Цветение

      Боль живет в ней с самого рождения, с первого вздоха. Проклятое благословение — благословенное проклятие? — Бога Гнили, дремлющего под толщей стоячей воды. Маления дышит через боль, смеется и ходит по святилищу Древа Эрд, а внутри нее расползается алая гниль.       Благословение или проклятие пожирает ее изнутри, разъедая пядь за пядью. Первое пятнышко алеет на груди, как цветок, или, быть может, как бабочка, вплавившаяся под кожу, и Маления рассматривает его с обреченным интересом.       Ее закрывают в отдельных покоях, пряча от чужих глаз — алая гниль расцветает на коже, под кожей, в костях, и Маления чувствует, ее — словно трепет крылышек сотен тысяч бабочек, запертых внутри.       Ее навещает мать, бессмертная богиня, чьи золотые глаза смотрят на все Междуземье, но не видят ее саму. К ней приходит отец, рыжеволосый Радагон, обучая ее еретическому, запретному искусству — великаньим огненным молитвам. Каждый день Маления шепчет: «Пламя, очисти меня от скверны», прижимая ладонь к грудной клетке, и вспыхивающий огонь выжигает алую гниль на несколько часов, даруя блаженное безболезненно существование.       К ней приходит Годвин Золотой, утешая и рассказывая забавные истории о драконах, а однажды он приводит своего друга со странным именем Фортиссакс. Его глаза тревожно алые, с оранжевыми переливами, а зрачок узкий и вертикальный, будто у кошек. От Фортиссакса пахнет разогретым камнем и молниями, и он вглядывается в глаза Малении долго — очень долго. Малении кажется, что весь мир замирает, а в жутких, огненных глазах Фортиссакса ревет бесконечный ураган, и когда он отворачивается, покачав головой, Маления чувствует лишь облегчение.       Ее брат-близнец Микелла, вечное дитя, сновидец, приходит к ней чаще других. Он почти живет в ее покоях, и, перебирая темно-рыжие, как у их отца, длинные пряди волос, он что-то тихо напевает, погружая Малению в сон, в котором нет боли, в котором алая гниль не разъедает ее тело каждый миг, каждый вздох ее жизни.       Однажды Маления просыпается в цветочном бутоне, а вся комната покрыта наростами алой гнили. Ее тело изуродовано, проклято, благословлено Богом Гнили, что лишь случайно увидел ее во сне, убаюканный молитвами сородичей. Молитвы Древа Эрд, которые читает мать, не справляются с гнилью, расползающейся по удаленным покоям, и в глазах Марики Маления видит сумрачную тень — Золотой Порядок не всесилен. Пламя отца — еретическое, запретное, неукротимое — выжигает гниль, и Малению уводят из закопченной, пахнущей дымом, комнаты.       Теперь ее дом — Сумрачный замок, принадлежащий роду Марэ. Палач Марэ боготворит принцессу, видя в проклятии — благословение. Алые пятна гнили, цветущие на ее теле, вызывают у него трепет, и Маления позволяет себя рисовать, ваять скульптуры, повторяющие ее облик. Марэ выводит в ее честь цветы, распыляющие яд, и называет их Мирандой смертоцветом — в центре бутона Маления может разглядеть женскую фигуру, напоминающую ее собственную. Палач Марэ — сумасшедший, но здесь, в Сумрачном замке, он ее единственная компания. Слуги чураются ее, боятся смотреть в изуродованное лицо, и однажды Маления слышит за спиной едкий шепот «Гарпия». Она опускает голову, глядя на себя — алая гниль отняла два пальца на ее левой руке, а на ладони правой расползается пятно, похожее на бабочку. Однажды она вся сгниет до костей, рассыплется миллионом бабочек, или, быть может, станет цветком, сеющим смерть, будто безумное творение безумного смотрителя Сумрачного замка. Это ее благословение, это ее проклятие. Она всего лишь воплощение воли Бога Гнили, что в миг ее рождения коснулся ее разума своим.       Замок пустеет. Слуги, дворяне — все заражаются алой гнилью, и даже сам Марэ носит маску, пряча обезображенное лицо. Маления ходит среди цветов, распыляющих алую гниль и яд, касаясь шевелящихся лепестков гниющими пальцами. Это ее дом?       День, когда в замок приходит слепой мечник, заточивший Бога Гнили под великой рекой, меняет ее жизнь.       — Стоячая вода гниет, — говорит ей мечник, и Маления разглядывает обветренное лицо, гадая, какими были его глаза до того, как их выжгло алой гнилью. — Текучая вода — вот что спасет тебя.       Сумрачный замок окружен водным рвом, и вода в нем уже давно стала затхлой и мертвой.       Мечник не принимает возражений и страхов. Он дает ей свой меч — странный, изогнутый, словно текучий, и учит Малению танцевать. Учит ее жить. Она повторяет движения через боль, забывая про боль, потому что в какой-то момент меч становится продолжением ее руки. Она взмывает вверх, парит в воздухе, и меч скользит, течет вокруг нее. Алая гниль, ее проклятое благословение, затихает и перестает расползаться по телу, но все еще живет внутри.       — Однажды твои глаза перестанут видеть, — говорит ей слепой мечник, касаясь синей тряпки, которой обмотана верхняя часть его лица. — Не верь им, принцесса. Слушай, осязай — и ты будешь непобедима.       Он учит ее ловить малейшие колебания воздуха, парировать удары, уходить от них, ускользать, и бросаться вперед быстро и неотвратимо. Маления живет и танцует с мечом, повторяя движения своего наставника, находя собственные. Она следит за птицами в небе, следит за каплями воды в воздухе, и рисует свой собственный танец. Однажды она оставляет порез на щеке своего наставника, и тот, опустив меч, почтительно склоняется пред ней.       — Мне больше нечему учить тебя, принцесса, — говорит он на прощание.       В Сумрачный замок прибывает Микелла и, видя разъеденные руки, создает для нее искусные протезы. Малей Марэ, одержимый безумец, однажды выпрашивает у Малении старый, вышедший из строя протез, и уносит в высокую башню, превратив сломанный мусор в реликвию и святыню.       Микелла ищет способы спасти ее, он готов выйти за пределы возможного, и Маления опускается перед братом на одно колено, присягая на верность.       — Отныне и впредь, я твой клинок, брат мой. И верность моя — для тебя.       Микелла создает иглу из чистого золота, и, погрузив ее в тело, Маления впервые живет без боли. Бог Гнили не видит ее, и его проклятие и благословение стихает. И Маления оберегает покой в Междуземье, именем брата своего карая отступников. Уже никто не называет ее «Изувеченной гарпией», и имя Клинка Микеллы внушает ужас каждому, кто посмеет оспорить власть Золотого Порядка.       Смерть Годвина, возлюбленного старшего брата, что всегда был к ним так добр, ранит сильнее меча, и Маления без колебаний идет следом за Микеллой — тот, обосновавшись в замке Сол, решает пойти еще дальше. Отринуть Золотой Порядок, отринуть мироустройство, что живет в их матери и сковано их отцом. Микелла проклят быть вечным ребенком, но там, у корней Великого Древа, что взрастило на себе Древо Эрд, он обещает ей стать богом. Микелла погружается в сон, и в его груди зреет семя нового, Святого Древа, однажды прорастая из спящей плоти. Маления хранит его сон, а вокруг Великого Древа строится город-крепость.       Священное кольцо разбито, и в груди Малении теперь гниет великая руна, осколок кольца, последний дар ее жестокой матери, ее мятежной матери, решившейся пойти против Великой Воли. Микелла спит, и сон его питает юное, хрупкое пока еще древо, когда Маления уходит в Звездные Пустоши, чтобы сокрушить Радана. Потомки Марики и Радагона грызутся, как взбесившиеся псы над костью, пытаясь стать новым повелителем Элдена, но Маления сражается не ради себя — ради брата. Именем брата. Ибо только Микелла достоин стать новым Богом, что разрушит мертвый, скованный порядок. Золотая игла, чудо ее брата, ее бога, ломается с тихим звоном, когда меч Радана пронзает ее тело, и Маления чувствует силу Бога Гнили. И впервые она не отторгает, а принимает ее. Алая гниль расползается внутри, расцветает, вырывается из ее тела — и взрывается, даря благословенное проклятие, проклиная благословением.       Алая гниль расползается в Звездных пустошах, убивая и уродуя эти земли, а Маления дремлет, видя во сне Бога Гнили. Он чудовищен и непропорционален, его голос — яд, его дыхание — смерть. Но она принимает его дар, его благословение, и внутри у Малении трепещут бабочки.       Однажды алый цветок распустится в третий раз — и тогда она очнется новой Богиней Гнили. Если ее брату не суждено привести этот мир к чистому золоту, то пусть этот мир сгниет — ведь только через смерть он придет к возрождению.