Ржавь и рой звёздный

      Питер Квилл возвращается.       Ну, то есть вваливается на корабль Опустошителей, зависший посреди ничего, заразительно улыбается и спрашивает, не найдётся ли у них кредитов, чтобы оплатить пилоту это недобровольное подобие межзвёздного такси. Пилот за его спиной натыкается на гостеприимный оскал Йонду и тут же уверяет, что был рад поработать за бесплатно. Это спасает его от немедленной смерти в открытом космосе.       Питер влезает в ряды Опустошителей, как в разношенные тапочки. Йонду встречает его в любом месте, в которое бы не пошёл в тот вечер: он подмигивает из всех компаний и выскакивает из всех углов. Его светлые космы блестят под электрическим светом над каждым из столов. По-малолетству Питер был незаметный и тощий, сейчас он наваливается на Йонду, как хмельной выпивала в баре, виснет всем своим отожранным на домашних харчах весом, что Йонду на мгновение крякает и проседает на пару сантиметров. Литры выпитого алкоголя не скрывают его запах, вновь прицепившийся после «каникул» на Терре — земля после дождя и воздух во время грозы. И что-то нежное, молочное, но Йонду трясёт головой и чихает, гребень тянет его к полу, и он понимает, что пора отлить. (На всякий случай он внимательно проверяет сортир и закрывает за собой замок, потому что с Квилла станется выпасть на него игнорируя дверь.)       Они собираются на дело, Йонду готовится к щенячьим глазам и сопливому носу, но Питер стойко переживает встречу с Гаморой. Он всё ещё продолжает ходить за ней хвостиком, но, хотя бы, при виде него у окружающих нет желания неловко отвернуться и утопиться в слезах. Гамора становится отличной частью Опустошителей, вливается в семью, как родная. Стакар треплет её по плечам и обнимает так же, как и любого другого члена банды; так же, как и Йонду тридцать лет назад.       Йонду рад вновь быть с этими сумасшедшими отморозками, даже если от его прежнего клана остался только он сам и Краглин. На Питера Квилла нельзя надеяться. Питер Квилл непостоянен, как стерва-удача, виляет задницей, словно щучьим хвостом, и если зазеваться — то он ненасытно обглодает кормящую руку.       Йонду так внимательно следит за Питером, что пропускает атаку: выстрел прошивает его кипятком чуть пониже ключицы, левая рука сразу отнимается. Он материться и подхватывает стрелу свистом у самой земли, взглядом ищет выстрелившего в него мудака. Питер разряжает в него обойму ещё до того, как Йонду успевает пронзить его стрелой.       Куртка успевает пропитаться кровью и застыть коркой, пока они возвращаются на корабль. Питер крутится неразумным щенком, лезет под руку, будто это большое дело — налепить на грудь медпак и нажать на кнопку.       — От этого не умирают, Питер.       Он пожимает плечами, не споря, но и не соглашаясь. Провожает взглядом застарелые шрамы, пока Йонду ищет чистую майку.       — Налюбовался?       Питер снова пожимает плечами. Йонду не по вкусу его молчание. Он выгоняет Питера из своей каюты и прокладывает курс на Забвение.       Новые Стражи рады видеть их, но ещё больше они рады видеть Питера. Всё превращается в хоровод сентиментальных объятий. (Йонду ещё полвечера вытряхивает листики из одежды и отплёвывается от шерсти.)       Ракета мгновенно спрашивает, вернётся ли Квилл в команду.       — Мне надо присматривать за своим стариком. — Питер облокачивается на Йонду и получает пинок в голень. Йонду зубасто улыбается. Заживающая рана неприятно чешется под слоями одежды.       Небула держит дисциплину в городе железной рукой. Буквально. Эту же железную руку она превращает в монструозного вида тесак, отловив его после туалета, и, держа Йонду «за жабры», скучающим голосом уведомляет:       — Если мне ещё раз придётся подтирать слюни за бухающим Питером, потому что он снова кого-то лишился, я стребую компенсации.       Теперь Йонду лично видит, что подразумевал Ракета под «агрессивными переговорами».       — Эй, начальница, — Йонду застёгивает пуговицу на штанах под прожигающим надзором чёрных глазных имплантов, — если Питер хочет набивать шишки, то кто я такой, чтобы мешать ему. Он уже взрослый мальчик.       Где-то за стенкой раздаётся дребезжащий хохот «взрослого мальчика», что-то бумкает и разбивается, упоённо взвизгивает толпа. Йонду ловит себя прислушивающимся к его голосу. Небула качает головой, отступая.       — Зато мозгов у него всё ещё как у орлони.       Параллель между Питером и прыгучими грызунами проводится слишком легко; если бы Йонду не был уверен в кровном родстве Квилла с чокнутым божком, то отнёс бы малявок к одному паразитическому виду, существующему, только чтобы доставлять неприятности. (Мозгов к ним в комплектацию, как вы могли догадаться, не завезли.)       Йонду не заслуживает этого на старости лет. Да, он обманывает, грабит и убивает. Он наслаждается этим. А потом видит цуцика Питера Квилла, что-то крюком цепляет его за кишки (или это была почечная колика?), и он решает сделать одно хорошее дело в жизни — и теперь расплачивается до конца оной.       У Питера в родне худшие из худших: жулики и лжецы с Терры и сумасшедшая планета-убийца из целестиалов. Что именно могло пойти так? По крайней мере он не пытается сожрать галактики, думает Йонду, возвращаясь к веселящемуся народу, только выжрать половину бара за стойкой.       Питер теряет границы, не видит берегов. От алкоголя Йонду приходится его оттаскивать за шкирку, когда он почти засыпает лицом на столе; от себя Йонду приходится его оттягивать, чтобы он не присосался, как голодная вша. Прыгучим клопом Питер ныряет ему в постель и тут же пускает слюни ему на подушку. Йонду раздевается медленно, вдумчиво, кидает одежду на стул, а кобуру со стрелой кладёт на тумбочку. Подумав, он перекладывает её к себе и засыпает с ладонью на холодном металле.       Союз опустошителей вновь собирается на гулянку: кто-то растрепал им о день рождении Квилла, и Йонду встречает у себя на корабле гостей. Питер и Гамора обнимаются, как старые друзья. (Йонду случайно подслушивает её разговор с Небулой; она припоминает, как та назвала Питера братом и говорит, что и правда ощущает себя сестрой какого-то великовозрастного подкидыша (Йонду хочет возразить, что Питер рос у него на глазах, и он — больной на всю голову идиот и это не лечится, но Гамора слишком хорошо обращается с мечами.))       Питер обнаглел и охамел ещё мальцом, протащив через подростковый бунт всю команду, и уж точно его не сделало лучше воспитание в пиратской банде под предводительством Йонду.       Йонду пытается игнорировать Питера (что совершенно безнадёжное дело), пытается вбить в него субординацию на тренировках (потому что язык силы — это то, что должны понимать все разумные существа (Питера, видимо, при похищении с Терры протащило головой по всем близлежащим камням)). Йонду ещё тешит себя иллюзиями, что можно дать Питеру то, что он хочет, чтобы он впился и отвалился, как насосавшийся крови клещ.       Гамора — тренированная Безумным Титаном наёмная убийца, но для Питера она в первую очередь девушка. Питер делится с ней музыкой, приглашает на танцы, по-джентльменски отодвигает стул на обеде. Гамора хохочет и не позволяет этому перерасти во что-то большее.       С Йонду можно не мелочиться, он не рассыпется. Питеру всё мало: он облизывает губы и облизывает пальцы. Волчий аппетит Питера откусывает ему голову.       Йонду ощущает сраное дежавю, когда на праздничной пирушке Гамора толкает его в тёмный коридор, прижимает под горло локтем к каким-то переборкам и ласково-ласково советует подумать дважды, прежде чем обижать Питера. Потому что она думать дважды не будет — отсечёт голову, а рот фарширует его же хером.       В ответе Гамора не нуждается, уходит, вертя между пальцев столовый ножик; пряди её волос покачиваются, как змеи.       Какого блядского хуя, задаётся вопросом Йонду, возвращаясь на попойку. Питер, проиграв в каждую из алкогольных игр, которые сам и предложил, привезя с Терры: пивной понг (вместо пива — отрава для семидесяти процентов жизни в галактике), четвертаки, шотган — рассказывает про стойку на шестидесятилитровом бочонке. Гамора завязывает волосы в небрежный пучок, грациозно становится на руки и делает пару глотков, чтобы твёрдо опуститься на ноги. Стакар оглушительно свистит и хлопает громче всех.       Питер пытается повторить и пиздякается так сильно, что своим весом ломает бочку под собой. У Йонду фантомно ноет спина. Кают-компанию заполняют алкогольные реки. Младшие офицеры устраивают заплыв на животе, дураки постарше бьют бутылки об головы и обливаются пеной с ног до головы.       Питер вылавливается из алкогольного месива, как золотая рыбка. Следует за Йонду, как стрела за свистом (так же послушно? нет, тоже сбивает с ног парочку придурков). Не будь Йонду налысо стрижен, то щеголял бы благородной сединой. Он слишком стар для выходок этого пиздюка, но он отводит Питера в его каюту, спотыкается на пороге о какие-то детальки, пинает упаковку из-под снэков, устраивает молчаливую возню, потому что Питер отказывается послушно засыпать. Пальцы путаются в его волосах, как в колосьях ржи, Йонду дёргает его за корни и тыкает мордой в подушку.       — А как же подарок имениннику? — Питер выворачивает шею и невнятно шепелявит, зажевав наволочку.       — Я уже подарил тебе личный корабль, — Йонду разжимает кулак в волосах, — жопа не треснет?       — Ну ты же его не в жопу пихать собрался.       Его язык выдаёт бесстыдства без взаимодействия с мозгом. Питер отрастил корму, у которой появился свой центр притяжения, судя по тому, что Йонду не может отвести от неё взгляд.       — Что ты хочешь? Колыбельную и поцелуйчик в лобик? Бай да люли, хоть сегодня умри. — Йонду кутает Питера в одеяло с профессионализмом няни. — Наутро мороз, а тебя на погост.       Он выключает прикроватную лампочку, Питер возмущённо сверкает глазами.       — А поцелуйчик?       Йонду чувствует, как размякает где-то внутри, проваливается, как нога в трясину. Питер находит путь к мышце без ножа. Ничего не случилось, так говорит рассудок. Случилось, отвечает сердце. Йонду удивляется — до сих пор стучит.       Питер вцепляется в него, как репей, успевает протиснуться в его каюту до того, как Йонду передумает и захлопнет дверь. Кусок майки застревает, Питер рыбкой выскальзывает из неё, оставляет штаны по дороге к кровати и валится на койку ни в чём себе не отказывая. Закутывается в одеяло, щедро похлопывает по свободному месту рядом с собой. Размеры койки позволяют уместиться трём гуманоидам не касаясь друг друга. Размер наглости Питера соизмеряется звёздными системами, когда он дыханием опаляет затылок Йонду.       Жадность Питера должна вызывать опасение. Но Йонду уже давно не двадцать и даже не тридцать; он был боевым рабом, и изгнанником, и капитаном, и бояться он разучился задолго до того, как подобрал отпрыска мудацкого целестиала и решил вырастить его сам. Может, зря. Йонду тоже не отступает, чтобы нельзя было обвинить его в слабости, будто он подставил уязвимое пузо под голодную пасть. Для целестиалов считается приличным поглотить целую галактику, чтобы создать себе подобного. Питеру достаточно одного Йонду, и делиться он не собирается.       В итоге Питер блюёт. Его тошнит, лихорадит, он пачкает алкоголем пол со своей стороны кровати (потому что Йонду удавил бы его простынею, если бы тот сблевал под себя) и отыгрывает больного весь следующий день, будто не он приставал полночи к Йонду с ненасытностью пиявки. Оставшиеся сутки Йонду ходит, как пыльным мешком стукнутый, а перед дверью в свою каюту замирает, уже не ощущая себя самым сильным и страшным, который грозился сожрать мальца. Сам же себя ругает за промедление и открывает, будто в логово зверя. В каюте никого, кроме промятых одеял, Йонду отрубается после бессонной ночи и дня на ногах, а Питер обнаруживается утром свившимся ужом на груди.       Йонду просыпается, потому что сложно дышать, когда конечности Питера сжимают его, как кольца. Спутанные кудри щекочут подбородок, горячая голень закинута на его бедро, нос дразнит запах мясной нарезки. Слюна встаёт Йонду поперёк горла.       Питер получает пинок под мясистый зад и шурует, сверкая филеем, в свою каюту через весь корабль.       От кого Йонду не ожидает услышать претензий, так это девчонка-светлячок с лупатыми глазами. Мантис прыгает Питеру на шею и счастливо визжит, огромные мерзкие абилисты за её спиной смирно переминаются со щупальца на щупальце и даже не пытаются никому откусить голову своими тремя рядами зубов. Один из них многотонной тушей валится на землю, подставляясь под её ладонь, и мурчит, как земной котёнок. Оглушающий рык вибрацией отдаётся в костях. Возможно, потомок целестиала не такая уж и большая проблема, думает Йонду.       Тварь, за которой послали их команду, крутится за спиной Мантис восторженным щенком. Конечно, немного портит вид капающая на землю разъедающая слюна и ядовитые шипы вдоль хребта, но кто такой Йонду, чтобы спорить, когда это полуметровое чудовище называют симпапулькой. Мантис забирает тварь с собой, кредиты послушно текут на его счёт.       Следующие пару дней приходится внимательно смотреть под ноги, чтобы не пнуть «симпапульку» при перемещении по кораблю — Питер, не слушая никого, предлагает подвезти Мантис до следующего космопорта. Йонду вздрагивает, когда мимо иллюминатора проплывают космические спруты, следуя за хозяйкой. Несколько раз он ловит юнг перемигивающихся с этими чудовищами.       Это становится хуёвой традицией: Йонду чуть не продырявливает девчонке голову стрелой — она выступает на него в ночи коридора — спасает только то, что он ходил отлить без кобуры. Он клянётся, что сделает себе личный туалет с выходом из своей каюты, потому что, ну, сколько блядь можно. Мантис кладёт ладонь ему на плечо, и её отростки на голове загораются, освещая их лица. Она успокоенно улыбается.       — Не обижай Питера.       Ты вообще видела эту тушу, хочет возмущённо заорать Йонду, он сам кого хочешь обидит. Но он вздыхает, по советам из книжек, которые покупал для воспитания мелюзги Квилла, представляет океан, пристань, пляж. Шумят волны, греет песок, Йонду держит голову воображаемого Питера под водой так долго, что тот прекращает дёргаться. И правда, отличное ментальное упражнение.       Оставшееся путешествие Йонду старается обходить Питера стороной, а с Мантис не оставаться наедине. Это легко: команда развлекается, поочерёдно клянча наложить на них радость, или влюблённость, или сон. Из кают-компании весь день доносятся кудахтанье и лай.       Мантис читает Питера. Йонду соврал бы, если б сказал, что ему неинтересно: Питер принадлежит ему, как и любой из команды на этом корабле. Он взрастил это неблагодарное чудовище потом и кровью; потом команды и кровью врагов.       Мантис берёт Питера за руку, и лицо её становится азартным, будто кто-то взвинтил ставки на максимум. Она говорит:       — Не пялься в бездну, она облизывается на тебя из темноты.       Йонду мог бы оскорбиться, но это бы означало, что он что-то понимает. Йонду предпочитает игнорировать слона в посудной лавке.       Когда Питер прощается с Мантис, Йонду с неприятным удивлением узнаёт, что они, оказывается, брат и сестра. Мантис обнимается со всеми (кто-то снова начинает мяукать) и уходит с тремя своими монстрами и «симпапулькой». Йонду отпихивает Опустошителя, вообразившего себя котом. Питер с хохотом чешет двухметровую бородатую детину между рогов. Теперь понятно, в кого она такая припизднутая, понимает Йонду. Второй такой припизднутый никуда от Йонду деваться не собирается.       Питер кладёт ему подбородок на плечо, дразнит:       — А если тебя почесать за ухом, ты замурчишь?       Желание бьёт Йонду в голову, как закоротившая проводка гребня. Йонду бьёт Питера локтем в солнечное сплетение. Мягкое брюхо Питера наполняет его рот голодом, зубы сводит от желания впиться в мясную вырезку. Йонду обещает устроить Питеру ад на тренировочном полигоне, он только сверкает глазами из-под светлой чёлки.       Методы воспитания Йонду были весьма жёсткими, а шутки — злыми, но Питер вырос, окреп, выжил (и разве это не лучший показатель, что Йонду справился?), отрастил броню и где-то под ней спрятал чёрную дыру, которая поглощала любого, оказавшегося на её орбите.       Йонду помнит Питера тощим щенком, который заползал в любую вентиляцию. Сейчас Питер заползает разве что цепнем в его печёнку и паразитом пьёт из него соки.       Питер мягкий, как свежеиспечённый хлеб, сворачивается от каждого удара по болевым точкам, послушно кровоточит, как живое существо. Йонду смотрит на костяшки, как заворожённый; кровь тёмная и блестящая, будто свежий разрез. Кровь забивает Питеру нос, течёт вниз и расползается по губам. Он сплёвывает розовую слюну, улыбается Йонду розовыми зубами. Подскочившее давление ударяет в затылок, словно молот. Питер всё ещё дышит, жрёт и трахается, как человек. Интересно, думает Йонду, снова опрокидывая его на лопатки, заметил ли Питер, что не постарел за эти десять лет ни на год.       Питер говорит: рождество — семейный праздник. Ну так и пиздуй обратно на Терру, огрызается Йонду. Он чувствует, как сдаёт позиции одна за другой. Никакой тактический склад ума не поможет, если противнику нечего терять, и он прёт, полностью уверенный в своей победе.       Всё на Забвении украшено мишурой и огоньками, нос щекочет запах хвои, когда они проходят мимо главной улицы. Опустошители заваливаются в старый добрый бар «У Старлина». Внутри будто ничего не поменялось, Йонду лишь замечает перекрашенные стены и неаккуратно заделанную дырку, но забегаловка пережила Высшего Эволюционера и переживёт конец вселенной, пока есть дураки, готовые оставить сотню кредитов за фирменного «Безумного Титана». Под подбадривание толпы его дурак опрокидывает в себя смесь из шести ликёров залпом.       Все веселятся, носят дурацкие шапочки с помпоном на конце, рассыпают конфетти из хлопушек. Союз Опустошителей влились к Стражам, через полчаса их было не оторвать друг от друга, они делились невероятными историями и даже ходячее дерево вставлял свои пять-я-есть-Грут-кредитов.       Гамора и Небула состязаются в армрестлинге. Вокруг собирается толпа из космических пиратов и девочек-подростков с белыми волосами и словно на одно лицо: и те и другие пытаются яростно перекричать друг друга. (Пираты всухую проигрывают.)       Стайка девушек облепливает Квилла: щупает его за бока, щипает за ляжки, виснет на руках. Питер раздаёт медовые улыбки направо и налево, слова патокой льются в уши.       — Вот засранец, — Йонду опрокидывает в себя стопку не почувствовав вкуса. Голову медленно набивает ватное облако.       — Помню тебя в твои тридцать, — Стакар пихает его локтем в бок. Утирает пенные усы. У него почти не осталось чёрных волос, всё покрывала благородная седина. — Я боялся, что слишком поздно вытащил тебя от кри. А ты посмотри, вымахал, возмужал, не чужой мне. Почти сын. А дети — это цветы жизни.       — Ага, — сквозь зубы бормочет Йонду, — на могилах родителей.       Питер годится ему в сыновья, особенно сейчас, когда у Йонду стреляло спину и начинало крутить суставы на погоду, а Квилл выглядит как и десять лет назад, только раздался вширь, наел мягкие бока и упитанные окорока. Питер никогда не был ему сыном. Грузом, щенком, мальцом, племянником перед другими и пасынком перед собой. Питер был сыном ебанутой планете-оплодотворителю, от которого перенял свои божественные гены и дьявольское обаяние, и которого взорвал на второй день знакомства.       Кто-то притаскивает пушку по производству снега; первым выстрелом сбивают ёлку. Питер устраивает драму, а потом, не раздумывая, падает спиной в следующий только выплюнутый сугроб. Йонду наблюдает за его ребячеством спрятавшись под козырёк крыши. Что-то внутри крутит, как ожившие старые раны, оставшиеся после двадцати лет боевой арены.       Питер подкрадывается на мягких лапах, отряхивает шапку снега со взбившихся колец волос. Питер показывает ямочки на румяных щёках, оставляет парную взвесь от горячего дыхания. Йонду различает снежную крупу на его ресницах, фокус замирает на его лице. Йонду помнит Питера забившимся под кровать в первые дни после похищения. Сейчас Питер забивает только гвозди в крышку его гроба. Рука Питера ложится на затылок Йонду многотонным надгробием.       Слава всем богам, живым и мёртвым, что Питер не был сыном Йонду, потому что он бы удавил паршивца в детстве; или сожрал, когда тот нарастил мясо; или никогда бы не встретил, оставив женщину брюхатой и брошенной.       Питер пахнет свежевспаханным полем, и подстреленной дичью, и металлом нагревшейся после выпущенной обоймы пушки.       Йонду хочет выиграть битву: он скалит клыки, вгрызается в губы, языком ощущает рудную сладость шести ликёров за грабительские сотню кредитов — и проигрывает войну.