Wake me up when this is all over
Take my heart with both of your hands
I've spending all my days
Just trying to find a way
Give me love when this is all over
— Ты издеваешься? — бровь Чимина насмешливо взлетает вверх, и Хосок тушуется, сталкиваясь с дерзким взглядом своего лучшего друга. — Дослушай до конца… — хватает со стола стакан с напитком и делает жадный глоток, смачивая горло перед тем, как озвучить все свои доводы. — Какого чёрта я должен развлекать твоего угрюмого брата? Да он одним взглядом способен убить, — громко хмыкает, вспоминая вечно недовольное выражение лица Чона-младшего: весьма смазливое, очень даже в его вкусе, если б не одно большущее «но» – отвратительный характер, идущий в виде «приятного» бонуса к красивой обёртке. — Ты плохо его знаешь, он не такой… — Что значит «не такой»? Тебе напомнить, как он готов испепелить меня на месте каждый раз, стоит промелькнуть мимо? Я человек не пугливый, но, поверь, это чертовски напрягает. И теперь ты хочешь, чтобы я прокатил его на своём байке? Как ты себе это представляешь вообще? «Эй, Чонгук-и, отложи свои задротские игры и запрыгивай позади моего металлического зверя! Ты же пиздец как обожаешь Пак Чимина, прямо сдерживать себя не можешь. Присмотрись, наши симпатичные мордашки просто идеально сочетаются рядом, словно сама Вселенная нарекла нас быть истинными», — морщится от своих же слов. — Может, ты меня ещё замуж за него выдать захочешь без моего согласия, друг? Только представь, как замечательно будет смотреться наш семейный фотопортрет: два новобрачных, вцепившихся друг другу в глотки во время первого поцелуя, — красивые губы растягиваются в усмешке. — Скажи, я чем-то тебя обидел, хён? — Подожди! Стой! — Хосок смеётся над бурной реакцией Чимина, видя в ней совершенно не то, что Пак пытается показать. — Чонгук слишком рационален, молчалив и… — делает паузу, — да, скучен, не спорю. Риск – это не про него. — Портить мою жизнь своим присутствием – вот это про него, — оглядывает небольшое помещение придорожного кафе, в котором они встретились час назад, и щелчком двух пальцев подзывает скучающую у барной стойки официантку, показывая, что готов оплатить счёт. — Честно, совершенно не удивлюсь, если по ночам твой брат хладнокровно кромсает людей с точностью какого-нибудь хирурга-социопата из очередного популярного хоррора. — Мой брат не психопат. Просто… — он запинается под многозначительным взглядом Чимина. — Просто ему нужно немного развеяться. — И ты хочешь использовать для этого меня? — кривая улыбка касается губ. — Замечательно. — Он тебе нравится. — Нравился, — поправляет, бросая смятую салфетку в сторону, — первые пять минут нашего знакомства, пока не открыл свой вредный ротик и не обозвал меня пустоголовой куклой. — Хлоей, — на лице Чимина ноль эмоций. — Это из Братц. — Твой брат смотрит мультики для крутых девчонок? — закатывает глаза, барабаня пальцами по столу. Ему начинает надоедать этот бессмысленный разговор. — Он сказал, что я выгляжу как американская чирлидерша. — А ты ответил, что его одежду притащили злобные гномы из Подземелья. — И? — И это взаимно, Чимин. Вся ваша пассивная агрессия заставляет меня задуматься, а нет ли чего-то глубже ненависти. — О нет, Хос. Глубже искать не стоит. Я пас. Проси об этом Намджуна. Он его не только на байке, но и на члене хорошенько прокатит. Я не связываюсь с занудами. — Я тебя прошу, Чимин. Как лучшего друга прошу. Помоги мне, встряхни его, развороши улей, ты же любишь сложные задачи, — провожает взглядом официантку, которая наконец-то соображает, что от неё требуется, и, резко хватая чековую книжку со стойки, двигается в их сторону, не сводя с Чимина заинтересованного взгляда. Хосок уже предвидит, что будет дальше, ведь редкая и очень эффектная внешность его друга постоянно привлекает внимание всех без исключения. Чимин тоже это прекрасно осознаёт и открыто пользуется, без особых усилий добиваясь желаемого с помощью лёгкого флирта, томно опущенных ресниц и парочкой правильных комплиментов, сказанных в нужный момент. Поэтому, что бы сейчас не планировала добиться девушка, Пак исчезнет из её жизни сразу же, как только расплатится по счёту. Они слишком давно дружат, и за последние три года Хосок убедился: Чимин мастерски обходит стороной любые намёки на отношения. Они никогда это не обсуждали, но у Чона возникли свои подозрения. Несколько месяцев наблюдений привели к интересному результату: Чимин и Чонгук явно неравнодушны друг к другу. Каждая стычка похожа на наэлектризованное магнитное поле, после которого ещё долго сверкают статические разряды. Они подходят друг другу – это видно невооружённым глазом. И слишком похожи. Только, в отличие от Чимина, Чонгук не скрывает своё разочарование под маской отъявленного искусителя. Он холоден, вдумчив и невозмутим. Чимин же – резок, вспыльчив, хитёр. И лишь в общем пространстве эти двое меняются, реагируя и дополняя друг друга. Создавая уникальную химию. Хосок себя не простит, если не попытается уговорить его на эту опасную авантюру и дать им шанс найти общий язык. Чимин нарочито медленно обводит взглядом тоненькую фигуру подошедшей официантки и подмигивает. Девушка заливается густым румянцем, на что Чон-старший громко и совершенно бестактно фыркает, прерывая их молчаливые заигрывания: — Научи его чувствовать, — знает, что друг внимательно слушает, хоть и пытается показать полное равнодушие к разговору. Пак принимает от девушки сложенный вчетверо листок, на котором, скорее всего, указан номер её телефона, и с лёгкой полуулыбкой протягивает банковскую карту. Чон Хосок совершенно не удивится, если эта бедняжка пробьёт ему скидку за счёт заведения, а когда поймёт, что новый знакомый и не планировал перезванивать, будет, шмыгая розовым носом, жаловаться подругам на неудачный роман. Проклинать обстоятельства, судьбу, себя, весь белый свет, но не Чимина, ведь заподозрить его в пренебрежении действительно сложно. Он искусно очаровывает, вызывая острое желание внемлить каждому слову. Дьявольски привлекательный, харизматичный, живой и… недоступный. Сопротивляться ему может только Чонгук. Хотя… это спорное утверждение. — Чувствовать? — разворачивается в пол-оборота. Всё-таки слушал. Волнение накрывает волной испуга, и Хосок немного мнётся, не зная, может ли выдать тайну своего брата, но ощущает, что именно этим и способен завлечь Чимина в сети. Внимательный ответный взгляд буравит, прожигая дыру размером с Марианскую впадину. — Мы разговаривали… — О, он даже это умеет, — усмехается и, откидываясь на спинку диванчика, закидывает ногу на ногу. — Чимин… — Всё, понял. Молчу. — Мы разговаривали. Не знаю, в какой момент он позволил себе открыться, но я был рад провести с ним время. Близко. Прямо как раньше, — волнуется и оттягивает разговор, прекрасно понимая, что поступает глупо. Официантка возвращается, собираясь что-то сказать, но Чимин не глядя забирает карту обратно, полностью сосредотачиваясь на том, что же Хосок скажет дальше. Заинтересован. — Иногда… — прочищает горло, — иногда ему кажется, словно он разучился испытывать эмоции. Восторг, ужас, трепет, волнение, радость, желание – сейчас для него это всего лишь слова. В его правильной жизни всё слишком упорядочено и систематизировано, мало что выбивается из самолично созданного графика. Он не чувствует себя комфортно среди людей, испытывает к ним отвращение, не доверяет, старается избегать любое социальное взаимодействие, всё больше и больше закрываясь от внешнего мира. Чонгук сказал, что ощущает себя атрофированным, неспособным быть счастливым, — в его голосе слышится грусть, ведь Хосок до безумия любит брата и искренне за него переживает. — Понимаешь, раз он поделился этим со мной, значит сам прекрасно осознаёт масштаб катастрофы, — эмоционально взмахивает руками, не в силах спокойно сидеть на месте. — Гук хочет… Он хочет проще относиться к жизни, быть живым, чувствовать. По лицу Чимина впервые невозможно понять, о чём он думает. Серьёзен, напряжён и внимателен. Теперь Хосок беспокоится, не переборщил ли с затронутой темой. — Он ведь раньше таким не был, но после того скандала с До Киёном, произошедшего больше трёх лет назад, полностью отгородился от всего мира. При имени Киёна на лице Пака наконец-то появляется эмоция – глубокое отвращение. Он знает этого мерзавца как облупленного и не раз слышал о разных грязных скандалах, связанных с его именем. Хосок никогда не упоминал, что его брат связан с одним из них. Чон-младший, конечно, придурок, но Чимин и предположить не мог, что тот знаком с выскочкой До Киёном. Получается, эти двое когда-то дружили, может, даже встречались и имеют какую-то неприятную историю в прошлом… Ему до зуда на языке хочется задать вопрос, узнать, что произошло раньше, но он сдерживается. Это не его дело. — Чонгук не любит, когда к нему прикасаются. И это не болезнь, нет. Просто, кажется, мой брат окончательно разочаровался в людях. Злая ухмылка на губах Чимина гаснет, а маленькое тату, скрытое от чужих глаз, начинает раскалённым углём прожигать кожу. Он хорошо знает, на что способен До Киён. Он слишком хорошо понимает, что такое испытывать страх тактильности, омерзение к чужим рукам, губам… Но Чимина не сломали. Выдержал, справился. Что же Чонгук? Кажется, Хосок многое не договаривает. — Чимин? Ты единственный, на кого он реагирует. Пусть неправильно и агрессивно. Но, поверь мне, прошлый Чонгук тебе бы очень понравился… — делает паузу, чтобы поглубже вдохнуть, и продолжает: — Завтра у него день рождения. Мелкий собирается провести его, закрывшись в комнате с кипой учебников, подготавливаясь к выпускным экзаменам, которые начнутся лишь через полгода. Полгода! Это сумасшествие, — он сделал всё возможное, и теперь это важное решение только в руках его друга. Рискнёт ли Чимин? — Ты мне поможешь? Пак делает глубокий вдох и запускает пальцы в свои светлые волосы, откидывая их с высокого лба. Видно, как он колеблется, сомневаясь, что эта сумасбродная идея не закончится полным провалом. — Окей, — кажется, это решение перевернёт всю его жизнь. — Устрою твоему малышу праздничное «свидание».***
— Ты, — в плечо больно ударяется что-то тяжёлое, — идёшь со мной. Чонгук растерянно поднимает глаза, нехотя отрывая их от учебника по Международному Праву, тут же сталкиваясь с чужими, дерзкими и насмешливыми. — Какого чёрта ты забыл в моей комнате, Пак? — вспыхивает, словно искра, как и всегда в присутствии этого невозможного человека. — Будешь много болтать – заткну твой рот чем-то более полезным, — ставит поверх учебника мотоциклетный шлем, сминая под весом листы конспекта. — Накинь куртку, может быть холодно, и следуй за мной. — Что это? — переводит взгляд вниз, замечая, что работа, на которую он убил последние два часа своей жизни, безвозвратно испорчена. — Байкерское снаряжение, шлем, средство пассивной защиты головы. Называй, как сочтёшь нужным, Синий Чулок. Мы едем кататься. — Ты ошибся дверью, комната Хосока дальше по коридору, — с омерзением отодвигает предмет в сторону, пытаясь расправить согнутые листы. — Прекращай столько пить, Пак. Дезориентация в пространстве – один из основных признаков зависимости. — О нет, милый, я совершенно точно по адресу, — резко вырывает из рук Чонгука тетрадь. — Совсем охренел? — вскакивает, грубо толкая в грудь. Несчастный конспект вылетает из рук и падает на пол, шурша раскрытыми листами. Но Чонгуку уже плевать, он зол. Бесстыжие глаза напротив смотрят с вызовом, а на блядских губах, подкрашенных розовым блеском, блуждает неизменная приторная улыбка. Он мечтает её стереть, но не хочет к нему прикасаться. Опасно. Делает шаг назад, увеличивая расстояние, и только сейчас замечает, во что одет Чимин: чёрная кожаная куртка с красными вставками на плечах и рукавах идеально огибает каждый изгиб его стройного тела. Слишком короткая, чтобы служить чем-то, кроме желания привлечь к себе излишнее внимание. Под ней простая белая майка с V-образным вырезом, тонкой тканью едва прикрывающая ключицы. На худых ногах облегающие потёртые джинсы с огромными дырками на острых коленях. Серьги, кольца, цепочки – слишком много аксессуаров на одного, пусть и очень бесстыдного, человека. Яркий образ завершают глаза, подведённые, словно углём, тёмными тенями, отчего взгляд кажется ещё более наглым и вызывающим. Пак Чимин – синоним полного пиздеца. — Я не знаю, в какую игру ты опять играешь, но не пошёл бы ты нахуй, — хватает со стола шлем, впихивает его в руки Чимина и, разворачиваясь к нему спиной, садится обратно в кресло. Его терпение на пределе. Пак ему не нравится. Совершенно. Слишком шумный, навязчивый, самонадеянный, бесцеремонный. В нём собрано всё то, чего Чонгук старается избегать в людях. — Малыш знает плохие слова. Не боишься остаться без подарка на Рождество, плохой мальчик? — Чимин облокачивается локтём на спинку кресла и стучит пальчиками по шлему, раздражая ещё сильнее. Это мешает Чонгуку сосредоточиться, и он бросает злой взгляд через плечо, готовясь вышвырнуть его из комнаты с полным запретом переступать порог этого дома. И почему именно сейчас, именно в этот день ему на голову свалилось это чудо в стразах? — Что тебе от меня нужно? — Я же сказал. Мы едем кататься. — Зачем? — Считай это альтруистическим порывом. А я добрый самаритянин. — И с каких пор я твоя цель? — Ну же, мистер Скрудж, не будь таким скучным! Неужели тебе не хочется прокатиться с ветерком, отметить первый день осени? — наклоняется ниже, и запах его духов окутывает Чонгука, забиваясь в ноздри резким цитрусовым ароматом. Сердце делает смертельный кульбит, а в мыслях появляется странное и неправильное желание подвинуться ближе, втянуть этот порочный афродизиак полной грудью. Ему нужен воздух. Немедленно. Грёбаный Пак Чимин. — Нет, — грубо и слишком быстро для того, кому всё равно. — Ты боишься. — Играй с кем-то другим, Пак. Мне похуй. — Ты действительно боишься, — качает головой. — Вот только кого, Чонгук-и? Резкого ветра, который хлещет в лицо; свободы, когда ощущаешь, что больше нет рамок сковывающих тело и разум, — ниже, греховно касаясь губами маленькой мочки, распуская предательские мурашки вдоль позвоночника, — или меня? Так близко, что в воздухе сверкают невидимые искры, готовые вот-вот острыми краями впиться в тело. — Я. Не. Боюсь, — чётко и ясно выделяя каждое слово. — Уверен? — краешек губ опаляет пожаром: жарким, губительным и ошибочным. Если бы это не был Пак-мать-его-Чимин со своей вечной манерой провоцировать и раздражать, то прямо сейчас, в ту же самую секунду, так неправильно, но желанно, Чонгук бы решил, что он его поцелует. Это не может быть правдой, нет. Игры разума. Иллюзия. Поэтому Чонгук вскакивает, словно ошпаренный, разрывая полубредовые грёзы, и быстро выхватывает злополучный шлем из его рук. Чимин теряет опору, цепляясь ногтями за кожаную обивку кресла и открыто смеётся под резкое «придурок», когда младший вылетает из комнаты, громко хлопая дверью. Миссия выполнена. Чонгук «клюнул».***
— Ты можешь держаться сзади, можешь обхватить мою талию, только не наседай на плечи. Ногами крепко сжимай бёдра, — влажный кончик языка ныряет в уголок губы, смачивая её, и Чонгук спотыкается на ровном месте, наблюдая за этим. В голове возникают совершенно не те образы, которые должны появляться во время инструктажа. — Ни в коем случае не сковывай мои движения, — наставляет Чимин, — иначе твой занудный мозг будут неделю соскребать с трассы. Чтобы сохранить баланс, стоит садиться ближе к центру. Бесит. Как же этот человек его бесит. Он не понимает, зачем поддался на уловку, ведь раньше всегда получалось игнорировать. А сейчас перемкнуло, что-то глобально изменилось. После разговора с Хосоком система дала сбой, и теперь он иначе реагирует на выпады Пака. Возможно, соскучился по общению так сильно, что бросается на первого встречного. Или увидел реальный шанс почувствовать глоток свежего воздуха, пережить нечто яркое, незабываемое и совершенно ему несвойственное. Странно и опрометчиво. Но давать обратный ход поздно – Чонгук не намерен проигрывать. Только не ему. На часах уже девять вечера, и ночной Сеул сверкает во всей красе, переливаясь разноцветными огнями фонарей, рекламными вывесками и мягким светом многочисленных окон. Людей в этой части города мало, но Чонгуку нравится: дышится легче. Ночь – полностью его время, а тёплый, ещё сохранивший остатки жаркого лета воздух приятным бризом ласкает кожу. В такой момент ему кажется, что жизнь полна смысла. Делает глубокий вдох, разрешая лёгким наполниться ощущениями спокойствия и тишины перед тем, как смертельный капкан захлопнется на его шее. Вдох, ещё один, и он надевает на голову шлем. Долго возится с дурацкой застёжкой, не совсем понимая, как она работает. Вроде всё просто, но у него не получается. Чимин хмыкает, складывая руки на груди, и, опираясь задом на байк, внимательно наблюдает за безуспешными попытками Чона. Несколько минут Чонгук впустую борется с подбородными ремнями, начинает злиться сильнее, мысленно проклиная навязчивых идиотов, любящих вмешиваться в чужую жизнь. Вдалеке слышится смех весёлой компании, и это единственное, помимо Чимина, что сейчас нарушает исключительный шарм этого вечера. Пак достаёт из нагрудного кармана тонкую сигарету и подкуривает, бросая взгляд в сторону пыхтящего подопечного. Он мог бы помочь, но открыто наслаждается его муками, выдыхая густой, сизый дым в темнеющее небо. — Откуда в таком зануде столько упрямства? — не выдерживает, вновь начиная с привычных подколов. — И это спрашивает человек, вынудивший меня согласиться на очень сомнительную прогулку, — замечает сверкающий блёстками лак на двух пальцах, удерживающих сигарету. — Стразы ещё не вытеснили последние остатки мозга? — А я смотрю, ты внимательно меня разглядываешь, Чонгук-и. Я тебе нравлюсь? — Сложно не заметить, когда ты сияешь, словно рождественская ёлка, — пальцы в очередной раз проходятся вдоль D-образного кольца, полностью прощупывая пряжку, пытаясь понять способ её работы. — Твой язык бы да в правильное направление. — Ты слишком много говоришь о моём языке, — наконец сдаётся, решая, что не будет застёгивать шлем. Похуй. — Ох, да ладно, — Чимин выбрасывает окурок в сторону, тянется к парню и хватает за ремни, притягивая к себе. Медленно выдыхает дым прямо в приоткрытый визор, с ловкостью затягивая и фиксируя ремешок под подбородком. Чонгук хмурится, пытается отвести взгляд в сторону, убеждая себя, что виной всему едкий сигаретный дым, но никак не перехватывающая дух близость. — А что, если я хочу, — Чонгук не сразу понимает, о чём идёт речь; все его мысли далеко за пределами стратосферы. Табачное облако рассеивается, и он заворожённо тонет в чёрных глазах напротив, пока одна бровь вдруг нахально изгибается и следующая фраза моментально выбивает почву из-под ног: — Что, если я хочу твой язык? Горячая волна накрывает, словно цунами, сносит к чертям все выстроенные барьеры, ломает, крушит, оставляя после себя полный хаос ощущений, застрявших слов, мыслей. Чимин шутит? Он же шутит ведь, да? Их ничего не связывает, они знакомы лишь заочно благодаря важному им двоим человеку. Но почему… почему его бросает в жар лишь от одной мысли о том, что они бы могли… Ох, нет… — И не мечтай, Пак, — нужно оттолкнуть, показать, что эти глупые шутки не задевают. Солгать ему и себе. Улыбка Чимина, мягкая и, чёрт возьми, всё понимающая, растягивается на пухлых губах. Сложно оторвать взгляд, сложно не реагировать, но Чонгук очень старается. Тело предательски дрожит, а взгляд так и норовит вернуться к лицу, чтобы запомнить. — Не беси меня, мелкий, я всё ещё за рулём, — гладит по шлему Чона рукой, словно утешая маленького, дикого котёнка. И разворачиваясь, снимает подножку, перекидывая ногу через седло. Удерживая мотоцикл за руль, второй ногой упирается в асфальт и чуть наклоняет байк в сторону, чтобы Чонгуку было удобнее сесть. — Ты готов? Время останавливается, когда Чимин немного прогибается в пояснице, потому что посадка у спортивного мотоцикла оказывается, блять, очень низкой. И Чонгук подвисает. Стоит признать, что Паку чертовски идёт облегающая одежда. Паку идёт абсолютно всё. Изящный, гибкий, плавный и скользкий, словно аспид. Кожаная ткань куртки играет бликами в свете ночных фонарей, как вторая кожа. Чонгук совершенно не способен отвести взгляд от стройной спины, неприлично глубоком изгибе поясницы, тонкой талии и… блядство… упругой задницы. В нём зарождается желание. Требуется вся выдержка, чтобы напомнить себе, кому всё это принадлежит. Чимин оказался прав: он не боится скорости, он боится его. — Мне долго тебя ждать? — оборачивается и стреляет взглядом из-под шлема, который успел нацепить, пока Чон подсчитывает последние минуты своей жизни. В ответ молчание. Пульс в висках стучит, как ненормальный. И сейчас эта минута такая громкая, красноречивая. Чимин прекрасно осознаёт, что происходит в мыслях младшего, бесстыдно над ним издеваясь. Он поворачивает ключ в замке зажигания, и Чонгуку ничего не остаётся, как подчиниться. Поджимает губы в тонкую линию и садится сзади, касаясь крепкими бёдрами чужих. Не отодвигается, словно скромная школьница, смысла в этом нет, им в любом случае придётся быть ближе. В местах соприкосновений покалывает, а позвоночник прошибает крупный разряд тока, когда он ощущает промежностью тёплое, живое тело. Чимин специально ёрзает, сокращая расстояние – то, что и так сократить невозможно. Секундное замешательство от страха почувствовать его ещё больше, и Чон размещает вспотевшие ладони на его талии. Гибкое тело под ними ощущается, будто раскалённое пекло: горячее и опасное. Душный сентябрьский воздух, а может, резко подскочившее давление, сдавливает грудную клетку, лишая способности дышать. Но больше он не успевает подумать, потому что Чимин с громким рёвом мотора срывается с места. И мысли вмиг наполняются свежим ветром. Ох, господи. И разве можно думать о расстоянии между ними, когда руки немедля цепляются за куртку, пытаясь удержаться на месте, а резко упавшее сердце ощущается где-то в ногах. К горлу подступает давящий ком страха, и Чонгуку кажется, что его вот-вот хватит самый настоящий инсульт. Чимин сумасшедший псих, ненормальный, потому что скорость продолжает расти, вызывая под рёбрами липкий ужас. Разве человек в здравом уме способен водить, словно сам дьявол? Вся прагматичность Чона сменяется диким стрессом. Он пытается анализировать количество встречных машин и светофоров, на которых Чимин совершенно не тормозит. Чёрт! Он хочет их смерти! И если благодаря настоящему чуду они случайно останутся живы, то Чонгук самолично его прибьёт! Руками обхватывает его под животом, крепко вжимая в себя хрупкое, безумное тело, бёдрами удерживая чужие. Страх сковывает мышцы, утяжеляя их, пересохшие губы крепко поджаты, голова кружится от эмоций, а в ушах бешено стучит кровь. Пак Чимин – самоубийца! Чонгук проклинает тот час, когда поверил этому идиоту. Хочет закрыть глаза, зажмуриться, спрятаться, но не может этого сделать. Провожая взглядом дорожные знаки, пытается контролировать ситуацию, словно их жизнь сейчас зависит лишь от его предельной внимательности. Стоит потерять бдительность – и всё пойдёт крахом. Они выезжают на шоссе, и Чимин чуть поворачивает голову в сторону, чем пугает опешившего Чонгука. Кажется, он что-то ему говорит, но тот не слышит, мысленно повторяя, чтобы Пак перестал крутиться и вернулся к дороге. Тогда Чимин отрывает одну руку от руля и указывает пальцем наверх. Чонгук едва находит в себе силы отвести взгляд от спидометра, стрелка которого продолжает расти выше, и поднимает глаза, на секунду забывая о скорости. В груди щемит сердце, разлетаясь на мириады ослепительных фейерверков. До чего же красиво… Огни фонарей сливаются в нескончаемую череду переливающегося сияния, подсвечиваемого великолепным закатом, который растекается по горизонту розовато-фиолетовым маревом. Кусочек луны одиноко висит в догорающем небе маленьким бледным пятнышком. Встречный ветер со свистом бьёт в лицо, скользит вдоль тела холодными нитями и пощипывает затылок. Они несутся вперёд, неподвластные времени; разум ловит головокружительную эйфорию, а по венам растекается чистый адреналин. Неподдельный восторг, смешанный с изрядной долей изумления, маленькими крупинками зарождается под кожей. Всё зудит, искрится, покалывает, его чувства обостряются до предела, а тёплое тело Чимина служит единственным маяком, связывающим с реальностью. Это странно, но в этот момент он ощущает доверие. Даже если сейчас произойдёт что-то грандиозное, небо рухнет огромным куполом, придавливая к земле, – ему больше не страшно. Пытается вдохнуть, но внутренности заполнены колкими звёздами. Он чувствует себя птицей, взмывающей ввысь. Хочется закричать во всё горло, сорвать голос, раскинуть руки пошире и поглотить собой жизнь. Чимин больше не набирает скорость, не пытается вырвать из Чона испуг, он сам наслаждается состоянием абсолютной свободы. А Чонгук впервые по-настоящему дышит. Дышит так много и часто, словно всю свою жизнь прожил без кислорода. Он больше не пытается анализировать, забывает, чьё тело сжимает в своих руках. Забывает обо всём, кроме полного и безграничного чувства полёта. Ему настолько хорошо, что хочется растянуть этот миг навечно, насладиться в полной мере и умереть, наконец осознав, что всё это время был живым. И он делает это. Сначала осторожно отпускает одной рукой талию Чимина, вытягивая её в сторону. Ловит воздух кончиками пальцев: холодный, резкий, быстрый. Чимин следит за ним через боковое зеркало, но не предпринимает никаких попыток остановить. Ветер проскальзывает сквозь пальцы, забираясь под рукава его лёгкой куртки, и вызывает мурашки. И Чонгук поражён настолько, что решается на безумие. Зажимая бёдра Чимина в полную мощь, он раскидывает обе руки в стороны, обретая бессмертие. На мгновение ему кажется, что сейчас упадёт. Дух захватывает по новой, сдавливает неистово колотящееся сердце, как во время виража на карусели. Он прикрывает глаза и чувствует, что парит. Безграничная радость и восторг, граничащие с сумасшедшим выбросом эндорфина, вызывают космические ощущения. С головой окунают в нирвану. Он больше никогда не будет прежним.***
Сумерки опускаются на землю, оставляя тонкую линию лилового горизонта. Чонгук уже давно вернул руки на талию Чимина и теперь, расслабившись, любуется прекрасными видами пролетающих мимо равнин, разрешая везти себя куда угодно. Сегодня его день рождения. Он предпочёл бы забыть о нём. Провести его как и всегда: просто и скучно, избегая любого контакта с людьми. Но теперь, благодаря одному настойчивому человеку, его маленький-большой праздник навсегда запомнится невероятным событием, перевернувшим жизнь с ног на голову. Возможно, он не признается в этом, но где-то глубоко внутри, впервые за долгие годы, чувствует абсолютное счастье. Мотоцикл замедляет ход и съезжает на обочину, резко притормаживая, чем поднимает ворох прибитой дорожной пыли. Чимин снимает шлем, вполоборота поворачиваясь к Чонгуку. — Да ты, оказывается, тот ещё псих, — не ругает, в его словах сквозит улыбка. И Чон отчего-то сильно смущается. Не таким он хотел предстать перед Паком и рад, что шлем скрывает пылающие щёки. — В следующий раз предупреждай меня о своих вбросах, потому что без должного опыта твой порыв мог закончиться, даже не успев начаться. Чудо, что мы остались живы. Магия проходит слишком быстро, и теперь Чонгуку становится страшно. Господи, он действительно сделал это. Он мог погибнуть и утащить за собой Чимина. Как бы он к нему не относился, но отвечать за смерть не готов. Эта мысль пугает ещё больше. Сейчас именно Пак оказался голосом разума. И внезапно в сознание пробивается иная, предательская мысль: Чимин сказал «в следующий раз». Он уверен, что это их не последний? Он даст ему ещё один шанс? Дышать в шлеме становится невыносимо трудно, и он, наконец, снимает его, зачёсывая назад длинные, немного закручивающееся на висках, волосы. — И где мы? — оглядывается вокруг, подмечая полное отсутствие признаков человеческой жизни. — Только не говори, что твой план изначально заключался в том, чтобы вывезти меня в лес и убить? В принципе, я совершенно не удивлюсь. — У тебя отличная фантазия. Любишь ролевые игры? — тянет руку к лицу Чонгука, заправляя за ухо выбившуюся прядь, и шёпотом продолжает: — Может быть, я даже возьму на заметку несколько твоих особо любопытных идей. — Хочешь сказать, что не замышляешь ничего плохого? — Хочу сказать, что мы ещё не закончили этот вечер, милый, — соблазнительные губы расплываются в хитрой полуулыбке. — Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость. Чонгук хмурится. Недоверие и осторожность вновь возвращаются, но теперь, наравне с ними, появляется интерес. Хочется разгадать Чимина, узнать лучше, изучить… Чтобы что? Простое любопытство? И это, внезапно возникшее, неправильное желание странным образом волнует, заставляя бросать осторожные взгляды на стройное тело напротив. — Повесь шлем сюда, — Чимин указывает на боковую ручку под сидением. Он молчаливо слушается, пребывая в своих беспорядочных мыслях, но, выпрямляясь, краем уха улавливает тихую мелодию. Чонгук удивляется: они находятся загородом и вокруг нет ничего, откуда могла бы разноситься музыка. Зелёные холмы разбросаны тёмными пятнами на фоне вечернего неба; несколько одиноких кустов едва слышно шуршат листами под плавные покачивания ветра. Ничего выдающегося и хоть сколько-нибудь увлекательного. Даже на дороге полнейшая тишина: не мелькают мимо проезжающие машины, нет одиноких заправок или крохотных магазинчиков. Он цепляется взглядом за дорожный указатель, и в его голове рождается внезапная догадка: — Мы… — Мы идём на свидание, Чон. — Подожди, что? — брови взлетают вверх. — Любишь парки аттракционов? Прокачу тебя на карусели, малыш. — Иди ты… — …нахрен, да-да. Слышал уже. Может, придумаешь что-то новенькое, Чонгук-и?***
Ворох переливающихся огней встречает их, ослепляя разнообразием пёстрых оттенков: огненно-красные, оранжево-жёлтые, фиолетовые, зелёные, голубые – настоящая искрящаяся палитра. Запах попкорна и сладкой карамели забивается в ноздри, растекаясь по внутренностям детским восторгом. Из глубин сознания поднимаются давно забытые воспоминания, как маленький Чонгук с нетерпением ждал выходных, чтобы отправиться с родителями и братом в парк развлечений и съесть как можно больше сладостей, пока не заболит живот. Они с Хосоком часто устраивали соревнования, выдумывая дурацкие условия: играли в прятки, пугали друг друга байками про монстров из Комнаты Страха и много-много смеялись. Пак Чимин, не зная ничего о нём, исполнил одно из самых заветных желаний – привёл его в парк развлечений. Весёлая музыка, громкие, зазывающие народ, крики неуклюжих аниматоров, испуганные визги малышни, а после их радостный смех – эта сумасшедшая какофония звуков сразу окунает в череду настоящего хаоса. Посетителей так много, что они норовят врезаться в их фигуры. Поэтому Чимин хватает Чонгука за руку, впервые к нему так открыто прикасаясь, и целенаправленно тащит куда-то в сторону. И теперь Чонгук не способен мыслить здраво, потому что рука Чимина внезапно оказывается очень мягкой и тёплой. Он не может сосредоточиться ни на чём другом, кроме этого абсолютно нового для себя ощущения: лёгкого и ненавязчивого касания, будто щекотание невесомого пёрышка и колючих мурашек вдоль предплечья, медленно перерастающих во что-то горячее. Он пугается собственной реакции и резко одёргивает руку: — Я не ребёнок, чтобы водить меня, как маленького. Чимин замирает и, чуть наклоняя голову, внимательно разглядывает Чонгука. Изучает упрямо поджатые губы; задерживается на раскрасневшихся щеках, отчего они лишь сильнее покрываются густым румянцем; поднимается выше прямо к глазам и видит его насквозь. — О да, дорогой, ты определённо не ребёнок, — в его, словно поволокой подёрнутых, глазах скрыто что-то глубокое и загадочное. Угроза. И обещание. — Так и будешь меня разглядывать? — звучит глупо и немного обиженно, но его барьеры рушатся, и Чонгук старается изо всех сил удержаться за голос разума, твердящий, что Чимин всё ещё крайне опасен. — Какой же ты ёжик, Чон, — мягко улыбается, вновь хватая за руку, теперь уже крепко удерживая в своей ладони. — Хватит ворчать, идём. Он плавно огибает людей, изящно и быстро, словно в танце лавирует, избегая столкновений, устремляясь прямо в центр огромной толпы. Проскальзывает сквозь неё, утягивая за собой хмурого Чонгука, и подводит их к длинной очереди. Огромная, насыщенно-алая вывеска призывает испытать непередаваемые ощущения праздника. — «Красный дьявол»? — читает вслух и тут же выпаливает как на духу: — О, нет! — О, да. — Нет. — Не будь таким упрямым! Ты только что рискнул жизнью, раскинув руки, словно бразильский Христос-Искупитель, а теперь боишься обычного аттракциона? — Не боюсь. Но когда в последний раз была проверка монтажа и механизмов? Ты уверен, что это безопасно? Он не выглядит как что-то, вызывающее доверие. — Я тоже так выгляжу в твоих глазах, — улавливает в едкой насмешке Чимина нотки горечи. — Просто расслабься немного, хорошо? Я знаю, что это сложно, но постарайся довериться. Если так будет проще, забудь, что я рядом, и проведи этот день так, чтобы он запомнился. Тебе не стоит меня бояться. В воздухе повисают неозвученные вопросы. Он сейчас серьёзно об этом ему говорит? Ради чего это всё? Что он знает? Почему Чимин сейчас такой другой? — Хочешь, на сегодня станем незнакомцами, мелкий? — в его глазах мелькает понимание. Вот только Чонгук совершенно не готов к такому. В груди оседает ком непривычной тяжести. Забыть Чимина? Да как он вообще себе это представляет, когда лишь один его ласковый шёпот лишает способности мыслить здраво, а свежий аромат духов волнует и манит коснуться губами тонкой шеи, провести по ней влажным кончиком языка, собирая капельки пота, чтобы наконец попробовать на вкус крошечную родинку, соблазнительно мелькающую на сонной артерии. И лишь когда на коже расцветут яркие пятна засосов, поднять взгляд вверх и утонуть в затянутом густым туманом взоре. Боже. Да что с ним такое… Дыхание сбивается, а в внизу живота разгорается дикое пламя. Чонгук давно не испытывал настолько сильного влечения, и если быть до конца честным, то никогда. Поцеловать Чимина кажется полным безумием, но Чонгук вновь не чувствует страха. Его влечёт, с силой тянет стальными цепями. Неужели так было всегда? — И кто мы друг другу тогда? — голос хриплый, слова с трудом вылетают из пересохшего горла. — Просто друзья? — бросает Чимин через плечо, не задерживаясь на нём взглядом. Они практически добрались до кассы, осталось несколько человек. Друзья? Он может хоть на пару минут представить себя другом Чимина? Чонгук всерьёз об этом задумывается. Один из главных вопросов – из-за чего началось их столкновение в самом начале знакомства около трёх лет назад. Тот период времени вспоминается с трудом: он переживал предательство своего близкого друга, пытался разобраться со всем навалившимся дерьмом, разочаровался в доверии и озлобился на весь мир. А когда увидел его – всего такого сладко-сиящего, радостного, лёгкого и довольного своей жизнью, – на миг показалось, что Чимин очередная пустышка, человек без ценностей и морали. Такой, как и все. Главный аргумент адекватности Чимина – дружба с Хосоком – был попросту вычеркнут и не рассмотрен. Вот только его брат никогда не заводил странных друзей – сейчас это вспышкой озаряет сознание. Взять хотя бы Намджуна, с которым Чонгук не раз резался в сетевые игры. Ким Намджун крутой, понимающий и комфортный. А чего стóит коллега Хосока Мин Юнги, часто зависающий у них дома. Он молчалив и закрыт, но вызывает доверие одним своим непоколебимым видом. Чонгук уважает Намджуна и Юнги, и даже немного завидует открытой дружелюбности брата. Вот только Чимин никак не вписывается в этот перечень. Последний год он редкий гость в их доме, всё чаще мелькающий за пределами вражеской территории. Не по его ли вине это произошло? Что, если Чонгук всё время в нём позорно ошибался? Его накрывает смятение, но он упёртый и должен разобраться до конца. Что он узнал о Чимине за три года? Пак дерзок на язык и определённо не глуп; его ответы всегда быстрые, с тонкой гранью сарказма, словно острое лезвие ножа. Он начитанный, в его речи присутствуют интересные выражения, а Хосок не единожды упоминал, что Чимин помешан на книгах и периодически заказывает себе литературу на их рабочий адрес, потому что там бывает чаще, чем дома. И только сейчас Чонгук отчётливо понимает, что ни разу не слышал о клубах, барах и пьяных выходках Пака, что так опрометчиво ему приписал, опираясь на одну лишь внешность и наглый язык. Неприятно осознавать это, но он вёл себя, как последний придурок. Чимин бесспорно очень красивый и эффектный, это трудно не заметить. Но Чонгук даже не в курсе, есть ли у него девушка или парень. О случайных связях Хосок тоже не говорил. Что-то здесь не так, ведь Чимин не похож на закомплексованного задрота. Он ведёт активный образ жизни, у него много друзей. А ещё он работает в звукозаписывающей студии Юнги и снимает квартиру недалеко от их офиса. Чимин любит свой мотоцикл и тщательно за ним следит. Что же выходит? Самоуверенный, резкий, начитанный, не ветреный, обаятельный и дружелюбный, отличается чистоплотностью и бережливостью. Звучит, как человек, вызывающий доверие. Мир начинает играть новыми красками, чем полностью ошеломляет. И если бы ранее Чонгук был более внимательным и сдержанным в своих словах, они бы действительно могли подружиться. Чимин покупает билеты, а Чонгук сверлит вдумчивым взглядом его спину. Пак любит выделяться из толпы, чего стоит яркий и вызывающий образ, а также небольшие татуировки, которые он замечал ранее. Чонгук такой же, но больше хладнокровный, равнодушный, закрытый, чем этот ходячий апокалипсис. Они оба бросают вызов, желая доказать, что неподвластны системе, но делают это по-разному. У них двоих есть печальная история, которую они тщательно скрывают… Чимин резко разворачивается, и Чонгук замечает краешек рисунка, скрытого полупрозрачной майкой. — Я не видел это тату раньше. Что оно означает? — он смело тянет руку к шее, отодвигая с ключицы лямку, под которой появляется каллиграфическая чёрная надпись, и старается не обращать внимание, как от соприкосновения с кожей горят его пальцы. — Сиентэ… — Сьентэ. «Чувствуй», — поправляет. — Это испанский. Чонгук поднимает глаза и смотрит прямо в глаза Чимина, произнося такой громкий и важный вопрос: — Ты хочешь чувствовать? — сердце замирает. — Всегда. Чонгук мнётся, хочет что-то ответить, сказать, что понимает, но его грубо толкают в спину, покрывая отборным матом за то, что задерживает движение. Он теряет равновесие и всем телом заваливается на Чимина, по инерции цепляясь за бока, пока носом мажет вдоль холодной щеки и утыкается в мочку уха, вновь окружая себя этим навязчивым ароматом. Чимин успевает выставить руки вперёд и остановить их падение. Но вся ситуация уже выглядит довольно двусмысленно: они похожи на парочку, зажимающуюся в углу. Чонгук не спешит отодвигаться, не убирает рук с мягкой и очень тонкой талии, ощущает тёплое дыхание рядом с вискóм и позволяет себе прикрыть глаза, чтобы вдохнуть Чимина полной грудью. По телу разносятся миллиарды маленьких искр, а сердце сбивается с ритма. Пак не шевелится, не отталкивает, не шутит, словно сам не меньше удивлён их внезапной близостью. Они изучают объятья друг друга, чувствуя магнитное притяжение. Вокруг полный сумбур, состоящий из громких голосов и звуков; они давно пропустили свою очередь, но сейчас всё кажется абсолютно неважным. Всё, кроме этого мгновения: робкого, трепетного, чарующего. — Ты невероятно пахнешь, — шепчет Чонгук, втягивая носом поглубже. — В твоих духах присутствует яд, иначе почему я перестаю дышать, — наклоняется и ведёт кончиком носа вдоль шеи, отчего Чимин чуть задирает голову вверх, не в силах сопротивляться. — Мы не друзья. И если сейчас я не остановлюсь, то сделаю что-то, о чём сильно пожалею. — Это проблема? — Да. Пальцы, оглаживающие его грудь, застывают, полумесяцами впиваясь в кожу сквозь ткань одежды. — Тогда не будем тебя провоцировать, Чон, — в голосе холод. Кажется, он задел его своими словами. — Идём. У меня ещё много планов. Вот и всё. Волшебство момента разрушено. Находясь под действием чар, неуклюже отодвигается и хочет уточнить, что проблема далеко не в Чимине, тот неправильно его понял, но Пак слишком быстро разворачивается и исчезает, юрко проскальзывая вперёд. Ровная спина с худыми плечами скрывается за прохожими, оставляя в сердце Чонгука зияющую пустоту и чувство вины. Он срывается с места и догоняет его практически у самого входа, грубо расталкивая людей локтями. Чимин отдаёт билеты контролёру, на лице которого написано полное безразличие к жизни, и не оборачиваясь идёт к сиденьям. Унылый работник аттракциона не обращает внимание и на Чонгука, который тут же беспрепятственно проникает к вагончикам и стремительно садится рядом. Чимин смотрит в сторону, сохраняя молчание. Неловкий момент повисает в воздухе. Чонгуку хочется его коснуться и развернуть к себе, заставить выслушать оправдание, но имеет ли он право быть с ним откровенным? Ладони потеют, а уши горят. И в миг, когда он наконец решается заговорить, музыка становится громче, ограничитель опускается на бёдра, плотно сжимая их ноги, а поезд с рывком двигается с места, разгоняясь. Значит, не время. Они отъезжают от станции, двигаясь вверх по подъёмной горке. Вокруг открывается невероятный вид: парк переливается во всей красе, на главной площади играет музыка и танцуют люди, слышатся смех и разговоры толпы, ожидающей своей очереди. Чонгук немного отвлекается, по-детски озаряясь вокруг. Он снова предвкушает восторг, ощущение ветра и полной свободы. Смущённо улыбаясь, поворачивается к Чимину, желая поделиться впечатлениями и разговорить его, но натыкается на побледневшую кожу, сосредоточенный прямой взгляд и прикушенную губу. — Ты что, боишься? — Пак продолжает молчать, барабаня пальцами по металлическому ограничителю. Чонгук не раздумывая находит его ладонь и берёт в свою, аккуратно сжимая замёрзшие пальцы. — Просто поразительно, что, гоняя на байке, как суицидник, ты испугался аттракциона, на который сам же меня притащил. — Со страхами нужно бороться, Чонгук. Сердце пропускает удар: ответ обращён к нему. Простая истина, которая так легко забывается. Чимин невероятно смелый: смотрит правде в лицо, идёт напролом, рискует. И оказывается так чертовски прав. Почему же тогда сам Чонгук не способен пересилить свои закостенелые принципы, тратя на подыхающих тараканов в своей голове дни, месяцы и годы? Вот он, тот шанс, единственно-верный и редкий – научиться жить иначе. Крепко обхватывает тонкие пальцы и, поглаживая острые, побелевшие от напряжения костяшки, пытается их согреть. — Посмотри на меня, — спокойно и очень уверенно. Сомнений в нём больше нет. — Ну же, Чимин, обернись. Вагоны практически достигают вершины, замедляя свой ход в самой высокой точке аттракциона. Мир внизу кажется крохотным и таким незначительным. Чимин делает глубокий вдох, решительно оборачиваясь: на дне глаз тень печали с искорками чего-то безумного и немного потерянного. В нём таится разочарование. Поезд замирает, вместе с их сердцами, когда глаза сталкиваются взглядами. Секунда перед падением, и Чонгук мгновенно подаётся вперёд, вместе с резким полётом вниз, накрывая губы Чимина своими.