*
Сознание Джина возвращается к нему раньше, чем тело начинает слушаться. С трудом, превозмогая себя и желание окунуться обратно в забытье, он разлепляет веки и будто сквозь щель видит, как правое запястье оборачивают в ремень (вроде его ремень) и привязывают к изголовью кровати. Похоже, Чан это замечает, что-то бормочет, но он разобрать не может и снова засыпает. Хёнджин приходит в себя снова, через какое-то время, за которое высыпается достаточно, потому что чувствует себя нормально, однако ощущение того, что он в каком-то сне, его не покидает. Тёмная комната освещается лишь голубоватым светом из окна и золотистым — от настольной лампы, возле которой сидит главный герой его сна, а точнее, кошмара. Резкие тени играют на простых чертах лица, глубокий взгляд приковывает к постели похлеще ремней, что сейчас оставляют его руки разведёнными в стороны и не дают двинуться, сбежать. Хван умеет выскальзывать из пут, но каков в этом смысл, если его вернут обратно, ведь так рано уходить совсем невежливо. А ещё он понимает, что на нём нет джинс. Только футболка и нижнее бельё. И на том спасибо. — Сказали бы сразу, что любите такое, — он просто в отчаянии, но показывать Бану это не намерен. Голые ноги распластаны по постели, сводить их вместе он пока не собирается. Он спокоен, хладнокровен, почти не дёргается, когда мужчина в костюме закидывает ногу на ногу и мечтательно цокает. — Санён… — он не зовёт его, всего лишь проговаривает, пережёвывает имя на языке с неохотой. Оно невкусное. — Никак ласково не назовёшь, а вот Джинни… Да, Джинни. Мне нравится больше. Хёнджин нервно сглатывает. Ну само собой, он мог его знать. Его ищейки каждый день снуют по городу, как крысы, фильтруя информацию, зная обо всех сплетнях, скандалах, людях, потенциальных работниках. Тех, кто готов ему услужить. — Что ты мне дал? — О, обычный порошок, небольшая доза которого всего лишь помогает крепче спать. Не то, что ты думаешь. — О чём это ты? — Тц, Джинни… — закатывает глаза он, поднимаясь со стула, — ты первоклассный шпион, а так плохо врёшь. Я знаю, кто тебя послал и зачем. Но не бойся, я их не трону, лишь припугну. Очень хочется с тобой поболтать. — Не уверен, что ты собираешься только болтать… — усмехается Хван, показушно дёргая запястьями. Он пристально следит за Баном и за тем, что тот делает. Он обходит кровать, держа в руках розовую свечу в стакане, ставит её на тумбочку у изголовья и зажигает. Потом возвращается в своему чемоданчику и достаёт вторую. — Верно. Ещё я решил позвать тебя на работу. — Я не буду на тебя работать. — Ты даже не дослушал про соцпакет и оплачиваемый отпуск, — наигранно-капризно возражает Бан, зажигая вторую свечу. — У тебя и так полно людей. Ты и без меня справляешься. — Много, но недостаточно. Я расширяюсь. Мой новый продукт должен стать прорывом. Он будет доступным, возможно даже удастся сделать его легальным. — Шутишь, что ли? — посмеивается Хван, разглядывая всю эту романтическую обстановку. Зачем Бану свечи, если в комнате и так достаточно светло? — И что за продукт? — Какой любопытный, — скалится Бан. Он расстёгивает пиджак и кидает на стул, после чего развязывает галстук, разминая шею. — Ты обязательно с ним познакомишься. Единственные свободные конечности парня раздвигаются ещё шире, Чан усаживается между ними и неторопливо поглаживает бёдра. Джин не контролирует дыхание и поздно улавливает лёгкий лимонный аромат, смешанный с персиком, который явно перебивает что-то ещё. — Лёгкие будет жечь, но это быстро пройдёт, — инструктирует брюнет, и тогда Хван понимает всю суть этого «любовного» антуража: плавящийся и сгорающий от огня воск источает что-то, что проникает в организм через нос, как кокаин, но не так интенсивно. Интересно, что Чан тоже вдыхает всё это, но не боится эффекта. Джин старается незаметно уткнуться носом в подушку, чтобы флёр как можно меньше ласкал рецепторы, но его хватают за подбородок, задирают голову вверх, оголяя длинную шею, и начинают шумно целовать, вынуждая закусить нижнюю губу. Руки неконтролируемо сжимают ремни до характерного скрипа. — Знаешь, я уже не настроен трахаться, — Джин всё ещё держится. Он не хочет его, и это правда, но у мужчины на него как раз такие планы, как он понимает. — Собираешься взять меня силой? Как же низко. — О, нет, Джинни, это ты опустишься, — Хван чувствует, как он воздерживается от того, чтобы укусить его. — До такого состояния, что секс со мной станет твоим спасением. Сладкие речи его льются шёпотом в шею и ключицы, но складывается ощущение, что попадают они прямиком в уши. Становится душно, и он дышит глубже, в ноздри забивая злополучный аромат. Замкнутый круг. Правого бедра касается что-то острое и холодное, и он шипит, напрягая мышцу и замирая всем телом. — Ты принёс с собой игрушку. Не против, если я её позаимствую? — он крутит перед его носом небольшой кинжал, который тот предусмотрительно спрятал в своём ботинке. Он же не знал, что наркобарон захочет снять с него штаны. Поблёскивающее от дрожащего пламени лезвие, благодаря своей опасности, приковывает всё внимание Хвана, который сейчас понятия не имеет, что в голове Чана. Сердце бешено колотится, разнося отраву по всему телу через кровь, и первый симптом не заставляет себя долго ждать — в штанах твердеет. Бан только усмехается, но ничего обидного не произносит — понимает, что всему виной запах, а не садисткие наклонности парня. Откуда-то взявшееся возбуждение завязывается в тугой узел где-то в животе, и шпион обессиленно откидывает голову на подушки, глядя на одну из свечей. Становится жарко. Будет здорово, если он отключится. Будет очень смешно. — Ты же собирался дойти до конца, Джин. Так почему сейчас ломаешься? — Чан видит в глазах напротив трезвость, борьбу и твёрдое рвение слинять отсюда, не идти ни на какие сделки, не садиться ни на чей член. — Подумаешь, задание провалил. Я заплачу в десять раз больше. Брюнет молчит — то ли отвечать не хочет, то ли справляется с новой волной возбуждения. — Я работаю один, — бормочет он. Боковое зрение снова улавливает остриё ножа, и на этот раз Чан не просто пугает его им: одним движением тот заводит кинжал под футболку и разрезает её. Джин жмурится. Теперь он открыт, но дышать становится на порядок легче. — Я и не говорю тебе стать моей шестёркой. Ты мне нравишься. Бан покрывает поцелуями его рельефный напряжённый торс, лижет солоноватую кожу, старательно обсасывает, двигается к паху. У Джина чуть крышу не срывает, когда он смотрит на всё это. Рот наполняется слюной. «Он сейчас тронет там, обхватит. Рукой или языком». — Закажи шлюху, если недотрах. На словах парень всё ещё смел, но тело уже не такое неприступное. Он чувствует, как оно начинает буквально плавиться, словно тот воск в стакане, излучающий чистую страсть. Да, так пахнет страсть. Аромат становится уже чем-то привычным, но чуток свежего воздуха не помешал бы, о чём брюнет тихо просит, прерывая тему их диалога. — А волшебное слово? — Я блевану и отключусь. Больше Чан не ехидничает, не выпрашивает. Ему и так достаточно того, что Джин хочет оставаться в сознании, оставаться с ним. Свечи всё ещё горят, но окно теперь впускает в комнату немного воздуха, и Хвану действительно становится легче. Чан соглашается с тем, что так намного лучше, ведь он испытывал такие же симптомы. Чтобы не отставать от шпиона, он расстёгивает пуговицы рубашки до конца и бросает её на постель. Джин, глядя на топорщащуюся ширинку, только сейчас понимает, что мужчина снял свой ремень, чтобы привязать его руку. — Ты лучше любой шлюхи, Хван. Хёнджин бы сейчас пошутил о том, что на такую работу он никогда не согласится, но голова до сих пор идёт кругом. Перед ним полуголый мужчина, в паху предательски ноет, а колени соединяются сами по себе. Он выглядит, как ломающаяся девчонка, которой, на самом деле, невтерпёж. Парень задыхается, вьётся, как червяк, на постели, когда ладонь Бана накрывает через ткань его член и старательно поглаживает вверх-вниз. Ощущение, будто сердце вот-вот выпрыгнет из груди, мешается с облегчением, которое длится совсем недолго. Теперь он хочет большего, однако признать это не может. Чан нависает над ним, снова целует в шею, беспардонно лапая пах, и Джин решается на последнюю диверсию: кусает за руку, на которую тот опирается, за что орган больно сжимают, тем самым отрезвляя. — Держу пари, так скулить и плакать ты можешь не только от боли, — скалится Бан, отстраняясь. Нет. Хван скулил уже не от боли. Удовольствие пронзило его настолько, что он пискнул, плохо понимая, что испытал. Этот наркотик мешает жар с ознобом, желание с гневом, плохое с хорошим. Правильное уже становится таким далёким, непостижимым и оттого неважным, что он жаждет отпустить себя. Но он всё ещё молчит, старается не проронить ни звука, иначе рискует позорно сдаться. Чан тоже твёрдый. Джин замечает это, когда мужчина снимает брюки, а затем и боксеры. Он твёрдый, мокрый и наверняка такой горячий… Хван забывается на мгновение и отворачивается, краснея. Чан не даёт ему долго смущаться — целует в губы, пока незаметно для него берёт нож и разрезает ткань трусов, вместо того чтобы их снять. «Прекрати это, не мучай меня», — произносит умоляюще Джин у себя в голове. Член теперь обхватывает воздух, лучше не становится. В паху продолжает тянуть, и он, сам того не понимая, потихоньку толкается тазом. Лишь бы коснулись, лишь бы погладили. Приласкали. Нужна отдаёт болью, ощущается физически, и Хван ничего больше не находит, кроме как просто попросить. — Хватит… — на выдохе произносит он, плохо видя и вообще соображая. Это точно непростой афродизиак. — «Хватит» что? Хватит делать вот так? Ему на руку играет то, что Чан хочет его не меньше, а потому последний послушно касается его органа рукой и неторопливо выдавливает из парня стоны. К вискам прилипают волосы, тело пробивает крупной дрожью, он его не контролирует, но пытается уловить те движения, которые уносят его на седьмое небо. Удовольствие длится совсем чуть-чуть, дразнит, вынуждает быть покорным. Хван не знает, чего именно хочет. Но, как и любой человек, он хочет, чтобы ему было хорошо. В этом же нет ничего плохого? — Можешь ничего не говорить, так уж и быть, — решает сжалиться над ним Чан. — Я просто вставлю в тебя пальцы и буду трахать, пока ты не будешь готов к чему-нибудь побольше. Лубрикант, разогретый температурой тела, течёт по запястью, средний, самый длинный, постепенно толкается до самых костяшек и сгибается, мазнув по простате. Член парня при этом всё ещё находится в другой руке брюнета. Хёнджин коротко выдыхает, открывая рот в немом стоне, по вискам текут слёзы. Это пиздец. Чтобы не скулить и не умолять о большем, он готов взять в зубы его галстук или кляп. Да хоть член — у Джина перед глазами всплывает картинка, на которой Чан бесцеремонно толкает головку между его губ, держа за волосы, чтобы не отвертелся. Как он задыхается, давится им, дёргает ногами и извивается в попытках глотнуть хоть каплю воздуха… — Тц, походу, с дозой переборщил, — хмыкает мужчина, хлопая его по бедру и вытаскивая из отверстия пальцы. От только что добавил указательный, и Хван кончил. Было бы в его стиле продолжать пытку, шевелить подушечками так, чтобы парень визжал и просил остановиться и метался по кровати в попытках сбежать, но у самого давно стоит, поэтому Бан пристраивается ближе, хватаясь за разведённые ноги, пока Хёнджин ещё ничего не соображает, находясь где-то за гранью реального. Джин крепче хватается за ремни, что уже больно раздражают запястья, и надрывно стонет при каждом толчке. Даже самая невинная и только заступившая за порог порно-индустрии актриса так вкусно не голосит, как он. Хван прерывается, чтобы банально отдышаться, после чего Чан меняет угол проникновения, и всё продолжается, как будто этому нет ни начала, ни конца. Он готов сидеть на его члене вечно. Растягивающий стенки до приятной боли, он входит до конца, раздаются шлепки кожи о кожу. Достаточно широкий, чтобы делать больно, и достаточно твёрдый, чтобы делать хорошо. Эта разница позволяет не биться в мучительном экстазе, но при этом просить ещё. Поясница приподнимается, выгибается почти до хруста, и он кончает снова, болезненно приятно, до искр перед глазами. Выдыхается мгновенно. Чан его ещё придерживает за талию, пока сам доходит до оргазма, спускает всё в презерватив и оставляет в покое. Что происходит следом, Хван не помнит — отключается. Открыв глаза, он лишь видит перед собой пустую комнату, залитую утренним светом. Его руки свободны, на тумбочке он находит бумажку, на которой написано лишь слово «подумай» и номер телефона, а на краю кровати аккуратно сложены два элемента одежды: футболка и боксеры. Новые, его размера. Блять.*
У Сынмина был запасной план на случай, если с Хваном и жучком что-нибудь случится. Для этого у него на пряжке ремня был вшит ещё один, который указывал на местонахождение парня или хотя бы его ремня. Оторвавшись от преследователей, им ничего не оставалось делать, кроме как продолжать прослушку, ведь жучок не был уничтожен. К сожалению, сигнал был потерян через несколько минут, пришлось отслеживать запасной жучок. Хван оказался найденным в каком-то отеле, но слежка показала, что до утра туда лучше не соваться, а потому с рассветом под маскировкой обслуживающего персонала Феликс пробрался в номер и не увидел никого. Всё было пусто. Кровать застелена второпях, по комнате витали отголоски какого-то парфюма. Они точно были здесь, что доказывал жучок, валяющийся на тумбочке. Джин его вырезал, чтобы явно больше не встречаться с полицейскими. Оставалось только гадать, что конкретно произошло между ними в ту ночь, что он решил сбежать, и сбежал ли он к Бану?