Вернись

      — Почему ты не позволяешь придать тело Торвальда земле, как должно? — звонкий голос заставил Дезмонда вздрогнуть. Встретить Алатиэль здесь — перед входом в этот удалённый от обитаемых помещений альков он не ожидал. Молодая правительница, на которую так внезапно свалилась вся полнота власти и ответственности за всю эльфийскую расу, побывала здесь всего однажды — в самый первый день, когда тело Торвальда перенесли через портал. Она, дрожащая, рыдала взахлёб в объятиях Дезмонда рядом с каменной плитой, на которой, словно на ложе, устроили единственного человеческого воина, удостоенного чести упокоиться в эльфийском королевстве.       Вот только упокоиться ему Дезмонд так и не позволил.       Тело не погребли. Оно осталось лежать в алькове. И Дезмонд наведывался туда очень часто. Алатиэль могла понять его скорбь. Пусть и не сумела бы в полной мере разделить — всё-таки Торвальд был в гораздо большей степени другом Дезмонда, чем её. И вообще, кажется, кроме неё и Ирдиса — единственным другом.       Но вот чего Алатиэль понять не могла, так это зачем Дезмонд намеренно рвал душу и изводился, не позволяя себе смириться с потерей и, в конечном итоге, идти по жизни дальше. Ведь они так многих потеряли! Алатиэль лишилась отца. И тогда, после победы в битве с приспешниками Деймоса, она оплакала его. Похоронила. Отгоревала. Да, чувство потери ещё отзывалось болью в её сердце. И будет отзываться очень долго. Но она смогла идти по предначертанному ей Пути дальше - приняла корону и трон. И планировала собственную свадьбу. И, может быть, они бы уже поженились — ведь сейчас полновластной правительнице никто б не смог запретить идти замуж да хоть за гнома, не то что за мага-полуэльфа. Если бы Дезмонд не воплотил в жизнь свою упрямую идею пуститься по Мирам вдогонку за удравшим с поля боя Деймосом. И Торвальд бы остался жив.       А потом она вспоминала битву у подножия Чёрной Башни. А ведь эти полчища нежити пришли бы в Энию. И какие бы разрушения оставили за собой? Растоптанные руины. Да и золотые драконы, водящиеся на Ксентароне, эльфам на помощь прийти не смогли бы.       Алатиэль зажмурилась, прогоняя воспоминания и возвращаясь в реальность — туда, где перед ней стоял Дезмонд. И молчал.       — Объясни, Дезмонд! — потребовала она. — Я имею право знать, что происходит в моём собственном замке. И с моими подданными.       Дезмонд сжал челюсти так, что на скулах заиграли желваки. Алатиэль на какой-то ужасный миг показалось, что он сейчас скажет что-то непоправимое, например, напомнит, что Торвальд — человек, и никогда не являлся подданным ни одного из эльфийских правителей, а самого Дезмонда из Энии изгнали по навету. Но ничего из этого Дезмонд не сказал.       — Торвальд ещё не умер.       — Что? — опешила Алатиэль, которая собственными глазами со спины дракона видела, как толпа нежити накрыла Торвальда будто селевая лавина. И мёртвое тело его видела. Безнадёжно мёртвое. — Разве целители не осматривали его, как всех остальных? Разве они не сказали, что его сердце перестало биться, а дух ушёл за грань?       — Это так. — подтвердил Дезмонд. — Его сердце не бьётся, но дух... Я не уверен, что он ушёл.       — Торвальд застрял между Мирами? — ужаснулась Алатиэль.       — Нет, — поколебавшись, ответил Дезмонд, — это... не совсем так. Вернее... его дух не утратил связь с телом.       — Я не понимаю, — простонала Алатиэль, сжимая пальцами виски, — я совсем ничего не понимаю. Ты же знаешь, во мне нет магической искры. И мне сложно рассуждать о материях, которые мой разум не способен познать. Поэтому просто ответь — Торвальд ещё жив?       — Нет, — обречённо выдохнул Дезмонд.       В тёмном, вытесанным в скале алькове было тихо.       Единственный магический светлячок разгонял вековой мрак. Впрочем, не далеко. Только позволял взгляду выхватить неподвижное тело, лежащее на камне. Нетленное.       Наложить стазис сумел бы даже человеческий маг-недоучка. Дезмонд горько усмехнулся. Он, вообще-то, и сам считался недоучкой — своё Испытание он так и не прошёл. И кого волнует, что вместо этого он спасал Энию, да и весь этот населённый мир, а потом ещё и соседний от тёмных жестоких захватчиков?       Он уселся на единственный предмет мебели — на одинокий стул у каменного ложа.       Страшные раны больше не бороздили мёртвую, навеки застывшую плоть. И для этого Дезмонду пришлось пустить в ход заклинания, которые любой эльф счёл бы черномагическими. На взгляд же некоторых других рас — ничего чёрного и запретного в них не было. Кое-какие народы предпочитали возносить посмертные почести своим отличившимся соотечественникам буквально всенародно. А чествовать отдельные части тела своих зачастую искромсанных героев было как-то... кхм. Воин, особенно великий, и в смерти должен быть прекрасен и величествен. А то кто ж, глядя на истерзанные ошмётки захочет стать следующим героем? Вот и старались колдуны — приращивали отрубленные конечности, стягивали рваные и резанные раны. И никто не считал это некромантией.       Сам Дезмонд познакомился с этим ремеслом в Академии Магии. Не то чтобы человеческие маги детально изучали подобные обряды — тем более, что люди как раз-таки, причисляли подобное к некромантии. Но зато в библиотеке Академии можно было найти вполне разрешённые трактаты и на эту тему. А любопытства и желания познать что-нибудь новенькое и экзотичное у Дезмонда всегда было столько, что хватило бы с лихвой на девятерых. И ещё десятому чего-нибудь осталось.       Он тогда даже и думать не мог, что однажды выученные забавы ради заклинания ему пригодятся.       Дезмонд тяжело вздохнул.       Он так хотел бы, чтобы они и не пригодились.       Его взгляд прошёлся по лицу, черты которого успели стать дорогими его сердцу. Дезмонд помнил, какая богатая мимика была у Торвальда. Тот, в отличии от большинства знакомых Дезмонду эльфов, да и в отличии от самого Дезмонда, чего уж там, не считал нужным прятать свои эмоции за маской холодного равнодушия. Если Торвальд злился, то упрямо стискивал зубы. Смотрел исподлобья. Взгляд его становился ледяным и колючим. Дезмонду за все годы их знакомства не досталось ни единого такого взгляда. Зато тёплых улыбок перепало немало. Улыбки у Торвальда были разные - мягкие и короткие, когда он пытался подбодрить расстроенного неудачей Дезмонда; дерзкие и лукавые, когда он подначивал Дезмонда на очередную авантюру; довольные, с изрядной долей гордости, когда смотрел на хвастающегося своими очередными магическими достижениями Дезмонда; бывали даже восторженными, когда, по его мнению, Дезмонд совершал что-то грандиозное; иногда его улыбки были просто ласковыми и невероятно тёплыми, согревающими Дезмонда лучше, чем любое меховое одеяло.       Но больше всего Дезмонду нравился смех Торвальда — всегда от души — раскатистых, громкий и заразительный. Сам Дезмонд так смеяться не умел, но никогда не мог сдержать улыбку, глядя на искренне, словно по-детски, веселящегося Торвальда.       Сердце сдавило, на грудь будто навалилась каменная плита гномьей ловушки.       Сидеть здесь, у неподвижного тела друга, стало невыносимо.       Дезмонд поднялся, подхватил стул, попытавшийся завалиться от резкого движения.       За порогом ярко горели факелы. Он поднимался по хорошо освещённой лестнице медленно и неохотно. Его душу раздирали два противоречивых чувства - хотелось убежать как можно дальше от собственной боли и безжизненной оболочки единственного друга и хотелось остаться рядом с ним в безумной надежде, что закрытые веки дрогнут, а губы вновь растянутся в улыбке — той самой — ласковой и тёплой, которую недавно так ярко вспоминал Дезмонд.       Алатиэль словно поджидала его у дверей библиотеки. А может и впрямь ждала. Спускаться к алькову она не желала категорически, а поймать Дезмонда можно было либо там, либо среди книг и манускриптов.       — Что ты пытаешься найти, Дезмонд? — спросила она, вглядываясь ему в глаза. —Ты... надеешься вернуть Торвальда из-за грани? — её голос взволнованно дрогнул.       Дезмонд молчал. Ему нечего было ответить. Врать ей он не мог. А правду она бы не приняла. Но Алатиэль слишком хорошо его знала. И умела читать все ответы в его глазах.       Она отшатнулась, прижав ладонь к губам, глядя на него с застывшим ужасом в глазах.       — Ты... ты очень изменился, Дезмонд, — прошептала она.       — После произошедшего никто из нас не остался прежним, — спокойно констатировал Дезмонд.       — Да, ты прав, я тоже изменилась, — признала Алатиэль, — но я не сворачиваю со своего Пути.       — Ты считаешь меня Отступником? — изумился Дезмонд. Его словно ушатом холодной воды окатили. Он ведь уже однажды прошёл через несправедливый навет и обвинение в чёрном колдовстве. И был изгнан из родной страны в наказание за деяния, которые никогда не совершал. Алатиэль тоже это прекрасно помнила. Она вздрогнула. В уголках прекрасных светлых глаз задрожали слёзы.       — Нет, — прошептала она непослушными губами, — но я боюсь, что в погоне за... за несбыточным ты пересечёшь черту. Ты ведь помнишь, как началась история Деймоса...       Дезмонд сжал кулаки, пытаясь совладать с бурей эмоций, поднявшихся в его душе.       — Ты сравниваешь меня с Деймосом, Алатиэль? С Тёмным Властелином, приведшим в наш мир армию нечисти?       — Он не всегда был таким. Тебе ли не знать?       — Не всегда, — горько согласился Дезмонд. — Тебе нет нужды переживать, Правительница, я не стану новым Чёрным Властелином и не попытаюсь превратить тело собственного друга в нечисть. Я не изучаю никаких тёмных ритуалов.       Он мог бы предложить ей проверить, какие именно книги выдавал ему хранитель библиотечных чертогов, но глядя на её и так расстроенное лицо, не стал усугублять ситуацию. Дальнейший разговор мог привести только к ссоре. Дезмонд поклонился ей.       — Позволь мне продолжить свой путь?       Она отступила, отвернувшись. До не по-человечески острого слуха Дезмонда донёсся приглушённый всхлип из-за спины.       Он вошёл в библиотеку, притворил за собой плотную тяжёлую дверь и закрыл глаза.       Стало только больнее. Может, действительно не стоило подниматься сюда? Сидел бы сейчас в кромешной тишине алькова, тщетно пытаясь вдохнуть хоть малейший глоток воздуха.       Дезмонд мотнул головой. Плохие это были мысли. Непозволительные. У него была цель и было дело. Он ни в коем случае не мог себе позволить раскиснуть, как весеннее болото. Пришлось брать себя под контроль.       Забрав книгу у хранителя, Дезмонд уселся за удобный стол, сотворил магический светляк. Но его мысли вновь вернулись к Алатиэль. Она его не понимала. И, кажется, не стремилась понять. И, что самое скверное, начинала бояться. От этого было горько. Ведь они знали друг друга с самого рождения. Только друг друга и знали, если уж на то пошло. Наследная принцесса, хранимая и оберегаемая, не покидала дворца. А во дворце были всевозможные придворные, слуги, венценосные родители, да редкие гости-дипломаты. И все они взрослые и серьёзные. Но был ещё придворный маг Ирдис со своим малолетним воспитанником. Вот с ним-то она и росла. Они делили на двоих все детские шалости и все свои невеликие секреты.       Алатиэль знала его так, как наверное и наставник не знал.       Да, конечно, годы учёбы в человеческой Академии Магии повлияли на Дезмонда. Он больше не был тем юношей, который кроме дворцовых стен и древних манускриптов видел только своего наставника да Алатиэль. Были за его плечами и сражения вместе с недоверчиво косящимися на него человеческими воинами, и походы с отрядами наёмников, и мелкие склоки с завидующими ему почему-то людьми. И глубокая дружба. С Торвальдом.       А потом случилось нашествие нежити на Энию.       И это тоже изменило Дезмонда. Открыло в нём новые силы и возможности — то, о чём он и сам не подозревал.       Но пробудили ли все, выпавшие на его долю испытания, в душе Дезмонда тьму? Нет.       Были и оставались принципы, переступить через которые, даже ради достижения своей цели, он бы не смог.       Время текло, но здесь, в застывшей тишине алькова ничего не менялось. Да и не могло измениться. Мёртвое не оживало. Но и разложиться из-за действующего заклинания стазиса не могло.       Дезмонду, расстроенному и растерянному, в очередной раз потерпевшему неудачу в собственном поиске, так хотелось сжать руку друга.       Но он не делал этого.       Он слишком хорошо знал, что рука будет холодной и безжизненной. Пальцы не дрогнут, не сожмутся в ответ в жесте поддержки. Дезмонд помнил эти сильные руки. Всё ещё помнил, как Торвальд приобнимал за плечо — немного покровительственно, но Дезмонд никогда не обижался. Похлопывал по спине или сжимал плечо, пытаясь приободрить. Обнимал крепко, когда Дезмондом овладевало отчаяние или когда они встречались после даже короткой разлуки.       — Вернись назад, Впереди ничего, Лишь бескрайний ад. Вернись ко мне. Что ты делаешь в этой Всеми забытой, стране? — тихо пропел Дезмонд, неотрывно глядя в родные до боли черты.       Торвальд шутил над ним, когда Дезмонд брал высокие ноты, говорил, что нужно ставить того в дозор, чтобы он, в случае тревоги, будил лагерь своими воплями. Но Дезмонд знал, что на самом деле друг любил его голос — Торвальд часто просил его спеть, особенно, если им доводилось пропустить кружку другую эля в таверне.       Подойдя к подножию лестницы, Дезмонд вскинул голову. Там, наверху, его ждала Алатиэль. И он не позволил себе медлить — поднялся уверенно и быстро.       — Дезмонд... — начала Алатиэль и замолчала.       Он смотрел на неё устало. Измученно. И его вид отдавался в её душе болью. Он ждал её слов. А она не знала, что ему сказать. Как повлиять на этого упрямца, истязающего себя?       — Ты приходишь сюда. И приходишь. И приходишь. Не даёшь воздать почести Торвальду и упокоить его с миром. А я даже не знаю, что ты делаешь здесь, наедине с мёртвым телом.       — Так пойдём со мной, — предложил Дезмонд, на какой-то миг понадеявшись, что Алатиэль действительно переступит приблизится к алькову. Разделит с ним его... что? Боль? Надежду?       Но она в ужасе отшатнулась и мотнула головой. Прижала руки к груди, будто боялась, что он схватит её и потащит вниз к страшному и непонятному почти склепу.       Боль сжала его сердце очередным осознанием. Алатиэль действительно начинала видеть в нём... кого? Монстра? Повелителя мёртвых?       Она пересилила себя. Мягко коснулась его плеча.       Раньше это было таким простым жестом — всего лишь скромное короткое касание. Целомудренное.       Раньше.       — Дезмонд, ты заточил себя в библиотеке. И выходишь из неё лишь для того, чтобы спуститься сюда. Так нельзя!       — Но ведь я и раньше так жил, — удивлённо возразил Дезмонд. — Разве ты не помнишь, моё детство прошло среди дворцовых стен и книг.       — Помню, — улыбнулась Алатиэль, — но тогда мы хотя бы по саду бегали, устраивали прятки среди подстриженных цветущих кустов, кормили рыбок в прудике. А сейчас ты... Дезмонд, сколько времени прошло после нашего возвращения из Ксентарона?       — Полгода? Год? — пожал плечами Дезмонд так, будто это для него не имело ровным счётом никакого значения.       — Прошло три года, Дезмонд, — тихо поправила его Алатиэль, развернулась и медленно побрела по коридору. Её плечи вздрагивали. Дезмонду захотелось догнать её, обнять, утешить. Но он не двинулся с места, словно застыв. Что-то пролегло между ними. Трещина. Раскол. Пропасть.       Алатиэль не понимала его.       И Дезмонд задумался, а понял бы его Торвальд? Вот будь он сейчас рядом с ним живой и во плоти. А там, в алькове, ну... ещё какой-нибудь их гипотетический друг. Обвинил бы его Торвальд в чернокнижии? Сравнил бы с Деймосом?       Отчего-то Дезмонду казалось, что Торвальд верил бы ему. Сжал бы плечо и спросил: "Мой друг, чем я могу тебе помочь?".       И просто был бы рядом.       О, как Дезмонд мечтал, чтобы Торвальд просто был с ним рядом!       Сегодня Дезмонд пришёл к алькову, зная, что может больше сюда не вернуться. Если то, что он задумал не удастся воплотить в реальность. Но мысли о неудаче он гнал от себя старательно и почти успешно.       Он не стал устраиваться на стуле, как привычно делал это вот уже пять лет. И смотрел на тело друга по-особенному. Магически. И то, что он видел, пугало его.       Он с самого начала пытался объяснить и Алатиэль, и Ирдису, что видел — дух Торвальда, уйдя за грань, остался всё-таки привязан к своему телу множеством тонюсеньких ниточек. И к Дезмонду. К Дезмонду — крепче и прочней.       И пока эти связи не оборвались, обрести покой Торвальд не мог. Имея связь с собственным телом, дух мог бы быть в него возвращён.       Вот только время шло. И ниточки-привязки духа к телу по одной рвались. Связь истончалась. А значит, ослабевала и надежда на его возвращение. А когда не станет последней ниточки - Дезмонду придётся оборвать и ту связь, что была между их душами, навек отпуская Торвальда. Ведь держать его на перепутье без телесной оболочки - было бы... гадко, нечестно, гнусно. Дезмонд не стал бы обрекать на такое собственного друга.       И вот сейчас он видел, насколько истончилась связь с телом.       Дезмонд подошёл к посмертному ложу и аккуратно вынул из холодной руки черен меча.       Тот самый — рунный меч. Оружие со своим норовом. Древнее. Драгоценное. Грозное. Закалённое. С каждым годом, с каждой пройденной битвой становящееся только могущественнее.       — Твой хозяин обещал, что ты послужишь мне, — твёрдо сказал Дезмонд, разглядывая острое лезвие. — Пришло время исполнять обещание.       Кто-то мог бы счесть это мародёрством — разграблением захоронения. Даже оскорблением памяти воителя, которому пристало покоиться при своём оружии. Но Дезмонд искренне надеялся вернуть другу его меч, после того как тот послужит ключом в ритуале. Живому другу.       У входа в ущелье, за границей Энии Дезмонда ожидал отряд наёмников, готовых сопроводить его в дальний и нелёгкий поход.       Дезмонд поёжился и плотнее закутался в плащ. Сколько раз они вот так с Торвальдом пробирались лестными тропами. Грелись у костра. Дезмонд помнил, как они сидели, прислонившись спиной к спине. Дезмонд откинул голову Торвальду на плечо и смотрел в небо. Звёзды его очаровали. Он смотрел на маленькие мерцающие точки. В его мыслях царил покой. На сердце было легко-легко. А спине — тепло.       — Если верить карте, то нужное вам место за тем перевалом, господин, — вернул Дезмонда в реальность голос командира наёмного отряда. — Но вряд ли мы преодолеем его засветло. А найти подходящее место для ночлега сумеем ли — не ведомо. Да и люди устали.       — Хорошо, — ровно и спокойно согласился с доводами Дезмонд, хотя его сердце, предчувствуя близость конечной цели, будто рвалось из груди, побуждая двигаться вперёд, — командуй привал. Пусть твои люди ставят лагерь и готовят ужин.       Позже, сидя у костра, глядя в огонь и через силу запихивая в себя водянистую кашу и вяленное мясо, Дезмонд вспоминал, как они с Торвальдом пробирались в Энию через леса и горы. Им костров разжигать было нельзя чтобы не привлекать к себе внимание вражеских лазутчиков. Да и идти приходилось в основном ночью, сквозь тьму, сдерживая ругательства. Только в пещерах и подгорных лазах Дезмонд решился создать магического светлячка.       Перевал они преодолели к середине дня. И вход в нужную пещеру отыскали. А вот вошёл под её своды Дезмонд в одиночку, предупредив, чтобы за ним не совался никто. Наёмники будут ждать его трое суток, и если за это время он не вернётся — они отправятся в обратный путь. А если вернётся — то он заплатит им ещё и за своё сопровождение до столицы человеческого государства.       Деньги у Дезмонда были.       Когда-то в их с Торвальдом распоряжение попал целый сундук с сокровищами. Торвальд хвастал, что они с Дезмондом вдвоём ограбили сокровищницу дракона. Хотя на самом деле просто выиграли этот сундук в карты у того, кто в той сокровищнице действительно побывал. Но тот искатель приключений ни за что бы в столь крупном и обидном проигрыше (хотя у него и остался второй сундук, который он благоразумно на кон ставить не стал) не признался, а объяснять наличие таких богатсв городской страже пришлось.       Когда они подсчитывали обладателями чего нежданно стали, Дезмонду достались все драгоценные камни. Стоили они гораздо больше, чем доля Торвальда в золоте, но для Дезмонда имели совсем другую ценность — практическую. Кристаллическая структура самоцветных камней являлась отличным хранилищем для магической энергии. Именно поэтому для всех амулетов, хоть телепортационных, хоть от пресловутого поноса использовались драгоценные камни. Из самых мелких и невзрачных, в итоге, тех самых амулетов от поноса Дезмонд и понаделал — для отряда наёмников, уходящих в незаселённые земли и боящихся подцепить расстройство живота в дороге.       Вот только Торвальд заявил, что он-то не дракон и золото в таком количестве ему ни к чему. Так что, не смотря на протесты Дезмонда, умудрился всучить ему и объёмный свёрток с золотом.       Вот оно-то на оплату экспедиции и пошло.       Сейчас Дезмонд стоял перед огромной, словно вмурованной в скальную твердь, металлической чашей, покрытой похожими на украшающие меч Торвальда рунами, и отчётливо понимал, что он действительно нашёл древние Врата.       За ними его ждала Страна Забвения.       Туман. Белый, плотный. Непроглядный. Но почему-то абсолютно сухой. И никакого движения в нём. Ни впереди. Ни справа. Ни слева. Никого.       И как посреди белого беспросветного ничто найти одну единственную душу? И можно ли её вообще отыскать?       Но Дезмонд знал способ. Он ощупал собственную грудь, его пальцы сжали упругую, будто живая лиана, толстую верёвку. Связь. Его связь с духом Торвальда. И Дезмонд двинулся вперёд, не выпуская эту путеводную нить.       Силуэт. Неясный. Сам будто сотканный из прядей белого тумана показался впереди.       Сердце Дезмонда пустилось вскачь, ускорив ритм, казалось втрое.       — Торвальд! — неудержавшись, воскликнул Дезмонд и ускорил шаг, крепче вцепившись в духовную связь.       — Дезмонд? — раздался неуверенный голос, и туман будто расступился, позволив разглядеть знакомую фигуру, но не давая вглядеться в родные черты лица. — Что ты здесь делаешь? Ты умер?       — Нет, — отрицательно покачал головой Дезмонд, — не умер. Я пришёл за тобой.       — Зачем?       — Чтобы вернуть тебя.       — Для чего? — спросил Торвальд, и в его голосе не было ничего кроме равнодушия. Как будто на самом деле ответ его не особо и интересовал.       Дезмонд задумался. Что он мог ответить? Что им двигало эгоистичное желание вернуть себе единственного друга? А достаточный ли это аргумент?       — Твоя смерть была несправедливой, — осторожно подобрал слова Дезмонд. Но Торвальд в ответ покачал головой.       — Я умер в битве. Так, как и хотел бы умереть — с оружием в руках, сражаясь, отстаивая свои идеалы. Про меня наверняка уже сложили легенды? — он слегка усмехнулся — всего лишь тень его былой улыбки. И сердце Дезмонда вновь сжалось от тоски и боли. Вот он, казалось, перерыл всю обширную библиотеку дворца, собираемую многими поколениями правителей Энии и их придворными магами - настоящую кладезь мудрости. Отыскал необходимые ему ритуалы и карты. Нашёл древние, забытые всеми ныне живущими Врата. Прорвался в Страну Забвения. И смог отыскать там душу своего друга.       И вот теперь, когда до заветной цели остался один, всего один, шаг... Внезапная преграда выросла на его пути. Непреодолимая.       Воля друга. И с нею Дезмонд не мог не считаться.       Если Торвальд не захочет возвращаться в мир живых - Дезмонду придётся смириться.       — Ты не хочешь покинуть это место? — прямо спросил Дезмонд.       — Не хочу.       — Но почему? — изумился Дезмонд. Ему-то казалось, что существование в бесконечном белом тумане сродни наказанию за совершённые земные грехи.       — Здесь нет чувств, обуревавших меня там. Я помню их — все свои стремления, свою жажду, всё, что радовало меня и расстраивало. Но здесь меня это всё больше не тревожит. Здесь нет боли.       — Но нет и счастья! — горячо возразил Дезмонд.       — Ты думаешь, я был счастлив в мире живых? — в голосе Торвальда послышалось сомнение. И это был единственный проблеск эмоций. Но Дезмонд был настолько ошарашен сутью вопроса, что даже этого не заметил.       — А ты не был? — промямли Дезмонд растерянно. Ему-то друг всегда казался таким жизнерадостным. Казалось, Торвальд не умел отчаиваться даже в самой безнадёжной ситуации.       Торвальд будто задумался над его вопросом. Он молчал, видимо, так и не найдя ответ в своих воспоминаниях.       — Хорошо, — внезапно согласился Дезмонд, оглядевшись по сторонам, — готов признать, что тут действительно неплохо. Не холодно. Сухо. Спокойно. Нет боли, говоришь? Пожалуй, мне это подходит. Я останусь здесь, с тобой.       Торвальд от его заявления пошатнулся.       — Даже не думай об этом! — и теперь в голосе друга звучали самые настоящие эмоции. Негодование.       Дезмонд подавил довольную улыбку.       — Ты не рад моей компании? А я думал, что ты мой друг, — последнее он сказал с той самой скопленной за все эти года разлуки горечью.       — Конечно же друг!       — Тогда почему я не должен оставаться здесь, с тобой?       — Потому что твоё место среди живых!       — И что мне там делать?       — Жить, любить, учиться своим магическим искусствам, наконец.       — Страдать, переживать, ошибаться, — продолжил перечисления Дезмонд.       — Да. И это тоже. Это обычные эмоции. Из них и состоит жизнь, — увещевал Торвальд.       — Но сам-то ты к ним возвращаться не хочешь. А здесь, как ты сказал, нет боли. Поверю тебе на слово. Чудесное, должно быть, место.       — Здесь ты никогда не будешь счастлив! - досадливо выпалил Торвальд.       — А ты думаешь там, в мире живых, я был счастлив? — вернул ему вопрос Дезмонд.       — А разве не был?       — Рядом с тобой — был.       Торвальд теперь стоял близко-близко. И Дезмонд наконец мог видеть его лицо. И удивлённые, по-настоящему удивлённые глаза.       — Вернись со мной, — жалобно, умоляюще попросил Дезмонд. — Вернись ко мне.       И Торвальд кивнул.       Кристаллическая структура оказалась действительно хорошим пристанищем для энергии. Вот только энергию души удержала не до конца. Рванувший к своему телу, дух потянул за собой и весь кристалл, и Дезмонда, который крепко сжимал в руках и его, и связь с духом Торвальда.       Пришёл в себя Дезмонд, словно мешком свалившись на что-то твёрдое, а левым коленом и вовсе чувствительно приложился о что-то очень и очень твёрдое. То, на что он упал, под ним вздрогнуло и пошевелилось. Дезмонд приподнялся и ошалело уставился на пытающегося что-то сказать Торвальда. Живого Торвальда.       Получилось.       У Дезмонда всё получилось!       Восторг наполнил душу лёгкостью, жаром и осознанием. И Дезмонд сделал то, что никогда-никогда не позволял себе сделать прежде, но пообещал осуществить, когда Торвальд наконец вернётся — он прижался губами к его губам. Коротко и почти совсем невинно.       А потом устроил голову у друга на груди, услышал, как там раздаётся ритмичный и чёткий стук сердца. И наконец разрыдался.       Так, как, кажется, не рыдал даже в детстве. Он ведь не плакал даже тогда, когда тело Торвальда только принесли в этот альков. И ни единого раза из всех тех многочисленных визитов сюда. Его глаза всегда оставались сухими, не смотря на обосновавшуюся в его сердце боль. А вот сейчас с прорвавшимися слезами всё то скопившееся горе, безумная надежда и отчаянные сомнения выходили, освобождая место в его душе для новых, уже светлых чувств.       — Де... Дезмонд, — прохрипел Торвальд. Его ещё плохо слушающиеся пальцы осторожно гладили рыдающего друга по спутанным волосам.