Дочки-матери

Гермиона внимательно смотрела на знакомые цифры, номер, выделенный смайликами-цветочками, подсвечивался на экране телефона, ожидая ее решения: принять или сбросить. Девушка силилась вспомнить, почему номер кажется до боли знакомым: наверное, вызов стоит принять хотя бы ради того, чтобы узнать, кто звонит. Северус внимательно смотрел на нее, выжидая, ответит она или нет. Глубоко вздохнув, она нажала на кнопку, и, услышав знакомый голос, ответила: — Привет, мам. В трубке защебетало, а Гермиона вымученно и устало смотрела в глаза Северусу, искренне желая, чтобы случилось все, что угодно: телефон в руке расплавился, связь рухнула во всей Англии, заряд батареи моментально кончился — лишь бы нашелся повод прервать разговор. Услышав вопросы, девушка замерла, спешно соображая, к чему могут привести ее ответы: — Все в порядке. Нет, не сплю. Нет, мне не нужно, но я могу встретиться просто так. Да, через час подойдет. Нажав красную кнопку, Грейнджер откинулась на спинку кресла, внимательно смотря на Снейпа. Ей хотелось этой встречи, но в глубине души Гермиона боялась, что все закончится как всегда. Обсуждение женских секретов, мальчишек и ее школьных достижений осталось в прошлом, мамина безусловная поддержка исчезла, оставив глубоко внутри пустое место, которое нечем было заполнить. В своих сокровенных мечтах Гермиона успела пофантазировать, как встречается с мамой и спешит ей навстречу, переходя на бег, не обращая внимания на прохожих на улице, которые оборачиваются ей вслед, а затем крепко-крепко обнимает, а Джин Грейнджер так же крепко обнимает её в ответ, целуя в макушку как в детстве: будто и не было погони за крестражами, замены воспоминаний и личностей, долгого восстановления. Гермиона поняла, что увлеклась: мечты мечтами, жаль, что они слишком далеки от ее реальности. — Ты уверена? — осторожно спросил мужчина, поднимая повыше газету. Он всегда так делает, когда говорить ему сложно или некомфортно, и девушка не обижается. Северус знает, насколько эта тема болезненна для нее, и они оба понимают: любая встреча с её родителями закончится… не так радужно, как хотелось бы. — Сколько она не звонила? Грейнджер сглотнула, с трудом признаваясь: — Почти год. — И что хочет? — равнодушно уточнил Снейп. — Встретиться. Я согласилась. — Я слышал, Гермиона. Но зачем? — Понимаешь… — Нет, я абсолютно не понимаю, — перебил Северус, чуть повысив голос, и откинул газету рядом с собой на диван. — В прошлый раз ты сменила номер, чтобы Джин не могла с тобой связаться, потому что каждый — каждый — разговор с матерью разбивал тебя вдребезги. Или мне напомнить, как после очередной ее выдумки у тебя был приступ паники? Ты хоть представляешь, насколько я испугался, когда ворвался на кухню и увидел, как ты задыхаешься? — он видел, что Гермиона готова расплакаться, и шумно выдохнул. Поднявшись, мужчина подошел к ее креслу, опустился на одно колено и подушечкой большого пальца стер слезинку, которая покатилась по мягкой щеке. — Извини. Прости. Я совсем не это хотел сказать. Просто… я беспокоюсь. Мне больно каждый раз, когда ты рыдаешь после встречи с матерью. Я даже не знаком с ней, но уже ненавижу, — импульсивно рыкнул Снейп, но смягчился, поймав укоризненный взгляд. — Ладно, не ненавижу. Но она причиняет тебе боль, а я… — Мне ее не хватает. Вот и все. Она сказала это вслух, а значит призналась самой себе. Потому что устала видеть сны, в которых ругается с матерью, устала выбирать между тем, чтобы назвать Джин «мамой», которое теперь казалось слишком личным словом, чтобы обозначить их уже неблизкие отношения, или «мать», которое звучало грубо и резко. Она устала быть одна: да, у нее были друзья, и Северус, и папа, но вот мамы, которая прекратила с ней общение, не было, и это ощущалось так, словно Гермиона потеряла что-то важное, какую-то часть самой себя. — Я понимаю. Пара слов жалят, задевая больное, хотелось по-детски кричать, возражать и отрицать. Разумная личность внутри неё уверяла, что Северус хочет как лучше, но голос разума становился тише и тише, заглушаемый обидой. Она смотрела в его спокойное лицо, видела беспокойство в глазах, но в голове бьется лишь: Как он смеет?! Отговаривать ее от встречи с родителями? Изображать участие и заботу? Напоминать о том, что Гермиона знает и без него — она не идиотка, и понимает, чем все закончится. Глупо рассчитывать, что несколько лет попыток наладить отношения каждый раз заканчивались слезами, а именно эта встреча изменит всё, и Гермиона вернется, сияющая от счастья, словно бриллиант, потому что женщины семьи Грейнджер поговорят друг с другом как взрослые люди и все решат. Она знала, что такого, возможно, не случится никогда, но это была ее мама. Мама! Ничерта он не понимает! — Неужели? Кого конкретно тебе не хватает? Тобиаса с его угрозами, тычками, насмешками и побоями или забитой Эйлин? Настолько понимаешь, что советуешь мне не общаться с матерью? Сказать, а потом подумать было не просто глупо, а жестоко. Гермиона столько раз замечала это за Северусом: огрызнуться, ударить словами побольнее, когда затрагивалась тяжелая для него тема, и в этот раз сама так поступила. Когда-то она читала, что со временем партнеры перенимают привычки и модели поведения друг друга, но это совсем не то, что стоило перенимать. Девушка ужаснулась сама себе: она так долго добивалась его доверия, и сейчас ударила по самому личному, тому, что он не рассказал бы никому — но когда-то рассказал ей. Предала его доверие. Играючи. Удивление и растерянность на его лице моментально сменились равнодушной маской, а глаза, которые всегда казались Гермионе такими живыми, глубокими, полными эмоций, стали безучастно холодными. Мужчина поднялся, подхватил газету с дивана и направился к выходу из гостиной, не сказав ни слова. — Северус, — чуть не плача позвала Гермиона. — Я хотела сказать совсем не это, я… — Ну а сказала именно то, что сказала, Гермиона, — равнодушно бросил он и вышел из комнаты. Что ж, судя по началу, встреча с матерью определенно пройдет успешно. Не в силах оставаться дома, уже через полчаса Гермиона вышагивала по направлению к их кофейне, именно той, в которую ходили по выходным всей семьей, пили какао и объедались пирожными. Она нарочно аппарировала подальше, чтобы прогуляться: Лондон просыпался после зимней спячки, и хотя несколько дней назад падал мелкий снег — погода, как и всегда, удивляла своей непредсказуемостью — воздух уже был абсолютно весенним. Магия витала в воздухе, незаметная для магглов, но ощутимая волшебницей. О, она потратила не один год, разбираясь в хитросплетениях магических традиций, нащупывая волшебные потоки, учась ощущать магию и ругаясь на то, что магглорожденным в школе не рассказывали таких нюансов. Приближалось время Остары, и её внутренняя магия, как дикий зверек, просыпалась после долгой спячки, прислушивалась к природе и происходящим изменениям. Сил стало больше, весна дождями смыла пыль со старых планов, подкидывая новые идеи. Северус четко наказал ей принимать противозачаточное вовремя, если волшебница не хочет, чтобы плодовитые кролики Остары принесли ей потомство. И даже обещал отвести посмотреть на магические змеиные свадьбы, хотя по его реакции было понятно, что его такие развлечения абсолютно не привлекают. Гермиона — сторонница логики и науки, но даже она не могла игнорировать терпкий запах набухающих почек, яркую желтизну нарциссов, ветер перемен. Может быть именно сегодня перемены коснутся и их с мамой отношений? Волшебница прикоснулась ладонью к стволу дерева, островку жизни, закованному в тротуар: да, в каменном городе ему было не просто, но оно стойко стремилось к солнцу. Стойкость сейчас пригодится и ей. Может это сработала фантазия, но Гермиона почувствовала, как кора стала теплее, дерево делилось с ней своей поддержкой, подбадривая. Девушка мягко улыбнулась, смотря через стекло кофейни, как маленькая девочка вымазала нос кремом, а ее мама смеялась, протягивая салфетку. Когда-то так было и у них, и по этим временам она безумно скучала. — Доча, привет, — раздалось за спиной, и Гермиона вздрогнула. Слишком позитивно, слишком радостно, слишком… слишком. Развернувшись, она вымученно улыбнулась и приблизилась к матери, которая выглядела неискренне доброжелательной — или ей только хотелось ее увидеть такой? Гермиона потянулась обняться, а затем попыталась отстраниться, но мама держала крепко, не планируя ее отпускать. Объятия затянулись настолько, что стали комфортными, а когда мама поцеловала ее в висок, Грейнджер не выдержала и хмыкнула: она бы поверила в искренность происходящего, если бы они не виделись последний раз год назад. — Что, по чашечке кофе? Так давно его не пила! — радостно воскликнула Джин и впорхнула в кофейню, оглядываясь в поисках свободного места. Гермиона, расправив плечи, шла за ней: расслабиться не получалось, и девушка прикидывала, чем это ей аукнется вечером: ноющей спиной или головой, которая будет раскалываться от боли. — Боже, так давно тебя не видела, ты совсем потерялась, — Грейнджер хотела возразить, что это не она прервала все контакты, но женщину мнение дочери вроде бы не особо и интересовало. Мама критически оглядела ее с ног до головы и недовольно произнесла: — Ты что, болеешь? И твоя прическа… Когда ты была у парикмахера?! — легким движением она коснулась каштановых волос. — Это что, седина? — удивленно воскликнула Джин на всю кофейню. Гермиона сильнее сжала челюсти и мягко улыбнулась нескольким посетителям, которые поглядывали в их сторону. — Мам, ты сейчас именно об этом хочешь поговорить? — Я хочу поговорить обо всем, мы ведь так долго не общались, — твердо обозначила Джин, и Гермиона мысленно застонала. — О жизни родной дочери узнаю от мужа, с отцом ты всем делишься, а я… — Что будете заказывать? Бариста вступил как никогда вовремя, и все внимание миссис Грейнджер обрушилось на него. Пару минут она выбирала напиток, а затем наконец-то рассчиталась. — Гермиона, заказывай. — Мам, я ничего не буду, — устало сказала волшебница. Прошло всего пять минут, а она уже хотела вернуться домой. — Почему, тебе нельзя? — участливо допытывалась женщина, ожидая свой напиток. — Нет, просто у меня нет денег, — сквозь зубы сказала Гермиона, чуть краснея. — Точнее они есть, но не на кофе. — Ясно, — многозначительно бросила Джин, и Гермиона решила отойти и найти им столик. Ей нужен был глоток воздуха, потому что находиться слишком близко к матери стало проблематичным. Она прекрасно знала, что все зависит от восприятия, но ничего не могла в моменте поделать со своими ощущениями. Девушка аккуратно развязала шарф, сняла пальто и чинно уселась на кресло, собираясь с силами. Джин плюхнулась в кресло рядом: с одной стороны хорошо — можно было меньше на нее смотреть, с другой стороны — слишком близко. На стол опустился один кофейный стакан, и Гермиона болезненно ухмыльнулась: родители всегда оплачивали счет, папа и сейчас ругался, если она пыталась достать кошелек, но Джин демонстративно покрутила напиток и сделала глоток: все верно, Гермиона теперь взрослая девочка, и за ее кофе платить никто не собирается. Да дело было и не в кофе вовсе, а в том, как методично разрушались привычные вещи, которые всегда были частью ее жизни: регулярные созвоны и обсуждение дел, легкая забота, которой теперь не дождешься, теперь еще и кофе. — Ну что, ты так и работаешь в Министерстве? Гермиона сглотнула: первый же удар по самому больному месту. Она уволилась из Министерства неделю назад, потому что работать там стало невыносимо. Начальник планомерно делал все, чтобы вынудить ее уйти: отчеты Грейнджер еженедельно разбирались на собрании как самые ужасные, крупные и не очень проекты отдавались любому из сотрудников, но не ей, а инициативы, которые Гермиона предлагала, высмеивались и отвергались. Она несколько лет работала как на пороховой бочке, чувствуя себя ничтожеством, и если бы не заступничество Гарри, ее бы давно уволили, например, за опоздание на 40 секунд, которое превратилось в «неоднократное неисполнение служебных обязанностей». — Нет, я ушла. Сейчас хожу по собеседованиям, но в волшебном мире найти что-то непросто. Особенно когда начальник рассказал всему Министерству, какая она хамка и невыносимая выскочка, хотя Гермиона не дала ему ни одного повода говорить о себе так. Джин скривила губы: — Я так и думала. Говорили же мы с папой, что наше образование обязательно нужно получить — это же твоя подстраховка и стабильность. А теперь что, куда ты с едва законченным начальным образованием? Вроде бы умная девочка, а делаешь… — Джин подалась к ней, чтобы потрепать по волосам, и Гермиона на автоматизме отклонилась: она терпеть не могла, когда её трогали без разрешения. — Боже! — всплеснула руками Джин, словно увидела что-то невероятное. Гермиона подняла на нее взгляд, но лучше бы не делала этого: на лице матери ярко читалось отвращение. — Дорогая, у тебя же и в самом деле седые волосы! Прямо на макушке! Девушка тяжело вздохнула, хотя гриффиндорка внутри нее яростно клокотала: еще бы у нее не было седых волос, с такой-то жизнью! Первая седая прядь появилась после войны, и Гермиона этому ничуть не удивилась, но принять не смогла и пошла в маггловский супермаркет за пакетом с краской. Еле подобрав оттенок, она сама перед зеркалом покрасила волосы, измазав и себя, и ванную. Тревожность, которая не отпускала после работы, добавила еще несколько седых волос, поводов для стресса подкидывала родная мама, каждая встреча с которой была ударом по всей нервной системе. Сейчас Гермиона с трудом, но смирилась с проблесками серебристых волос и принимала их как следствие пережитого опыта, но для матери это было почти кощунством. — Ты же леди! Разве приличным девушкам следует выставлять такое напоказ?! — Какое «такое», мама? — не выдержала волшебница, сверкнув глазами. — Ты же сама врач и знаешь, что это физиологические процессы старения! — Вот именно! Какому мужчине будет приятно увидеть рядом с собой неухоженную девушку? Гермиона шокировано смотрела на мать. В голове возникла картинка, как Северус устраивает осмотр ее волос, прежде чем впустить в спальню, перебирая ее локоны, как мартышки в научной передаче, которую они недавно смотрели по телевизору. Девушка расхохоталась: обязательно нужно ему рассказать, что он живет с неряхой. Хотя судя по количеству кружек с недопитым чаем на ее рабочем столе, Северус и так это прекрасно понимает. — Ну не так громко, уже люди оборачиваются, — одернула ее мама, и Гермиона потерла слезящиеся глаза. Хоть какой-то выплеск эмоций. — Ну так вернемся: и ты сейчас нигде не работаешь? И на что ты живешь? — У меня есть небольшая подработка. И папа помогает, — про то, что ее по сути содержит мужчина, она говорить не стала. Как минимум потому, что Джин про него не знает, и это выльется в очередной скандал. Та смотрела на нее так, словно Гермиона вернулась из школы с табелем, в который прокралась «В» за контрольную: снисходительно-осуждающе. — Понятно. А если бы мы с отцом не работали, что бы делала?! Хорошо, что Джон решил тебя поддержать, хотя я его это стремление не разделяю. Грейнджер отвернулась к окну, с силой сжав челюсти. Желание ляпнуть, что она бы пошла побираться у метро, переполняло, а слова матери отдались тупой болью в груди: осуждать помощь своему же ребенку? Зачем они тогда тут вообще сидят. Гермиона сама задалась этим вопросом: для чего она пришла? И почему продолжает терпеть отношение, которое ей не нравится? Радужные представления о том, как они наконец-то поговорят с мамой и сделают первые шаткие шаги навстречу друг другу, сгорели в холодном огне материнского неодобрения и развеялись серым пеплом. Все происходящее воспринималось как пытка, допрос с пристрастием, который младшая Грейнджер уверенно провалила. Последний месяц на нее и так навалилось больше, чем она могла решить, было не просто тяжело — было паршиво. Сказывалась усталость от разборок на работе, которые Гермиона терпела столько времени. Постоянные напоминания о том, какая она никчемная, снисходительные ремарки о ее происхождении и, следовательно, непонимании устоев магического общества больно ранили, обесценивая проделанную работу. Ей казалось, что она взрослая, старая, уставшая от жизни женщина, которая стала бледной тенью выдающейся Гермионы Грейнджер. Надежд она, по мнению магического мира, больше не подавала, и, судя по финансовому положению, скоро будет подавать кофе. Жизнь оказалась совсем не сахарной, и вера в справедливость и то, что она усердным трудом может добиться продвижения по службе, разбились о неповоротливую управленческую машину. Северус утешал как умел и говорил о том, что это просто период, который нужно пережить, она решит все проблемы, наберется сил и начнет заново, а он поможет. В один из дней Гермиона прибиралась в кладовой и наткнулась на фотографию, где она — юная и уверенная — смотрит прямо в камеру, обнимая мальчишек. Слезы полились сами: она жалела себя-малышку за то, что ей пришлось пережить, жалела себя — потому что выросла и потеряла что-то важное, наивное и светлое после войны, оплакивала свои мечты стать Министром и сделать жизнь магов лучше, современнее, комфортнее. Девушка горько рыдала, такую — зареванную, растрепанную, лежащую калачиком на полу нашел её Снейп. Гермиона навсегда запомнила ужас на его лице, словно тот встретился с боггартом. Мужчина быстро взял себя в руки, перенес ее на кровать, тактично подал платок, а потом обнимал и поглаживал по волосам, рассказывая ужасные секреты министерских служащих, которые она и представить не могла в самых смелых фантазиях. Слизеринец обещал, что одно её слово, и он пустит в ход все, что знает, обманом, шантажом, манипуляциями и прямыми угрозами добудет ей пост в Министерстве и спокойствие — если она этого хочет. И Гермиона успокоилась, убаюканная его обещаниями и тем, что у нее появился запасной план на самый крайний случай. Слова матери возвращали в адское пекло, вырывая на поверхность все самое болезненное, тяжелое, напоминая о том, что у нее ничего не получилось. Джин уверенно била по больному, и Гермиона не могла понять: намеренно или случайно, как и не могла дать отпор. Спорить с властной мамой казалось кощунственным, Грейнджер ощущала себя маленькой лохматой девочкой с большими передними резцами, которая должна слушаться и уважать родителей. И она слушалась, подавляя в себе разочарование вперемешку со стыдом и злостью. — … и мне пришлось поехать в питомник и купить луковицы нарциссов, потому что предыдущим жильцам, которых ты впустила в наш дом, нарциссы не нравились, и те их выкопали и выбросили, представляешь! Гермиона устало посмотрела на мать, которая выжидающе молчала. Чего она ждет на этот раз? Признания ошибок? Извинений? — Мама, я же объясняла, что у меня не было другого выбора… — Да-да, — прервала ее женщина, насмешливо ухмыляясь. — Шла война, нас могли убить, никто не был в безопасности… — Но это правда, — прошипела Гермиона, не выдержав. — Министерство было захвачено, а в ваш дом приходили Пожиратели, они бы не просто вас убили — а жестоко пытали, пытаясь выяснить, где Гарри! И их сила… — Гермиона, — снисходительно прервала ее Джин. — Министерство — это государственная структура в мире магии, как его можно захватить?! Тебя просто дезинформировали, наверняка! Все не было так серьезно… Пальцы сжались, ногти с силой вцепились в подлокотники кресла. Невыносимые воспоминания о егерях, которые рыскали по лесам, нападение на троицу в кафе сразу после свадьбы, изувеченные тела у Хогвартса заполонили сознание, и Гермиона знала: следом придет паника, а этого ни в коем случае нельзя допустить. Она глубоко вдохнула и выдохнула, фокусируясь на цветке на подоконнике и игнорируя аргументы матери. В трех колбочках на деревянных подставках стояли веточки гипсофилы. Бледно-розовые, они казались грязными, несколько маленьких бутончиков отпали и лежали на подоконнике, притягивая взгляд. Гермиона сосчитала, сколько цветков упало и сколько осталось на стеблях, внимательно рассмотрела пробирки, подумала о том, как бы ругался Северус, увидев заляпанное стекло колбочек, и только тогда успокоилась, чтобы вернуться к разговору. Ей не объяснить Джин, что происходило в кошмарных 97-98-х, она столько раз пыталась — и столько раз терпела крах. С папой в этом плане было проще: ему хватило рассказа о том, что Гермиона смогла рассказать, и шрама на руке. Джин этого было недостаточно. Мама пытала ее вопросами снова и снова, а нежелание обсуждать детали воспринимала снисходительно, словно у дочери не хватило фантазии для правдоподобной лжи. Один раз Гермиона чуть не сказала в сердцах, что не нужно было ей тогда вмешиваться, чтобы мама на своем опыте убедилась, кто такие Пожиратели смерти, но вовремя прикусила язык. Прошлое не изменить, и даже будь у нее такая возможность, Грейнджер все равно бы отправила родителей в Австралию. Иначе осталась бы сиротой, убивая себя чувством вины за то, что не вмешалась. Лучше уж пусть мама ненавидит и осуждает ее, но сидит рядом — живая и невредимая. — …и в итоге придется ждать несколько лет, когда изгородь разрастется. А ты так и живешь в квартире? Гермиона непонимающе смотрит на мать, пытаясь понять, что та от нее хочет и о какой квартире идет речь. — Я переехала. Несколько лет назад. — И не сказала? Куда? Когда нужно было сказать, Гермиона так и не поняла: может когда родители жили в Австралии, пытаясь соединить две жизни в одну, или когда Джин с ней не разговаривала, демонстративно уходя из дома во время визитов дочери? — Арендую небольшой дом. Ты же понимаешь, расстояние для меня не слишком важно. — Дом? — вскинула брови женщина. — Сейчас, когда ты без работы? Это как минимум расточительно! — Мама, у меня там лаборатория, оранжерея… — Не проще было бы переехать в маленькую квартирку и сэкономить? Никогда не замечала за тобой стремления сорить деньгами. Переехать в небольшую квартиру конечно проще. К переезду бы прилагались регулярные визиты авроров, которые метались на вспышки магии в маггловском доме, траты на замену ломающихся электроприборов. Подпитывать свою паранойю, оглядываясь по сторонам, чтобы аппарировать и не нарушить закон, и прикидываться обычной девушкой, подавляя свою магию. С тем же успехом можно вернуться в детскую в родительском доме: только туда ее никто не звал, даже в целях экономии. — Кстати про расточительность… Ты закрыла кредит? — Да, — резко ответила Гермиона, хотя это была неправда. Несколько лет назад пришлось потратиться: диплом Хогвартса в магловском мире был всего лишь бумажкой, пришлось сдать экзамены средней и старшей школы, а еще заручиться поддержкой Гарри за использование легкого конфундуса: правдоподобной истории, почему она исчезла в 11 лет, девушка не придумала. Три года бакалавриата дались нелегко: не с точки зрения совмещения учебы и работы, а финансово. На получение образования ушла вся награда за Орден Мерлина, немного денег отца и внушительная сумма от Гарри, которую друг сунул ей в руки и сбежал. И даже этого не хватило, пришлось брать образовательный кредит, который Гермиона выплачивала до сих пор, и сейчас, когда девушка уволилась, это на нее особо давило. Ей всегда было некомфортно обсуждать финансы, но решать проблемы с деньгами оказалось еще сложнее. — Ты уверена? Если мне снова позвонят… — Мама! — не выдержала Грейнджер. Год назад Джин позвонила ей в Сочельник, чтобы поздравить, а затем довести до истерики: ей звонили коллекторы, потому что Гермиона не платила взносы. Женщина так накрутила дочь, что та бросилась в банк, который оказался закрыт, вернулась домой, с трудом дозвонилась до оператора по горячей линии, чтобы услышать: с ее платежами все в порядке, никто никому не звонил. Она до сих пор не разобралась для себя, были ли это мошенники или просто мама в очередной раз пыталась ее наказать. — Мы уже несколько раз обсуждали эту ситуацию! Тебе никто не мог позвонить: я брала кредит абсолютно на другое имя, которое с тобой никак не связано! — какой бы банк дал деньги девчонке без работы и с начальным образованием? — Рон вообще говорит, что это скорее всего были мошенники, даже у нас фиксируют такие случаи… — Кстати, как там Рон? — перевела тему женщина, не планируя обсуждать свои промахи, и Гермиона мысленно застонала. — Работает, — осторожный ответ, без подробностей подойдет. — Сейчас он на тренировочных сборах, скоро начнутся матчи. — То есть тоже стабильной работы нет, — скептично поджала уголки губ Джин, и Гермиона ухмыльнулась: уж Рон и его доходы точно были стабильны, чему друг всегда радовался, а она радовалась за него. — Мне он всегда нравился, такой домашний. — Ага, — поддакнула Грейнджер, мысленно страшась момента, когда мать узнает о Снейпе. И о свадьбе. На которой не было ее родителей. Потому что они были в Австралии — естественно, по ее вине. — Такие мальчики, как Рон, очень надежные, ты и сама понимаешь, — продолжала увещевать Джин. — Он мне понравился сразу, как я его увидела: у него такое добродушное лицо, сразу видно, на него можно положиться… — Мама, я же говорила тебе много раз: мы с Роном хорошие друзья, лучшие друзья, он мне как брат. Но не больше. — Ну конечно, — фыркнула Джин. — А что это было с тобой в 15 лет? Тогда твое отношение мало напоминало дружеское. — Вот именно, — воскликнула Гермиона. — Я была подростком! Разве тебе не нравились мальчики в школе? — Один нравился, и, между прочим, я вышла за него замуж. — И это совсем не значит, что всем остальным следует поступать также. — Как ты не понимаешь! Я просто о тебе беспокоюсь! Задумайся о своей фертильности! — Мама! — прошипела Гермиона: это уже не лезло ни в какие ворота. — Моя личная жизнь — мое дело, и только меня касается рождение детей. К тому же у волшебников все по-другому. Джин недовольно поджала губы, разглядывая дочь, и, сделав внушительную паузу, наконец заговорила мягким доброжелательным тоном: — У нас есть соседка, она молодая, примерно твоего возраста, может чуть постарше, так вот, она нерастраченный материнский инстинкт тратит на попугайчика, и он… — У меня. Нет. Никакого. Нерастраченного материнского инстинкта! — вскипела Гермиона. — Что за чушь? Откуда ты это взяла? И вообще: ты допила свой кофе? Находиться рядом с матерью стало невыносимо, кончики пальцев подрагивали, и волшебница чувствовала, что магия вырывается из-под контроля. Самое последнее, чего ей не хватало — защиты Северуса и Гарри в аврорате после неконтролируемого выброса. Ждать больше было нечего, и лучше уже не будет: все общение было не просто насквозь фальшивым, а безумно болезненным, словно Джин решила вывести дочь из себя, сломать, довести до слез, уколоть побольнее — только зачем? Еще пару часов назад Гермиона верила и уговаривала себя: хороший знак в том, что мама вышла на связь сама. Девушка надеялась, что папе удалось донести всю сложность произошедшего, и Джин позволит объясниться. Даст шанс снова стать любимой дочерью. Но розовые очки снова разбились стеклами внутрь. Ожидания не оправдались, тоненький росток надежды где-то в глубине души, куда она боялась даже заглядывать, погиб, не оставив никаких шансов. До девушки наконец дошло — небыстро и болезненно — что их с мамой отношения больше никогда не будут такими же близкими, как было раньше. Больше она не будет любимой дочкой, которую Джин защитит несмотря ни на что. Никаких похвал за ее академические успехи, слов поддержки от самого дорогого человека, никаких ласковых поглаживаний гребнем по пышным волосам, никаких искренних теплых объятий больше ждать не стоит. Возможно, когда-то они начнут общаться снова, не через год и даже не через два — ведь Гермионе бы этого хотелось, но отношения станут другими. И они обе уже будут другими. А сейчас оставаться здесь — все равно что себя насиловать: каждый вопрос больно ранил, задевая за живое, токсично позитивная женщина рядом с ней меньше всего напоминала маму, которую она знала. Грейнджер отодвинула стул и стала собираться: медленно повязать шарф, надеть пальто, скрывая трясущиеся от нервов пальцы. Деревья за окном довольно размахивали бурыми прутьями, на тонких ветвях проклевывалась мягкая первая листва, которая притягивала взгляд: чистая, свежая, она появлялась на пару дней и после превращалась в юные листья, но сейчас, в этот момент, зелень была символом новой жизни, расцвета — просто не для их отношений. Гермиона отошла к двери и взглянула на часы: полтора часа ада, которые ей удалось выдержать. На душе было паршиво. Еще хуже стало, когда она вспомнила, что незаслуженно обидела Северуса. Придержав дверь, дочь пропустила маму вперед и вышла вслед за ней. В ноздри ударил тонкий запах весны: смесь талой воды с сладковатой ноткой цветущих поблизости цветов переплеталась с ярко-выраженным ароматом теплой земли. Слава Мерлину, остановка была рядом, а автобус уже виднелся в начале улицы. Не говоря ни слова, девушка остановилась, поджидая общественный транспорт, и с силой сжала челюсти: хотелось плакать, но ее с детства учили, что показывать эмоции на улице — моветон. — Ну, пока, я побежала, не пропадай, — быстрые объятия, и мама упорхнула, запрыгивая в автобус. Гермиона потерянно стояла на тротуаре, нацепив улыбку и помахивая ладонью на прощание — вылитый китайский болванчик. Двери закрылись, Джин по-молодежному соединила пальцы, показывая половинку сердечка, Гермиона умоляла себя не разрыдаться прямо на улице, и автобус наконец-то тронулся, увозя с собой маму, которая посылала ей воздушные поцелуи. Грейнджер кинулась в ближайший проулок, повторяя как мантру: держись, не плачь на людях, доберись до дома, все будет хорошо. Заскочив за мусорные баки и удостоверившись, что ее никто не видит, волшебница несколько раз глубоко вздохнула, вспоминая «Нацеленность, настойчивость, неспешность», и крутанулась на месте, аппарируя на порог своего дома. Северус знал, что все закончится плохо, просто не знал, насколько. Громкий хлопок входной двери лишь подтвердил, что Гермиона в очередной раз обожглась, но не говорил о степени ожога. В любом случае, выходить к ней сейчас он не планировал: в сознании еще вертелись едкие фразы, которые Грейнджер бросила ему несколько часов назад. Она была неправа, но Северус не собирался объяснять невыносимой девчонке, что ему не хватало и Тобиаса, и Эйлин — но даже на то, чтобы признаться в этом самому себе, ушло много времени. Грейнджер не заслуживает объяснений — особенно после сегодняшнего подлого выпада. Но все размышления о его отношениях с родителями ушли на второй план, когда сверху послышался грохот — Грейнджер упала на пол — а затем громкий хлопок аппарации. Происходило что-то странное, и нужно было разобраться, что именно, даже если сейчас он видеть ее не хотел. Тонкое обоняние подсказало, чего стоит ожидать: перед тем, как свернуть в прихожую, мужчина чувствует тонкий металлический запах, который узнает из тысячи, а затем видит сброшенное пальто, один ботинок и пятна крови. На мгновение он шокировано замер, пытаясь понять, что произошло: у Гермионы с матерью непростые отношения, но не настолько же, что дошло до кровопролития? Или настолько?! Мысль вытесняется самыми ужасными предположениями, которые Северус может себе представить: на жену нападают по дороге домой, избивают, ранят. С трудом остановив панику, он во весь голос орет: — Грейнджер?! Наверху, в спальне, что-то упало, и Снейп понесся по лестнице, перескакивая через несколько ступенек. Сердце стучит, адреналин в крови, и Северус видит дрожащие кончики пальцев, которые неуверенно тянутся к ручке двери и на мгновение замирают. Когда-то, много лет назад, он также боялся войти в спальню полуразрушенного дома, понимая, что найдет внутри, и сейчас те самые воспоминания, о которых мужчина не позволяет себе думать, всплыли в самый неподходящий момент, обнажая потаенные страхи — потерять любимую женщину. Разозлившись на себя за трусость, Северус решительно толкнул дверь и ворвался внутрь. Грейнджер нигде нет, но слышно шум воды из смежной ванной: как всегда, когда она пытается утешиться самостоятельно, думая, что всплески скроют от него всхлипы, а струи смоют слезы — как будто он не заметит заплаканных глаз. Тонкие кровавые отпечатки ступни — правой, машинально отмечает мужчина — тянутся по их безупречно белому ковру в ванную. Успокаивая дыхание и с силой сжав кулаки, Северус уверенно входит — и у него вырывается вздох облегчения. На первый взгляд Грейнджер жива: стоит у раковины спиной к нему на одной ноге. Ступня рассечена, словно с нее сняли лоскут кожи, и маленькие капельки крови стекали, впитываясь в коврик ванной. Она не в себе, это понятно с первого взгляда: по дорожкам слез на щеках, дрожащим пальцам, которые не в силах откупорить бутылёк с бадьяном. Все внутри сжалось от вида несчастной и уязвимой Гермионы, и Северус поклялся себе, что никогда больше не позволит довести ее до такого состояния. Он тихо подошел сзади и успокаивающе положил руку на её плечо, стараясь не напугать. Их взгляды в зеркале пересеклись, и наклонившись ниже, мужчина тихо прошептал, уговаривая: — Позволь мне помочь. Не дожидаясь ответа, Снейп аккуратно забрал бутылек с бадьяном из ее рук и опустился на колени. Взмах руки, и пузырек с пеной для ванны опрокидывается в воду: Северус ненавидел его запах, но Гермиона успокаивалась от синтетических нот лаванды, которые напоминают ей шампунь, который был у нее в детстве. Сейчас это то, что нужно: маленький ритуал, который напомнит ей о безопасности и надежности. Пальцы аккуратно и быстро пробежали над раной, губы шептали привычные формулы, и сейчас это больше похоже на размеренные мантры, которые успокаивали его и приводили в порядок — пока физический — ее. Северус знал, что банка с пастой уже летит к нему из лаборатории, призванная Акцио. Он не понимает, что именно его забота становится последней каплей: Гермиона не выдержала контраста в отношении к себе. Не в силах остановить рыдания, она закрыла лицо руками, тяжело оседая на холодный бортик ванной, оплакивая дурацкий испорченный день и настолько же дурацкие отношения с матерью. Чувствуя непреодолимое желание утешить, такое несвойственное ему, Северус шагнул вперед и крепко обнял Грейнджер, притягивая к себе за плечи. — Ты в порядке? — она лишь мотнула головой из стороны в сторону и начала рыдать сильнее, Северус снова растерялся: женские слезы его не просто пугали, а приводили в панику, и мужчина не понимает, что сделать сейчас, чтобы помочь ей. Он вернулся к ране, проверяя, что кровь остановилась, не оборачиваясь, ловко схватил прилетевшую банку, как заядлый ловец, открыл крышку и, аккуратно зачерпнув пальцами мазь, нанес ее на стопу. Новая кожа нарастет буквально за минуту, в своих изобретениях он уверен. — На тебя напали? — ответ снова отрицательный, Снейп облегченно выдохнул. — Несчастный случай? — Меня… — девушка с трудом говорит, захлебываясь рыданиями, и его сердце словно кто-то сжал в кулаке. Чувства — ничто, он может отключить их, подавить, но с Гермионой они его просто убивают. — Расщепилоооо Окончание переходит в вой, и Северус шокировано замер, забыв обо всем: он никогда не слышал, чтобы Гермиона плакала так отчаянно, она вообще не из тех девушек, кого можно застать в слезах, но сейчас это звучало пронзительно страшно. Не плач, а вой, первобытные рыдания вырывались из нее, и в этих завываниях столько отчаяния и боли, что мурашки побежали по коже. Северус растерянно смотрел на нее, сжав банку в руках, охваченный бессилием. Он готов на все, лишь бы ей стало легче, но впервые за долгое время у него нет ответа, как помочь ей пережить эту боль. Что сделать, чтобы она больше никогда не страдала?! Гермиона дрожала и громко плакала, закрыв лицо руками, в своих заляпанных кровью вещах, и Северус сделал единственное, что пришло в голову: закрыл крышкой пасту, которая сегодня больше не понадобится, и крепко обнял жену за плечи, притянув к себе. Кафельный пол неприятно холодил ступни, её пальцы судорожно и болезненно цеплялись за его плечи, пока Гермиона, уткнувшись ему в грудь, плакала, а Северус поглаживал ее по спине, нашептывая всякие глупости, которые не вспомнят ни она, ни он: о том, что все будет хорошо, она сильная и справится, а он всегда будет рядом и никому не даст в обиду, даже ее родителям. Её родители — в этот момент мужчина понял, что готов с ними наконец познакомиться, и знакомство не станет удачным: Снейп знал причину горьких слез, и осознавал, до какого состояния нужно было довести Грейнджер, чтобы ту расщепило при аппарации — такого с ней не происходило ни разу, как он с ней знаком. В его фантазиях он сжигал дом Грейнджеров дотла и отвешивал пару пощечин Джин, которая не знает о его существовании. Возможно тогда до нее дойдет, насколько опасны Пожиратели Смерти, даже раскаявшиеся. Снейп рад, что у него есть время обдумать свое эффектное появление, потому что Гермиона никогда не простит ему то, что он покалечил ее родителей — даже если это было сделано ради нее. Но как минимум разбить пару ваз для устрашения ее мамаши он намерен. Они никогда не обсуждали подробно, о чем Гермиона разговаривает с матерью, но ему это и не нужно: достаточно того, что он видел после этих разговоров. Взмах — краны перекрыты, ванна готова. Мужчина аккуратно раздел Грейнджер, словно беспомощного ребенка, пока она сидела, безвольно опустив руки, и рассказывала ему всё: монотонно, без чувств и эмоций, словно ее это совершенно не трогало, лишь капельки слез скатывались по щекам. Северусу не нравится, что она закрылась окклюменцией, но кто он такой, чтобы осуждать ее за подавленные эмоции?! Обнимая её одной рукой за талию, мужчина помог опуститься в теплую воду. — Спасибо, — еле слышно прошептала девушка, хватаясь за его ладонь, и он, не говоря ни слова, сел у ванной, наконец вспомнив про то, что волшебник, и бросив согревающие чары на пол. Гермионе стыдно за утреннюю ссору и горько от разговора с матерью. Северус поглаживал ее по волосам, и от его заботы она плачет еще сильнее, между рыданиями добавляя детали, обдумывая причины и следствия: как встретилась с мамой, как она задавала один вопрос за другим, и все они были болезненными. Говорила о своем разочаровании и надеждах, о том, как мечтала наладить с ней отношения, думала, что раз Джин позвонила сама — то все будет иначе, совсем по-другому, но получилось как всегда, и резюмирует простым вопросом: — В чем я виновата, Северус? За что она так со мной? Мужчина понимает, что физическая забота — еще не все, и ему нужно поддержать, помочь разобраться с тем, что происходит. Ее голос дрожал от обиды и разочарования, и он крепче сжал мягкую ладонь, успокаивающе поглаживая подушечкой большого пальца. Неприятные, жестокие слова в адрес Джин готовы сорваться с его губ, но он сдержался, понимая, что Гермиона ждет совсем не этого — а сейчас он хочет оправдать ожидания, если уж этого сегодня не сделала ее мать. — Ни в чем. Просто она не способна видеть дальше своих эгоистичных потребностей. Не вини себя за ее недостатки, ты прекрасно знаешь, что это не твоя ответственность. Девушка нахмурилась, словно пытаясь понять сложную вещь, но осознание от нее ускользает: — Я понимаю, но я так скучаю по ней. У нас всегда были близкие отношения, и теперь мне не хватает мамы. Ее тоска задела что-то внутри него — такое же тоскливое и печальное, что слова вырываются быстрее, чем он успел их обдумать: — Я тоже скучаю по матери. Даже сейчас. Гермиона затихла, лишь изредка шмыгая носом в ожидании продолжения, на которое нужна смелость, но обратной дороги уже нет. Отчаянная мольба в ее глазах заставляет мужчину продолжить, доставая самое ценное: — Я хотел уехать и одновременно боялся этого. Дома был отец, постоянная ругань родителей, но это все равно был…дом. Мои первые воспоминания пронизаны историями о волшебном мире, которые мама нашептывала перед сном так, чтобы Тобиас не слышал. Я ходил за ней хвостом, выпрашивая рассказать о существах и заклинаниях, ядах и проклятиях. Помню, как лазил по кустам в надежде найти скорлупку окками и сбежать с мамой подальше, — болезненно усмехнулся Снейп, не в силах посмотреть на жену, и вздрогнул, когда мокрая ладонь прижалась к его щеке. Он поднял взгляд, опасаясь увидеть насмешку, но в глазах Гермионы только понимание и сочувствие. Прижавшись щекой к ее руке, Северус закрыл глаза и продолжил: — Для меня она была совершенно другой, я видел ее черты… — он остановился, размышляя, стоит ли говорить, но все же продолжил, — в Лили, и вижу в тебе. Тобиас так ненавидел все, что связано с волшебством, что мама придумала игру в волшебников и магглов. Мы, естественно, были волшебниками, а он магглом, и колдовать при нем было нельзя, иначе нас заберут в Азкабан. Время, когда отца не было дома, было самым счастливым — я мог читать книги матери, слушать ее истории, колдовать. Однажды ночью она разбудила меня, стала впопыхах одевать, я очень испугался и с трудом соображал, что происходит, и начал хныкать — она тогда сказала, что ревут только слабаки и трусы, а ее сын — нет. В ту ночь мы смотрели на танцы лунных тельцов, и это одно из лучших моих воспоминаний: как мама стоит позади меня, поглаживая по плечам и волосам, а внизу, на поле, тельцы танцуют на задних лапах в свете полной луны. С того дня я не позволял себе быть трусом. Никогда. Только не знаю, была ли мама этим довольна, — Северус сглотнул, потому что комок в горле мешал говорить, и открыл глаза. Гермиона смотрит на него пронзительно нежно, и мужчина криво усмехнулся. — Не обнадеживайся, она не была святой: Тобиасу неплохо доставалось в плохие дни ее проклятьями. По сути, у меня не было выбора: прячась на чердаке, я к 10 годам прочитал кучу вещей, которые детям знать не стоит, а мать это активно поощряла. Ты когда-нибудь стреляла из маггловского оружия? Гермиона робко кивнула. — Тогда ты меня поймешь: темные искусства по сути то же оружие: первый раз ты лишь пробуешь, а затем им хочется обладать, ведь оно дарит ощущение власти, могущества. Когда ты держишь в руках ствол — это обманчивое удовлетворение, потому что следующий шаг — когда ты захочешь выстрелить. Оружие, как и темные искусства, просит об этом, шепчет, словно для этого и создано. Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять, что обладание силой — еще и ответственность. Мужчина на мгновение задумался, а потом твердо добавил: — Не позволяй другим, даже твоей семье, влиять на твое счастье. Да, отношения с матерью для тебя важны, сейчас эта связь разрушилась — но у тебя есть другие люди, которые тебя ценят, любят и не доводят до расщепа. Сосредоточься на отношениях с ними. Например, со мной, — ухмыльнулся мужчина, и тяжесть в груди стала легче, когда Гермиона робко улыбнулась ему в ответ. — Неужели никогда больше не будет как раньше? И Северус без колебаний, честно отвечает: — Как раньше — нет. Но когда-нибудь вы начнете снова общаться. Ты ее не потеряешь. Он видел, как ее глаза снова наполнились слезами, и тяжело вздохнул. Мужчина уже готов скрыться за завесой волос — на сегодня с него достаточно откровений, когда услышал тихое: — Я устала быть в воде. Может унесешь меня в спальню? Северус понимающе кивнул и поднялся, подавая ей руку. Его футболка отправилась на пол, чтобы Гермионе не пришлось вставать на холодную плитку, теплое полотенце укутало девичье тело, не позволяя замерзнуть. Его переполняет постыдное желание задушить ее комфортом, чтобы перевесить те эмоции, что она сегодня получила. Наклонившись, Снейп подхватил девушку на руки, прижимая к груди, как драгоценное сокровище, и отмечая, как он расслабился: без постоянных физических нагрузок и дуэлей носить жену на руках не так-то просто. Аккуратно опустив драгоценную ношу на кровать, он видит, как Гермиона уткнулась носом в подушку, вдыхая родной запах. — За что? За что она так со мной? — всхлипывая, спрашивает у него Грейнджер, по-детски размазывая слезы по щекам, и Северус молча стоит, не в силах ответить, подавляя ярость на её родителей. Каждый раз, снова и снова, на протяжении нескольких лет он наблюдает одну и ту же картину: как Гермиона уходит на встречу с матерью, надеясь на примирение, и возвращается, будто поцелованная дементором, закрывается в своей комнате и еле слышно рыдает. — Наверное, она совсем не хотела меня расстраивать, это я виновата, что так восприняла наш разговор. Да, наверняка мама не хотела ничего плохого, я просто сама себе придумала и обиделась, — голос затих, превратившись в шепот. — Пусть наказывает меня сколько хочет, я выдержу. Зато мои родители живы. Огромные карие глаза смотрят на него с мольбой и надеждой, и Северус кивает, хотя сам абсолютно с ней не согласен. Потому что ее не за что наказывать. Гермиона сделала то, что должна была, и никто не сделал бы лучше. — Ты… — он прочистил горло и продолжил. — Ты ни в чем не виновата. Благодарность горячей волной исходит от Грейнджер. Та резко подалась вперед и прижалась к его губам, целуя: импульсивно, страстно и отчаянно. Ладони скользят по его плечам, поглаживая спину, спускаясь ниже, и Северус отстранился: — Гермиона… — Прошу, — умоляюще смотрит она, и этот взгляд манит сильнее, чем все темные искусства. — Помоги мне забыться. Осторожно мужчина ложится рядом, его ладони успокаивающе поглаживают ее по спине, он сцеловывает оставшиеся слезинки с щек, подбородка, ресниц. Каждое его движение выверено и обдуманно, в них нежность и контроль над ситуацией — смесь чувств, которые, казалось, всегда находили отклик глубоко внутри Гермионы. — Это не выход. Боль лишь притупится, но никуда не уйдет. — Я знаю, — всхлипнула Грейнджер, ее ладошка скользнула ниже, под резинку домашних штанов. Она поглаживает его, пытаясь возбудить, но мысли мужчины настолько далеки от секса, что даже ее настойчивые ласки не делают член твердым. Ненужная, нелюбимая, нежеланная — именно так о себе сейчас сказала бы Гермиона. Теперь ей кажется, что мама права во всем: она ничего не смогла достичь. Нет карьеры, нет денег, нет работы — ничего нет, и она готова расплакаться прямо сейчас, снова, от осознания своей никчемности. Северус прижал ее к себе крепче, поглаживая по спине, успокаивая. Он бы и сам хотел полностью стереть ее воспоминания, но обливиэйт не выход, потому что Гермионе важно помнить, что произошло сегодня. Потом, в будущем, через несколько лет все будет хорошо, и она сравнит себя сейчас и себя тогда и поймет, какой сложный и тяжелый путь с матерью они прошли. Её просьбы и желание избавиться от боли и отчаяния искренние, и мужчина точно не будет чувствовать себя жертвой, если займется сейчас сексом со своей женой, хотя сам Северус по своему опыту прекрасно знает: пытаться заглушить боль удовольствием не работает. Либо ему просто не везло. Он в таком раздрае, что не уверен, что способен возбудиться: хорошо, что есть и другие способы довести Гермиону до оргазма. Его поглаживания становятся плавнее, настойчивее, одна ладонь опустилась на мягкие бедра, а вторая зарылась в волосы, чуть оттягивая голову, и без колебаний Северус поцеловал мягкие губы — страстно, напористо. Гермиона нужна ему, и он докажет, насколько сильно. Плачущие девушки — его триггер, и покрасневшие глаза Гермионы, дорожки слез на щеках, всхлипы напоминают о сотне тех, других девушек, которым он не смог помочь. Снейп отгоняет эти мысли подальше, закрывая глаза, целуя шею, ключицы, нежно поглаживая ладонью грудь — так, как нравится Гермионе, не касаясь сосков. Спускается ниже, чередуя мягкие ласки с грубыми укусами, которые оставляют отчетливые следы на светлой коже. Пусть мощный коктейль из удовольствия и боли отвлечет ее. Он о ней позаботится. Сейчас все в его руках, и Снейп мягко держит хрупкое женское тело, контролируя каждое движение. Гермиона как никогда уязвима, и он будет аккуратен. — Ты великолепен, — восхищенно шепчет она, лаская руками мышцы спины, и от этой восторженной похвалы Северуса захватывает прилив гордости и возбуждения. Ласка и хорошее отношение — его слабое место, и каждый раз он смущается как мальчишка от приятных слов, на которые Грейнджер никогда не скупится. Несмотря на мрачную атмосферу, которая нависла над ними, тонкие ростки удовольствия пробиваются сквозь отчаяние и боль, расцветая в спальне. Мужчина ловит ее взгляд, чтобы твердо напомнить: — Я не идеален. У меня много недостатков. Но я хочу, чтобы ты знала, что я всегда буду делать все, что в моих силах, чтобы защищать тебя, лелеять и… — он сглотнул, но с трудом произнес, — любить тебя всей своей сущностью. — Я знаю, — понимающе кивнула Гермиона, — и мне нравится в тебе все — даже твоя темная сторона. Огромное облегчение и благодарность переполняют, и Северус просто целует ее, разделяя чувства. Сегодня он наконец не упустил редкую возможность быть полностью открытым и честным. Мужчина притягивает Грейнджер к себе, обхватив сильными руками стройное тело, подаваясь вперед, чтобы она почувствовала твердую эрекцию. Её беззащитность кажется одновременно милой и возбуждающей, мысли о том, что все это неправильно, уходят на второй план, вытесняемые первобытным желанием спрятать, защитить, уберечь. Северус чувствует себя глупо, но успокаивающе шепчет очередное обещание: — Тебе не стоит меня бояться. Никогда. Я не причиню тебе боли, не унижу. Чуть отстранившись, он аккуратно снял полотенце, обнажая желанное тело, не торопясь, наслаждаясь каждым дюймом ее кожи. С ним Гермиона в безопасности. — Ты прекрасна, — снова и снова повторяет Северус, чтобы слова отпечатались в ее сознании. Он аккуратно и властно обхватывает ладонями ее лицо, притягивая к себе. Мужчина чувствует нарастающее предвкушение, а еще то, что сейчас для него это не обыденный секс, а что-то большее, хрупкое и желанное. Северус хочет заняться с ней любовью, в очередной раз показать, каково это — быть его любимой женщиной. — Я так хочу, чтобы ты принадлежала мне и только мне, — задыхаясь, прошептал он ей в губы, — позволь мне показать, что значит быть любимой и ласкаемой кем-то, кто считает тебя неотразимой. — Ты считаешь меня неотразимой? — Гермиона резко подняла на него взгляд, и в ее глазах было столько надежды, что он серьезно кивнул, подтверждая. Северус искренне желает ее: каждый день, который они проводят вместе, и еще сильнее, когда проводят порознь. — Не только, — мягко ухмыльнулся мужчина, — на самом деле, я нахожу тебя невероятно соблазнительной. Говоря это, он запустил пальцы в ее волосы и прижался к телу, упираясь эрекцией. Он здесь, с ней, никуда не исчезнет и готов дать ей все, что Гермиона захочет и в чем нуждается. Маленькая слезинка скользнула из уголка ее глаза по щеке: Гермиона обожает такого Северуса. Его саркастичность, жестокость и холодность — часть него, но когда он так нежно целует ее и говорит, насколько она ему нужна, у нее перехватывает дыхание. Такие моменты редки и потому особо ценны. Северус заметил легкую улыбку, изогнувшую уголки губ жены. — Ты не представляешь, как сильно я фантазировал о том, чтобы взять тебя вот так, — прошептал он между поцелуями, — о том, чтобы показать тебе, как сильно я жажду твоего вкуса, запаха и прикосновений. Он ласкает ее тело, сохраняя зрительный контакт, чтобы Гермиона прочувствовала его пристальное внимание и желание обладать только ею. Северус хочет показать, что получает удовольствие от ее тела, находит ее самой красивой и желанной. — Теперь ты меня смущаешь, — робко призналась Гермиона, пытаясь прикрыться. — Не бойся, — успокаивающе прошептал Снейп, — Я не причиню тебе боли и не поставлю в неловкое положение. Я обещаю. — Обещаешь? — еще раз неуверенно переспросила она. Северус торжественно кивнул: — Даю тебе слово. Буду относиться к тебе только с предельной заботой, уважением и обожанием. Хочу, чтобы ты знала, насколько ты красива. Твое тело соблазнительно и совершенно во всех отношениях. — Даже мои шрамы? — робко уточнила девушка. Северус на мгновение остановился, рассматривая шрам на груди Гермионы, а затем прикоснулся к нему губами, покрывая поцелуями. Эти шрамы лишь напоминание о трудных временах, через которые она прошла, и это делает ее еще привлекательнее в его глазах. — Даже твои шрамы, — честно и искренне ответил мужчина. — Они напоминают о том, кто ты есть, и я нахожу их невероятно красивыми, потому что они рассказывают историю твоей силы и жизнестойкости. — Хочу, чтобы ты говорил мне такие приятные вещи каждый день, — довольно прошептала Гермиона, обнимая его за шею. Северус тепло улыбнулся просьбе, почувствовав внезапный прилив счастья. Быть милым и нежным не для него, но сегодня он сделает все, что ей захочется. Мужчина склонился и нежно поцеловал ее в лоб, прежде чем снова приподняться, чтобы снять брюки. — Ты же знаешь, быть милым — это не ко мне, — ухмыльнулся Северус. — но я постараюсь сделать все возможное, чтобы исполнить твое желание. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя любимой каждый день, и планирую показать тебе, как сильно ценю тебя. Он любуется ее красотой, плавными изгибами, рассматривая каждую деталь лица, груди, бедер, прежде чем, наконец, придвинуться ближе. — Поцелуй меня, — мягко попросила Гермиона, а затем чуть увереннее добавила — И погладь! — С удовольствием, — прошептал мужчина, а затем наклонился и покрыл нежными поцелуями ее шею и ключицы, легко провел пальцами по гладкой коже, двинулся ниже, чтобы нежно помассировать сначала одну, а затем и вторую грудь. Все его внимание направлено на нее: пусть чувствует себя желанной. Ладонь нежно поглаживает внутреннюю поверхность ее бедра, Северус наслаждается теплом ее кожи под подушечками пальцев. — Позволь мне позаботиться о тебе должным образом. — Позаботься обо мне, — всхлипнула девушка, направив его руку себе между ног. Ее ладошка обхватила член, скользя вверх-вниз. Ее нетерпеливое выражение лица вызвало в нем смесь возбуждения и гордости: Гермиона доверяла ему достаточно, чтобы полностью расслабиться и отдаться ему даже в такой напряженный день, и он ценит это. — Потрясающее чувство, — признался Северус, затаив дыхание, — знать, что ты позволяешь мне прикасаться к тебе сейчас… Знать, что ты доверяешь мне настолько, что полностью отдаешься в мои руки. Большой палец накрыл клитор, остальные скользят по вульве, размазывая смазку, средний и указательный проскальзывают внутрь. Так узко, что ее мышцы плотно обхватили пальцы, он знает — ей приятно. Северус заметил легкий румянец, который разлился по девичьим щекам, и толкается пальцами быстрее, надавливая на точку G. Услышав, как хлюпает смазка, мужчина довольно ухмыльнулся: возбужденная, подается бедрами ему навстречу — наблюдать за ней так эротично. — Ты выглядишь совершенно сногсшибательно, — хрипло прошептал он. — Твое тело так отзывчиво реагирует на мои прикосновения. Северус держит ритм, потирая ее клитор настойчиво-нежно. Чувствуя, как набухли половые губы, он достал пальцы, усмехнувшись нетерпеливому выдоху, и демонстративно облизал, смотря ей прямо в глаза. Нависая сверху, мужчина провел головкой члена по вульве, надавил на вход и аккуратно проник внутрь, не в силах сдержать низкий стон удовольствия. Ее пальцы впились в плечи, Гермиона постанывала, наслаждаясь ощущением большого члена, который заполнил ее, и Северус начал двигаться быстрее, входя глубоко с каждым мощным толчком, не отводя от нее взгляд. — Ты потрясающая, — хрипло прошептал мужчина, стараясь не сбиваться с темпа. — Быть в тебе невероятно. Ты так идеально подходишь мне, — прорычал он между тяжелыми вдохами, — создана, чтобы удовлетворить любое мое желание. Его бедра ритмично двигались, Гермиона чувствовала, как с каждым толчком головка задевает шейку матки, и это так приятно и необычно. Ей нравится, насколько уверенно, сильно, мощно Северус проникает в нее. Его ладонь приподняла ее бедра, поддерживая под поясницей, член безжалостно вонзается в ее набухший и растянутый вход, задевая точку G. Северус чувствует, что она близка к кульминации, и увеличил темп, желая довести ее до оргазма первой. — Я хочу слышать, как ты выкрикиваешь мое имя, когда кончаешь, — хрипло прорычал он, зная, насколько это ее заводит. — Я хочу знать, что я тот, кто доставляет тебе такое удовольствие. Такого эмоционального секса у них, наверное еще не было, и Северус упивался осознанием того, что именно он заставляет ее постанывать от наслаждения. — Кончай, Гермиона, — грубо прошептал он, — Позволь мне услышать твои крики, когда я наполню тебя своей спермой. — Боже, Северус, — вскрикнула она и задрожала в его руках от нахлынувшего оргазма. Мужчина почувствовал, как волна триумфа и удовлетворения разливается по его венам от понимания, что он довел ее до этого состояния чистого блаженства. Его бедра продолжали безжалостно тереться о ее набухшие складки, с каждым мощным толчком вгоняя себя все глубже в ее пульсирующую щелку. Ее глаза закатились, а рот широко открылся в беззвучном крике экстаза. — Ты так прекрасна, когда кончаешь ради меня, — прорычал он, вжавшись в мягкое тело, плотно прижав таз к лобку, пока член, пульсируя, выпускает потоки горячей спермы, — так невероятно красива и уязвима. Ты моя, — шептал Северус, целуя раскрасневшиеся щеки, — и ты ничего не сможешь сделать, чтобы заставить меня любить тебя меньше. Он крепко обнял ее и перевернулся на спину, не выходя из женского тела. Пытаясь отдышаться, мужчина смотрел на ту, что лежала на его груди: разгоряченная, довольная, уставшая. Ее ладошка невесомо поглаживала его по плечу, и Северус подумал, что все закончилось неплохо. — Это было восхитительно, — прошептала Гермиона и почувствовала, как слезы катятся из уголков глаз. — Никогда не чувствовала себя настолько любимой. Укрывая их одеялом и засыпая, убаюканный ее сопением и теплом тела, которое лежало на нем сверху, Северус подумал, что с родителями Грейнджер все же придется познакомиться, хотя после хорошего секса желание поджечь их дом уже не было таким сильным.