытывает оргазм от спаривающего укуса. Медный привкус крови окрашивает его зубы и язык, вызывая привыкание и пьянящий аромат, как самый богатый ликер. Ло Бинхэ распластывается на кровати под ним с маленькими стонами, приближающимися к перевозбуждению, а Шэнь Цинцю резко входит в него, когда его узел начинает наполняться. По мере того как тот набухает, то начинает зацепляться за растянутый розовый ободок, пока, наконец, он не вводит его глубоко и не чувствует, как начинает кончать, пульсируя и пульсируя, когда это вязкое напряжение, застывшее в его внутренностях, наконец, срывается. Он смотрит, как Бинхэ еще больше растягивается вокруг него, как его узел увеличивается в размерах, и животное внутри него наконец-то успокаивается и замолкает, когда его инстинкт наполнить и оплодотворить партнера исполняется. Он наклоняется, чтобы подхватить маленького Ло Бинхэ на руки, притягивает его к себе и лижет лениво кровоточащий след на шее. Бинхэ немного поскуливает, но легко успокаивается, когда Шэнь Цинцю снова поглаживает его шею, становясь податливым и мягким в его объятиях. Дымка гона немного рассеивается, когда он лежит в объятиях Ло Бинхэ, их тела тесно прижаты друг к другу, несмотря на то, что они горячие и потные, связаны на бедрах, а узел Шэнь Цинцю все еще толстый и пульсирующий внутри его ученика. Реальность обрушивается на него, как тонна кирпичей, и он искренне желает умереть прямо в этот миг, потому что какая бы мучительная судьба ни ждала его, когда Бинхэ вырастет и поймет, что его мерзавец-учитель не только уложил его в постель, но и заклеймил на всю жизнь… он содрогается при одной мысли об этом. И не то чтобы он мог сбежать от своих обязанностей сейчас, как он бездумно размышлял с того самого момента, как оказался в этом теле. Даже если его ждут пытки и смерть, Шэнь Цинцю будет честно и полностью посвящать себя человеку, которого он, как полный идиот, укусил. А ведь ему действительно стоило уделить больше внимания второму полу оригинального персонажа… Он решает не медлить. — Бинхэ? Ученик зашевелился в его объятиях, издав сонное, но довольное: — М-м? Не хочет ли шизунь еще раз? Вот уж поистине сила главного героя — звучать так беззащитно и невинно и при этом быть таким соблазнительным. Его сердце растаяло, а узел запульсировал. Во время первого спаривания они были в таком отчаянии, что идея трахаться медленно, чувственно, очень заманчива, и он, вероятно, согласится с Ло Бинхэ, как только его узел отступит настолько, что он сможет снова входить и выходить. Но сейчас ему нужно прояснить ситуацию. — Бинхэ, ты… если… если Бинхэ поймет, что жалеет об этом, мастер не будет против найти способ стереть брачную метку, — говорит он, чувствуя, что сильно нервничает из-за всего этого. Наверняка в мире, полном магических артефактов, найдется что-нибудь, раз уж современная хирургия недоступна. Или, возможно, его кровь Небесного Демона сможет справиться с этим, как только пробудится. Ло Бинхэ застыл в его руках. — …значит ли это, что шизунь сожалеет об этом? А как же иначе?!.. По правде говоря, мысль о том, что тебя сватают буквально к самому желанному человеку на свете, не так уж и плоха. Скорее, от осознания того, как основательно он испортил будущее главного героя, у него сводит желудок. Но нет, нет, он не может сказать это и растоптать чувства своего нежного цветка, заставив его почувствовать себя ненужным и отвергнутым; это было бы самым мерзким поступком из всех. Нет уж, лучше пусть Бинхэ возьмет бразды правления в свои руки и сам решит, когда им неловко закончить отношения и стереть улики. Поэтому он с теплотой говорит: — Этот мастер не может жалеть о Бинхэ; все, чего хочет этот господин, — это счастья Бинхэ. На мгновение воцаряется тишина, затем он слышит всхлип, и его желудок опускается как камень, когда он понимает, что оно исходит от цветка в его руках. — Бинхэ?.. Бинхэ? Этот мастер причиняет тебе боль? Что случилось? — Н-нет… этот… этот Бинхэ очень счастлив, шизунь, — говорит Ло Бинхэ, и голос его звучит жалко и влажно. — Глупый мальчик, — нежно ругает его шизунь, прижимая к себе и целуя в пушистые волосы. — Если ты счастлив, то почему плачешь? Скажи этому мастеру, о чем думает Бинхэ. Бинхэ поднимает руку и прижимает ее к еще не зажившему следу от укуса на шее, поворачивает голову, словно хочет как-то рассмотреть его, затем его глаза вспыхивают и встречаются с глазами Шэнь Цинцю с таким теплом, что даже слезы не могут его скрыть. — Бинхэ счастлив, шизунь. Для меня большая честь быть избранным в партнеры шизуню… Я… я уже давно вынашивал постыдные мысли и желания о шизуне, хотел быть с ним, быть всегда рядом, быть единственным для шизуня… — Бинхэ краснеет и выглядит немного пристыженным, когда шепчет: — Я даже… трогал себя… вот так, представляя это. Представлял, как шизунь будет меня так обнимать, даже если я этого не заслуживаю. Это длится несколько секунд, словно пластинка, прокручивающаяся на одном и том же месте, пока игла наконец не застучит. Ло Бинхэ… фантазировал о нем? Главный герой-жеребец? Даже если он еще не престал альфой, разве он не должен был фантазировать о том, как они займутся сексом наоборот? Неужели он действительно случайно так прогнул главного героя? А когда до него доходят последствия того, что Ло Бинхэ влюбился в первого человека, который дал ему крышу над головой и время от времени говорил доброе слово, он клянется, что если когда-нибудь вернется в свой мир, то выследит Самолета, Стреляющего в Небо и даст ему достойную язвительную рецензию прямо в лицо. Как грустно! Как одиноко! Он хочет взять Ло Бинхэ и дать ему все, что он хочет, чтобы сделать его счастливым, потому что это действительно слишком много! Не обращая внимания на его внутренний водоворот растерянного удивления, Ло Бинхэ робко продолжает, все еще всхлипывая: — Шизунь такой теплый, добрый и… этот сделает всё, что в его силах, чтобы стать достойной парой шизуня. Все, что угодно, ради шизуня! По крайней мере, если шизунь примет меня. О, главный герой… хрупкий и нежный, как стекло, как будто у Шэнь Цинцю не хватило ни смелости, ни сердца, чтобы сломать его. Он внутренне решает, что если когда-нибудь дойдет до этого и ему придется исполнить свою роль злодея и бросить ученика в Бесконечную Бездну, он не сделает этого, даже если это убьет его. Да и как он может, когда ему показали, какое нежное девичье сердце у его белого лотоса Бинхэ? Нет, он будет хорошим и правильным шизунем и еще лучшим партнером. Он решительно кивает. — Для этого мастера большая честь заполучить Бинхэ. Ло Бинхэ снова плачет, затихая лишь тогда, когда Шэнь Цинцю снова проводит зубами по сделанной им метке, волнуясь до тех пор, пока не убеждается, что это не больно, но Бинхэ уже почти растворяется в его объятиях, счастливо вздыхая и попискивая.

[Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем! Важные вещи нужно говорить три раза!]

Шэнь Цинцю вздрагивает от внезапно раздавшегося в голове громкого звука и отказывает Бинхэ, когда тот поворачивается, чтобы снова взволнованно спросить, не означает ли это, что они собираются пройти еще один раунд.

[Мы искренне поздравляем пользователя с успешным завершением хэппи-энда для «Пути Гордого Бессмертного Демона» и достижением счастья для главного героя!]

А? Хэппи-энд? Что? Погоди-ка, Система, дорогая, что это ты уже дошла до финала?

[Жанр изменен с «Романа о жеребце ГГ» на «Романтическое фэнтези»! Хозяин был повышен до VIP-аккаунта и теперь может свободно менять и исследовать мир «Пути Гордого Бессмертного Демона».]

Романтика?! Система! Перестань делать объявления о том и о сем и отвечай на вопросы! Хотя, даже не говоря об этом, он считает, что повышение статуса до VIP-аккаунта весьма полезно, особенно если это означает, что ему больше не придется подчиняться прихотям и квестам Системы. Возможно, этот счастливый конец означает, что его маленькому белому лотосу не придется падать в Бездну и становиться почерневшим главным героем? Он еще немного поискал информацию, но когда в ответ Система лишь предложила ему просмотреть свои достижения и очки отношений, решил решительно проигнорировать ее и переключить внимание на мальчика в своих объятиях. — Шизунь? — робко спрашивает Ло Бинхэ, когда узел Шэнь Цинцю начинает сокращаться, а его теплая сперма вытекает из члена, заставляя их обоих вздрагивать от этого ощущения. Бинхэ легко перекатывается на спину и мило улыбается ему через плечо. — Гон шизуня… этот Бинхэ, этот… эта пара… поможет, пока он не пройдет. Эта пара. Шэнь Цинцю смотрит на него, и эти слова вновь разжигают жар под его кожей, и он снова входит в свой маленький лотос, чтобы удовлетворить инстинкт, кричащий ему о необходимости оплодотворить Бинхэ, пока чужой живот не станет круглым и полным. Ло Бинхэ лишь счастливо всхлипывает и составляет ему компанию всю ночь напролет.

***

Несколько недель спустя Ло Бинхэ предстаёт, как омега, и воздух вокруг него становится густым и сладким, как сахарные цветы, словно рекламируя, насколько он плодовит. Вопреки всему, это не ошибка в Системе, так что он просто смирился с этим. Следующие три дня Шэнь Цинцю тщательно оплодотворял своего главного героя, пока не наступила первая течка, и в голове у него кружилась мысль о том, что на этот раз он точно обрюхатил своего ученика. Хотя, естественно, несмотря на крошечную заминку, когда он трахал главного героя в постель до слез, Шэнь Цинцю все равно был готов поддержать своего ученика в стремлении заполучить гарем, полный милых альфа-девочек. Бинхэ мог заявить, что ему нужен только его шизунь, но изначально он был задуман как обладатель гарема, способного заполнить целый город. Он (вероятно) был бы не против отойти на задний план и наблюдать, как его милый маленький лотос ублажают тысячи девушек, которых он заслуживает, лишь бы это делало его счастливым. Но когда Ло Бинхэ подходит только к нему во время течек, а Система продолжает отмечать его за то, что он быстро добежал до хорошего конца истории, он перестает сопротивляться и заставляет себя привыкнуть к осознанию того, что идеальный жеребец-альфа протагониста стал идеальной кобылой-омегой только для него. …он обнаруживает, что не возражает против этого так сильно, как, возможно, следовало бы.