Дьявол

      Она лежала распластавшись на поверхности гладкого, горячего камня. Из него шло такое правильное тепло, что казалось будто этот дорогущий кусок ископаемого излучал его по собственному желанию. Часть тела, что не была скрыта купальником словно каждую секунду была готова слиться с согревающим материалом. Своим жаром невысокий и идеально закругленный Чебек Таши приковывал, создавая ощущение, будто остального мира, с его шумом и суетой, не существует - все это было лишь тревожным сном, в то время, как ты просто всю благостную вечность лежишь на нем и растворяешься с самим бытием.       Она не могла сказать точно, сколько уже так лежит, и тем более даже не пыталась делать прогнозов насчет того, сколько это продлится. В столь позднее время вряд ли кому-то вздумается придти в хаммам. Бóльшая часть постояльцев сейчас либо бессмысленно бродит по территории отеля, вокруг лазурных и таких манящих, но жутко холодных на практике, бассейнов, рассуждая с кем-нибудь о банальнейших вещах с мыслью: «А все таки умею я иногда сказануть!», — либо же попивала дорогой алкоголь в пропитанным напускным лоском баре «Белая лошадь».       По-настоящему хороших выступлений там не давали уже много лет, однако это никогда не мешало каждый вечер собираться хотя бы двум-трем группкам иностранцев в недешевых поло и кожаной обуви и ржать, заглушая своим гоготом безголосых певиц.       Как хорошо, что ни тех, ни других не слышно отсюда, думала она.       Хаммам в данную минуту представлял собой мраморный филиал Рая на жалкой земле. Он был залит мягким светом, вокруг все было из белого камня с длинными сероватыми трещинами; между резными столбами по кругу шли скамьи, такие же каменные и теплые. Из стены над скамьей выходил медный кран, а под ним округлая, достаточно глубокая мраморная курна, внутри которой лежала традиционная латунная Хамам Таши. Лежа вниз животом на чебеке в центре комнаты и опустив лицо на сложенные руки, А. то поглядывала на собственный розоватый локоть, то на узоры на согревающем постаменте. Он, а также часть потолка прямо над ним, равная ему по площади, были единственными украшенными объектами в бане. На них красовалась классическая турецкая арабеска, выполненная в мягких голубых, желтых и коралловых цветах. Чем дольше А. рассматривала узор, тем отчетливей видела на нем физиономии нескольких котов, с одичавшей от неизвестного ей восторга улыбкой.       Она уже вот как пару вечеров перед тем, как лечь спать, заходила в пустой хаммам, ложилась на — можно даже сказать, по-странному обнимала круглый камень и по-настоящему впервые за долгое время не думала ни о чем. В этот момент ни одна гадкая мысль, ни одна тревожная фантазия не кусала её мозг и не отравляла восприятие. Только тепло, тепло и покой, а после размеренный и крепкий сон.       В голове и бане царствовала тишина, как вдруг девушка услышала, что тяжелая дубовая дверь со звонким щелчком открылась и кто то вошел, разнося по комнате звуки ударяющихся о пятки шлепанцев.       Увидев лежащую на камне девушку, незваный гость остановился и на секунду тишина вернулась вновь. За эту самую секунду А. успела поспорить в голове с самой собой: имеет ли вообще смысл прерывать свое пребывание в блаженном состоянии и смотреть, кто там. Наверняка какой-нибудь пузатый турок после парочки глотков коньячку решил зайти попариться и совсем ей не помешает. Однако любопытство взыграло и таки заставило поднять легкую, слегка кружившуюся голову.       Около двери стоял на вид достаточно зрелый, длинный мужчина. Он имел массивную челюсть и высокий, белоснежный лоб. Темно-русые волосы были слегка влажными и зачесанными назад. Плечи широки и уверенно расправлены, общий вид тела говорил об активной заботе о нем в прошлом, над которой все же взяло вверх время. Но первое, что увидела девушка, были на редкость внимательные, выцепляющие тебя и все твое внимание глаза. Они словно въедались в душу, оставляли жгучее клеймо на памяти, в тот же момент казались смеющимися, играющими, юношескими, хотя на вид мужчине было явно за 40.       Немец, определенно немец.       Широкий рот, обрамленный тонкими губами, был слегка приоткрыт, брови приподняты. Тонкий нос смотрит куда-то вправо. Ему его ломали или это такой удар на память от самой природы? Выражение лица было странным, словно он поймал А. за чем-то, о чем давно догадывался, и теперь испытывает страшное удовлетворение от своей правоты, смешанное с хитростью и чем то непередаваемо мужским.       Она не видела его раньше.       Он хорош.       Ей стыдно.       Очень хорош, хорош, как Дьявол.       Секунды две они просто смотрели друг на друга. После его взгляд перестал быть таким удивленным, брови приняли более расслабленный вид, однако эта насмешка, это необъяснимое самодовольство как было, так и осталось. — Hallo, —произнес он негромко и звучно. Эхом, которое возможно А. выдумала сама, его в действительности совсем непрошеное приветствие разлетелось по хаммаму, дойдя до всех уголков. Она поздоровалась в ответ ради приличия. По крайней мере, пусть так думает.       Хотя с каждой секундой ей становилась неспокойнее, зрительного контакта она так и не прервала.             Мужчина продолжал разъедать своим взглядом все вокруг, в одно движение снял шлепки и лишь в полотенце, повязанном на бедрах, он прошел к ближайшей лавке. Это становится странным. Нет ничего такого в присутствии другого человека в общественном помещении, в том, чтобы с ним поздороваться. По какой причине тогда бедной А. резко так захотелось съежиться до размера атома, либо же стать этой странной кошкой на узоре постамента, лишь бы немец её больше не замечал?       Во всяком случае главное вести себя естественно, что она и делала. Она переместилась из положения лежа в сидячее, отвернувшись от незваного гостя. Жара начала действовать дурно. А. старалась не думать о своих открытых ногах и бедрах. Она и в самом деле относилась с некой излишней скромностью к собственному телу в купальнике. Сама стыдила себя за неоправданное ханжество, но никогда ничего не могла поделать с внутренним ощущением абсолютного нежелания становится лишь объектом в глазах кого-либо. Но на паранджу она ведь тоже не согласится.       В мгновение она встала с чебека и, повернувшись, снова столкнулась со взглядом мужчины, взгляд этот теперь казался колким, царапающим.       На что он, блять, так вылупился? — Wie die Dinge gehen? — спросил он, а губы его тем временем вытянулись в лукавую улыбку, глядя на которую ты одновременно боролся с желанием начать так же резво лыбиться в ответ, и с порывом стереть это опьяняющее выражение с его лика собственными руками, лишь бы больше оно тебя так сладостно не мучало.       Она не поняла ни слова из им сказанного. В её арсенале был только Английский, изученный ей почти в совершенстве, что вполне устраивало А. Однако в данную секунду она почувствовала страшный стыд и сожаление за все годы, за которые она пропускала уроки немецкого в школе мимо ушей.       Незнакомец по всей видимости прочел замешательство на ее лице и повторил уже по-английски: «Как ваши дела?»       Стандартный вопрос, она слышала его уже тысячу раз: ответь, что все прекрасно, поинтересуйся в ответ и просто уйди. Просто уйди, черт подери, что же такое. Уходить совсем не хотелось. За свою не самую длинную жизнь она повидала немало мужских лиц. Юных, старых, красивых, отталкивающих, наглых, уставших и просто доброжелательных. Многие мужчины казались ей привлекательными, ей вообще нравились мужчины как явление, хоть и во многом пробуждали в ней первородную ярость.       Но ей всегда, всегда удавалось вести себя скромно, напоминать самой себе о том, что со стороны выглядит еще довольно юной и не должна пытаться претендовать на ответную заинтересованность со стороны понравившегося лица. Но сейчас все ощущалось по-другому.       По-прежнему стоя в двух метрах от мужчины, она ответила: «Все хорошо, а как ваш…»       Она прервалась. Внимательно слушая её, одной рукой он загреб латунной миской воду из курны и вылил себе на шею и грудь. При этом действии губы его слегка сжались. Ну пиздец.       Чтобы не выглядеть совсем глупо, она продолжила: «А как ваши дела?» — сказала она четко и ясно. По одной богу или дьяволу известной причине, немец вновь выдал развеселый оскал, на этот раз обнажив ровные крепкие зубы. — О, знаете, все просто прекрасно. Все-таки турки — истинные гении. В таком месте по-настоящему отдыхаешь и телом и душой, если таковая еще осталась, — он произнес это, в то время как А. заметила, что стоит уже намного ближе к собеседнику, чем секунду назад. В какой момент она шагнула к нему? Неужели переизбыток тепла начинает действовать подобным образом?       Не размышляя ни секунды, она выдала ответную реплику — А при каких таких случаях её, по-вашему, не остается?       Что за тупой вопрос, подумала она тут же. Душа это вообще лишь страшно упрощающая все вокруг концепция, которую придумали еще неразвитые хомо для объяснения сложных событий, происходящих в жизни и поведении людей вокруг. Здесь даже не о чем дискутировать.       Мужчина же лишь весело рассмеялся, словно услышал добрую шутку или случайно увидел на улице старого дорогого сердцу знакомого. Взгляды их все еще были направлены друг на друга. А. на секунду показалось, что в его глазах промелькнула некая вспышка. Она была необъяснима, что пробудило внутри парадоксальное желание залезть поглубже внутрь его мыслей и чувств и разузнать-таки причину её появления. — Поверьте мне, mein schatz , душа была самым первым товаром на торгах человечества в то время, когда у людей ничего за плечами кроме неё и не могло оказаться. Она стала первой собственностью человека, от которой он поспешил избавиться ради совершенно разных целей, — с губ его сорвался легкий, но излучавший какую-то неуловимую злобу, смешок.       А. тем временем обнаружила себя уже на лавке напротив. Внутри у неё похолодало. Её с загадочным гостем теперь разделяла лишь раковина. Каменная лавка была приятной температуры и очень гладкой, в каком-то смысле даже мягкой.       Пару секунд они молча глядели друг на друга. Мужчина расслабленно, но удивительно элегантно, сидел, прижавшись спиной к стене, а язык его тем временем активно пыталась найти что-то в собственном рту. Возможно очередную фразу, которая бы подействовала на его новую знакомую странным образом, объяснение которому ей бы еще долго пришлось самой для себя искать. Взор её аккуратно упал на его торс и на прикрытую полотенцем нижнюю часть туловища. Она тут же увела взгляд, осознав, как это выглядит.       Но он заметил.       Она знала, что он заметил.       Немец по прежнему плутовато улыбался и, надо отдать должное, смотрел ей только в глаза и никуда более. Хотя нельзя четко сказать, было ли это хорошо. Казалось, с каждым мгновением под его упорным взглядом вокруг все медленно, но верно расплывалось. Надо бы идти, но с головы до пят все было так расслабленно, что появилась четкая уверенность: она уже никогда отсюда не встанет и не переменит положения собственного тела.       Трудно было представить, что сидя столь близко к незнакомому мужчине явно старше неё, она могла чувствовать себя так спокойно. Точнее, язык её тела говорил о полном спокойствии, когда как внутренне она понимала: она сидит именно с той умиротворенностью, спрятавшегося в кустах от дикого зверя, безоружного путника. Одно неровное движение с её стороны и прийдется бежать, скорее всего безуспешно. Хищником таких масштабом почти невозможно остаться непойманым. И пугало её больше всего то, что она не могла понять: факт этот её огорчает или же наоборот?       Определенно точно внутри разгоралось лишь одно желание, испытываемое ей впервые –желание быть пойманной.       В голову ей пришел единственно-правильный в данный момент вопрос: — А как ваше имя? — странно. Как правило, это последняя вещь, которая имела для А. значение в человеке. Она ни раз обнаруживала, что после длительной беседы с новым знакомым даже не узнала, как того зовут, ибо это её нисколько не интересовало. Имя вообще не имеет особого значения. Просто ярлык, инструмент. Но именно это стало некой идеей фикс. Ни за что она не уйдет отсюда, даже не узнав, кто он. — Знаете, Анна, имя вообще не имеет сакрального смысла или значения. Всего лишь ярлык, инструмент, очередное упрощение, — насколько бы невозможным это не казалось, но оскал его стал еще шире. — Вот меня многие люди кличут по-разному. Мне честно до сих пор не до конца ясно почему. Некоторые называли меня Адрамелахом, Аполлионом, Риммоном, тут прозвали Шайтаном, а один чудак так и вообще дал мне имечко Воланд. Мне, по правде говоря, все равно как называться. Думаю, вы согласитесь со мной, что важнее и любопытней что стоит за именем, а не оно само.       Анну уже не волновало, откуда мужчина с множеством прозвищ знает её имя или же каким образом он так точно вторил её словам. Сейчас важно было совсем другое.       Какого черта мраморная лавка под ней становится столь горячей? В определенных точках она уже почти невыносимо обжигала ей бедра. Девушка невольно начала ерзать на своем месте, но встать не могла. Не хотела.       В момент перед глазами все расплылось. Видно было лишь самые яркие в её жизни глаза и ни на секунду не исчезавшую улыбку.       Она все еще сидела, а мужчина тем временем стоял прямо перед ней. Глазенки начали не спеша наполняться влагой. Она не отводила свой взор от лица напротив. — Скажите мне, meine Süsse, какой образ вы бы пожелали видеть за вашим именем? Не хотите же вы быть лишь оболочкой с ничего не стоящим названием? Ответьте, кем по-настоящему хотели бы быть Вы, в случае, если бы вам предложили выбирать? Это нетрудно.       Нечто склонилось над ней, лицо Его стало уже ближе, левую руку Он положил на курну, в которой все еще была вода. Дальше происходящее перед её глазами шло рвано, как в грубо смонтированном старом кинофильме.       Вода в курне бешено вскипает. Бедра начинает невыносимо жечь, из глаз непрерывным потоком льются горячие слезы. Она чувствует нежное прикосновение Его руки к её подбородку. — Ну же, ответьте мне, meine Liebe. Не заставляйте своего гостя ждать.       А. чувствует Его большой палец у себя во рту. Внутри предательское для самой себя понимание — именно этого она и хочет.       В ту же секунду её ноги резко бросает в холод, вода из каменной емкости начинает бить через край. На языке, который Он продолжает медленно поглаживать, чувствуется вкус крови.       Улыбка Его кажется невиданно до этого мгновения нежной и прекрасной. Всё вокруг погружается во тьму.