Ненависть

      Тибальт ненавидит Меркуцио. Он ненавидит всю их мерзкую троицу, конечно: Ромео, такого нездешнего, вечно витающего в облаках и мечтающего о любви — тьфу, и думать противно; и Бенволио, дурашливого и несерьёзного, вечно околачивающегося где-то рядом; но Меркуцио — особенно. Он ненавидит то, как Меркуцио говорит — его слова, острые, ранящие, как кинжал; его голос, обманчиво-спокойный и смертельно опасный, проникающий под кожу, как яд. Он ненавидит его шутки — ненавидит, что они его задевают. Его идиотские стихи и то, что они почему-то всем нравятся. И он ненавидит, что Меркуцио никогда не хватает духу довести их вражду до логического завершения. Тибальт хотел бы, чтобы это как-то закончилось; он хотел бы перестать думать о Меркуцио и своей ненависти так часто, но он не может.       Меркуцио ненавидит Тибальта. Он не может его не ненавидеть, он не умеет иначе — учился этому годами, с самого детства. Он ненавидит его фамилию, конечно; одной принадлежности к Капулетти уже достаточно, чтобы вызывать ненависть. Он ненавидит всё в Тибальте — его походку, со всей этой вызывающей, смертельно опасной расслабленностью, словно он готов в любую секунду ввязаться в драку; весь его вид, эти его золотые кудри и широкие плечи, на которые так падки девчонки; сколько раз Меркуцио оставался без весёлой ночки из-за этого скользкого мерзавца? Он ненавидит в Тибальте его напускную браваду, за которой скрывается трусость, в этом Меркуцио уверен — иначе почему он вечно уходит из драки до того, как Меркуцио удаётся выплеснуть всё то, что кипит в нём? Меркуцио ненавидит Тибальта, и его ненависть такая плотная, такая постоянная, такая внимательная, что чем-то похожа на любовь.       Когда наконец они дерутся с клинками наголо, Тибальт испытывает почти неприличное удовольствие; он растворяется в драке, отдаёт в ней всего себя. Он отражает и наносит удары, и кровь стучит в ушах так сильно, что он почти не слышит, что происходит вокруг. И особенно, конечно, он не слышит Ромео. Что этот дурак вообще понимает? О каком мире он говорит, о какой любви? Тибальт шёл сюда, чтобы убить Ромео, и он мог бы сделать это так легко прямо сейчас, но он не может, он просто не может, он должен закончить что-то более значимое, избавиться от червя, подтачивающего его душу.       Когда наконец они дерутся по-настоящему, Меркуцио кажется, что он может свернуть горы. Его ненависть питает его; он ощущает, как что-то внутри шевелится, заставляет его продолжать. Он не может послушать Ромео, он отталкивает Бенволио — он знает, что это должно закончиться здесь, сейчас, что их ненависть должна получить, наконец, достойное продолжение. Ему кажется, что им руководит Провидение, он никогда не чувствовал себя настолько живым, как сейчас, когда сталь звенит о сталь и плоть врезается в плоть.       То, что Тибальт испытывает, когда его кинжал погружается в тело Меркуцио, трудно сравнить вообще с чем-либо, что он в жизни переживал. Он ощущает радость, распирающую гордость, горящую внутри ярость, которая заставляет руку провернуть остриё в ране. Он смотрит, как эти слабаки кидаются на помощь к своему нытику-дружку, он опьянён восторгом, как будто бы он сделал в жизни что-то действительно важное.       То, что Меркуцио испытывает, когда кинжал входит в живот, похоже на ведро ледяной воды, вылитой на голову. Он не может поверить, что это произошло; не может поверить, что проиграл этому напыщенному дураку; не может поверить, что получил удар из-под руки лучшего друга. Он прижимает пальцы к ране и чувствует, как жизнь утекает через них, и вместе с ней утекает ярость и ненависть, которые давали ему силы.       Когда Тибальт осознаёт, что на самом деле происходит, он приходит в ужас. Восторг драки испаряется, и он понимает, что смерть неотвратима, и её нельзя отменить. То, что смерть была в его руке, в его кинжале, больше не кажется ему таким окрыляющим. Он ненавидит Меркуцио, и он убил его, и теперь ему больше не к кому испытывать это чувство; оно перерождается внутри и душит его, превращается в вину и стыд. Тибальту страшно от того, что он испытывает, но он просто не успевает этого осознать.       Потому что в следующий момент сталь пронзает его сердце.       И ненависти больше нет. И больше нет ничего, кроме ненависти.