Во всём виноват Том Форд

      Он по глупости снял пиджак в машине.              Когда они вышли со сцены после премьеры, Пол одарил их благодарностями несчётное количество раз, и все вокруг сделали то же самое, в том числе и Тимоти.              Это было похоже на праздник, который все отмечали изо дня в день. Их работа состояла из этого: устраивать «праздник», быть радостными и любить то, к чему они причастны. Это легко, — любовь фанатов выполняет их, актёров, обязанности.              Тима качнуло в машине. Он открыл глаза. Вспомнил, где находится. Почти вспомнил.              Сначала он задрожал и тогда как раз вспомнил о пиджаке и пожалел, что разделся.              Показалось, в салоне чересчур душно по сравнению с тем, какой ледник на улице. А потом Тимоти сморило сном. Только на подъезде к отелю шестое чувство заставило проснуться.              Пиджак болтался в руке до самых дверей номера.              Голливудский актёр первее поздоровался с персоналом, чем успели с ним. Улыбка появлялась на его лице перед тем, как улыбались ему. Он помахал рукой консьержу, а тот ему вежливо кивнул головой, держась за стойку регистрации.              Цветочный аромат проводил молодого исполнителя Вонки по красно-золотому холлу, коридору в цветах страсти. Поднимались следом за пробегающей звездой пышные кисточки на подхватах для штор.              Ключ-карта быстро впустила внутрь. Кожа наконец стала впитывать в себя божественное тепло, окружающее повсюду.              От наслаждения Тимоти застонал. Ещё — от усталости и мягкой кровати, когда на неё рухнул. Но блаженство продлилось совсем мало. В дверь тут же постучали.              Парень сонно приоткрыл глаза. Вставать он не спешил. Прислушался, может, кто-то ошибся дверью. Сегодня же вечером не будет афтепати… Вроде бы…              Потом постучали снова.              Тим прикрыл веки, поморщился. Глубоко вздохнул и вспомнил, какой болезненной вышла вечеринка в Лондоне.              Всеобщее веселье, алкоголь, танцы, разговоры о насущном… То есть, ни о чём… Друг с другом танцуют влюблённые, занятые и свободные, а на твоём лице улыбка, будто на самом деле ты ни по кому не скучаешь, хотя в мыслях… Стоит прислушаться к музыке, представить… А что, если бы мы тут?.. Сейчас...              Как без него больно.              Язык облизал пьяные губы. Нос был краснющим на дорожке… Лишь когда Джулиан за пределами чужих взглядов предложил выпить виски и вернуться, стало легче, ещё и Тим вёл себя поразвязаннее. Всем было весело.              Он довольно улыбнулся.              Стук-стук-стук.              Тимоти еле поднялся, качаясь, и с трудом дошёл до двери. Без единой догадки о том, кто хочет к нему попасть, он распахивает дверь.              — Да?              За дверью — Кайли.              Не та, которую все привыкли видеть.              Вместо извечно ровных локонов на голове у девушки высокий хвост, оголяющий смуглую кожу шеи. Пижама в красно-чëрную клетку на пару размеров больше.              В ней Дженнер выглядит меньше и, как ни странно, слабее, чем есть на самом деле. Сползший на одну сторону воротник показывает хрупкую ключицу и плечо.              В грудь парню прилетают края картонных коробок. До носа тут же добирается запах прошутто, моцареллы и рукколы....              Подставив под плоские белые квадраты ладони, Тим тут же обжигает их.              — Он опять звонил, — бурчит девушка, шуршит высокими мягкими тапками по полу и, проталкивая Тима вглубь номера, заходит следом. — Грозился похитить их.              Кайли проходит мимо, а Тимоти остаётся огорошенным возле двери. Вопросов целая куча.              Кайли?              Здесь? Неужели...              — Трэвис опять?.. Или... — «‎Его не разберёшь» — добавляет про себя Тим и выбирает молчать.              Так Кайли больше расскажет, что произошло и как тут оказалась.              Он несёт пиццу в номер. Треугольные кусочки, слышно, скользят по пергаменту и катаются по упаковке туда-сюда от неловких покачиваний Тимми. Всё-таки не стоило пить на дорожке... Да и в машине.              Коробки с едой парень ставит на узкий элегантный столик с белой вышивкой. Скрещивает руки на груди, переживает приступ боли в пьяной голове и вздыхает, надеясь, что сейчас поможет всем, чем может, раз нужен.              — Не знаю, — поп-дива закидывает ноги на диван и совершенно по-ромкомовски подтягивает их к груди.              Слышен всхлип.              Тимоти подходит к ней и присаживается с другого края. Он не собирается нарушать её личные границы. Весьма неустойчивые… В конце концов, ему не известно, насколько Кайли может и хочет открыться.              Его руки накрывают её руки. Крепко сжимают, и он говорит, терапевтично, тихо:              — С твоими детьми ничего не случится. Ты знаешь, они в безопасности. Трэвис говорит единственное, что может причинить тебе боль…              Кайли поднимает на него глаза. Блестящие. Огромные, как у оленя, и затравленные, говорящие, что она не знает, как и куда ей дальше идти.              — Он так тебя оскорблял… Мою семью… А когда я попросила перестать нести чушь, взбесился и... — новый всхлип.              Девушка зажмуривает глаза и роняет подбородок себе на грудь.              — Ох…              Тимоти сочувственно выдыхает, и его руки больше не держат её ладони, а обнимают плечи. Ему жалко Кайли, жалко, что за ней по пятам плетутся подобные истории, которые он не в силе ей помочь распутать — и его останавливает даже не невозможность что-то исправить, а осознание, что это совсем не его дело. Они люди разных миров, встретившиеся из-за специальных условий их жизни.              Тим поближе наклоняется к девушке и хитро улыбается.              — Ну что, может, покроем Трэва последними словами под мерло или каберне совиньон? Что ты хочешь?              Кайли ведёт головой в сторону. Хихикает.              На короткое мгновение их лбы соприкасаются вместе, и наманикюренные пальчики Дженнер проходятся под подбородком Тима.              — За кого ты принимаешь меня, Шаламе? — улыбка трогает, а затем в момент растягивается по губам девушки. — У нас две пиццы и гора свободного времени. Неси всё.              Тимоти заливается горестным смехом.              Он ведь уже пил, не всё выветрилось.              Мучительный жар обдаёт его лицо. То ли от внезапной близости, то ли отчего-то ещё…              Парень делает вдох и его дурманит аромат от очень-очень популярных женских духов, которые он не в силах вспомнить.              Бежать-бежать-бежать.              Он плавно соскальзывает с дивана, поправляет ниточки на топе и думает, что его предаёт собственное тело. Будто оно делает не то, что хочет он, или не до конца является… Им. Не слушается. Неужели проблема в алкоголе?!              — С-сделаю заказ, — поясняет занервничавший Тим, встав посреди комнаты.              Но в карманах нет айфона.              Чёрт… Наверное, забыл в машине. В этих брюках вообще нет места.              Тимоти старается себя расшевелить.              Забирается пальцами под колышущиеся золотые нити и отрезвляюще царапает рёбра.              Телефон… Телефон…              Глаза бегают по номеру, пока не находят стационарный аппарат на подставке возле мини-бара. Фантастическое совпадение. Там же лежит брошюра с номерами персонала.              — Хочу ещё что-нибудь сладкое, — Кайли скользит к нему, покачивая грудью, обтянутой... Когда только успела снять пижамную рубашку и остаться в футболке?!              Сто́ит Тимоти снять трубку и поднести к уху, как оттуда доносится странный белый шум, не похожий ни на что, что он когда-либо слышал. Будто этот звук шёл из-под земли…              — Мадлен, Клафути, Шодо, — в голос приблизившейся вплотную девушки проникает французский акцент, губы чувствуются на шее... Там, куда доступ имел только один человек. — Ты знаешь, что последнее считается десертом, олицетворяющим любовь?              И эти наманикюренные, будто измазанные кровью ногти накрывают пах Тимоти. Уже вставший и возбуждëнный. Готовый ко всему.              Тимоти охает, и ему страшно — это он от удовольствия или от ужаса?!              Его тело отлетает к стенке.              Рука Кайли никуда не исчезает, стояк — не падает, собственный кулак лишь сильнее сжимает телефонную трубку, как спасательный круг, способ позвать на помощь. Алло, 911?! Вытащите меня отсюда! Я не помню номер менеджера! Я на такое не подписывался! Срочно!              С раскрытым ртом и помутневшими глазами Тим ползёт по обоям и рывком отлипает от требовательной девушки.              Как… Что… Что это было?!              На секунду, пока она снова не пристала к нему, Тимоти выбегает в коридор номера, оглядывается, видит, что Кайли идёт за ним, в одно мгновение подносит к уху свой последний шанс на свободу… Нет… Тишина, прерываемая неясными сигналами…              Сердце предчувствует что-то необъяснимое, заставляющее колени трястись, а ступни через окоченение двигаться и нестись вперёд.              Благо, ручка двери находится быстро, сама дверь открывается немедленным щелчком и… Такая чернота, пустота в проёме… То есть…              — Арми?! — хватаясь за голову с шарашащей болью, Тим отшатывается и пытается приглушить шум сердца, отдышаться.              Но мужчина не оставляет ему времени на передышку.              Подтаскивает Тима к себе и поворачивает голову так, что место, куда недавно присосалась Кайли, показывается ему во всей красе.              Вдох. Звериный.              Наверняка дорогущий парфюм Дженнер проник сейчас в ноздри мужчины, и от бешенства зажатые в кулаке нитки топа начали трескаться.              — Боже мой... — за спиной тянет девушка. — Ты не вовремя.              Тимоти перемещает свою ладонь на руку Арми. Нежно гладит, по инерции. Пугается, конечно. Забывает, как дышать, и дрожит. Это так выглядит… Тим бы никогда не переспал с Кайли! Это всё ложь! Дурной сон!              Резкий дёрг.              Сверкающие нити от топа посыпались на пол.              — Арми! — кричит парень. Спокойно-спокойно-спокойно, — повторяет он сам себе, чтобы отойти от шока. И Хаммеру всё нужно объяснить по порядку. — Выслушай…              Тима хватают поперёк груди, выбивают из лёгких воздух. Прижимают к подкаченному торсу. Близко-близко — так, что тяжело даже вздохнуть.              — Это ты не вовремя, Дженнер.              Тимоти ведут в гостиную и там бросают животом на стол, поставленный ровнëхонько посреди диванчиков для гостей.              Мгновение, — и дорогущие, специально на него пошитые штаны оказываются спущены до щиколоток.              — Арми! — испуганно вскрикивает Тим.              Хаммер там сзади стонет, едва видит парня без нижнего белья. Грубые пальцы тут же бросаются растирать сморщенное отверстие.              — Нет! Стой!.. — Тимоти не верит, что это происходит на самом деле, нет, как… Это же Арми…              Арми.              Он мощной ладонью придавливает голову парня к столу, и, естественно, двинуться у него получается только в одном направлении — чтобы удобнее поставить ноги, пытаясь не упасть и заодно предоставляя мужчине самый лучший доступ к своей заднице.              Тимоти стонет от боли, кошмара, спонтанности всего и предвкушения удовольствия… Ведь он так давно не был с Арми… Но, чёрт подери, что это… Что это всё значит?! Невозможно!              Помимо своего отчаянного сбившегося дыхания и рычания Хаммера парень верно распознаёт оханье — оханье Кайли.              Хотя зудящий холод на ягодицах и шершавые пальцы Арми, вторгающиеся в Тима на сухую, вызывают подёргивание ног, шипение и борьбу между «Немедленно прекрати!» и «Да используй наконец слюну!», в голове находится место представить ситуацию полностью: Кайли… Прямо тут… Господи! Почему?              — Арми! — опять умоляет Тимоти.              Арми всё поймёт, Арми успокоится, Арми не пойдёт против его желания…              Шлепок по коже.              Утром там будет отпечаток.              Всхлип. Хрип. Стон.              Арми харкает на пальцы и вставляет их в Тима нормально.              Хаотичные движения. Скрип ножек по ужасно старой и грязной на вид плитке. Запах не пойми откуда взявшейся плесени. Свет, ставший тёмным и приглушённым, как в подвале…              — Я звоню его агенту! — внезапно визжит Кайли.              Мигает свет. Какой? Где?              Из маленькой блестящей сумочки она достаёт доисторический телефон-раскладушку. Какого…              — Матери своей тоже не забудь, — одно движение, и Арми в нём. Яйца бьются о яйца. Жëсткие пальцы на члене. — Разрывайте свои чëртовы контракты. Тим не принадлежит ни одной из ваших блядских душонок. Поняла?              Дженнер пищит. Стучит что-то. Бросает в Хаммера сотовый? Голова кружится… В заду неистово горит. Тима просто разрывает на части… Он воет.              От стыда, от понимания, что находит в этом всём скрытое удовольствие. Но больше — от ужаса. От позора, что его насилует любимый человек на глазах… Бизнес-партнёрши.              С каждым ударом внутрь и шлепком всё страшнее.              — Арми… — дышать и говорить трудно от всего на свете. — Остановись, — Тимоти с большой злостью, с чувством предательства выговаривает слово за словом.              Его рука дёргается назад и хватает Хаммера за запястье.              Сильный толчок, от которого нити на топе рвутся в очередной раз.              Ещё один, размашистый. У Тима болит щека.              В заднице адски горячо… Тимоти боится представить, что Арми с ним сделал.              Уже не стои́т, сколько бы рука Хаммера не старалась. Тим надеется.              Потому что в глубине душе ему нравится, когда с ним обращаются грубо.              Это вызывает череду бурных, беспомощных рыданий.              Зажатый ладонью рот. И нос.              Воздуха нет. Вода из носа, сопли, слюни смешиваются на языке и растекаются по лицу. Парень пытается вывернуться.              Арми позволяет ему только сделать вдох. Разводит на мгновение пальцы, и в тот же миг заходит в Тима настолько резко, насколько позволяет его исключительная ярость.              Потому актёр и забывает, что хотел зарядить себя кислородом.              Арми это нравится. Он кайфует от происходящего, судя по довольному рокоту, от него исходящему, и по тому, как, несмотря на грубость, пальцы ласково обводят Тимоти позвонки.              — Пять секунд, чтобы ты исчезла, Кайли... — почти по слогам выводит Хаммер. — Раз...              — Ты не посмеешь!              — Два...              — Я сделаю всё, чтобы вы больше никогда!..              — Три...              — Уничтожу тебя, если потребуется!              Арми громко цокает на эти слова, поднимает голову Тима за волосы, являя Дженнер лицо с выражением сплавленных воедино удовольствия и ужаса.              — Твои поцелуйчики способны сделать с ним такое, мисс Дженнер? — злобно. Тимми хватают за топ и тащат... Через скрип и жëсткие удары обо всё, что попадается под руки и ноги, парня перекладывают грудью на другую сторону стола. — Максимум, что ты можешь, — заставить его поиграть своими слабенькими бицепсами...              И ещё один удар по заднице, только так, чтобы задеть растраханное отверстие. Слава Богу, это понимает только Тим. Он и морщится.              — Он никогда не скажет, как любит, когда в это место что-то засовывают, — два мужских пальца оказываются в Тиме, разводят тугое колечко в стороны — как будто стремятся показать Кайли, насколько сильно оно может растягиваться. Судя по звукам, девушка с отвращением охнула, отвернулась и отошла. — А если это происходит ещё и без воли Тима, то он кончает от одного только звука своих стонов и плача, ты знала об этом?              Смех Арми покрывает шею и плечи редкими колючими мурашками.              — Просто нужно правильно гладить его сладкую точку внутри, да? — подушечки пальцев находят простату так быстро и точно, словно были созданы для этого. — Желательно большим и твëрдым членом, которого у тебя всё равно нет, малышка.              Не может быть, не может, нет…              Протестный страстный стон и попытка сжаться от нежелательной ласки.              — Арми… — практически неслышным шёпотом.              Тим закрывает лицо руками.              Каждое слово, каждое действие Хаммера причиняет огромную боль. В заднем проходе, безусловно, но грудная клетка просто разрывается от невысказанных слов. Легче было умереть, чем чувствовать всё это.              Нет, после этого… После этого у него с Арми всё кончено… Он просто… Он… Сплошная ненависть.              — Прекрати! Хватит! — кричит Тимоти, срывая связки.              — А как же «‎ты убьёшь меня, если остановишься», Тимми? — жëстко звучит над головой. — Не хочешь поучаствовать в раскладывании своего недолюбовничка по кусочкам, Кайли?              Двойной смех. Дьявольский.              Влажный горячий ком чувств сжимается, превращаясь в нечто, похожее на осязаемое чувство.              Кошмар на яву.              Кайли шуршит тапками через комнату.              — С удовольствием.              Как её шаги замолкли, оказавшись рядом, Тим задохнулся. Вся комната поплыла перед глазами. Сердце лопнуло от страха. Всё, что осталось после него — пустота.              Он больше ничего не чувствовал, не видел.              Да и мог он чувствовать в полной мере, когда голова раскалывалась, язык заплетался и весь необъятный ужас ситуации доходил до Тимоти по крупицам?              Слюна не может скатиться по горлу… Это конец… Это какой-то трэш, какая-то шутка! Арми… Поганый сукин сын… Эта тварь Кайли…              Кулак сжимается. Он их уничтожит. Арми… Он не уйдёт от Тимоти без сломанных рук. Предатель…              Кашель раздирает горло. И становится невыносимо холодно… Что за проклятье?!              Тимоти мотает головой и усиленно хлопает глазами.              Такое чувство свободы… Пространства… Просто нереально.              Поворачиваясь на месте, понимает, что сидит, и что вокруг не роскошный номер отеля, а салон «Порше», того самого, в котором он приехал на показ и в котором везли его обратно… Сейчас он ехал обратно? Точно, обратно. Точно!              Тим прислоняется к стеклу и убеждается, что на улице вечер.              По телу пробегают мурашки от мысли, что пришлось бы выйти на дорожку во второй раз. А сон… Ну и мерзкий!              Пальцы безвольно каменеют.              — Спасибо! — повторяет Тимми водителю и ловит себя на дежавю… Но ловко его игнорирует.              Скорее в номер!              В пустом холле нет ни посетителей, ни персонала. Чудесно! Тишина, тепло, которое окутывает сразу, как прозрачные двери закрываются за спиной, мягкий свет…              Подальше, как можно дальше от Кайли и такого Арми!              Тимоти бы свалился на диванчиках у стойки регистрации, если бы не предчувствие, что его тут найдут и после — не дадут спуска. Сфоткают, попросят интервью, селфи или взять подарок, напишут, что «звезда "Вонки" не выдерживает рабочий график» или… Похуже. Всегда может быть хуже.              Один коридор, второй, налево… Лифт. Наконец!              Нажав на кнопку вызова, Тим открывает телефон. Никаких звонков и эсэмэс. Странно пуст от оповещений инстаграм и вотсап. Однако какое от этого накатывает облегчение!..              Тимоти дышит полной грудью и заходит в лифт, как в сауну, в которой пришло время расслабиться после смертельной миссии.              — Боже… — вслух думает парень, а потом начинает скучать по одному-единственному человеку.              Никаких новостей от него. И почему Арми не писал?              Тим хотел было сделать это сам, но вновь полоснуло ножом по сердцу жуткое сновидение.              — Нет… — повторил самому себе Шаламе, не контролируя дрожь, возникшую от воображаемой и невозможной встречи Кайли с Арми. — Ни за что…              Произойди это, всё бы разрушилось. Всё. Кайли бы ни на что так просто глаза не закрыла…              Ускорившееся биение сердце успокаивается, когда глаза наблюдают сменяющиеся цифры на этажах. 4... 3... 2...              1...              Кабина тренькает, оповещая присутствующих в фойе о своём прибытии.              Помимо Тима на первом этаже стояла одна только бабуля в белом, как призрак, платье. Похожая на одинокую писательницу или отжившую лучшие времена богатую актрису.              Облегчённый выдох Тимоти прячет за зевком и вслед за неспешной женщиной заходит в кабину.              Нажимает на свой четвертый этаж, устало облокачивается на зеркальные стены всем весом и, мечтая о долгожданном, нормальном сне, с блаженством прикрывает глаза...              Правда, в момент, когда лифт снова должен тренькнуть и начать ползти вверх, ничего не происходит.              Тимми с удивлением приоткрывает один глаз и... Видит руку.              До боли знакомую, замотанную сейчас, почему-то, в окровавленные бинты.              Он ничего не успевает предпринять, а Арми уже бочком просачивается в их пространство. Добродушно улыбается их попутчице и благодарит за то, что дождались его.              А затем смиряет Тимми взглядом с головы до ног, особо задерживаясь на голой коже рук, с мороза покрасневшей, и на проступающем под прозрачным топом прессе.              — Торопишься? — звучит в кабине лифта совершенно угрюмо.              Дыхание замирает и сердце еле пропускает удары.              — Нет…              Снова в его голове крутится: как Арми здесь оказался?! Не то, что бы это было претензией, он рад его видеть… Рад… Честно, был бы рад видеть, но не сейчас. Не когда они шутили про обнажёнку, тёплые свитера и наказания несколько дней назад. Да и это пустяки в сравнении с…              Тимоти сглатывает. Лифт поднимается.              Арми нависает над ним…              Как в трансе, Тимоти задаёт вопрос, икнув перед этим и сразу покраснев:              — Что с твоей… Рукой?..              — М-м-м? — Арми как будто его не слышит, хотя на деле — слышит отлично, чувствует и пропускает через себя каждый Тимов вдох и каждое шевеление. — Много сидел в соцсетях.              Арми сжимает широкую ладонь в кулак до треска маленьких косточек и хрящей.              — Бабуль, тебе какой? — не даёт повиснуть паузе Арми.              Он озвучивает съëжившийся в страхе мир Тима. Ещё и воздух в себя вдыхает резко, словно почувствовал запах алкоголя.              — Ниже, чем вам, дорогой, — старческий голос диктует ответ-приговор.              — Бабуль, я с вами! — испуганно кричит Тимми и хватает женщину за мягкое запястье.              Делает это аккуратно и нежно, как делает всё на свете, отчего его так любят и почему он очень быстро завоёвывает чужую любовь.              Звякает звонок. Третий этаж.              Тимоти дышит бешено, как никогда, чёрт возьми, в своей жизни.              В этом лифте воздуха практически нет!              — Нет-нет, мистер Шаламе, — старушка от него, Элио-Пола-Ли-Вонки и многих других во плоти, открещивается! — Мой сын не простит мне, если я с вами, таким милым и пьяным, проведу ночь в номере, а его не позову.              У Тима темнеет в глазах. Он морщится. Опять… Это началось… Твою ж мать.              Кабина останавливается.              — Сын? «‎Такой пьяный»? — Арми хмурится и не понимает. Двери медленно разъезжаются в стороны и старушку за её белые вихрушки на платье выпихивают в коридор. — Иди-ка, старая, спи.              — А где же ваш сын, мадам?! — всё так же пуганно восклицает Тим, проскальзывая сбоку от Арми в двери лифта.              — Переживёт без тебя, — всё такая же цепкая, хоть и окровавленная рука Хаммера перехватывает парнишку под локоть, и Тимми вздрагивает и балдеет от резкого контраста температур. — Этот Шаламе... Об удовольствии фанатов волнуется больше, чем о своём.              Последнее Арми говорит, обращаясь, судя по всему, к замершей растерянно старушонке.              Но знающая себе цену парижанка исчезает через одно мгновение, стоит только моргнуть.              Лифт издаёт металлический звук, и двери закрываются.              Дыхание учащается, и теперь Тимоти некуда смотреть, кроме как на Арми. Воздух сгустился, а дыхание не медлит участиться.              Парень сглатывает.              — Т-ты… Откуда ты тут? — беспокойный взгляд на красный кулак вызывает новый вопрос, схожий с прежним: — Это твоя кровь?              — Моего отражения, — Хаммер сжимает кулак, и на костяшках снова проступает алая кровь. Она расползается под кожей и впитывается в бинт. — Но скоро будет кровью твоего дизайнера...              Арми делает шаг и вжимает Тима спиной сразу во все кнопки. Над ухом раздаëтся шипение:              — Вы оба совсем больные?              — Арми, успокойся, — просит Тимоти.              В его душе страх сменяется волнением и снова страхом. Какое «отражение»? Что за угрозы?.. Ладно, угрозы — это ещё в духе Арми, но вот проблемы с рукой…              — Когда ты прилетел? — спрашивает Шаламе, чувствуя, как горячо становится при приближении Хаммера.              Как сияют его глаза… Во рту пересыхает.              Несмотря на впившийся в спину металл и невозможность осознать реальность, он с лаской гладит Арми по плечам, успокаивает. В голове уже зародился следующий вопрос. «Что с раной?» Её надо как следует обработать, если кровь так бежит…              — Семнадцать минут назад.              Свет в кабине моргает, но даже так можно увидеть, что Арми не сводит с Тимоти глаз. Он напрягает мышцы, за которые держится Тим.              — Сутенëры об эскорте заботятся лучше, чем все эти агенты и стилисты о мировой звезде, ты понимаешь это?              Поразительно, но Тим хихикает.              Он обнимает ладонями Арми за щеку. Мог бы сейчас наговорить кучу глупостей в защиту всех, кто его окружает, но разгневанный Хаммер привлекал его больше всех на свете.              — Это просто работа. Они далеко, а ты близко. Теперь согреюсь… Но, может быть… Сперва выйдем отсюда?              Хотя уставшему телу совсем не хотелось ни о чём таком думать.              — Действительно, Тимми, это просто работа. Это люди, которые далеко от тебя и которые пытаются выгоднее тебя продать, — Арми вплетается своими огромными лапищами в тонкий, абсолютно не греющий позолоченный топ и за грудки подтягивает парня, такого маленького на фоне Хаммера, себе под нос. — И они будут так же далеко и равнодушно наблюдать, как ты после этого умираешь от какой-нибудь пневмонии. Или...              Лампочка ярко вспыхивает и гаснет. Оба резко вздëргивают глаза, чтобы проводить отголосок жизни в покинувшем небольшую кабину источнике света.              — ...Им будет всё равно, когда ты начнëшь страдать после этих экспериментов, потому что...              И вот они, крепкие руки на талии. И губы, выслеживающие дорожку от уха прямо к точке, где под шеей бьётся пульс.              — ...Ты перестанешь быть рыбкой, которая приносит этим ребятам деньги.              Тимоти чувствует нарастающее возбуждение. Несмотря на опасность, ему жарко, ему хорошо, ему вкусно дышать с Арми одним дыханием… Погодите, опасность?              В кабинке темно, как в гробу, воздух вскоре начнёт сокращаться, лифтёра не вызвать, электричество… Тросс…              — Арми… — в беспамятстве шепчет Тим и сгорает от кипящей под кожей крови.              Он, наверное, сейчас красный как в сауне.              — Арми… — Какие деньги? Какая пневмония? — Арми, — повторяет Тимоти и целует Хаммера в губы. Сколько ещё можно терпеть после разлуки?! — Арми… — выдыхает он, прерываясь, чтобы снова напасть голодным ртом на рот мужчины и закинуть на него свою ногу.              Арми — сплошь гора мышц, скала, и Тимоти хочет на него забраться ближе к небесам. Они абсолютно слепые, могут только трогать друг друга и слышать, и это возбуждает даже больше, чем когда реальность полностью принадлежит им.              Вот только забраться не получается.              Арми его держит, притягивает к себе, ругается на что-то...              У обоих слишком мало сил.              И, это что, они сейчас раскачиваются в лифтовой кабине?              Найденные в темноте части тела холодные. Это не нравится ни Тимми, ни Арми, и они обходят прикосновения, пытаясь отогреться одеждой друг друга.              Откуда вдруг задул ветер?              И где вообще, блять, в этой кабине хоть... Что-то?              Тишину разрезает глухой, абсолютно иссушённый голос Хаммера, который цепляет Тима за локти и неудобно выкручивает один из них.              — Почему ты не понимаешь? — это звучит так некрасиво, ни в какое сравнение с обычным голосом Арми, от которого внутри всё сжимается в предвкушении. — Я так боюсь тебя потерять.              Тимоти испуганно смотрит, не в силах ничего различить в ночной пустоте. Он старается выдернуть руки.              — Арми... — произносит он на языке, понятный только одному человеку, кто его сейчас услышит.              — Зачем ты делаешь это? — топ задирается, и парень отчëтливо ощущает пробирающий кости холод. Морозит не только от ветра кабины, но и от человека рядом с ним. — Раз за разом... Зачем?              Голос перед ним становится мертвецким голосом, а горящее большое тело сухим и трескучим, как старый холст, рвущийся от малейшей неаккуратности.              Тимоти кажется, что на его пальцах остаётся что-то, напоминающее пепел. Он стремится отдалиться… Но только падает. Это может падать кабина, он сам или кабина вместе с ним, но его страшит думать, что в данную секунду падает ещё и Арми. В таком случае Тим не выдержит смотреть на его боль.              Лоб отклеивается от барной стойки. Точно… Она.              Запах горелого навевает воспоминания о сне. Арми… И мертвеце...              Холодные мурашки покрывают руки, торс и шею.              Тимоти усиленно трёт лицо и просыпается.              Перед его глазами в подожжённом шоте «Хиросима» сгорает пластмассовая трубочка.              — Что…              Но не успевает договорить, как бармен стремглав вырывает у него из-под носа рюмку и в раковине раздаётся всплеск.              — Вы слишком быстро уснули… Для трезвого.              Пока бармен педантично насмехается над Тимоти, он осматривается.              Отель. Его отель. Всё тот же… Никаких скачков во времени, внезапных посетителей, старых знакомых и фильмов ужасов.              Тим не чурается опять приложиться головой о стойку. Надеется, что не это является секретным звоном в колокол, от которого настоящее меняется по мановению волшебной палочки.              — Спасибо, — благодарит Тимоти, когда бармен ставит перед ним новую стопку.              — Теперь никаких игр с огнём, — оповещает молодой человек, крутанув горелку в руках.              Остаётся выпить ядерный взрыв, как есть.              Правда, Тим рад, что не придётся отвлекаться на специфический запах, от которого бы стало только дурнее.              — Сейчас это то, что мне нужно, — возражает Тимоти. — Но… Всё равно спасибо, — Арми… Гарь… Летящий в пропасть лифт…              — Если огонь — это действительно то, что вам нужно, тогда он найдёт вас в нужной форме. И не причинит вреда. Как, например, только что.              Тимоти махнул рукой.              Хотел возразить, что горящая трубочка — пустяки, но пугающий холод, впившийся иголками в кончики пальцев, не давал забыть тот природный ужас, какой не проходит без следа и за пару часов.              — Я пойду. Хорошего вечера, — попрощался актёр и двинулся в номер.              Он шёл медленно и лениво, переставляя ноги благодаря божественной воле.              Его тормозил страх и странное чувство одиночества, волнение и неопределённость.              Тим собирался написать Арми… Но телефона в карманах не было.              Наверное, оставил в комнате.              Значит, уже поднимался туда.              Точно. Там и отключился. А потом отправился гулять и чудом не нашёл приключений на свою задницу…              При виде лифта Тимоти сглотнул. Он моментально принял решение идти по лестнице, даже если ей придётся быть в самом конце глухих коридоров.              По одному из таких Тим и пошёл, утопая в тишине, мягком оранжевом свете ламп и красной ковровой дорожке. Какая глупость…              Где-то между вторым и третьим этажами парень обнаруживает, что на лестнице он не один.              Огромная фигура. Широкие плечи обтянуты чëрной водолазкой, с закатанными до локтей рукавами. Издали видно, как перекатываются под кожей рельефные мышцы.              — Устал тебя ждать.              Арми сидит на подоконнике. Руки скрестил на груди, на глаза нацепил тëмные очки, хотя обычно носит их только за рулём. Вместо того, чтобы смотреть на Тимми, он водит пальцем по экрану смартфона и с чрезвычайным скепсисом изучает меняющиеся друг за другом фотки.              Хотя с чего он взял, что это именно фотки?              После приснившихся кошмаров Тим хочет воскликнуть «Я так рад тебя видеть!» и «Как ты выжил?» Или его любимое: «Как ты здесь оказался?» Но Тимоти повторял это несколько раз и его уже подташнивало спрашивать это снова.              Он медленно поднялся вверх, с каждым шагом лучше и лучше ощущая на плечах чугунную голову.              — Ты похож на спецагента. Этот прикид... Эти очки...              Поднявшись на самую верхнюю ступень и ближнюю к Арми, Тим придвигается к нему, сразу укладывает руки на накаченный торс, твёрдый и соблазнительный. Целует в щёку, уголок губ. И очевидно игнорирует чужой мобильник.              Конечно, Шаламе тут же обнимают в ответ.              Крепко.              Греться в объятиях друг друга у них уже стало привычкой. Давно заведëнной. Жизненно необходимой. Любимой.              То, что в этот раз происходит нечто иное Тим понимает по дëрганью его за петли штанов. Не так, как Арми делает это обычно, когда стремится по-быстрому сдëрнуть с парня одежду, нет. Сейчас он словно злится и хочет выдернуть кусочки ткани с корнем.              — А ты похож на шлюху, готовую продавать своё тело в любую погоду, — мужчина шепчет это Тимоти на ухо и развратно, совсем не по-армиевски проводит языком по шее.              Парень секунду хмурится, моргает. Хаммеровские губы собственнически присасываются к коже. Мурашки. Его, Тимоти, руки ложатся к Арми на крепкие бицепсы. Чересчур крепкие… Это бы возбудило, если бы не прозвучавшая грубость.              Тим краснеет. Он расстраивается.              — Я не похож на шлюху, — после мычания выдаёт молодая звезда. Он желает отстраниться. Ему не нравится новый одеколон Арми, какой-то… Не тот. Арми вообще знает, что Тимми любит встречи с ним без таких вот посторонних запахов. Неожиданно, под градусом, в голову ударяет заурядная мысль расслабиться и ничего не накручивать. Поэтому дальше он абсолютно беспечно говорит: — Но могу побыть твоей шлюхой в постели, если попросишь. Уже фантазировал об этом? — Тим льнёт обратно. Трётся о мужчину возбуждённым пахом. — Поэтому так нарядился?              — Я должен проводить тебя к человеку, который купил твоё тело на эту ночь, — Арми отодвигает Тимоти подальше от себя. — Нам на самый последний этаж, номер со стеклянными полами.              Хаммер смотрит куда-то вверх.              — Он купил тебе бельё для следующего выхода на дорожку, — огромная ладонь укладывается на резные перила. — Сказал, что одежды там будет предусмотрено минимум.              Тим выслушивает Арми только потому, что находится в шоке.              Он не верит ни одному сказанному слову. При этом сердце забивается как сумасшедшее, а рот пересыхает.              Конечно, Тимоти не двигается с места. Он решает, что никуда не пойдёт, пока Арми не скажет, что всё это шутка.              — Прости, что? — с агрессивной интонацией выдыхает Тим.              Неужели Арми о… О Скотте Рудине?              — Твой агент… — Арми останавливается, преодолев половину пролëта. — Он посчитал, что продать Тимоти Шаламе этому человеку на одну ночь покроет все риски «Вонки» и гарантирует тебе, а заодно и ему, успех в дальнейших твоих проектах. Двух или трёх — точно.              Тимоти прикрывает глаза.              Бум. Бум. Бум-м.              Это сердце.              — Не может быть… — шепчет себе под нос Тим. — Это полная ложь, Арми, и слышать её от тебя вдвойне противно! — рычит парень, делая к Хаммеру шаг навстречу, но не приближаясь, словно бы ожидая схватки.              — Сальные взгляды на промо тебе противны не были, а то, что этим решили воспользоваться и пошли дальше — вдруг стало отвратительно?              — Это часть шоу, договоры с брендами, сам знаешь! — Да что происходит с Арми?! Это не может быть он! Холодная дрожь покрыла Тима с головы до ног. А что, если всё взаправду? Если это не очередной сон после пары стопок? — Я позвоню Брайану. Давай пока спустимся в бар…              Тим не мог не смотреть на Арми и не дать слабину. Он был перед ним, нёс чушь, но Тимоти продолжал любить его. Сейчас Арми всего-навсего в заблуждении. Скоро он всё поймёт…              Телефон… Грёбаный телефон! Тим пришёл в бешенство.              — Я сейчас же сделаю звонок… С твоего номера. Пошли, Арми. Расслабимся…              — О-о-о, давай, звони!              Хаммер пихает ему под нос мобильник. Модель незнакомая и для широкой лапищи мужчины слишком уж миниатюрная.              — Во-первых, он наверху. Во-вторых, думаешь, это не он попросил меня привести тебя туда?              Он выхватывает у Арми смартфон, неверяще глядит на него. Набирает цифры.              — Алло, Брайан? Что тут происходит?..              А сам тем временем Тим спускается по лестнице вниз…              — Что? — шум там, где должен быть голос агента. Создаётся впечатление, что собеседник с усилием дышит в трубку. — Плохо слышу. Где ты, Тим?              Тимоти хочет в ответную наехать с вопросом про розыгрыш с номером и клиентом, но… Чёрт подери, что за шум?              — Аналогичный вопрос, Брайан, — Тим через плечо оглядывается на Арми, словно тот может напасть со спины. — Ты меня ждёшь, не так ли?              — Конечно, жду, — слышно раздражение. — Хаммер не объяснил тебе? Все гонорары под угрозой, клиенты очень недовольны твоей работой, Тимоти. У нас остался единственный шанс всё исправить.              — Что?..              Тим плечом прислоняется к стене. Слова Брайана — холодный душ. В голове сплошной звон… Пустота… И необъяснимый страх. И нежелание во всё верить.              Над ним издеваются.              Главная звезда «Вонки» сжимает свободную ладонь в кулак.              — Это сущая небылица! Какого миллионера ты развёл за моей спиной?! Что не понравилось критикам? Ты ни слова не говорил, Брайан!              — Удивляюсь, как ты ничего не понял, — звучит из трубки, а следом за этими словами слышится абсолютно противный смех.              Ладонь Арми цепко хватывает Тимоти за плечо.              — Нам нужно в другую сторону, — игнорируя растерянность парня, Хаммер тащит Шаламе вверх.              И они двигаются. Этаж за этажом преодолевают с чудовищной лëгкостью. Шарканье шагов смешивается с гулом эха на лестнице.              — Ты должен раздеться перед тем, как войти, — констатирует партнёр Тима.              — Арми, ты с ума сошёл?! — злится он. — Как ты можешь!.. — лёгкие часто сокращаются от возмущения. Собрать мысли в кучу невозможно. — Я не продаюсь… Я люблю тебя!              Тимоти повис на нём, не собираясь идти дальше. Он был готов вырваться и бежать, но… Арми словно заколдовали! Не мог же он в самом деле так себя вести! И Тим не мог его оставить, обманутого, с запудренными мозгами.              — Я тоже, но... — мужчина вдруг оказывается чересчур близко.              Он подхватывает Тимми с той же лёгкостью, как во времена съёмок «‎Назови меня своим именем». Хотя тогда актёр весил минимум на десяток килограммов меньше, чем сейчас.              Перекидывает его через плечо...              — Арми!              Тимоти начинается брыкаться.              — Знаешь, они обещали помочь с решением всего дерьма, что скопилось вокруг меня, если я притащу тебя, — нос Хаммера упирается Тиму в бок, вдыхает его запах глубоко-глубоко в себя. Шёпот: — Видит Бог, я не хотел на это соглашаться.              — Нет, Арми! Стой! Хватит!              Неизвестно, чего в этих словах больше. Злости? Отчаяния? Шока?              Шока как раз много. Отсюда Тим не может начать паниковать или думать о том, что Арми его предал.              Золотистая бахрома топа щекочет ключицы, и через прозрачную часть злосчастной майки пробирается холод.              Пока они добираются до номера, Тимоти успевает дважды чуть не выпасть из хватки Арми, что-то вроде подраться с ним и свалиться на длинный ковёр в коридоре. Сильные руки Хаммера, как наручники, подняли с пола.              Тимоти ещё никак не понимал одного: когда же Арми защитит его, когда обнимет и будет долго извиняться, весь следующий год.              Оказавшись прижатым к двери своей комнаты, парнишка начинает с остервенением бросаться на Арми, пытается оттолкнуть, но быстро сдаётся. Не может причинить ему боль. Никак. Ни за что…              Всё равно ведь… Что его ждёт? Один неизвестный человек внутри. Тимоти с ним объяснится, выпроводит и ситуация будет улажена.              — Ладно, я поговорю с ним, — пытается Тим собраться. — И отпущу. Кто бы он ни был. Арми, — серьёзно и твёрдо. — Пойдём со мной. Сделаем это вместе.              Он облизывает пересохшие от ужаса губы. Глаза напряжены от сведённых над ними бровей. В затемнëнном коридоре гостиницы ничего толком не видно. Лунный свет только падает на пол, высвечивая тëмно-синие узоры на ковре.              — Сначала одежда, Тим.              Руки Хаммера, такие грубые, ледяные, ни разу не чувственные проходятся по бокам.              Дорогущая футболка от Тома Форда срывается с тела. Хрупкие нитки хрустят и рвутся. Жалким комком кофта улетает в пугающий неизвестностью и отсутствием какой-либо видимости коридор.              — Нравится быть нарасхват, мистер Шаламе? — спрашивает Арми.              — Арми… — беспомощно, как ребёнок, зовёт Тим, и не реагирует на уколы злости от самого дорогого человека.              Он в растерянности изучает лицо мужчины, скрытое очками.              — Не делай этого, если меня любишь, прошу.              Тимоти поджимает губы и срывает с Хаммера чёрные, совершенно непроглядные очки. Там, за их стëклами, скрывались глаза. Другие. С хитрым прищуром и собравшимися вокруг глаз морщинками, совсем для Арми нехарактерных.              Они смотрят на Тима. Пристально, осуждающе. В следующую секунду с упругой задницы парня срывают брюки. Легко. Особенно с учётом, что больше под ними ничего нет.              Ступни запутываются в собравшихся гармошкой брючинах. Модные ботинки, тяжеловесные и неудобные, почти роняют Тимоти на пол.              Если бы Арми не продолжал держать крепко — упал бы. Сразу вслед за очками, которые крошатся под их ногами вдрызг.              До безумия громко гремит за спиной молодого актёра замок.              В момент падения в неизвестную комнату над головой Шаламе звучит ясное:              — Стало быть, не люблю.              Тимоти летит в непроглядную бездну. Его ноги связаны, словно цепью, и попробовать взлететь помогают руки… Но всё напрасно.              Он бьётся головой о пол, как болванчик, а потом горизонт… Меняется. Ковролин диагонально наклоняется над поверхностью земли, точно игральная доска, и против своей боли, под шипящий стон, рвущийся из горла, Тим безвольно скатывается вглубь собственного гостиничного номера…              От испуга он закрывает глаза.              Распахивая их вновь с нескрываемым страхом и ужасом, он готов прыгнуть и бежать, куда только можно. Либо всё окружающее уничтожить, испепелить, выбросить в мусорную корзину, а самому спрятаться.              От мутной пелены перед глазами остаётся совсем уж ничего… Перед Тимом потолок его номера.              Подумав, что рядом лежит с незнакомцем, который хотел с ним секс, парень немедленно отрывает от подушки голову. Его тут же накрывает непереносимая боль.              Он вскрикивает, хватается руками за мокрые кудри и падает обратно.              Нос хлюпает, из него течёт вода. Веки и ресницы словно посыпали песком. Они жёсткие. Дыхание стало острым.              Тимоти зажмуривается и бьёт ногами по одеялу… Они запутались в нём. Оттуда тяжесть и скованность.              Оповещения на телефон приходят внезапно. В один момент их оказывается сразу много, даже слишком. Настолько, что айфон трясëтся от частых беспорядочных вибраций. Гудит, подползая к краю тумбы.              Парень ловит мобильник за несколько мгновений до падения, чуть не роняет его из слабых пальцев, но вовремя перехватывает и отпечатком снимает блокировку.              С ужасом находит 47 новых сообщений и открывает самое последнее.              Входящие       Полин       Мне так жаль, Тимми              Сразу после высвечивается сообщение в директ.              Входящие       Кади       Пиздец, бро              И ещё одно, следующее за этим:              Входящие       Доминик       говорил же быть с ним осторожнее              Тим облизывает пересохшие губы.              Горячка отступает. Теперь голова кружится. Пальцы становятся ледяными, будто он проснулся в Антарктиде.              С бешено колотящимся сердцем и медленным движением рук Тимоти обновляет ленту в Инстаграме. С замеревшим дыханием листает её вниз. Одно движение. Грудная клетка взрывается онемением. Второе.              Тим столбенеет.              Фото.              На нём Тимоти чётко видит своё лицо. Он — раздетый, стоит на четвереньках на роскошной кровати. Своей. Рядом горят светильники. Точь-в-точь как по бокам от него сейчас. И мужчина, которого Тимоти не может узнать, стоит позади него и… Понятно, что он делает. Смешной стикер скрывает подробности.              Тимоти находит видео.              Всё внутри умирает разом.              Он не знал, как реагировать, когда увидел в движении и без цензуры, как его имеет незнакомец, а сам он, любимец публики, похотливо стонет в матрас.              Какая-то неизвестная таинственная сила подтолкнула его включить звук, будто Тим знал, что произойдёт.              Будто знал, что огромный мужской кулак сейчас опустится на его голову, как клешня. Отлично знал, что его заставят показать лицо так удобно устроившейся на краю кровати камере.              — Посмотри на него взглядом, каким смотришь всегда, маленькая шлюшка, — звонкий, абсолютно унизительный шлепок по заднице. — Давай, Хаммер, дай мальчику, что он хочет!              И ладонь в кадре. Знакомые волоски на запястье, серебряные массивные часы, ухоженные ногти.              На видео Арми вставляет ему в рот пальцы. На одном из них — таблетка. Она небольшая, но Тим отлично знает её свойства.              Пробовали вместе... Вместе с Арми.              Тимоти на видео послушно проглатывает дурманящий наркотик и тут же слышит одобрительное Хаммеровское «‎умница» с другой стороны камеры.              Его хлопают по щеке. И снова проталкивают пальцы в рот. Парень на них насаживается, мычит одобрительно, слышит на фоне незнакомый стон... Удовольствия...              Тим не мог заблокировать телефон. Не мог перестать смотреть видео. Когда оно заканчивалось, лента автоматически спускалась вниз и Тимоти видел то же самое.              Он не слышал, как стучит сердце. Что там происходит с его телом. Его разум не мог поверить, принять случившееся.              Телефон вновь начинает дрожать в руке. И...              Кровь стынет от имени, которое высвечивается на экране.              Крис Дженнер.              Тимоти смотрит на телефон, ожидая, что станет с входящим вызовом.              Он еле сглатывает, проходится по шее ладонью… Что, если она в синяках? На видео они были?              Когда тебя уничтожило всё, что может, только мелочи приобретают гигантский масштаб. Иначе сойдёшь с ума, не в силах пережить то, что на тебя надвигается.              Тим остывает. Смотрит на смартфон тупым взглядом. Под собой чувствует прохладные простыни, мягкий свет, гладящий кожу, и… Ничего… Ничего, кроме тела.              В дверь раздаётся оглушительный стук.              Тимоти подскакивает на кровати, встаёт на ноги и прижимается к стене, противоположной громкой двери.              Стук.              Стук тише. Стук громче. Стук-стук. Громадный стук!              У Тимми так же фигачит пульс.              Он идёт на звук, собирая всю волю в кулак, готовый избить любого, стоящего за дверью, потому что это наверняка будет кто-то из тех, кто похоронил его жизнь, пока сам он ещё до конца этого не осознавал.              — Тим… Тим… — безродно шепчет голос на ухо.              Тимоти стремительно оборачивается. Вскрикивает с рёвом и чуть не брызнувшими на глаза слезами.              Подонки! Решили со спины подобраться!              Пустота…              — Тим, — настойчиво. Это мужчина? — Тимми…              Господи, Боже…              Что-то невидимое дотронулось до щёки и мир вокруг стал чёрным.              Тимоти задыхается.              Что-то невероятно тяжёлое вдавливает его в подушки, словно пытается задушить. Сильные руки сдавливают плечи и подбираются, подбираются к шее...              Тимми выдыхает. Дëргается. Пытается выбраться из невиданных лап...              — Чш-ш, Тимми, — голос становится узнаваемым, а до носа добирается запах... Арми. Без одеколона. Его руки не дают парню дëргаться. И отстраниться толком не получается. — Тимоти, у тебя жар. Нужно выпить жаропонижающее. И будешь спать дальше.              — Ты… Ты всё это сделал со мной! — молвит в бреду Тимоти и из глаз-таки капает от увесистого чувства разочарования. Он вяло хватает Арми за руки. — Я больше не выдержу… Прекрати!              И парень сильно зажмуривается, злясь, что весь горит и плохо соображает из-за похмелья. Или… Как Арми сказал?              — Я только приехал, Тимми.              Нежное прикосновение к щеке, заправляющее влажную прядь за ухо. Как же он взмок под этим одеялом!              — Мы же договаривались — сразу после того, как твоя дама сердца поедет к себе. Забыл?              Тимоти кривит рот, как капризный малыш, но в то же время вслушивается, внюхивается в Арми.              Его голос. Хриплый, искренний, заботливый. Низкий. Его запах. Тот самый запах, который Тим любит. Пота, мускуса, древесных нот, кофе. Прикосновения… Не похожие ни на что, что было за вечер. Особенные. Их Тимоти чувствовал столько страстных и ласковых мгновений до этого…              Молодая звезда приоткрывает глаза. Неверяще, тепло разглядывая своего Арми.              — Ты мне не снишься? — растерянно уточняет, готовый к любой подставе. — Я не выдержу, если ты будешь другим.              Тим кусает сухие губы и шумно выдыхает сквозь зубы. Шмыгает носом.              Хаммер тихонько хохочет. Шуршит одеялом, оголяя Тимовы плечи и заставляя парнишку поморщиться от подступившего со всех сторон холода.              — Если бы снился, то это был бы сон один на двоих, — Арми тянется к полке, на которой лежит градусник и стакан с водой. — Я же тоже тебя вижу.              Тимоти тихонько дышит. Наблюдает за действиями Арми, за расслабленным движением его рук. Они успокаивают, как гипнотизирующий маятник. Волнение, правда, ещё засело внутри и не уходило. Пришлось подняться, чтобы взять у Арми воду.              Тим выпивает её бешеными глотками, не думая о лекарстве.              Он с сожалением смотрит на мужчину.              — Мне столько всего снилось с тобой… И везде всё было так ужасно, — последние слова сопровождаются стоном и Тим закрывает глаза ладонью, вспоминая проклятое несуществующее видео.              Тело покрывают мурашки.              — Полежи со мной. Обними. Сейчас…              Стакан оказывается на тумбе, а о градуснике Тимоти забывает.              Он тянет на себя Арми за плечи и коротко, неспешно целует в губы.              Хаммер перехватывает его под затылок, углубляя поцелуй. Тут же. Льнëт к Тиму всем телом, как соскучившийся по ласке питомец, но через мгновение отстраняется.              — Сперва найду ибупрофен в этом номере, а то ты нас сваришь, — на дне голубых глаз блестит веселье, хотя Тим знает — там, под этой маской беззаботности, скрывается тонна мыслей и беспокойств по каждому поводу. — Поищу в ванной, а ты мерь пока температуру.              Тимоти неохотно, но послушно соглашается. Качает головой, хмурится из-за этого и из-под прищура наблюдает, как его великан уходит в ванную и всё пространство дверного проёма заполняет собой. Сердце от этого вида чуть-чуть утихомиривается.              Парень кладёт термометр в рот, под язык.              Замечает, что лежит в просторной белой футболке, отчего и чувствовал себя раздетым. Слава богу…              Он с облегчением думает, что топ от Тома Форда больше не является центром его ночных кошмаров.              Градусник попискивает.              Тим глушит на своей тумбе свет и тянется к светильнику на другой стороне кровати, предназначенной для Арми. Там огонёк лампы тоже становится тише и романтичнее.              Контрольный писк.              Арми, видит Тимоти со своего места, суетится у умывальника.              Слегка улыбнувшись, парень достаёт слюнявый градусник и смотрит на цифры.              38,2              У Тима темнеет в глазах.              — Боже…              Он падает обратно на подушку.              Ещё раз глядит на термометр.              Прежнего спокойства как не бывало. Опять сердце стучит с бешеной скоростью.              — Арми, не может быть! — кричит с постели. — Мне это снится…              — О, нет-нет, это жестокая реальность, Тимми, — мужчина садится рядом, в руках шуршит блистер с таблетками. — Плата за то, что кое-кто носится голым по улицам Лондона и Парижа.              Красная капсула подносится к лицу парня на раскрытой ладони.              Тимоти цокает языком, отворачивается в знак протеста. Снова шмыгает забитым носом и обиженно хмурится. Раскрывает рот… Хочет возразить. Но лишь возмущённо вздыхает, как школьник, которого отчитывают за невыученное правило.              В итоге Тим припадает губами к горячей руке и слизывает таблетку на язык. Лёжа, точно в наглую, глотает воду, взятую с тумбы.              Шумно и с трудом.              Глоть.              Взгляд Тимоти наполовину мутный, глаза ноют как после слёз.              — Ложись уже, — приказывает болеющий.              Арми исполняет его просьбу. Правда, как обычно, применяя творческий подход.              То есть он сначала усаживается возле Тимоти на кровать, опускает руки с обеих сторон от его головы и смотрит. Просто всматривается в лицо, но так долго и тщательно, что, кажется, исполнять просьбу Тимми уже и не соберётся.              В полусумраке номера мышцы под руками мужчины перекатываются, образуя причудливые тени.              Внезапно Хаммер просто опускается на Тима, придавливая парнишку верхней частью своего тела.              — Так соскучился по тебе, — слышит парень сквозь кипяточный выдох на ухо. — Засранец.              — Пхах…              Тим смеётся, но тут же чувствует себя возбуждённым. Огромное и тяжёлое тело Арми его заземляет, по-особому горячит; не как бестолковая температура.              Руки Тимми обнимают Арми сквозь маленький груз одеяла. Мягко, и они ещё не прикасаются друг к другу кожей.              Разве что щетинистая щека мужчины царапает Тимоти скулу.              Он немного поворачивает голову, чтобы поцеловать Хаммера в мочку уха или висок. А потом сам, не менее коварно, шепчет:              — Я тоже скучал, — кончики пальцев дотягиваются до волос и соблазнительно гладят. — И признай — я был хорош в этом самом топе…              Хаммер что-то фырчит про себя. Колючие волоски скользят под ладонью Тимми, и так молодая звезда понимает, что мужчина кивает его словам.              — Ты весь мир заставил вздрогнуть, — выводят на шее парня Армиевы губы. — Кого-то от ненависти, кого-то от желания закутать тебя срочно. Кто-то решил, что ты — недоумок, но большая часть...              Под толщей одеяльного кокона обнаруживается мужская рука, улëгшаяся на плоский живот Тимми и ласкающая его одними только подушечками пальцев.              — Уверен, большая часть мечтала стянуть этот идиотский топ, раз уж тебе всё равно на погоду, — чужие пальцы проникают под футболку Тимоти и уверенно находят сосок. — И трахнуть прямо там, на глазах у всех.              Тимми растягивается в улыбке и игриво закусывает нижнюю губу.              Его сводит с ума жёсткое прикосновение. Он крепко хватает Арми за волосы и трёт между пальцев светлые пряди.              — А больше всех мечтал ты, — протягивает звёздочка и медленно запускает язык в чужой рот. — И ты — единственный, кто может меня трахнуть. Единственный, кого я хочу в себе чувствовать…              После своих слов Тимоти яростно бросается на губы Хаммера и кусает их, как голодный зверь. Чувствует, как пресс Арми над ним напрягается.              Мужчина отвечает на поцелуй. Коротко, на неподражаемо низких нотах стонет, шкрябает ногтями по груди, оставляя на бледной коже красные полосы.              — Ты думал об этом, пока шагал по дорожке? — соскакивая на подбородок и на мгновение присасываясь к нему, как пиявка, спрашивает Арми. — Думал, что я смотрю на тебя?              — Да… — стонет. — Представлял, что ты потом со мной сделаешь…              Парень с трудом вздыхает. Голова кружится. Руки преодолевают мешающее одеяло и забираются под чёрную рубашку Хаммера.              Они сейчас как инь и ян…              Тимми гладит поясницу мужчины, вспотевшую и горячую. С извращённым удовольствием чувствует, как на бедре тяжелеет стояк Арми.              — Ещё я думал, — тут руки актёра стягивают верхнее одеяние с партнёра. — Что мне тебя не хватает… Рядом… Ты должен быть со мной. Моя охрана, — грустная улыбка. — Моя любовь.              Развращённый поцелуй в губы и стоны, стоны, стоны… И Тим. Трётся об Арми, издаёт жалобные звуки.              — Тогда мне было бы гораздо сложнее переносить все эти визгливые реакции твоих верных фанатов, — шепчет мужчина и задирает футболку парня до подбородка.              Облизывает наполовину оголëнную фигуру голодным взглядом. Тянется к шнуркам лëгких спортивных шорт на Тиме.              — Пришлось бы не подпускать тебя к этим любителям облапать кумира близко, — одним движением Арми стягивает одежду до колен, встречает колом вставшее возбуждение, наклоняется и дует на блестящую головку. — Риск оказаться причиной недовольства огромной толпы повис бы над твоими кудряхами, и что мы потом с этим делали бы?              — Ах…              Тимоти двигает тазом и мажет концом по полуоткрытым губам. Соображать трудно. Арми говорит такие сложные слова… А хочется только его рот, тёплой глотки и два пальца внутри.              — Мы бы… Мы… Пришлось бы пожениться… Арми! Оближи его, — потребовал парень и красиво залился краской.              Хаммер исполнять просьбу не спешит.              Сперва слизывает белёсые разводы предспермы и лениво, как будто бы нехотя (но на самом деле дразняще) обхватывает ствол мальчика кулаком. На пробу проводит по нему вверх и вниз.              — Пришлось бы? — уточняет едва слышно.              Тимми не обращает внимания на задранную футболку, которая давит в подмышках — ведь именно сейчас парень опускает руку вниз и гладит Арми по лицу, но больше — по гриве волос.              — Если бы мы были женаты… — Тимоти за затылок тянет Хаммера на свой член и скулит, когда тот продолжает сопротивляться. — Ты бы… Ты… Ах… Тогда бы точно никто не посмел ничего вытворить. Вставь в меня ещё. Ты знаешь… — как я люблю.              — Мы только что выяснили, что ты дразнил меня на протяжении... — Арми целует головку, а потом смачно, еле сдерживая собственный порыв, всасывает её в себя. Палец обводит контур трепещущей дырки, но внутрь входить не спешит. — Сколько всë это длилось сегодня?              Подбородок Тимоти прижимается к соединению ключиц. Он закусывают губу, его грудь вздымается. Неотрывный просящий взгляд в голубые глаза, бережные поглаживания по колючей коже — оружие, которое должно размягчить строптивую душу здоровяка.              — Я не считал… А ты?              Молодой исполнитель роли Вонки двигает бёдрами, расслабляется и делает всё, чтобы провокаторские навыки сработали и тут.              — Время не считал, — светлая голова падает к местечку, где бёдра переходят в член, и горячий язык облизывает его основание.              Средний палец, самый длинный из имеющихся на руке Арми, проникает в Тимоти тогда, когда влажные губы проходятся по линии, в которой смыкаются яйца молодой кинозвезды.              — Но каждый восхищенный лайк и каждое восхищенное слово — да, — Арми целует парня в ногу, затем легко прикусывает нежную кожу и тут же зализывает свою шалость, звонко причмокивая. — Я достаточно тобой восхищаюсь, Тимми?              — Просто великолепно… Тебе нет равных…              Тимоти закидывает свободную руку за голову, а затем сразу сжимается дыркой, чтобы втянуть в себя Арми на фалангу глубже.              Его усталые пальцы двигают головой Арми, как нужно.              — Я бы хотел, чтобы в следующем году… Ну, знаешь… Мы наконец сказали обо всём. На публику.              Хаммер замирает.              Перестаёт, кажется, дышать, услышав слова Тимми.              Подтягивается на локтях выше, целует парня в плоский живот. Щекочет длиннющими ресницами кожу вокруг пупка.              — Не думаю, что это хорошая идея, — мурлычет себе под нос. — Это риск обнулить свою жизнь. Напрочь стереть всё, чего сумел достичь, ты же понимаешь?              Взгляд Тимоти грустнеет. Он будто лишь сейчас вспомнил, что болеет и болит голова. Что они в реальности, а не в очередном сне, на этот раз счастливом.              Его губы нервно и обиженно двигаются. Парень выглаживает бровь Хаммера большим пальцем.              — Ты не можешь ничего испортить. Ты делаешь меня лучше.              Арми зажëвывает щëки, пряча улыбку.              — Останешься со мной на Рождество? — спрашивает, прожигая молодую голливудскую звезду наивным ясным взглядом.              — А что? — дерзко и дразняще спрашивает маленький выскочка. — Сделаешь мне предложение во время отдыха? — но не дожидаясь ответа, Тимоти составляет свою сказочную программу: — Можем погулять по твоему любимому Эл Эй, потом к родителям в Нью-Йорк. И наконец... На День рождения я бы хотел в Италию. С тобой. Где всё началось...              После монолога Тим опускает свою руку вниз. Ему приходится приподняться для того, что он задумал.              Держась на локте, парень тянет на себя запястье Хаммера, вводя палец внутрь до упора.              Он сладко стонет, прикрывая глаза.              — Давай уже... Ещё! — нетерпеливо приказывает Тимоти.              Так приказывает, что палец Арми и вовсе исчезает.              Вместо него мужчина резво, очень даже резво, с учётом, как непозволительно далеко он находился, седлает бëдра Тимми.              Перехваченные над кучерявой головой запястья могут значить только одно — Арми не хочет чисто трахаться. Арми хочет играть.              — В моём любимом Эл Эй мы несколько дней были бы не в состоянии выйти из дома... И я бы не рискнул потом сразу ехать к твоим родителям.              — Арми… — в нужде рычит Тим, чуть ли не плачет. Хочет попросить Хаммера продолжить его ласкать, но прикусывает язык. — Подержим себя в руках пару дней, только ради семьи, потом расслабимся.              Хаммер сверкает голубыми глазами и начинает улыбаться.              Склоняет голову к плечу, осторожно массирует запястья.              Хватка на них как была медвежьей, так и осталась, но что-то в лице появилось... Светлое.              — Это значит, что ты скажешь «‎да»? — странным, каким-то не своим голосом уточняет мужчина.              Тимоти удивляется вопросу и фыркает своей поширочевшей грудью.              — А ты, что ли, ожидал услышать другое? — наконец он улыбается, нежно и ещё беспокойно. — Это я тебя первым замуж позвал, вообще-то.              Хаммер над ним тяжело сглатывает.              На лице — то ли испуг, то ли неверие в происходящее.              Он моргает. Один раз, другой... Хмурит брови — так всегда делает, когда пытается принять какие-то новые установки в своей жизни и понять, как действовать в соответствии с ними.              Оба не раз проходили через эту Армиевскую стадию.              И вот теперь-то хватка на руках точно слабнет, бëдра, наоборот, сжимаются, а пах и задница проходятся по возбуждению Тимми...              — В таком случае, на правах твоей... — прикусывает губу, давя усмешку. — Невесты, я могу попросить свадебный подарок?              Тимоти смотрит, не моргая.              — Ты не невеста, — отрезает он. — Ты мой будущий муж, Хаммер. Жених. Но говорить «муж» мне нравится больше.              Рука освобождается из расслабленных оков и тянет мужчину обратно к себе, к своему горящему румянцем лицу. Губы Тима жаждут получить поцелуя, и душа успокаиваются, когда их языки переплетаются.              — Проси, что хочешь, — бархатистым шёпотком дышит Тимоти в рот Арми.              — Будем встречаться с тобой перед каждым показом «‎Вонки», — Хаммер внимательно следит за его реакцией, особенно когда цепляет губами нижнюю губу и фиксирует её. Сильнее, чем просто нежно. Так, что в паху у обоих разливается огонь предвкушения. — И другими мероприятиями.              Тимоти роскошно стонет от этих грубых манипуляций. Он толкается вставшим членом вверх, ища возбуждение Арми.              После мокрого звука, с которым губа освобождается из плена, Тимоти облизывается, глотает слюну Хаммера и наслаждается её стеканием по гортани, потом:              — И что ты собираешься со мной делать?              Пальцы Тима дёргают рубашку Арми вверх, нарочно задевая и дразня пресс.              Мужчина окидывает его взглядом... Слишком плотоядным.              — Начнём с того, что выясним, сколько у тебя завтра встреч, — он выпрямляется.              Опирается теперь на одни только свои колени, идеально прорисованные многочасовыми тренировками в спортзале. Щëлкает пряжкой ремня — вжы-ы-ы-ык — и змей из кожи с гремучими металлическими язычками оказывается у мужчины в руке.              — Три, — Тимоти моментально выкладывает карты на стол. Зачарованно гладит волосы на тыльной стороне ладоней Арми. — Слушай, я подумал, что не хочу, чтобы ты сегодня раздевался, — пошлая ухмылка.              — О, я и не буду, — грациозным движением кисти Арми превращает ремень в петлю-наручники. — Руки над головой и двигайся к спинке.              Приказ Тимоти выполняет сию секунду. Входит в роль быстрее, чем на камеру.              — Ты же специально спросил про завтра, да? — парень нарочно скользит задницей и ногами по одеялу так, чтобы шорты поскорее слезли.              Член дёргается, дырка от тревожащей пустоты раскрывается и сжимается, Тим чувствует.              — Конечно.              Арми почти вдевает тонкие запястья в ремень, но в последний момент передумывает.              Распутывает петлю и блестящей пряжкой проходится по губам.              — Чем лучше оближешь, тем будет легче, — обещает мужчина, не особо способствуя проникновению ремня в Тимов рот — если захочет, проглотит сам. — На какой руке будет отметка от металла? Правая или левая?              Вместо ответа Тимоти жалобно стонет и высовывает язык. Голова насаживается на твёрдую ледяную бляшку.              Тим делает всё, чтобы слюни хорошо растеклись по металлу, а ещё, чтобы хлюпающие звуки создали для Арми максимальную ассоциацию с минетом.              — И на правой, и на левой, — улыбается Тим, выпустив игрушку изо рта. Его заводит, что придумал Хаммер, но... — Это ведь пройдёт завтра? Ты интересовался, сколько встреч...              — О, нет, — коротко отвечает Хаммер и убирает бляху ото рта.              Ладони складываются.              Р-раз — и Арми стягивает их вместе.              Два — пряжка ремня впивается в мягкую кожу и мышцы.              Три — Арми скользит ладонями по силуэту парня и кое-как глотает выступившие от голода слюни. Член делает штаны в районе паха похожими на палатку.              — Тебе придётся прятать мои метки, малыш.              Смешок.              Улыбка на лице Тима появляется только от паники. Он проверяет, как связаны руки — дёрг… Ему хана, если натрёт.              — Арми, — хитро и нежно. — Я ведь не выбираю себе костюмы, ты знаешь?              Тимоти поднимает колено, которое идеально проходится по скрытому члену Арми и шевелит ствол.              — Всë когда-нибудь случается впервые, — заявление, сказанное таким тоном, что спорь-не спорь, оппонент вряд ли услышит. — Может быть, ближе к двадцати восьми годам главная звезда Голливуда начнёт уже озвучивать модным домам, что сначала ты и бесконечная любовь фанатов к тебе, а потом уже их одежда?              Тим с молчанием смотрит на Арми. Прикусывает губу.              С одной стороны «Сколько можно болтать?! Трахни меня уже!», с другой — «Погоди, всё построено на контрактах! Тебе ли не знать?» Но получается, что Тимоти просто дышит, хрипит и пилит Хаммера глазами. «Читай, что в них написано».              Колено внезапно задирается выше, и Тимоти ловко давит пяткой на Хаммеровский лобок, беспардонно не издавая ни звука.              Арми толкается в собственную одежду, в подставленную конечность Тима... Мычит, высказывая нетерпение.              — Не так быстро, — приходится заставить себя отстраниться. Через силу.              Встать.              Арми рыскает глазами по комнате, не находит ничего, что могло бы помочь воплотить ему маленькое злодеяние...              Проëм на кухню манит мягким голубоватым светом.              — Жди здесь, — говорит, придавливая грудную клетку Тимми ладонью. — Хочу, чтобы ты немного поизвивался.              — Арми, я тебя прикончу…              Тим откидывает голову на подушку и толкается тазом в пустоту, в который раз за вечер испытывая желание быть трахнутым или чтобы ему отсосали.              На задворках сознания маячит мысль пустить в ход угрозу о расторжении помолвки, если Арми тут же не уложится на кровать.              Но вместо этого его вдруг обуревают воспоминания о кошмарах, из-за чего по телу бегут мурашки.              Ладно. «‎Хорошо», — говорит сам себе. Ему тоже нужно расслабиться, отпустить ужасы, связанные с Арми. А то ещё не дай Бог вспомнит чего, когда будет секс…              — У тебя ровно минута, Хаммер. Время пошло, — командует парень, явно не занимающий положение, которое бы соответствовало его тону.              Слышит хохот из другой комнаты.              Мужчина гремит ящиками. Открывает на всю кран, и Тимми слушает, как журчит льющаяся вода.              Арми её во что-то набирает. И в итоге возвращается: с самым обычным ножиком в правой руке и стаканом воды — в левой.              — Не Эл-Эй, но жить можно, — говорит, пока ставит стакан на прикроватную тумбочку и возвращается на кровать, вновь располагая тушку Тима между своих ног. — И что бы ты сделал после того, как отмеренная минута прошла?              Вопрос звучит одновременно с тем, как Хаммер расправляет на нём футболку.              — Ты связал мне руки, папочка, что я могу, по-твоему, сделать? Ничего, — Тимми как бы невзначай облизывает губы. — Я бы попросил развязать меня. А если бы ты этого не сделал, начал бы кричать. Мы бы поссорились.              — Действительно? — лезвие ножа цепляет подол футболки и надрывает её. — Вынуждаешь связать тебе рот?              Два мощных кулака тянут ткань одежды в разные стороны.              Рывок. Треск.              Белоснежная новëхонькая одëжка рвëтся до самой горловины. Дальше не идёт. Широкую полосу из совсем другой ткани Хаммеру приходится дорвать тем же ножом.              Край металла утыкается в подбородок, но — Тимми знает — никак не трогает лицо.              — Ты вернулся и не нарушил моей просьбы. Так что всё в порядке… Обещаю не кричать, — говорит, довольный двойным дном своей фразы.              — Обещаешь?              Арми откидывает ткань белой футболки в сторону, оголяя ту часть груди, под которой бьётся сердце.              Кончиком ножа, словно тонкой-тонкой кистью, обводит ореол набухшего соска.              Прикусывает нижнюю губу и аккуратно ставит кончик в самый центр бусинки. Для подстраховки кладёт левую руку на правую грудь парнишки...              — Хочешь, чтобы его конец вошёл в твоё тело, Тимми? — для наглядности раскручивает рукоятку по часовой.              Тимоти, подавляя испуг, смотрит на Арми во все глаза. Старается не дышать. Аккуратно качает головой из стороны в сторону. Легко читаемое «нет».              Лезвие сильнее нажимает на тонкокожую нежную бусинку.              — Кто так отвечает?              Испуганный «ах» вырывается из груди, и Тим вжимается в белую мягкую постель всей верхней частью.              Говоря, он боится задеть сосок о лезвие:               — Пожалуйста… Арми… Полегче…              — Полегче? — нож у груди исчезает, лезвие блестит в полумраке номера, а затем... Тимми чувствует, как кулак с зажатым в нëм ножом проходится по члену: от влажной головки до самых паховых волос. — Полегче это как, Тимми?              Тимоти безумно улыбается и нервно хохочет. Ловит кайф вперемешку со страхом. Облизывается и делает брови невинным домиком.              — Без ножа, Арми… Ты знаешь, если придётся раздеться, а там порез — мне кранты. Если хочешь… Можешь трогать ноги, но не выше. Прошу..              — Да-да-да, — шепчет Арми. Подаëтся вперëд и медленно, с нескрываемым удовольствием целует розовые губа парня. — Я знаю, Тим, не волнуйся.              Кончик ножа скользит по внутренней стороне бедра, неминуемо выпуская возбуждение реальной версии Вонки из рук.              — Разведи их пошире. Тебе ведь хочется, чтобы я отсосал тебе?              — Д-да, — сбивчивый, полный нужды голос. — Ты с этим так и не закончил…              Чувствуя, что туз в рукаве, Тим подрасслабился и растянул свои молочные ноги по постели. Показалось, даже головная боль отступает, так ему не терпелось начать.              — Умница, — хвалит парнишку Хаммер.              Слюни собираются во рту от вида распростëртого под ним тела.              Арми отлично знает, как Тимми умеет извиваться волнами от его прикосновений... Доведëнный до грани, но никак не получающий того, чего хочется больше всего.              Мужчина сползает вниз, улыбаясь от предвкушения, и с мычанием дорвавшегося до любимой сладости кота накрывает член Тимми ртом. Рукой помогает себе направлять ствол в щëку и ощутимо проходится по ней головкой.              А Тимоти наконец выдыхает во всё горло и гортанно стонет. Он в раю… Вокруг тепло и влажно, язык проходится по гиперчувствительным местам, всё как Тим любит, но как это далеко от того, как он любит по-настоящему.              — Быстрее, Арми, — бормочет парень, вынужденный умолять.              Его бедро укладывается Хаммеру на плечо, тогда как пятка командно гладит спину.              Глаза Хаммера опасно расширяются на эти слова. Как будто мерцают.              — Ты слишком торопишься, мой хороший, — и вот он, этот нож, осторожно и мучительно медленно скользящий прямо по венкам члена.              Арми не режет, нет. Он выверенными движениями прокладывает путь по одной ему известной траектории и дразнит...              — Убери с меня ногу, Тимми, — мягкий приказ. — И согни оба колена.              В ярости и отчаянии Тим полностью отбрасывает голову на подушку и скулит. Ему хочется поспорить или поругаться, но… Этот идиотский нож… Холодок пробегает по загривку.              Тимоти издаёт мучительный, полный недовольства звук, и — подчиняется.              Он подтягивает к себе ноги, как может, только это ещё неудобнее, чем было. Всё его тело из-за температуры стало ватным и неуправляемым.              — О-о-о, кому-то плохонько, да? — полный плотоядности голос Арми.              И вместе с ним... Почти тут же... Влажные прохладные пальцы растирают требующую немедленных действий с собой дырку, и Хаммер снова накрывает головой член... Глубоко. Горло дëргается от внезапного проникновения, и сам Арми громко давится.              Нож остаётся на лобке, пока одной рукой мужчина отодвигает бедро парня в сторону, а второй входит... Сразу двумя.              Наградой для Арми становятся стенания, с которыми Тимоти податливо двигает тазом в его узкое горло. И с пальцами внутри это хорошо, как на небесах… Идеальная заполненность и жжение.              От удовольствия Тим прикрывает глаза и словно бы тает на этой кинг-сайз постели. Обмякает. Колени дёргаются от усердия находиться в одном положении.              — Так прекрасно, Арми… Твой рот… Просто чудо… А рука…              Теперь он толкается на то, что растягивает и вызывает мурашки ниже живота.              Хаммер смеëтся, посылая вибрации от голосовых связок прямиком на чувствительную головку.              Внезапно... Да какой «‎внезапно»! В излюбленной своей манере прерывается. Пальцы хлюпают, вылезая из дырки, и обхватывают направленный в потолок ствол обжигающей ладонью.              — Только рот и пальцы? — звучит сдавленный, со сбитым дыханием голос. И следом Арми стонет, утыкаясь лицом в бедро Тима — туда, где между пахом и тазобедренной косточкой на коже больше всего выделяется рисунок сосудов. — Какой ты горячий здесь, ты бы знал.              Тимоти кусает губы. Иначе бы сейчас вышел из себя и послал Арми, а там недалеко до припадка в его-то состоянии.              Бешеный пульс, как и столь же стремительное дыхание, выравниваются. Грудь поднимается медленно… Ощущения в теле медитативно сосредотачиваются на холоде лезвия.              — Ты везде прекрасен. Ты это знаешь. Я люблю всё, что в тебе есть, и какой ты, — такое признание было бы подстать произнести у алтаря, но Тим решает вывернуть наизнанку сокровенные мысли прямо сейчас. Ведь только что он предложил Арми обручиться до конца года, так что разве не настало подходящее время?              Хаммер после этих слов замирает.              Полностью игнорируя возбуждение Тима, его жар, нетерпение, собственный выпирающий член, он подтягивается на локтях к лицу актëра.              Щëки у того раскраснелись. Розовые губы и глубокие зелëные глаза блестят. Пряжка ремня уже отпечатала на бледных запястьях свой след, но нужных мужчине подтëков всё ещё нет.              Он улыбается и осторожно прикусывает нижнюю губу парня. Зализывает укус.              — Ты ведь помнишь стоп-слово? — спрашивает прямо в рот.              — Помню, — шёпотом и самозабвенно выдыхает Тимоти мужчине в губы.              Они так близко, что это кружит голову. Нет, нагота ещё не всё. В соединении губ и в одном только взгляде может разлетаться на части и собраться снова душа.              Тим прижимает Арми к себе ногами, свободными и которые Хаммер постоянно хочет куда-то деть и почему-то не на себя.              — Вот и умница.              Актёр получает громкий «‎чмок» в губы, прежде чем Хаммер в очередной раз исчезает.              Теперь — за стаканом на тумбочке. Вернее — его содержимым.              Арми закатывает рукава белой рубашки до локтей, прежде чем выуживает на свет кубик льда, думает и забирает с собой... Всё.              — Считай это наказанием за то, что оголился сегодня за деньги, — слышит Тимми и в следующую секунду ему на грудь опускается кусочек льда.              Холод прожигает током его безволосую грудь.              — А?.. Что?              Мучающий кубик катается по груди из-за излишних дёрганий. Руки моментально хотят помочь избавиться от пытки, но — связаны.              Тимоти смотрит на Хаммера ласково-заигрывающими глазами. Как будто нашкодничал и ищет прощения.              — Ты жесток… Мне итак сегодня было холодно, — подыгрывает, стараясь убежать мыслями от тревожащего чувства кубика. — Скоро ты меня трахнешь?              — Скоро, — огромная ладонь снова залезает в стакан. Влажные кусочки влаги блестят в кулаке. — Очень скоро.              Ледяной кубик касается блестящей головки и накрывает собой уретру на предоставленном Хаммеру члене.              Первые секунды — это ничего… Не успеваешь сообразить, что происходит. А вот остальные…              — О!.. — и вскидывание таза в воздух, в попытке скинуть источник холода.              Следом за необычным ожогом приходит наслаждение от распространения ноющих коликов, приятное, к которому тело даже в самом укромном месте начинает адаптироваться. Но некоторые каналы организма чересчур чувствительные, и Тим там едва терпит ледяные иглы.              «‎Ох-ах-ай-а» — то, что он выдавливает из себя, пока наконец не соображает позвать Арми.              — Всё-всё-всё, хватит, пожалуйста, — и пытается вывернуться и лечь на бок, чтоб рука соскользнула. Детский смех неожиданно вырывается из горла, как при щекотке.              — Мы только начали....              Севший голос Хаммера, его блестящие глаза, руки на бëдрах, которые стремятся удержать пленëнное тело, но — страшное слово для Арми — «‎нельзя»...              Всё это заставляет великана нестерпимо дрожать.              Кое-как мужчина отыскивает удобное положение рук, ног и тела...              Тимоти должен сейчас извиваться и стирать свои изящные запястья в кровь, мычать от боли и от возбуждения, пытаться снять с затëкших рук ремень и впиваться в его края нежной кожей и мышцами.              — Как смотришь на то, чтобы этот кубик трахнул тебя? — слышит Арми собственный голос сквозь чудовищный гул в ушах.              В груди Тима забивается в сбившемся ритме дыхание. Он смотрит на Хаммера сверху вниз и думает о том, как его сильные руки будут вставлять в него лёд по очереди: один, два, три… И у Арми такой завороженный невинный взгляд. Он знает, что делает.              — Да, я бы… Я бы хотел, — Тимоти улыбается и случайно морщится, когда запястья больно для кожи поворачиваются в ремне. — Будет похоже на шоколадный брауни: сначала мороженое и холодно, а потом горячий твёрдый… Десерт с жидкой серединкой…              Арми на это сравнение странно улыбается, так что на мгновение на свет Божий показываются его заострëнные клыки.              Облизывает губы — как ребёнок, которому за хорошее поведение пообещали угощение.              Что-то мелькает на дне его глаз. Пробегает мимо, оставляя едва заметный солнечный блик. Сияние.              — Похоже, да, — звучит короткий ответ, и мужчина спешит спрятать от Тима собственные глаза.              Тимоти улавливает в этом то, чем нельзя владеть и что невозможно доподлинно увидеть, найти, обнаружить. Как будто что-то мелькнувшее в Арми вовсе не предназначено для него, для Тима, и он вынужден оставлять свои догадки внутри своей головы, потому что Арми никогда не скажет, что за мысли в нём поселились. Это напоминает Тиму об Италии, об Оливере, который стоит не так далеко от Арманда Хаммера, потому что два эти человека суть одного и родились из одной души.              Если бы мог, Тимоти только бы позволил себе протянуть руку и остановить лицо Арми напротив своего, чтобы забрать из его глаз нечто, не предназначенное никому, самостоятельно придумав, что кроется в бледно-голубом узоре родного взгляда.              Арми на эта сцену только выдавливает улыбку.              — Как вот делать с тобой таким хоть что-то, м? — спрашивает, продолжая гладить Тимово возбуждение, словно оторваться от него — выше Хаммеровских сил. — Говорят, холод на лбу и на теле помогает сбить температуру, но... — значительно подтаявший кусочек льда касается трепещущей, давно требующей к себе внимания дырке и растирает влагу вокруг неё. — Я, честно, не уверен, что в твоём состоянии это не вредно.              Без промедления маленький квадратик входит в растянутое отверстие, а вслед за ним следуют и пальцы Арми.              — Как же в тебе горячо, Тимми, — шепчет мужчина. — Он просто растворяется...              Тихий смех.              — Оах… — стонет парень от смешения температур и долгожданной наполненности.              Для полного переживания новых ощущений он прикрывает глаза. О да… Так похоже на охлаждающий лубрикант с водной основой, только это вовсе… Натуральная субстанция.              Тимоти обхватывает своими стенками пальцы Арми покрепче — хочет его задержать в себе, не только насладиться сам, но и напомнить мужчине, как он скучал по его отсутствию внутри себя, а заодно — чтобы в штанах у Хаммера ещё больше дёрнулось то, что скрыто.              Вода, чувствует Тим, меньше чем за минуту растекается по заднему проходу и достигает костяшек пальцев Арми, делает влажной простынь.              Наконец распахнув глаза, звезда Голливуда поворачивает к Арми кудрявую голову и зелёные глаза. Смотрит в упор.              — Достань член. Покажи. Хочу смотреть, — ненасытно распоряжается и толкается на предоставленную руку. — Можешь перестать меня трогать. Только расстегнись…              — Я хочу, чтобы ты перевернулся на живот, Тимоти, — позволив повисеть между ними недолгой паузе, подаëт голос мужчина. Руки ложатся на обëрнутый красивым прессом торс. — Я помогу, давай. Скручиваем ремень.              С красивым беспомощным писком Тимоти поворачивается на бок.              Заботливые, большие руки Арми помогли без всякого труда перевернуться. Сразу за этим Тим без предупреждения раздвинул ноги и приподнял таз — вода поблескивала и скатывалась с краёв дырочки.              Щека уткнулась в подушку. Тимоти прикрыл глаза и больше ничего не видел, смиряясь с надоедливой головной болью и ожидая скорого оргазма.              — Мой ты молодец, — шепчет Хаммер.              Гладит Тимми по разошедшимся в стороны полушариям. Прошло столько лет, а те всё ещё с лëгкостью помещаются в его руках.              Лëд, наполнивший стакан почти доверху, гремит... Слух и интуиция подсказывают Тимоти, что Арми положил его под живот Тимми, взяв себе из общей кучи ещё один.              — Понимаешь, что случится, если ляжешь животом на кровать, Тим?              — М-м-м... Лёд обожжёт меня, будет холодно и даже больно?              — А ещё ты захочешь покричать, — лёд касается верхних позвонков. — Но я не дам тебе этого сделать, иначе охрана или другие гости захотят прервать нашу игру.              Вторая рука Хаммера ложится на поясницу. Давит. Заставляет связанного актëра прогнуться. Ощутить разгоряченной кожей на рëбрах тень холода, от которого стынет в венах кровь.              — Новая льдинка, Тимми, у неё ещё острые края, — Арми тыкается уголками неровного кубика в колечко ануса. — Хочешь почувствовать её такой вот внутри? Возможно я даже успею довести её до твоей простаты.              — Д-давай, — выдаёт беспомощный рык, в котором сочетается дрожь от холода и нетерпение к пытке. — Х-хочу, хочу...              Тимоти сам тает, как лёд, когда палец Арми ныряет внутрь и толкает замороженный кусочек прямо к чувствительному бугорку.              От давления на зону с кучей нервов парень лишний раз вздрагивает и сжимается вокруг пальца. Его подушечка полирует простату вместо растаявшего объекта, отчего Тимми зарывается лицом в подушку и нестерпимо, мучительно стонет.              — Вот так...              Придерживая парня за ягодицу свободной рукой, Арми вытаскивает из парнишки палец и спешит зажать растянутый и покрасневший проход.              — Я сейчас уберу руку. Ты не должен пролить и капли, Тимми, понял? Сосредоточься. Сегодня наказание ждёт тебя под тобой.              Ответом для Арми послужило страдальческое кряхтение. У Тима разболелась голова, но он не сказал. Припадок должен пройти через раз… Два… Сейчас станет легче, сейчас…              Тимоти засопел, и его голос как никогда прозвучал слабо:              — Да… Да… Понял.              Тонкая струя теплеющий водицы катилась по внутренностям, и вскоре ощущение этого растворилось далеко в глубине нутра. Правда, Тим не знал, было это иллюзией или желанной истиной.              — Арми, — возбуждённо позвал Тим, шевеля задницей в воздухе. Голова снова повернулась на бок, глаза приоткрылись, и приглушённые кремовые оттенки отеля жёстко напомнили, что после этого вечера его ждёт новая работа и новая… И до конца года. Сердце защемило. — Арми-Арми-Арми…              — Тихо, — шëпот, и Хаммер ведёт по его пояснице своими горяченными ладонями. — Помни, что меня не должно быть здесь, если вдруг захочется покричать.              Одеяло шуршит и двигается вслед за тем, как под весом Арми прогибается матрас. Сейчас он близко. Голой кожей актёр чувствует полы его рубашки...              — Всё ещё боишься щекотки, малыш? — звучит в ушах Тимоти и почти тут же по рëбрам проходится острый кончик ножа.              Парень опасно дрожит, потому что испытывает противоестественное желание броситься на нож и сделать себе больно. Преодолевает это.              — Ах-а, — глухое «ага».              Тим натягивает ремень вокруг запястьев, подаваясь назад задницей. Он ищет соблазнительного прикосновения лёгкой ткани к своей коже — тоже щекотка, но насыщенная столькими воспоминаниями. Ещё такая волна запахов… Чисто Хаммеровских, родных, как дом.              — Такой чувствительный.              Арми перебирает лезвием выпирающие кости, словно смычком. Нажатие такой силы и мощности, что ещё чуть-чуть — и пустит из Тима кровь.              Прерывается вдруг.              Тишину комнаты разрезает его ровное, спокойное «‎чш-ш-ш», и кудри парня сбрасывают вниз, освобождая доступ к шее.              — Я пошлю все твои договорëнности с Брайаном, Дженнер, Аккерманом и прочими на большой и толстый хрен, Тимми, если ты ещё хоть раз вырубишь телефон и лишишь нас возможности уладить конфликты здесь и сейчас, ты это понимаешь? — острый кончик ножа описывает плавный круг вокруг выступающего на шее позвонка.              Тимоти тяжело вздыхает. Надо же было Арми вспомнить!              В день, когда Тим напился на афтепати в Лондоне, он поругался с Хаммером во время их переписки. Вот так банально и глупо, что лучше бы об этом забыть. Но Тим посередине разговора выключил телефон, и все сообщения с чувствами Арми были полностью проигнорированы.              Вроде как созвонились потом. Всё уладили. Тимоти об этом даже не думал по сей день.              И что ему оставалось сейчас? Ответить сквозь зубы.              Не хотелось признавать его право на правду, когда всегда и везде Тим ставил свои желания на первое место. Разве в этом было что-то неправильное, если он продолжал любить с отдачей?              — Да, — немного играет Тимоти, но по-настоящему чувствует за собой вину, которую бы совсем не хотел чувствовать. — Понимаю.              — Сначала ты говоришь, что ваши отношения с Кайли только по контракту, — нож зигзагами спускается к пятой точке, ставя волоски на своём пути дыбом, проходится между ягодицами, в какой-то точке замирает, чтобы раздвинуть упругие половинки в стороны. — А потом она спонтанно срывается к тебе на частном самолёте, как заскучавшая по любви и вниманию девица. И ты такой «ну да, приедет, а что?» Как я должен был реагировать?              Закричать бы...              Тиму хочется закричать, что в этом ничего такого нет, потому что отношения с Кайли имеют одно название, а затем… Затем Тимоти снова хочется сказать Арми, что он ждёт, когда его трахнут.              — Так ничего и не было, — выдаёт Тим в подушку и делает её мокрой. — Ты что, не веришь мне?              — Думаешь всякое, когда только начинаешь задавать тебе вопросы и получаешь злобные односложные ответы.              Тяжеленная ладонь накрывает Тимоти спину. Предупреждающе. Ожидание накаляет организм. Кажется, дрожит каждая клетка, и...              Нож касается торчащей из-под задницы пятки. Крест-накрест. Вертикальные полосы вдоль. Горизонтальные...              Щ-ще… Щекотка! Арми!!!              Тим подпрыгивает. Ноги разъезжаются, а живот чуть не падает на тающий лёд. Даже кажется, Тимоти коснулся оного. Не вскричал ещё он только потому, что помнил слова Арми быть тише воды, ниже травы.              — Т-ты… Ты сводишь меня с ума!              Именно после этих слов из наполненной щели проступает вода.              Несколько капель, которые Тимми судорожно пытается сжать, но, конечно же, у него не получается. Дальше…              Дальше, во-первых, Арми отбрасывает нож. И теперь с какой-то яростью щекочет ступни Тима пальцами.              Парень тут же заливается самым искренним на свете смехом и начинает кошмарно извиваться.              Во-вторых, едва Хаммер замечает показавшуюся из-за складок струйку — придавливает торс Тимми к стакану, содержимое которого разве что начало немного блестеть.              И на этом веселье Тима сменяется страшным криком.              Которое бы сто процентов услышали, если рука Арми не сработала быстрее рефлексов и не прижала лицо Тимоти к обслюнявленной подушке.              Упругая задница вертелась по постели, призывая к самым грязным домогательствам. Мышцы на ней то сжимались, то расслаблялись. Ноги раздвигались и снова пытались сомкнуться. Вокруг входа сияла влага, призывая зайти внутрь.              Тим заревел с удвоенной силой. Выгибал спину, намереваясь скинуть с себя придавливающую руку Арми, а потом прекратил сопротивления и замолк.              Секунда... Две...              Хватка мужчины стала слабее. Пальцы зарылись во взмокшие кудрявые пряди, намереваясь приласкать — и ни капли в них не было от проявленной ранее грубости.              Голова Тимоти моментально повернулась на бок.              Всё лицо у него было красное и блестящее от разных жидкостей, вышедших из тела. Он выглядел так измученно… Так сладко. Так открыто и беспомощно. Свободно — и удовлетворённо.              — Поднимись, — краткий приказ, и, не дожидаясь его выполнения, локоть Хаммера обхватывает Тимоти под живот, пока вторая рука убирает стеклянного мучителя вместе с рассыпавшимися кусочками льда.              Валик из одеяла, тёплый, мягкий и — главное — абсолютно сухой, оказывается у связанного парня под животом, пряча неприятную влажность простыней и предоставляя Арми лучший доступ к дразнившему его мгновения назад объекту вожделения.              Воспользоваться им Хаммер не спешит. Массирует сперва парню спину, разогревая кожу и делая мышцы под руками мягкими и послушными. До сладких постанываний мнёт актёру плечи и ключицы. С высочайшей бережностью проходится подушечками пальцев по голове и лицу, особое внимание уделяя глазам Тимми, и только потом останавливает два пальца около его губ.              — Смажь их хорошенько, аптечных лубрикантов сегодня не будет, — говорит слова, которые должны звучать устрашающе, но на деле только добавляют обоим градуса возбуждения.              Тимоти сразу же открывает рот и в него без промедления заходят пальцы, достигающие корня языка и проверяющие рвотный рефлекс, с которым у Тима всё в порядке.              Его всегда юркий на публику язычок вертится между пальцев, над и под ними, слизывая солоноватый вкус кожи. Щёки втягивают предмет смазки, одаривая чересчур знакомыми воспоминаниями. Губы совсем чуть-чуть щекочут волоски на фалангах Арми.              С оглушительным стоном Тимоти прекращает любые действия. «Всё, готово, верни их в меня», — прозвучало в том полном недовольства звуке. Ещё и ноги, свободные от задачи не двигаться, пригласительно раздвигаются и пробуют поймать пяткой какую-нибудь часть тела Хаммера.              Арми шлëпает звезду «Вонки» по выпирающей округлой половинке.              Как обычно — едва слышно, такая роскошь как лишний шум обоим недоступна.              Однако пальцы мужчина вводит грубо и как-то даже нетерпеливо. Опирается крайними к ладони фалангами в розовый ободок прохода, сгибает и разгибает пальцы внутри...              — Ну и как тебе жизнь, в которой ты живёшь, Тимми? — эти слова Хаммер сопровождает сжатием спрятанного под собственными штанами возбуждения в кулак свободной руки. — Нравится? Доволен?              Тима заводит звук мнущейся позади него одежды.              — Да… Да… — запальчиво и неразборчиво отвечает он.              Сначала Тим сжимается вокруг пальцев, от которых немного отвык, а потом расслабляется, понимая сквозь дымку удовольствия, что так дальше дело не пойдёт.              Тимоти дёргается и восхищённо стонет, когда Арми с лёгкостью нащупывает простату, как всегда точно уверенный, где она. Сознание от этого быстрее проясняется. Тим меняет свой ответ:              — П-почти… Так тебя не хватает…              Многострадальные кудри актёра хватают во второй раз. И голову выворачивают назад.              Спина Тимоти выгибается под углом совершенно неестественным. Мышцы спины тут же сводит, и парень даже пошевелиться не может.              — Мне тебя тоже, — на контрасте с грубой позой губы на лбу Шаламе оказываются на редкость мягкими, а третий палец — не столько уже боль, сколько от неё избавление. — Убивает то, что никому нельзя признаться в этом.              — И меня... Тоже... — со страданием шепчет Тимоти в пустоту, на месте которой больше всего хотелось видеть чужие губы.              Он прикрыл глаза, отметая мысли о мире, в котором невозможно сказать о своей ориентации и остаться звездой категории «‎А». О мире, где если хочешь набрать популярность, лезешь туда, где обитают примитивные интересы массового зрителя. Но вот на контрасте... Движущиеся пальцы внутри — то, что по-настоящему имело значение. То, что было сродни удовольствию от полученных миллионов на банковском счёте.              Ему бы следовало забыть о деньгах, о публике, но Хаммер первым завёл тему.              Парень двинулся назад, подпрыгнул задницей, призывая заполнить её кое-чем побольше. Вместе с дразнящим прикосновением к простате на лице расцвела улыбка. Тимоти хихикнул.              — Мне нравится чувствовать, каково это, — принадлежать тебе, — внятно произнёс он, несмотря на жар. — Я как будто снова становлюсь сам собой...              — Ты маленький дразнящийся выпендрëжник, Тимми, — Хаммер с осторожностью возвращает голову актёра в естественное для неё положение. — Ты становишься сам собой, когда красуешься перед толпой и убеждаешься, что тебя по-прежнему все хотят.              Освободившаяся рука оказывается на члене. С нежностью размазывает предэякулят по стволу и сжимает в грубое кольцо из ладони с натëртыми постоянными тренировками мозолями.              — Всё ещё хочешь, чтобы я не раздевался сегодня?              — Да, не хочу… Мне нравится, что ты отымеешь меня весь в одежде… Вспотеешь, а я буду всю ночь вдыхать пот на твоей рубашке…              Молния вжикает долгожданно для обоих.              Конечно, Хаммер не будет Хаммером, если не продолжит дразнить Тима головкой, широкой, влажной и настолько многообещающей, что вход с голодом попытается её в себя всосать. Ничего не выходит.              Только ловится очередной шлепок на ягодице.              — Я войду сам и медленно, — очередное скольжение по влажному, успевшему раскраснеться и припухнуть колечку. — Объяснишь мне логику этих костюмов, в которых ты как будто собираешься танцевать стриптиз на промо детского фильма?              Тиму приходится держать себя в руках, чтобы не пошевелиться и не ослушаться Арми. И это легко по сравнению с тем, как Тимоти пытается отогнать куда подальше мысли о кошмарах. В них Хаммер тоже говорил о костюмах, и это было ужасно.              — Ах, Арми… — произносит Тим и посмеивается. — Это всё, чтобы привлечь внимание… Разные костюмы, разн-ные вкусы, — сбивается, когда головка слегка качается внутрь его отверстия и быстро выходит. — Разная аудитория… Мой образ… — выдыхает актёр с завидным самолюбованием и даже не заканчивает.              — Твои менеджеры разбираются в вопросах морали и этики вообще? — ствол входит ровно наполовину, и Арми описывает бёдрами большой вертикальный круг, щекоча чувствительные стенки задницы и вырывая из Тимми сладкие звуки удовольствия. — Харпер после твоего вчерашнего промо спросила: неужели «‎Вонка» с тобой будет сказкой для взрослых? И с чего бы ей делать такие выводы?              Тимоти вновь смеётся. Стонет.              Его мышцы властно стягивается вокруг мужского ствола.              — Серьёзно? — глубоко дышит неприличный «Вонка». — Это в интервью ещё не было костюма… — самоуверенный смех, облизывание губ и полуприкрытые глаза. — Мы с Хью играем в шахматы, последний этаж… Небоскрёб… На мне только пиджак, штаны… И кожаный чокер. Очень похожий на поводок, — тут Тимоти натурально рассмеялся. — Я сразу вспомнил, как он у нас был… В первый раз.              — Да, кто-то тогда решил порыться в моём номере, — мужчина выходит из маленькой задницы, чтобы очень-очень медленно войти в неё уже до конца.              Его встречает умопомрачительная серия задыхающихся звуков от Тимоти Шаламе.              Ещё, временами, когда парень чересчур сильно сжимает мышцы внутри, приходится шлëпать его по бледным ягодицам, заставляя расслабиться. Впрочем, Арми не уверен, что парень не сжимается нарочно, нарываясь на дополнительную грубость.              — Что ты хотел найти там, Тимми? — вжимая актёра за тонкую шею в постель, спрашивает мужчина. — К обсуждению этого вопроса мы тогда так и не добрались.              Сознание само собой отмечает, что руки Тима уже в значительной степени раскраснелись и что скоро так или иначе потребуется вытащить их из ремня.              Правда, такова была реальность для обзора Арми. Сам Тимоти давно перестал чувствовать руки, и поэтому ни о чём не беспокоился. Боль исчезла. Любая. Просто наконец он получил, что так давно хотел. Господи…              — Так ты… — длинно ахает Тимми, засасывая задницей Арми в себя, когда он собирается выходить. — Ты… Так и не понял? — парень шумно облизывает губы и высовывает язык, дыша только ртом, на минуту отдаваясь полному кайфу от движущегося в нём члена. — Мне стало холодно, я ничего не взял с собой тёплого… Последний день нашего с тобой промо вообще… Ты не развесил одежду в шкаф, и я подумал: всё в сумке. А там на самом дне… Я сразу надел его. Это было неожиданно… Хотя… Я догадывался. Ты чёртов повелитель тьмы.              — Догадывался? — полностью проникнув в Тимоти и подталкивая того дополнительно бëдрами, Арми тянется к ремню. От этих действий актёр под ним двигается тоже... Не поймёшь, каким образом, приподнимается на локтях (наверное, сейчас это больно), облегчëнно выдыхает, когда кожаные оковы расслабленной змейкой падают возле запястий. К удовольствию Арми, следов натëртости там более, чем достаточно. — Я давал повод?              — Просто самые добрые люди имеют самые тёмные секреты. А-ах… — и ещё один стон от проникновения под правильным углом. — А ты… Тебя все любили.              — Самые тёмные секреты? — большие руки ложатся на плечи Тимоти, с них начиная разминать затëкшие конечности.              Арми нравится этот процесс. Он и сам не замечает, как свободнее становится ход внутри явно давно не трахавшегося партнёра. Только хлюпающие звуки говорят о том, что естественной смазки в их распоряжении стало больше и что Хаммер может расслабиться и трахать Шаламе уже сильнее.              — Это ты... — стонет и пальцы до синяков сжимают итак пострадавшие руки Тимми. — Про любовь к ошейникам и верёвкам?              — О да… — отвечает Тим и непонятно, к чему именно адресован его ответ.              Ближайшие минуты он позволяет себе только стонать и ни о чём не думать.              Властные широкие ладони придавливают к кровати, выжимают дух и любой контроль из тела. Рай…              Тимоти помогает Арми управлять своей задницей, вертя ей на члене, как хочет, и делая приятно обоим. Толчок… Вскрик с прикушенной губой… Скрипы от кровати — дзык-дзык-дзык… Из идиллии в реальность их выбрасывают только приглушённые голоса за дверью номера. Но они не обращают внимание. Когда в следующий раз Арми и Тим так будут друг с другом?              Хаммер ясно понимает, где парень просит ударить по простате. И сейчас знает, что за сигнал Тимоти ему подаёт, выдавливая наружу всхлипы:              — Жёстче, Арми… Сильнее, пжлста, и… — Тим впервые сгибает локти. Они так мило дрожат. — Давай… Сменим позу…              Вместо ответа актёра переворачивают в пространстве на сто восемьдесят градусов.              Тимоти грохается на матрас, и их обоих потрясывает, словно бывшие коллеги по съëмкам не трахаются сейчас, а прыгают на детском батуте.              Оказавшаяся в руке ступня — левая — накрывается поцелуем. Арми подаëтся вперëд, заставляет согнуть парня ногу и оставляет укус на внутренней части бедра, чуть ниже коленки.              — Открой их для меня, — соблазнительно низким тембром просит Хаммер.              Тимоти сразу же разводит ноги. Вернее, отставляет далеко в сторону ту, которая не находится во власти Арми.              Следом ладони Тима опускаются вниз, прямо под задницу. Запястья нещадно горят. В дырке образовалась обжигающая пустота. Стенки ещё помнят размер органа, который в них был, и не спешат забыть.              А потом актёр им помогает. Впивается ногтями в ягодицы и разводит их. Открывая, он знает, на обозрение любовника скучающее розовое отверстие.              — Тебя тут давно не было. Это непр-равильно, — говорит очарованный Тимоти, играя сжимающимися и разжимающимися мышцами вокруг входа.              Арми особо ни о чём не думает, когда наклоняется, чтобы запечатлеть на дырке, влажной и сочащейся его же спермой, поцелуй.              Ластится и сам ведёт себя, как одичавший до ласк и внимания хозяина зверëк. Большой такой и опасный, но безмерно влюблëнный.              — Знаешь, о чём я думаю каждый раз, когда вижу трейлер «‎Вонки», малыш? — спрашивает мужчина, распрямляясь и пристраивая член к послушно раскрытой для него заднице.              На мгновение их пальцы встречаются и переплетаются в нежном, гораздо более интимном, чем всё вокруг происходящее, касании.              «‎Сейчас скажет какую-нибудь романтичную глупость…» — проносится в голове Тима.              Короткий «чпок» — и Арми снова продвигается внутрь.              Тимоти принимает каждый сантиметр, который в него возвращается, как неотъемлемую часть себя. Звук яиц, шлёпнувших по ягодицам, — словно ключ, поворачивающийся в замке. Всё. Идеально…              Блаженный вздох.              — О чём же ты думаешь? — сладко, тонко пропевает Тим, под стать своей роли.              — О том, как этот ребёнок — слишком взрослый для ребёнка ребёнок — стонет подо мной каждую встречу и просит связать его покрепче и засунуть поглубже всё, что есть, — Хаммер заканчивает свои слова особенно грубым и резким проникновением. — Я бы оказался в твоëм фильме, чтобы трахать Вилли в каждой сцене, где он оказывается один.              — Ох… — стонет Тим от всего сразу, уже приближающийся к тому, чтобы кончить. Грёбаный Хаммер… Его хриплый голос, глубина и тембр обеспечивают половину оргазма. — Я бы очень хотел этого, — честно признаётся актёр.              В его голове история о Вонке превращается в шикарную новеллу о взрослении и одержимости, привязанности и взаимопомощи, о любви, похожей на дружбу и большей, чем она.              Тимоти опускает руку на своё достоинство, долгое время остававшееся без внимания, и быстро себя гладит. Невозможно терпеть. Поедет крыша. И Арми бесконечно, бесконечно везде и повсюду, повсюду.              — Долго твой контракт длиться будет? — суровым голосом.              Хаммер не двигается. И руку кладёт поверх Тимовой, разместившейся на стволе парня — не лишает того контакта, но и толком делать ничего не даёт.              Хотя лёгкие поддразнивания по простате оставляет. Растягивает удовольствие, как будто снимается в порнухе, чёртов эгоист, а не выкроил встречу с любимым человеком раз в... Когда они там виделись последний раз?              — Чёрт... — ругается Тим, потеряв возможность получать удовольствие всеми способами. — Арми... Слушай... Оставим это на потом?              — О, нет, нет, нет, — ноготь Арми дразняще обводит уретру. — Потом из тебя слова не вытянешь. Знаем, проходили.              Звезда сегодняшних дней облизывает губы.              Тимоти вздыхает полной грудью, будто собирается пронести бомбу и не выронить её из рук.              С другой стороны, любуется их с Арми контактом. Мгновением. Большой загорелой рукой поверх его собственной, бледной и щемяще слабой по сравнению с Хаммеровской. Тем, как он выглядит сейчас для Арми со втянутым во всю длину членом.              — Брайан сказал, контракт нужно продлить. Поэтому... Ещё до весны я точно буду... Занят, — еле подобрал слова Тим.              Мгновенной реакцией становится смех. Тихий, едва заметный. Устрашающий.              Арми укладывает свободную руку на живот Тима и ведёт вверх. От выступающей тазовой кости к рёбрам, проходит по сердцу...              — И на фоне этих новостей ты мне предложил... Расписаться? — спрашивает, замирая ладонью прямо возле белой в родинках шеи.              Тимми не противится предполагаемой хватке, нет. Он только сглатывает от нервов, едва рука Арми ложится на кадык.              — Это всё ради денег... Пиар... Тоже найди какую-нибудь девчонку для отвода глаз... И мы снова прибавим в репутации как стойкие... — рука уже немного жмёт шею. — Гетеросексуальные... Мужчины.              Это смешно, но Тим не сдерживается и, приподнявшись на локтях, проезжается задницей по остановившемуся внутри него Хаммеровскому достоинству.              — Предлагаешь мне напиться и на очередном концерте Бейонсе почти нагнуть какую-нибудь куклу? — в ответ Арми двигается тоже, сливаясь с парнем воедино и плотоядно впиваясь в подтянутые бëдра ногтями. — Для привлечения всеобщего внимания там же раскурить косяк?              Тим наслажденчески улыбается.              Накрывает свою неприкрытую головку члена пальцами, поглаживает, подводя оргазм к мучительному концу.              — Нет, Арми... Тебе нужно... Быть хорошим, — глаза закрываются, чтобы телу оставалось воспринимать только сводящие с ума движения внутри задницы. — Заботливым, правильным...              — Это отвратительно, Тим, — парня поднимают за ноги, так что задница оказывается направлена вверх, а бледное лицо актёра мгновенно наливается кровью. — Я не буду делать что-то напоказ, пусть даже работа состоит в том, чтобы просто быть хорошим.              Тимоти, несмотря на резкие действия и тон, хихикает. Сбрасывает с лица мокрые раскудрявленные волосы.              — Ну... — рабочий выдох. — Можешь не делать напоказ. Просто... Пара фото. Хорошая добрая девочка. И твои большие деньги. Прямо как твой член, — не удерживается от комментария этот плохиш.              Лицо Арми приобретает странное выражение.              Как будто он одновременно хочет улыбнуться, скривиться и расхохотаться, но вместо этого толкается в парня до конца.              Наслаждается разнëсшимися по комнате звуками стонов и скрипов мебели.              Прикусывает от удовольствия нижнюю губу, закрывает глаза, шире разводит ноги Шаламе и то ли держит их, то ли держится...              Набирает скорость.              Раз... Два... Три...              Раз. Два. Три.              Раз, два, мать его, три, — и всё это под непрекращающиеся стенания младшего.              — Ты можешь быть... Тише? — лодыжки Тимми сжимают в стальной хватке, пока движения в заднице сверху продолжают проникать с силой, готовой парня разбить на две части. О-о-о, Хаммер ведь был бы не против это сделать. — Нас слышит весь... Отель.              Ещё один удар железной спинки кровати о стену. Утром оставшиеся вмятины станут заметны невооруженным глазом, и Франция навсегда запомнит место их любви.              Очередной стон, специально громкий.              Широкая счастливая улыбка.              — Пусть слушают… Я солгу, скажу, что ничего не помню, — Тим ускоряет движение руки, красной вокруг запястья, на своём члене и высоко подвывает. — И всё, что было, будет принадлежать только нам… Арми, — вторая, свободная рука парня кончиками пальцев дотягивается до волос на груди мужчины, словно умоляет укрыть себя ею. — Люблю тебя. Люблю… Иди сюда.              И Арми ложится сверху, расстилая над Тимоти своё тело, запахи, силу и особый шарм.              Толчки становятся интенсивнее, движения кулаком на стержне вызывают слёзы из глаз — как он долго мучился и ждал! Тима качает по матрасу вперёд-назад, пока Хаммер вдалбливается в его задницу.              Тиму только этого и надо. Чтобы Хаммер врезался в него до горящей боли в проходе. Так он как можно дольше пронесёт с собой присутствие любимого человека в своём теле.              — Ещё… Ещё… — стонет Тимоти, зная, что это сразу относится и к собственному наступающему оргазму, и к такому обязательному желанию поскорее ощутить, как сперма Арми наполнит внутренности и оставит за собой ценное воспоминание.              Кончает мужчина громко. Тоже решает послать к чертям все границы и условности. Всё равно, если кто-то под номером Тимоти Шаламе и подслушивал, должен был догадаться о природе издаваемых актёром стонов. При мастурбации так не орут...              Тимоти, сосредоточенный на горячем потоке, облепляющем изнутри, не произносит ни слова. Тихо, блаженно дышит… Он приходит следом за Арми, стоит только горячей крепкой руке помучить его пару секунд. Всплеск собственного семени приходится на их животы.              Хаммер падает всем весом прямо на парня, потный, ещё содрогающийся от удовольствия, которое они всегда оттягивают до последнего. Не удосуживается больше шевелиться, и единственное, что делает это вместо них двоих — пульсирующий, изливающийся в парня ствол.              Мычание Арми, прикусывающего Тиму шею и грубо перехватывающего его возбуждение, надрачивающего поверх чужой руки со скоростью, любимой актёром, — всё это реально, как никогда, и настолько же нереально со стороны.              — Я ненавижу себя за то, что соглашаюсь на этих женщин, — запыхавшееся признание. — Тебя тоже за них ненавижу, понимаешь?              Маленькие тонкие конвульсии в ногах напоминают Тиму, как только что было невероятно хорошо. Расслабленные мышцы ещё лучше чувствуют, как в них что-то очень привычно находится и слегка толкается.              — Арми… — в бреду шепчет Тим, как всегда, прослушивая главное и отвечая с опозданием. Его глаза в полной неге сонно хлопают. — Ничего тут не сделаешь. Мы должны играть по правилам. Или перестанем быть теми, кем хотим.              Арми усмехается. В этой его улыбочке читается горечь. И когда он откидывается на подушку рядом, во взгляде блестящих глаз как будто тускнеет вечно искрящийся огонëк.              — Хорошо, Тим, — тяжёлый вздох. — Если это то, что ты хочешь, то мы будем играть по правилам.              — А что ты хочешь? — слышится под ухом. — Что ты хочешь для нас?              Рука Тима с настойчивой хваткой находит его руку, и худые пальцы ложатся в жаркую ладонь, сжимая её. Наслаждаясь мокрыми белыми следами между ног, Тимоти со своей кудрявой головой укладывается к Хаммеру на плечо.              — Ты знаешь, Тим, — Арми опускает руку на узкое плечо, ощущая, как аккуратно вокруг него наросли бугристые мышцы. — Особенно хорошо ты знаешь, чего я не хочу. Терпеть что-то и делать вид, что происходящее для тебя нормально... Мы живые люди, а не персонажи в фильме.              — Но слава зарабатывается, когда это так. Когда отбрасываешь обычные человеческие привычки, — Тим накручивает на указательный палец волосы с груди Арми, обводит контуры татуировки. — Ты уже думал, чем будешь заниматься? — прозвучало нарочно пространно.              Парень перемещает подбородок на то место, которое так беспечно ласкал. Из-под густых бровей блестят зелёные глаза в свете работающей лампы на тумбочке.              — Только не притворяться, ладно? — большая ладонь стряхивает с взъерошенной макушки невидимые пылинки. — Вся вот эта чушь, доказывающая, что я хороший и правильный, лишь бы меня любили. Какой детский сад...              — Я не про это. Тебе придётся это сделать, Арми, — настойчиво бурчит Тим и тянется за быстрым поцелуем. — Какой проект у тебя на уме?              — Проект? — Хаммер невесело усмехается. — Ты давно читал таблоиды, Тим? В частности, как популярные издания и люди реагируют на имя «‎Арми Хаммер»? И я не про тех, кто прочит меня в твои любовники.              Улыбка Тимоти соответствует настроению Арми.              — И что, до конца жизни оглядываться на них? — звучит резче, чем Тим хотел. — Кучка идиотов пишет гадости о таланте, чтобы заработать грязные деньги, и будет продолжать, пока он не покажет, что их слова его не остановят.              Мальчишка — всё ещё мальчишка — садится на нём сверху и обхватывает бёдрами мощный торс.              — Понимаю, что нельзя оглядываться на них, а только гасить, и гасить чем-то очень крутым, — Хаммер гладит оказавшиеся с двух сторон от него колени. — Дай время. Ввязываться в бестолковщину, лишь бы куда-нибудь, — больше точно не буду.              Плотоядный взгляд от аккуратного члена Тимоти до его остроскулой головы.              — Я бы хотел не возвращаться из Италии, — хриплым шёпотом повторяет Тимми, повторяет в который раз, ещё с той поры, когда «Тимми» подходило ему по подростковой худобе и невинной ауре.              — Мне жарко вообще-то, — смешок «‎о своём». — Давай на мне будет либо одежда, либо ты, окей?              — Хочешь, чтобы я сел на твой член?              Тимоти по-деловому, как на интервью, поднимает брови. Улыбка на губах — хитрая. Полностью отражает знание Тима о том, что сейчас на живот Арми вытекает семя, ранее заполнявшее молодого парня.              — А ты уже хотел войти в роль больного и завалиться спать? — Хаммер физиономию любовника пародирует и облизывает в момент пересохшие губы.              Тимоти воспринимает каждое слово от мужчины как призыв к действию.              Поэтому нет ничего удивительного в том, что он встаёт на колени и одновременно с этим надрачивает Арми начавшее каменеть мужество.              — Мне нельзя спать. Забыл? — закатанные глаза, а потом Тим, как ни в чём не бывало, опускается на полутвёрдый ствол. И сразу двигается, увеличивая возбуждение Хаммера в размерах и растворяясь в огромном самодовольстве от этого. — Мне ещё ехать в ресторан... — чуть заныли облюбованные розовыми полосами запястья. — Я хотел с тобой ещё ртом, но как отказаться... — Тимоти на полную длину поднимается и с громким стоном опускается обратно. — От такого…              — Как мы дошли до того, что, когда видимся, девяносто процентов времени трахаемся, Тим?              Арми тяжело дышит, но не двигается. Позволяет парню выбрать нужный ему темп, угол и глубину. Прямо, как в их первый раз, когда мужчина ещё даже не подозревал о бесконечном сексуальном таланте Тимоти Шаламе.              Как много времени и событий прошло с тех пор...              Хаммер чуть подтягивает таз и совсем немного помогает мальчишке бёдрами, оттягивая сладкий момент инициативы. Отлично зная, как неподражаем трясущийся во втором оргазме Тим и как после него он выглядит ошалело-накуренным, потерявшимся...              Это только я помогаю провалиться тебе в нирвану, Тимми, или здесь речь о каждой твоей пассии?              Этот вопрос присутствовал в голове Арми всегда.              Особенно ярким он становился в моменты ссор.              Когда общения по телефону обоим становилось недостаточно, и, разгорячённые, они наговаривали друг другу мерзостных слов — свидетелей их бессилия друг перед другом и перед судьбой.              А после оба утоляли жажду. Каждый, как умел. Каждый —- в пределах, установленных собственным миром.              У Арми был секс с другими людьми. Без подсказок Тима он даже обзаводился отношениями — многочисленными, пустыми, основанными на одном только регулярном трахе и разрывавшимися очень быстро на почве тотального отвращения друг к другу.              Арми знал, как с этим дела обстоят у него, но Тим... Весёлый, сексуальный и обворожительный Тим мог расположить к себе, казалось бы, любого человека, и с ним вместе построить потом что-то... Что не нужно прятать и встреч с которым не нужно ждать неопределённое количество времени.              Хаммер стоически старался не ревновать своего любовника ни к кому. Хаммер ревновал его к каждой красивой улыбке и ещё больше — к брошенной улыбке в ответ…              Со взбешённым стоном Тим на нём останавливается. Не слезает, но растерянно, в полубессознательном состоянии смотрит.              — А что ты хочешь, Арми? — спрашивает вчерашний мальчишка. — Чтобы я кофе тебе сварил? Сбежал с тобой гулять по парку, рискуя, что нас увидят?.. Сколько тебе достаточно секса при встрече со мной?              — Не истери, — хмуро срывается с губ старшего мужчины.              Арми рывком садится на задницу, устраивая раскрытые ладони на спине актёра. Притягивает его к себе и с наслаждением, сопровождаемым смачным причмокиванием, засасывает в себя розовые соски.              — Я понимаю наши условия, но желания мириться с ними у меня нет, — бурчит себе под нос и берёт под атаку второй ореол с покрасневшей бусинкой в центре.              Вставший член Тимми растирает по животу Хаммера разводы.              Парня хватают под задницу, чтобы насаживать на член резче и быстрее.              И если этому Тимоти поддаётся без уговоров, то вот молчит он непреклонно.              Его пальцы впутываются в волосы Арми, ища там ответов, которые можно получить только благодаря прикосновениям. Локти то и дело соскальзывают с вечно загорелых мужских плеч. Дрожь пробегает по телу, когда внутри большие головка со стволом совершенно манипулятивно проезжаются по простате.              Зрение парня блуждает по обоям в комнате, царапинам и рисункам, окружающим его с утра и в эту ночь, которая кончится ещё не так скоро.              Что ответить Арми?              Сказать, что Тимоти всё устраивает? Что, да, он скучает, но не мучается из-за того, что с ними происходит? Арми простит ему это? Не простит, — решает Тим, и вместо того, чтобы заговорить, ускоряет свои движения по стремительно двигающемуся в нём члену.              Его глаза прикрываются, и он прижимается щекой к виску Хаммера. Всё его тело горячее из-за неснятой одежды.              Может, думает Тимоти, они займутся сексом снова, когда он вернётся после ужина с французскими благодетелями «Вонки». Например, в душе. Потом закажут еду в номер… И проваляются вместе до утра, поглощая каждое мгновение времени друг с другом.              — Ты останешься тут… — со страхом спрашивает Тим. — Когда я уйду? — и чтобы уговорить Арми, если, вдруг, он так скоро исчезнет: — Я постараюсь вернуться как можно быстрее.              Отвечая на вопрос, парня затягивают в поцелуй. Медленный и глубокий. С замиранием в одной позе, без движения пространства и времени вокруг них.              Задыхаются.              Арми держит парня за щëку, отодвигаясь назад и пытаясь не слишком громко глотать кислород, которого вдруг стало слишком мало.              — Я не для того здесь, чтобы уйти так рано, — говорит и губами касается влажных, уже немного опухших губ Шаламе.              Они тут же растягиваются в улыбке. У Тима как будто груз падает с плеч.              Совершенно естественно он прорывается своим языком в рот Арми, царапаясь о щетину и возбуждаясь от этого ещё больше. Позволяя своим прыжкам по стволу стать неосторожными и хаотичными.              — Я счастлив, — сбивчиво произносит Тимоти Шаламе, поднимаясь на большом члене и сотрясая воздух своими профессионально завитыми кудрями. — Я хочу третий раз в ванной, — смеётся маленький мальчик Тимми и провокационно сжимается вокруг покорного любовника. — Когда уже вернусь… Сейчас… Скоро уходить.              — Конечно, тебе уходить, — сладким голосом тянет Хаммер, откидываясь на пышные подушки спиной.              В противоречие своим же словам тянет прыгающего на нём парня к груди, заставляя улечься сверху и перехватывая, наконец, инициативу. Игнорируя жару, на которую сам же и жаловался только что.              Тим при этом оказывается сжат в крепких объятиях. Таких, что голову повернуть еле-еле, но свободно дышать, издавать похабные звуки и оставлять на оголённой, покрытой волосами груди дорожки слюней просто необходимо.              Арми тяжело дышит, пока вколачивается в задницу своего персонального наказания. Зубы сжал, вдох и выдох такие... Можно подумать, он плачет, но проскакивающее тут и там мычание вперемешку со стонами говорит об обратном.              Это просто скрип кровати. Слияние двух тел. Шлепки по коже. Неповторимый спёртый запах пота и секса, который оба будут вспоминать с тоской, испугом и ностальгией о приютившем их в холодной Франции номере...              Весь мир за окном — стальная декорация, в их состоянии сейчас штука абсолютно бездушная.              Хаммер целует макушку Тима, привлекая к себе внимание, и замедляет темп. Едва уловимо двигает тазом, гладя мальчика по шее и по щеке, заставляя поднять уткнувшуюся куда-то в область сердца мордаху.              — Разбудишь меня кофе, когда вернёшься? — ласковый вопрос и невинный, но с затаённой хитринкой мужской взгляд.              — Двойным эспрессо-о, — хрипло тянет Тим, хлопая замутнёнными глазами и зависая с открытым ртом. Его нижняя часть тела убаюкивающе качается благодаря нежным поступающим движениям. — Тем самым, который ты ходил покупать каждое утро в Бергамо… — лицо парня гладится о торчащие из-за ворота волоски. — Я запомнил это место. Не помню названия, но… Там рядом был книжный. На нём висел плакат, на стекле, с моего стула я всегда его видел. Спросишь, что на нём было написано?              — Раз ты находишь это важным, то — да.              — Листа ноцце, — копируя итальянский акцент, говорит Тимоти.              Тихий смех Арми, и большая рука, медленно, но верно ползущая к возбуждению парня.              — Обожаю итальянский, — мужчина облизывает нижнюю губу, без слов говоря, какое удовольствие ему приносит этот язык. — И что же означает «‎листа ноцце»?              Последние слова произносит с намеренно усиленным акцентом.              Самая искренняя улыбка от Тима, настолько яркая и неудержимая, что открывает вид на ряд розовой десны.              Парень слегка трётся зажатым между их телами стояком о пресс Арми и о его кулак.              Нижнюю губу Тимми закусывает.              — Это традиционный элемент итальянской свадьбы, — голос у возмужавшего мальчика заметно колеблется. — Это… — хихиканье и качание головой. — Организованная покупка подарков на праздник для молодожёнов.              И после этого решительный взгляд Шаламе упирается в Хаммера и исследует все любимые и родные чёрточки его лица.              Сцепившись в полумраке комнаты взглядами, они говорят друг с другом без слов.              Серьёзно?              Всё, о чём говорили полушутливым тоном, было серьёзно?              Арми толкает Тимми в плечи, заставляя сесть снова. Тянется следом и заключает парня в клетку собственных рук.              Ягодицы ворочаются по матрасу, устраиваясь так, чтобы актёр как можно глубже (и вернее) касался своей простатой члена Хаммера. И, судя по непроизвольному стону, попасть прямо по заветному комку нервов получается без труда. Это у Арми уже переходит в привычку.              Двигаться он Тимоти не даёт. Только держит. Только водит рукой по изнывшему от невнимания стволу Тима, постепенно наращивая темп.              В сочетании с непроходящим, ровным давлением внутри это вызывает у парня медленное закатывание глаз, и заставляет рот открыться. Оттуда один за другим доносятся звуки, которые можно сразу отнести и к чувству боли, и к удовольствию.              — Значит, я очень даже вовремя принёс тебе подарок, Тимми? — разбавляет атмосферу тихий Хаммеровский шëпот.              Однако разве можно было ждать ответа от мальчика вот так сразу, с пылу с жару?              Их поза и отсутствие движений работали на Тимоти как постепенно впрыскиваемый наркотик. Кончики пальцев у него тряслись (в том числе на ногах), пот бежал по лбу ручьём. Дышал он так загнанно, что это мешало стонам вырываться из груди. Каждой клеточкой тела он ощущал, как в нём присутствует Арми и насколько его там много. Сгущающийся поток крови — и не только её — усиливал пульсацию головки, находившейся в Тимовой заднице, и это возбуждало ещё больше, ещё и ещё и ещё…              — Какой… Подарок?..              Неужели появление Арми само собой не являлось подарком?              Тимоти, не в силах сейчас найти его губы, стал целовать все места на лице Хаммера, которые попадались навстречу, и прекратил, когда кулак на члене стал излишне давить на вены… Давить на всё… Что аж одни звёзды пролетали под плотно сжатыми веками. Как раз-таки пока он сам сжимал Арми до самого последнего сантиметра.              — Посмотри на меня, Тимми, — звучит в голове кучерявого парнишки низкий голос. Обволакивающий.              Оргазм приходит к ним одновременно, едва зелёные с поволокой глаза встречаются с голубыми.              Общий стон... Звук удовольствия, смешанный с усталостью и таким желанным освобождением.              Общие мурашки по коже. С плеч Тима они сбегают на спину Арми, под чью рубашку парень успел ловко пролезть руками.              Белëсые разводы пачкают их животы, пока внутри у Тима пульсирует горячий ствол.              Зубы Арми — на щеке. Едва заметно скользят, фиксируя кожу, хотя Шаламе знает — дай мужчине волю, и там будет кровоподтëк.              Но Хаммер помнит об афтепати. Не спрашивает даже. Держит себя в руках, лишь в последний момент не сдерживается и вгрызается Тимоти в плечо. Теперь там будет красиво.              От Тима исходит надорванный вскрик, в котором нельзя не заметить ноток истомы.              Руки полностью обхватывают голову Хаммера и запрещают отцепливаться от места укуса. Даже больше — приглашают вгрызться глубже... Да! Вот так... Тим снова вскрикивает, поднимается на члене, наполнившим внутренности семенем во второй раз, опускается обратно, теряя связь с телом и сходя с ума от привычки Арми метить.              — Обожаю, когда ты кусаешь меня, — в интимном шёпоте благодарит Тимми.              Плечи Хаммера дëргаются.              Он точно улыбнулся на эти слова.              Губы раздвинулись, язык приласкал собранную в ловушке кожу, и жëсткая хватка превратилась во что-то... Так целуют и любят. Забирают кусочек родного человека и отдают взамен больше. Гораздо больше...              Не ощутить это кожей, ни глазами не разглядеть, — только чувствовать.              Актёра приподнимают на ещё не опавшем члене. Раз. И ещё раз.              С причмокиванием и Хаммеровским низким мычанием размыкаются губы.              — А я обожаю, когда ты пачкаешь всю мою одежду, — светлая макушка бодает Тимми в грудь. — Что теперь со всем этим делать?              Перед тем, как открыть рот, Тимоти молится, чтобы ни у кого из них снова не встал. Иначе…              На его лице появляется безумная улыбка.              Ещё он — думает, и даёт себе время насладиться негой на лице Арми. Его крепкими руками на точках своего тела, весом, содержащимся даже в мельчайшем сокращении расстояния между ними.              — Оставить всё мне, — элегантные пальцы поправляют на Хаммере воротник. — Я же сказал, что хочу вдыхать все твои запахи на рубашке. Штаны я бы тоже взял на вооружение, — Тимоти облизывает губы Хаммера. — Интересно, как они пахнут…              Усмешка Арми потоком воздуха щекочет его младшему любовнику кожу на шее. Тимми обхватывают за талию, втискивая в себя... Сильнее.              — То есть, шорты в Креме были не показательны? — горячее дыхание на ухо.              — Ты не трахал меня в них, это другое… — Тимоти несдержанно находит рот мужчины и проникает в него хищным поцелуем. — Что за подарок, о котором ты говорил?              Арми раскачивает их на кровати, продолжая хитро улыбаться. Зарывается в густые кудри парня и тянет их назад.              — Не уводи разговор в сторону, — концом пальца обводит контур ярко-розовых губ. — Мне из твоего номера потом голым выходить?              «‎Что ты делаешь, чёрт возьми?» — летает в мыслях Тима и зависает на языке. А потом он высовывается и прикасается к солоноватой руке.              — Я знаю твой размер. Куплю в бутике по дороге домой что-то новое, а своё ты оставишь мне, — как закончил, Тимоти ждал, что Арми вспомнит о его вопросе.              — Я хочу видеть лицо продавца, когда ты подойдёшь к нему с покупками оверсайз плюс, — Арми щекочет кончик языка, и когда тот прячется, проходится по нижнему ряду зубов. — А твой подарок как раз где-то в моей одежде. Найдëшь?              — В одежде, которая на тебе прям сч-ас? — увлечённо шипит Тим и закусывает шаловливый язык, смеётся.              Откидывается назад на удерживаемом внутри него органе, обследует карман на груди Хаммера, полностью пустой.              — О да, — Арми опирается на руки, раскрываясь и давая Тимми возможность исследоваться себя. — Не имею привычки таскать одежду комплектами, знаешь ли...              Он прикрывает глаза, наслаждаясь ощущением парня, ворочающегося на чувствительном после оргазма органе. Подаëтся бëдрами вверх.              — Слезай-ка с меня, а то гости афтепати могут забыть о твоём присутствии.              Тимоти смотрит на него как из-под дурманящей дымки, пока ягодицы сминаются под движениями щекотных загорелых ног.              — Может, они начнут без меня, пока я провожу время с мужчиной, который сразу хочет и не хочет трахаться со мной, — Тимми уверенно поднимается с члена и усаживается обратно, словно уже привык вот так сидеть и только поменял положение ради личного комфорта. — Всё равно не поверят, что такое возможно. Опять придётся сочинять... Поможешь?              В это время Тим забирается пальцами с ладонью в левый карман на джинсах, тоже не хранящий никаких секретов.              — Ну где же ты его спрятал... — собственнически нервничает Тимоти, варварски врываясь в следующее на очереди место — в правый карман.              Там он нащупывает мешочек, красный, без надписи-фирмы, которая бы выдала секреты и назвала всё одним словом. Очередная тайна?              У Тима мгновенно ускоряется дыхание.              Он смотрит на Арми, на мешочек, снова на Арми, опять — на тонкие шёлковые тесёмочки, дёрнув за которые, он без спроса прокладывает путь к тому, что вот-вот станет его.              Делать это, когда они соединены с Арми. Ужасно пошло. Как после такого он уйдёт, не поблагодарив самым естественным для этого образом?              — Что там? — хвастливо спрашивает Тимми, задирая подбородок.              — В одном магазине увидел узор и подумал, что он гармонично будет смотреться на тебе, — всегда светлые, добрые и немного даже наивные глаза полыхают чем-то дьявольским. — А поскольку тату такое делать слишком палевно, то вот... Пока пусть будет он.              Тимоти, не раскрывая рта, показательно облизывает щёки и многозначительно ворочает языком, прежде чем оторваться от гипнотизирующих глаз Хаммера и достать подарок.              Пальцы чувствуют лёгкое и изящное прикосновение благородного металла к коже. Розовое золото сверкает в темноте.              Дыхание теряется, и Тим замирает, разглядывая движущейся рукой подаренную цепочку со всех сторон. В голове уже рисуется великолепная картина, как этой ночью он пребывает в ресторан с украшением Хаммера на себе, символом их любви.              Немного забывшись, он снова двигается на Арми, много, беспорядочно и неаккуратно, поскольку сам же не менее благородно выпрямляется, разводит по сторонам локти, чуть поднимаясь, чтобы закрыть замочек драгоценного подарка на затылке.              Наконец задумчивая сосредоточенность сменяется на лице Тима радостью, разлившейся в покрасневших щеках.              — Спасибо... — нежно шепчет, а потом нападает с поцелуем на Арми, властно сжимая его волосы, неистово царапая шею, кусаясь прямо в губы.              Тим знает, что Хаммеру нравится это также, как и ему.              Знает, что тот не будет ждать, чтобы тоже выпустить зубы. Доверяет свой рот, который перед важной встречей будут целовать с аккуратностью. Не до крови. Ослабляя острую хватку в самый последний момент.              В отличие от младшего, который может себе позволить превратить губы Арми в кровавое месиво. Это нужно обоим...              Хаммер вырывается из их бешеной ласки внезапно. Переводя дух. Гладит Тимми по спине, бокам, животу, рëбрам... Руки его, в принципе, могут быть сразу везде.              — Тебе действительно пора собираться, если после афтепати хочешь что-то продолжить, а не упасть полумëртвым прямо на входе в номер, — «‎демотивирует» вновь пробуждающийся голод Арми.              Таз же Тима равномерно опускается и поднимается на вновь затвердевающем мужестве. И сколько раз подряд они могут без передышки? У них были сексуальные марафоны, и три раза подряд — не потолок…              Манящая ладонь скользит по губам Арми в свирепых алеющих подтёках.              — Твой друг против, чтобы я останавливался, — хитрый взгляд, и язык слизывает оттуда, куда может дотянуться, солоновато-сладкие разводы. — И разве ты действительно веришь, что на работе я не нагуляю аппетит?              — Временами мне кажется, что Элио Перлман стал твоей субличностью, — Арми подхватывает актёра под бëдра, но не для того, чтобы заставить оседлать себя покрепче. Хаммер делает страшную вещь и не позволяет Тимоти насладиться третьим актом, снимая его с себя. — Мой друг вместе со мной дождëтся тебя с вечеринки, чтобы устроить здесь свою, идёт?              Успокаивающие поглаживания по красивым коленям исполнителя Вонки.              — Не доводи до бешенства и попыток выломать дверь Брайана и обожаемую тобой даму сердца, — Арми улыбается, и кровь на верхней губе выделяется в капельку, вот-вот норовившую соскочить прямо в рот.              На его последних словах Тимоти цыкает и закатывает глаза.              — Её сегодня не будет, — обиженно отвечает актёр, словно Арми по умолчанию должны быть известны все его планы.              В душе на замену Элио присоединяется наследник дома Атрейдесов, собирающийся отдать Хаммеру приказ быстро и без вопросов его трахнуть. Однако эта твёрдая и жёсткая команда так и остаётся усладой воображения.              Тиму не удаётся воспротивиться настойчивым рукам, его держащим, но более всего — трепетно разглядывающим глазам.              Правда... Одну попытку он всё-таки делает.              — Мне всё позволено, — шепчет парень в губы мужчине непримиримую истину, и свои свободные руки опускает к Хаммеру на ствол и держит его теперь, как рычаг. — Ты поторопишься, сделаешь всё за меня, а если в сумке у тебя с собой пробка... Даже не надо идти в душ, — ещё один медленный поцелуй.              И, естественно, в итоге они трахаются. Увлечëнные, стремятся в каждом углу и на каждой поверхности номера оставить отпечаток своей любви.              Забыв о времени, цепляются руками и ногами за все возможности оттянуть момент вынужденного расставания, даже будучи уверенными, что предстоящую ночь проведут в объятиях друг друга.              Они стоят в душевой кабинке. Тим — прогнувшись в пояснице и отклячив до предела задницу, Арми — сзади, уложив на пальцы парня свои огромные ладони в татуировках, вцепившись зубами в его влажные кудри и вбиваясь в парнишку с огромной силой.              Самые лучшие мгновения секса — это перед оргазмом. Вот как сейчас... Когда уже еле держишься на ногах, но ощущение скорого освобождения заставляет из последних сил терпеть... Не падать... Удовольствие в том, что ты... Уже почти...              Сквозь шум воды, и из-за того, что дверь в ванну в исключительной спешке закрыть у них не получилось, до ушей обоих доносится грохот в дверь. Кажется, пришедший уже бьёт в неё ногой и, скорее всего, он успел немного выйти из себя.              — Тимоти, мать твою, Шаламе! — злой ор отдаëтся вибрациями по стеклу кабинки. — Тебе лучше всего стонать так на предсмертном одре, иначе я сам убью тебя!              Брайан...              — Скорее, Арми… Давай!.. Жёстче… Ещё! — раздаёт указания Тимоти, явно принимая бешенство Брайана за белый шум.              Хотя, конечно, ничего не слышать он не может. Но слишком увлечён влажными ударами по своей коже — Арми не даёт ему кончить при помощи рук, так что всё сосредоточение — на резких движениях по простате.              Менеджеру остаётся бубнить и выламывать дверь, пока Тим, не стесняясь, вовсю довольно стонет и кончает, пачкая стену душевой. И никуда не дёргается, дожидаясь, когда Арми изольётся в него до последней капли.              — Срочно найди пробку, — на контрасте с криком удовольствия голос Тимми звучит тишайше.              Арми кивает.              Уложив подбородок на плечо парня, целует его в щëку и тут же слизывает солëный пот.              — Я мигом, – говорит, осторожно извлекая из Тимоти ещё твëрдый член. Тут же идëт смачный шлепок. — Не пролей, смотри.              Мокрый и разгорячëнный, мужчина шлëпает босиком в коридор.              Улыбка возникает на лице от представления, как Хаммер с совершенно невозмутимым лицом проходит в метре, а то и меньше, от двери, за которой негодует Брайан.              Сказка.              Сказка, потому что резкие слова агента не оттолкнули Арми от Тима. Наоборот, кажется, что они привязали мужчину во сто крат сильнее.              Хотя дело не в агенте вообще.              Да и какая, к чëрту, разница, когда есть уютнейшие из объятий, в которые Арми заключает его, как только возвращается под струи воды.              — Это тоже подарок, кстати, — мурлычет мужчина на ухо, прикасаясь прохладным кончиком ко входу Тимми и давая металлу время, чтобы принять температуру человеческого тела. — Не ахти большая, конечно, зато под цвет твоих глаз.              — Тимоти Шаламе! — прерывается их романтический разговор сплошным рёвом. — Ты там оглох?!              — Рядом с тобой всё будет не «‎ахти», — торопливо шепчет парень и делает небольшой поворот, чтобы заключить Арми в поцелуй и дать насаживающий сигнал своей задницей, которая притягивается к пробке как магнит.              Под натиском чужой торопливости Хаммер вводит пробку в молодое тело, и Тим делится стоном-благодарностью ему с языка на язык.              — Спасибо, — ещё раз озвучивает Тимми, когда ободок секс-украшения плотно укладывается на анальном колечке. — Ты мой лучший, идеальный стилист.              Говоря это, Тим берёт руки Арми в свои — и напоминает про неснимаемые-нестираемые браслеты от ремня на запястьях.              — Пошли, — проследив за его взглядом, призывает Арми и вытягивает парня из ванной комнаты.              Пока они дружно ковыряются в чемодане, Тим — в поисках отложенных для афтепати брюк, Арми — чтобы найти хоть что-то, что могло бы скрыть следы их недавней забавы, в дверь снова раздаётся удар.              — Ты думаешь, я не знаю, с кем ты! — надрывающийся вопль. — Только один человек пробуждает в тебе синдром кретинизма!              Хаммер на эти слова прыскает и с размаху натягивает актёру через голову шоколадного цвета длиннорукавку.              — Спасибо, — запыхавшись, шепчет Тимоти.              И он тут же крутит головой в сторону двери. С каждой минутой та начинает болеть всё сильнее и сильнее... Грёбаная температура возвращается, а с ней вместе — слабость.              Актёр не хочет и думать, что просчитался со своей выдержкой сегодня. Нет, идиотская и незапланированная болезнь не может ему помешать…              — Он, наверное, устал, — усмехается Тим, оглянувшись на Хаммера, и уже идёт ко входу номера.              Прекрасно чувствуя движения пробки в заднем проходе при каждом шаге.              — Думаешь, я не слышу, что ты что-то бормочешь обо мне? — раздаётся свирепое.              Дверь открывается, и перед Тимоти вырастает отражение его совести.              — Опять этот беспорядок с волосами! — замученно и яростно выдыхает агент, берёт телефон и делает звонок стилисту, вешает трубку. — Где он… Где твой любовник?!              Тим перегружает разгневанному мужчине дорогу. С трудом парень сглатывает. Ещё свеж след от того, как подло Брайан поступил с Тимоти в том самом кошмаре…              — У меня очень болит голова, слушай… Может, я сам сейчас выйду? Спокойно… Осталось чуть-чуть ещё собраться.              — Услышу хоть один звук, не похожий на срочные сборы!.. — Брайан замолкает, чтобы, отступив шаг, беспомощно гаркнуть: — У тебя пять минут, Шаламе!              И когда довольный парень уже почти закрывает дверь, в щель между косяком и дверным замком до него доносится:              — И где твой топ от Тома Форда?!              — Э-э, сейчас найду! — тараторит звезда с большим желанием избавиться от свалившейся на него головной боли.              Тимоти сжимает губы в трубочку, шумно выдыхает и идёт по коридору в спальню. Чешет затылок, касаясь пальцами подаренного ожерелья-цепочки.              — Куда ты положил мой топ? — спрашивает Хаммера и трёт сонные, больные, зачесавшиеся глаза.              Тот стоит от Тима в паре шагов — громадный, неприступный и невероятный в тех интерьере и условиях, что их окружают. Сладкий мираж. Сахарный папочка…              Актёр приближается к нему вплотную и обнимает за талию.              Задницу сжимает сильнее, чтобы лучше вспомнить о твёрдости и горячей жидкости внутри себя.              — Топ? — и такое искреннее непонимание в светлых, почти ангельских глазах. — Ты был в футболке, когда я пришёл.              Тимоти, разглядывая здоровяка, разочарованно мычит. Ему бы хотелось избежать всей возни с одеждой, с копанием в шкафах и ползанием по комнате в поисках одной единственной вещицы.              Так Тим погрузился в свои мысли.              Перед глазами маячили неприкрытые ключицы Хаммера с залезающими на них волосами. Взгляд пониже — и там недавние татушки. Скорпион, символичные знаки…              М-да.              Тимми ничегошеньки не помнит о футболке, которая на нём оказалась. Ну не до такой же степени он напился и его сморила температура…              — Слушай, — серьёзный вздох, проносящийся по груди Арми расширяющимися лёгкими в чужих упорных рёбрах. — Ты уверен?              Тело в объятиях актёра напрягается. Ногти нервно отбивают чечëтку на костяшках Тимовых рук.              Арми издаёт непонятный звук. Что-то между «‎хм» и усмешкой. Гладит запястья Шаламе и ворочает плечами так, будто ему совсем не уютно.              — Возмо-ожно, — тянет сквозь зубы. — Не до конца.              — В смысле? — Тимоти нахмуривает брови и вступает в игру: — Топ… В комнате?              Боже, ему бы следовало уже собираться и идти узнавать, где Джейми или когда она придёт… А ещё лучше — выпить новое жаропонижающее. Иначе на ужине у него будет сплошь мучающееся лицо.              — Ну, я всё-таки хочу думать, что сейчас ты обнимаешь своего топа…              Тимоти глубоко вздыхает и падает лбом к Арми на грудь. Смеётся. И немного раздражённо сжимает его задницу в ладонях.              Провокационно смотрит в глаза мужчины. То, что они стоят друг к другу в упор, ситуацию накаляет.              — Да, ты мой единственный топ, и я тебя ни за что не потеряю, — дышит он на губы Хаммера.              — Рад, что ты это понимаешь, — Арми, абсолютно голый с момента их секса в душе, с мокрыми ещё прядями на висках, подталкивает парня к двери. — Иди теперь, прихорашивайся.              Тимоти, дистанцируясь, берёт в полный обзор каждую часть тела Арми. Наслаждается, что с ног до головы этот мужчина мечты верен только ему, его Тимми.              — Так что стало с топом? — идёт задом наперёд, посмеиваясь, Тим. — Сыграем в горячо-холодно? — возле ванны, но ещё в коридоре, актёр разводит руки и спрашивает: — Тут горячо?              Ладони, мило возмущаясь, перемещаются на пояс.              — Ты пытаешься выудить из меня информацию нечестным путëм, — бухтит Хаммер, подхватывает покрывало с кровати и закутывается им на манер древнегреческого жителя. — Там холодно.              — Значит ты всё-таки в курсе, где он! — а в голове проносится более шутливое «врунишка!».              Ещё один шаг Тимоти делает по коридору в сторону кухни — чисто для того, чтобы вскоре отмести её.              — Стало теплее?              Арми переступает с ноги на ногу. Смотрит на Тима побитым обиженным псом. Поджимает губы и едва слышно бормочет:              — Да.              Коварный кудрявый проказник делает шаг в сторону бога, сошедшего с Олимпа.              — Сейчас — горячее? — ухмыляется Тимми.              — Атмосфера — да, — мужчина усаживается на мягкий матрас, разводя в стороны выглядывающие из-под ткани колени. — Но если мы всё ещё про ту томфордовскую шторку, то от неё ты сейчас отдаляешься.              У Тимоти перехватывает дыхание от вида сногсшибательных коленей Арми. Настолько красноречивых своей привлекательностью, что хоть сейчас бросай всё, опускайся рядом с ними — и вылизывай, пока не отвалится язык и челюсть.              Проморгавшись, Тим смеётся и качает головой. Возмущается. Пока только внутренне. Ещё он делает шаг назад. Значительный. Пересекает территорию кухни...              — Шторка — это то, что рухнуло на нас с карнизом, когда мы трахались в Бергамо на подоконнике съёмочного отеля. А томфордовский топ — галантное произведение искусства... — парень, проведя рукой по лёгкой небритости над верхней губой, оглядывается вокруг себя. В голове проносится одно за другим: «‎Арми Хаммер, только посмей... Только…» Кое-какие догадки уже зарождались в Тимовой голове. — Теперь как? Погорячело?              — Один хрен, обе не выполняли своей функции и только мешали, — равнодушно звучит из спальни. — Да, Тимми, ты почти достиг цели.              Тимоти перевоплощает мимику на лице в решительно обвиняющую. При этом тень веселья на нём никуда не уходит. Просто он старается не так явно демонстрировать свою увлечённость их маленьким задорным процессом.              Ведь в следующую секунду он приближается к тумбочке, где, как помнит, во время заезда спокойно, никого не трогая и не ожидая подвоха, стояло скромнейшее мусорное ведро.              Кладя ладонь на круглую, изрезанную узорами ручку дверцы, Тим вздыхает полной грудью и посылает на Арми испепеляющий взгляд.              — Только не говори, что тут горячо так же, как в жерле действующего вулкана.              Хаммер в ответ закатывает глаза и, раскинув руки в стороны, падает на мягкие подушки.              — Ну, не в жерле вулкана, — тихий смех. — Но как в твоей заднице, когда у тебя поднимается жар — это точно.              Тим от таких словес даже отпускает ручку грёбаной дверцы и делает шаг вперёд — чтобы хоть чуть-чуть заглянуть в довольное, судя по смешкам, лицо почти сороколетнего наглеца и провокатора.              — Если так и будешь рекламировать секс во время болезни, мне самому захочется проверить, что за ощущения ты воспеваешь... Ты... — Шаламе не сдерживается, рычит, как дикая, пьяная и несчастная пантера, запрыгивает на кровать и устраивается над Арми. В дверь как раз постучали — пришёл стилист по волосам. — Чёртова катастрофа.              Хаммер косится на дверь. Хитрый прищур.              — Ты же знаешь, что можешь испытать те ощущения в любой момент, не дожидаясь, пока я от тебя заражусь?              — Тимоти?.. — из-за двери.              — Мне интересно, когда ты меня трахаешь, а не наоборот, — Мессия-Вонка наклоняется к медленно улыбающемуся лицу и запутывает пальцы в отросшей чёлке. — Но яркие ощущения… О, это как раз то, за чем я готов погнаться, — кошачье рычание и поцелуй-укус в губы. — Так что заболеешь — обведи этот день в календаре.              — Заболею, и ты сразу примчишься, — ягодицы актëра, укрытые слоем новых штанов от какого-то там дома моды, сминаются властными ладонями. — Если не будешь на съëмках, промо, показе, концерте каком-нибудь выгульном...              Настойчивый стук и оклик кучерявой звезды по имени повторяются.              Из Тима вырывается цыканье и смешок, в отзвуках которого звучит явное «ну и наглец».              Мышцы на заднице поджимаются, пробка вгоняется глубже.              Арми специально провёл по ней пальцем, и кожаные брюки заскрипели.              Ладонь Тимоти хватает Хаммера за подбородок, и её владелец рассматривает лежащего под собой человека, как король мира.              — Обязательно примчусь… Главное — маринуй своё мягкое место, не спеши выздоравливать, — Тим в последний раз склоняется к мужчине, целует его уже по-нежному, быстро, простым собственническим касанием губ. — Я открою.              Колени Тимми сползают с постели, и матрас возвращается в свою прежнюю форму, когда на нём лежит гигантский Арми Хаммер.              Приглушённый свет приглашает Тима наконец уже открыть дверь, за которой слышны вздохи и разговор по телефону. Со второй половинкой? Эта романтичная мысль, согревающая самым наивным образом сердце, вылетает у него из головы, стоит пройти мимо кухни…              Тимми оглядывается на Арми, замеревшего, как преступник на месте совершения убийства. «Сорок лет…» — проскальзывает на языке у парня, глядящего на лохматого хулигана в простыне, и что-то совершенное, прекрасное, вечное есть в этой округлённой его умом цифре. Как будто всё самое лучшее только впереди.              Дверца кухонной тумбочки беззвучно отворилась. За ней показалась уже знакомая белая корзина, тяжёлая, с дизайнерским оформлением, подошедшим бы и монументальной вазе для гостиницы…              — Арми! — кричит Тим.              Он берёт в руки мусорное ведро. Медленно поднимает и опускает веки. Задерживает воздух в лёгких, молчит, словно присутствует на панихиде. На дне корзины — искомый топ, смятый подобно грязной салфетке.              Тимоти приближается к Хаммеру, бросает:              — Что это такое, Арми?!              А сам уже идёт к двери, чтобы стилист по волосам навела марафет его кудрям, и он уже отправился на запланированный вечер.              Из горла выпрыгивает вовсе не запланированный кашель, и Тимоти прикрывает рот рукой. Секунда — и уже нет.              Щёлкает затвор на замке. Джейми качает головой при виде балагана в его волосах и взмахивает руками. В одной Тимми различает баночку с магическим содержимым внутри, не раз приводившим его кудри в состояние, хоть издали напоминающее упорядоченность. Мягкие зубцы расчëски впиваются в макушку.              — Мог бы и поаккуратнее с рабочей основой! — восклицает стилист, и создаëтся впечатление, будто кричит она это не Тиму, а Арми.              — Остриги его налысо, — шипит озлобленный Брайан. — С таким отношением к работе я...              Дальше слышно становится плохо, и Арми позволяет себе рассмеяться вслух.              Следующие несколько часов он проводит в номере Тима. Листает ленту новостей, оставляет реакции и комментарии на сторис Дри и Рамси, играет с Ником в карты (и опять проигрывает ему в пух и прах).              Расстроенный, пишет Луке, который предлагает сыграть с ним в шахматы. Арми трижды его побеждает и трижды думает, что этот старый хитрющий гроссмейстер не так уж и прост.              «‎Мне нравится твой подход к жизни, Арми. Не могу смотреть, как это тратится просто так», — кроет его непонятными признаниями-предложениями итальянец, как и... Хрен там знает, сколько лет назад.              Он не успевает ответить. В эту же секунду приходит сообщение от «‎нагулявшего во время афтепати аппетит» Тимми:              «‎Я внизу. Не могу подняться. Спустись».              — Маленький алкоголик, — слышится шëпот в комнате, и мужчина поспешно натягивает на себя одежду с высохшими тут и там пятнами спермы.              Со своими резкими признаниями Арми Хаммер мог бы и не торопиться.              Он-то не думал, что ибупрофен рассосался и перестал действовать.              Сообщение Тимоти вовсе не значило, что он напился вдрызг. Да-да, такое бывало, и такие смс следом тоже, но делать выводы о пьянстве, полагаясь на рефлексивную память — какое-то горькое предубеждение, не находишь?              И мог бы выйти в халате из номера, а не в замызганной одежде! Персонал может в деталях написать в соцсетях такое... Хрен их знает, что прячется за вежливостью! Нам как никому другому это известно.              Арми, конечно, будет чувствовать себя неудобно за то, что не смог соответствовать ожиданиям Тима. Дело было даже не в том, что Хаммер в халате, едва превосходящем по длине Кремовские шорты, априори провокационнее Хаммера в замызганной одежде. Тем более, когда он не просто куда-то в нëм идёт, а выходит из номера голливудской звезды, чтобы дотащить эту самую голливудскую звезду — выключающуюся и оставляющую за собой вовсе не ибупрофеновское амбре — до её же номера.              Так вот, дело не в этой провокации. А в том, что из двух халатов, оставленных работниками пятизвёздочного отеля для Тимоти Шаламе и его «‎новой пассии», Арми Хаммер мог влезть разве что в оба сразу, обмотавшись ими спереди и сзади или нацепив каждый на отдельное плечо.              Так что, игнорируя дискриминацию широких плеч работниками отеля, он вышел, чтобы помочь Тимми добраться до кровати. Пока поднимались — словили несколько восторженных взглядов от работниц отеля: Арми прижимал палец к губам, встречаясь взглядом с каждой, и невербально просил оставить секрет между ними.              Он очень надеялся, что это сработает. Если и нет — вряд ли единичным свидетельствам их контакта кто-то поверит без наличия совместных фоток.              Неодобрительный голубой взгляд поднимается на камеру видеонаблюдения в лифте. Арми крепче перехватывает Тима под талию.              Никакого уединения в этом мире.              Да-да, этому громиле только бы использовать наклюкавшегося любовника.              На самом деле, Тимоти выпил всего чуть-чуть. По рюмке то с теми, то с другими, а выключать его начало от больной головы и слабости в ногах… Проклятая пробка! Как он успевает каждый раз попасться на эту удочку, да ещё и стать причиной собственных страданий?!              Несмотря на возмущения, Тим всё же находил приятным своё положение.              И первое, что он сделал, когда оказался в номере — пошёл в туалет, чтобы избавиться от секс-игрушки.              — Полегчало? — встретил его тогда широченной улыбкой Арми, вальяжно разложившийся на диване и уже успевший включить что-то там щебетать на Netflix. И напомнил ненавязчиво: — А я говорил, что после афтепати силёнок на сексуальные подвиги у тебя поубавится.              Потом последовали предложения, которые предвещали не менее прекрасное времяпрепровождение, чем то, чем они занимались несколькими часами ранее:              — Ещё одна таблетка, сериал и кофе, господин Шаламе? Или ограничимся тем, что ты уложишь свою неугомонную задницу под одеяло и дашь вам обоим хорошенько отдохнуть без риска нарваться на домогательства?              Тимоти смотрел на Арми, встав в дверях. Прислонившись виском к косяку. Положив в кожаные, ставшие неудобными брюки свои руки.              В голове у него происходила свистопляска. Там болело.              Больше всего на свете он мечтал закрыть глаза, и чтобы резь под черепной коробкой бесследно исчезла.              Тяжесть в плечах и всём теле не давала управлять им, как обычно, даже голос сел.              Так что без шуток, Арми, мне реально было плохо!              Тим что-то промычал Хаммеру в ответ, вернулся в ванну, где в раковине лежало блестящее украшение с большим зелёным кристаллом, только что побывавшее в кое-чьей заднице, и взял с полки истрёпанное жаропонижающее.              Выпил одну таблетку, вернулся в гостиную, проплыл мимо любовника — и в последний момент схватил его за воротник, да так и потащил за собой.              У кровати — отпустил.              Сам на неё упал со стоном вроде бы счастья, вроде бы страдания. Поморщился. И расслабился… Всё же дорогие матрасы — это самые стоящие в жизни вещи.              Задней мыслью Тимоти подумал, что из него до утра ещё что-то вытечет, и это всё нужно стирать… Но он уже растворялся в объятьях своего мужчины. И ни о чём больше не желал думать.              Это потом уже, когда парень сопел своим простуженным носом в плечо Арми и периодически пускал на него слюни, мужчина стянул с них обоих одежду. Снова.              Такая вот у Тимоти Шаламе особенность, свидетельствующая то ли о его крепком сне, то ли о безграничном доверии Арми. В любом случае, мужчина всегда мог раздеть молодую звезду во сне, остаться для последней совершенно незамеченным, ещё и получить каждый раз доверчиво распахивающиеся руки, поворачивающиеся плечи, приподнимающийся таз...              Арми иногда казалось, что Тимоти только профессионально притворяется спящим и потом ничего не помнящим, а вообще делает всё всегда, находясь в абсолютно здравом рассудке.              В абсолютно здравом рассудке же он отдал Хаммеру свои руки. Сопротивлялся немного, но...              Арми с вожделением обвëл первые отметки, оставленные на Тимми в относительно заметном для публики месте. На красных полосах можно было бы доцарапать тонюхоньким лезвием как вечное напоминание, естественное тату на хрупком теле: «‎Я не буду вредить себе из-за денег».              ...И ставить на кон свою жизнь.              ...И притворяться, не быть собой.              ...И впадать в зависимость от нахождения в списке актёров первой категории.              Всё это выедало Арми душу с момента, как он ступил на путь Голливуда.              Люди склонны поклоняться образам преступников и сошедших с ума убийц. Ганнибал Лектер. Джокер. Бонни и Клайд. Дарт Вейдер. Волан-де-Морт...              Да твою мать, они даже создали образ идеального злодея, которого хочется пожалеть из-за травм, которые привели к его поломанной психике. Они любят боль и внутри них сидит существо, кайфующее от знания, что кому-то когда-то было так плохо, что сейчас он делает плохо другим — чтобы не развалиться самому.              Им нравится мечтать, что они и только они понимают этого злодея как никто лучше, или что в их душе сидит достаточно света и тепла, способных пригреть покалеченное злобное существо, или...              Он тогда снова почувствовал подступающий гнев, вырывающийся откуда-то из позвоночника, доходящий до локтей и кончиков пальцев, заставляющий их нервно сжиматься.              Когда ты признаëшься толпе садомазохистов, что интересуешься болью и страданиями (также как это стадо страусов, спрятавших свои головы в песок), получаешь в ответ гнев. Страх. Извечное клеймо быть плохим. Призыв меняться. Отсутствие того понимания, что было проявлено к названным выше персонам...              Мол, ты нормальный. А если нет — лечись. И не ной. И не делай никому больно, даже если они сами этого попросили. И не получай от этого удовольствие.              Урод. Избалованный выродок. Богатенький ублюдок. Отброс человечества...              Арми в тот день обработал Тимоти пострадавшие руки. Оставил на его запястьях дорожки поцелуев-признаний, что для него это не просто шрамы во имя издевательства. Для него это часть, где Тим принимает правила игры Арми, а тот абсолютно спокойно относится к тому, что парень может резко и без объяснений это остановить, обозначив свои границы. Или необходимости.              Это нормально и для них приемлемо.              Какими бы ни были рассуждения, после той встречи Тимоти Шаламе, не закутанным по горло, общество не увидит ещё долго. Несколько кадров из промо в Бразилии и на баскетбольной игре — не в счёт. Там было достаточно тепло, но даже после них звезда Голливуда перед обществом появлялась одетая в несколько слоёв и со спрятанными под рукавами запястьями.              Это бы стало идеальной концовкой, после которой хочется закрыть глаза и, несмотря на все ошибки Вселенной, поверить в любовь, мир и целостность двух людей на Земле. С миром бы Арми поспорил. Ему всегда есть, что сказать, в отличие от Тима. Но Тимоти думает о мире как о том, что представляет собой цепочку разных явлений. Не жалеет о них и боготворит, что сотни ударов от жизни привели их именно к тому, где они сейчас. И чем больше они страдали вместе, тем оказывались ближе. А когда-то недостатки, странности и запретные желания стали любимее, чем всё хорошее.              Синяки, следы от ремней, засосы — секретные ключи, запрещавшие Тимоти раздеваться. Арми прав, таким прошёл декабрь. В январе всё повторилось. Только после свадьбы в Италии, долгого кутежа и море еды с алкоголем у голливудского актёра не по-голливудски опухло лицо. Появились круги под глазами. Кто знал, что в Тревильо они чуть не отдадут концы?              Тревильо — узловой город, от которого можно доехать с пересадкой в Крему из Бергамо и обратно. Арми и Тимоти катались туда во время съёмок. У города даже не было сувенирных открыток и магнитов на железнодорожной станции, словно бы впервые они попали в Бумажный город, и спустя года, оказывается, это место осталось таким же, — неузнаваемым, самим собой. Практически, как они сами, их гости.              В общем-то… Арми и Тим оказались хуже Оливера и Элио.              Их секс был диким, а не трепетным, поцелуи — рискованными и сумасшедшими, без флёра романтики. Каждую ночь Тимоти хотелось совсем по-элиовски разреветься. Он просыпался после n-нного с Арми раза весь в поту, панике и с горящими глазами. Начинал лепетать, что ещё мало времени, мало, мало, очень мало для них.              В свете серой луны на левой руке блестело кольцо с бриллиантами.              Арми успокаивал Тима, они засыпали, и уже на утро актёр боялся, что мог отпугнуть мужчину, заставить его подумать, что их отношения постоянно держат Тимоти под дулом пистолета, но стоило Арми только обнять Тимми — страх исчезал, как глупый мираж, Тим понимал, что Арми никогда не пропадёт из его жизни, что из этих вот рук он и сам ни за что не сбежит и не простит себя, если когда-нибудь их оставит. До чего же не хотелось лететь домой… Ещё и разными самолётами. И получать указания от менеджера надеть брендовую толстовку, чтобы «‎извиниться» за политическую шутку на SNL.              Потом было всё: продление контракта с Кайли, Золотой глобус, игра на камеру, которая у Тимоти хуже, чем в художественном кино. Безыдейное «‎я тебя люблю» ей в губы, девушке, с которой приходилось видеться всего пару раз; стыд перед Арми, ненависть к себе, облегчение, когда мама спокойно говорит, что пиар — часть карьеры любой звезды. Их чёрно-белого мира.              Промо «‎Дюны 2», во время которого Тим часто забывал речь, не мог выдумать оригинальных ответов и все ещё думал, долго думал, можно ли вернуть Тревильо, а не повторять заученные слова восхищения своим коллегам. Единственной отдушиной в этих путешествиях были звонки с Арми, видеочаты, встречи ночью в машинах и гостиницах. Подарки, признания в верности, ругань до битых журнальных столиков и многодолларовых счетов, прощения и мгновения, без которых жизнь бы не заслуживала своей цены.              Я люблю тебя. Скорее бы всё прошло.              (Сначала я хотел написать, что ты любишь понудить, но на самом деле мне грустно, когда мы долго говорим о реальности).