«Если вам нужна эта ведьма, prete, я доставлю ее в Орден» «Не стоит. Она сама придет»
1
Письмо от Бартоломью сгорело, не оставив даже пепла, но вымарать из головы отвратительные строки было куда сложнее. Они горели в памяти как клеймо, а витающий в воздухе запах жженой бумаги горчил на языке, напоминая о дыме костров. – Ненавижу, – прошептала Эстер. Жаль, она не могла сжечь этого ужасного человека так же легко, как его гадкое письмо. И пусть потом ее отправят на костер – мать Геката после смерти примет ведьму в свои любящие объятия, а святой отец будет вечно гореть в аду. Перед глазами против желания возник образ Бартоломью – холеное холодное лицо убийцы. Тонкий рот кривился в дьявольской усмешке, будто он уже поднес факел к хворосту под ее голыми ступнями. – Ублюдок. Чокнутый Фанатик. Гнев обуял ее как злой дух. «Воздух… мне нужен воздух». Эстер бросилась распахивать окна, впуская в комнату колючий зимний ветер, а затем метнулась к столу и трясущимися руками плеснула в бокал вина. Немного пролилось на бумаги, но ей было все равно. Сегодня она напьется до беспамятства, а может и завтра. Лишь бы не чувствовать больше удушающую злобу, причина которой – беспомощность. Ничего не чувствовать. «Ведьма, остановись» Эстер вздрогнула, выронив бокал. А ведь фамильяр просил не читать письмо. И почему она не послушалась? Глупая, глупая Эстер. «И вовсе ты вовсе не глупая» – Кот, громко мяукнув, прыгнул ей на колени. – «В твоей жизни случилось много плохого, и ты запуталась» Эстер улыбнулась сквозь слезы. Она не уставала мысленно благодарить брата за то, что сберег для нее тот Скриптум о фамильярах. Если бы не Астерий, она, верно, уже помутилась бы рассудком от горя и тоски. – Он потребовал в письме, чтобы я пришла к нему на исповедь. – Последнее слово Эстер произнесла с отвращением. – Иначе меня приведут насильно. И как у такого чудовища может быть столько власти? Фамильяр вздохнул. «Дьяволу в церкви вольготнее всего. Зато теперь мы знаем, что от него ждать» – И какая мне польза от этого знания? «Такая, что ты можешь попросить защиты у Ворона. Он придумает, как отвадить от тебя Бартоломью» Эстер издала горький смешок. – Верховный ведьмак на собрании Ковена и неизвестно, когда вернется. – Она забралась на кровать, прихватив хрустальный графин с вином. – Нет, я взрослая ведьма и должна сама решать свои проблемы. Ворон, конечно, захочет узнать, зачем она ходила в собор Святого Марка, потребует пересказать их разговоры со святым отцом… от этой мысли Эстер передернуло. Она хорошо запомнила холодный тон и взгляд Верховного ведьмака, после того, как новость о пьяной ведьме, потерявшей контроль над магией, попала в газеты. Конечно, он сразу понял, кто была эта ведьма. Эстер до сих пор краснела, стоило только вспомнить ту позорную ночь. Она тогда совсем расклеилась. Нет, нужно сберечь те крохи уважения, что Ворон еще испытывал к ней. О ее разногласиях с Бартоломью не должны узнать в Ковене. Не должен узнать отец. «Эстер, держись от священника подальше» Зеленые глаза фамильяра тревожно мерцали в полумраке. Эстер некстати вспомнила про болотные огоньки, которые заманивали доверчивых путников в трясину. «Что ты задумала?» Вместо ответа Эстер сделала глоток из графина, а затем еще. Вскоре в голове стало пусто, а теле поселилась пьяная легкость. Она могла наконец насладиться терпкой сладостью вина без мыслей о священнике, пыточных застенках Ордена и горящих кострах. «Что ты задумала, ведьма?» – Тебе ли не знать, милый Астерий. Глупо хихикнув, Эстер вытянула ноги и уронила голову на подушку. Графин выскользнул из ослабевших пальцев и со звоном разбился о пол, но она уже этого не слышала.2
«Ничто так не способствует размышлениям, как несчастье»
Если бы посторонний человек спросил, почему она назвала фамильяра Астерием, ответ был бы таков: раз они отныне связаны узами, сильнее которых только смерть, значит его имя тоже должно отсылать к мифам и звездам. Но правда была в том, что после ритуала у статуи Гекаты, первым на ум ей пришел Астерий-Минотавр – чудовище и пленник лабиринта в одном лице. Ровно как и она сама для иных, вроде отца Дарио, – чудовище, но разве она выбирала рождаться ведающей? Разве Минотавр желал иметь бычью голову и кровожадный нрав? Раньше они с братом блуждали рука об руку в лабиринте жизни, но теперь Эстер осталась одна. Оставалось только дождаться Тесея, что оборвет ее мучения. И пусть у него будут холодные голубые глаза, льняные волосы и факел в руке, разгоняющий тьму.3
«Добродетель вышла из этой истории такой истерзанной, такой униженной, какой ей надлежит быть всякий раз, когда она осмеливается сразиться против порока.»
Когда Эстер открыла глаза, в комнате царил серый сумрак. Окна были закрыты и плотно зашторены, не пропуская ни холод, ни свет с улицы. Эстер помнила, как доведенная до исступления угрозами Бартоломью, она распахнула их все до одного и так напилась, что уже не чувствовала ледяное дыхание ноябрьской ночи на обнаженной коже. Возможно, ей хотелось замерзнуть во сне на смерть или хотя бы простудиться, чтобы появилась причина не выходить из комнаты. Однако Эстер точно знала, что потом не трогала ни окна, ни тяжелые бархатные портьеры. Ворон? А может, чрезмерно заботливый воришка? Эстер выпростала руку из толстого одеяла, пытаясь нащупать у кровати графин с остатками вина. Кончики пальцев вдруг ужалила боль. Она вскрикнула и резко села, окончательно просыпаясь. На прикроватной тумбочке возник фамильяр и зажег светильник. Эстер разглядела кровь, стекающую по ладони из мелких ранок. Раз она решила отправиться в логово врага, было ли это предупреждением? Эстер залечила порезы и слизала кровь. Что ж, так тому и быть. Пока она придирчиво выбирала подходящий наряд, Астерий расхаживал по смятому одеялу, уговаривая ее отправить весточку Ворону. Спустя четверть часа жалобных просьб, Эстер сдалась. – Напишу письмо и оставлю под дверью его комнаты. «Лучше бы ты сама осталась сидеть под его дверью» – проворчал фамильяр. Эстер, облачившись в блузку с кружевным воротничком и жилет с пиджаком в тон юбке из плотной зеленой шерсти, присела за туалетный столик, чтобы заняться лицом и волосами. – Подумай сам, какой у меня выбор? Ты ведь слышал, что сказал Адриан – этот Бартоломью не просто глава храма Святого Марка, но и основатель тайной канцелярии. Второе лицо после Первосвященника. Я не хочу, чтобы наши с ним разногласия еще сильнее ухудшили отношения между Орденом и Ковеном. «Не думаю, что Ворон и остальные верховные маги нуждаются в твоей жертве». – Я просто пытаюсь себя вести как законопослушная ведьма, – возразила Эстер. – Хотя и не считаю законы в отношении ведающих справедливыми. Но попробуй объяснить это типу вроде Бартоломью. Все эти святоши с виду благочестивые и набожные, а на деле очерняют то, чем не могут обладать – женщин, магию… Лицо, болезненно-бледное, она решила оживить румянами и помадой, шею и запястья сбрызнула духами, напоминавшими о любимом миндальном печенье и ванильном безе. Длинные золотисто-рыжие волосы после недолгих колебаний собрала в небрежный пучок. Удовлетворенно кивнув своему отражение, Эстер вышла из комнаты, спустилась на первый этаж и, мысленно попросив защиты у трехликой богини, отперла входную дверь.4
«С тех пор как он утратил добродетель, сохранение ее видимости обрело для него особую важность»
Дарио смотрел, как ведьма мнется на крыльце, не решаясь ударить в дверной молоток, и не мог сдержать усмешки. «Словно бедная заблудшая овечка» С той самой минуты, как посыльный забрал письмо для Эстер Кроу, он пребывал в возбуждённом нетерпении, предвкушая, как ее, растрепанную и испуганную, бросают к его ногам. Маскарад в доме Де Сантис оказался для Дарио роковым, хотя его падение началось куда раньше – с того момента, как он услышал голос ведьмы в исповедальне. Хотя Дарио был уверен, что ведьма оставит его любезное приглашение без ответа, она, к его удивлению и удовольствию, все же решила явиться сама. «Было ли это признанием поражения или очередной уловкой?» Дарио отошел от окна, вызвал слугу и велел незамедлительно провести ведьму в его покои. На удачу, именно сегодня Ричард отбыл по делам вместе с Его Святейшеством, поэтому кроме самого Дарио и молчаливых слуг в особняке никого не было. Никого, кто бы мог прервать его разговор с ведьмой. Когда за спиной раздался тихий скрип двери, а следом – стук каблуков по мраморному полу, сердце Дарио забилось чуть быстрее. Он медленно обернулся и встретился взглядом с ведьмой. Мороз украсил ее щеки румянцем, а рыжие волосы отливали золотом в свете зимнего солнца, который струился через французские шторы будто сквозь пальцы. Эстер Кроу была не просто ведьмой, а ведьмой, чья порочная красота могла толкнуть на любое преступление. Не удивительно, что Ричард дрогнул. Глядя на нее, невозможно было думать ни о чем, кроме греха. Да, ее чары были исключительно сильны, но, к счастью, он не Ричард. Любить ведьму – все равно, что сделаться ее рабом. Он получит желаемое, не впуская Эстер Кроу в свое сердце. – Я рад видеть, что вам не чуждо благоразумие, Эстер. – Дарио приветствовал ее небрежным кивком и предложил сесть в кресло. На лице ведьмы появилось надменное выражение. – Леди Кроу, если позволите. Не знаю, насколько вы ответственны в своих обещаниях, но знаю, что инквизиторы не славятся обходительностью с ведающими. Так что не обольщайтесь, святой отец. Будь моя воля, меня бы здесь не было. Он мягко рассмеялся. – Будь ваша воля, я бы уже горел заживо, не так ли, леди Кроу? Ведьма сняла шубку и уселась на предложенное место. – Заметьте, вы сами это сказали. Дарио скользнул по ней взглядом. На его вкус, на ведьме было слишком много одежды. Вот если бы она пришла к нему в одной сорочке, с распущенными волосами и лукавой улыбочкой… Но всему свое время. Всякому плоду нужно созреть, чтобы, когда придет время, он сам упал в протянутую руку и отдал всю свою сладость. Ведьма скрестила руки на груди, словно пытаясь укрыться от его откровенного взгляда. – Давайте уже приступим к… исповеди. – Она скривилась, словно последнее слово обожгло ей губы. – Сразу к делу? Как скажете. – Дарио уселся в кресло напротив. – Дайте вашу руку. – Зачем? Я не хочу, чтобы вы до меня дотрагивались. – Запомните, леди Кроу, ваши желания здесь не имеют значения. Но не переживайте, я не собираюсь вас бесчестить, только считать пульс. Хочу быть уверен, что вы говорите правду. На лице ведьмы промелькнула тень сомнения, поджатые губы дрогнули. Напускная уверенность дала трещину, на миг явив растерянную женщину, какой Дарио запомнил ее в кулуаре дома дожа. – Хорошо, – сдалась она. – Как вам будет угодно. Дарио обхватил ее запястье, не отказав себе в удовольствии погладить большим пальцем нежную кожу. Как бы он не пытался сдерживаться, тело откликалось даже на такую ничтожную близость. Бороться было бесполезно, как и ждать божественного спасения. Что касалось ведьмы, то судя по току крови, ее сердце колотилось, как жаворонок в силках. – Скажите, святой отец. Зачем вы вызвали меня, вместо того, чтобы обратиться за разъяснениями в Ковен? Дарио медленно поднял глаза, остановившись на прикрытой белым кружевом тонкой шее. Он мог бы целовать ее до изнеможения. – Потому что хочу узнать ответы именно от вас. В комнате повисла тишина, только приглушенное тиканье часов отсчитывало утекающее время. Дарио слегка придвинулся вперед и улыбнулся. Он чувствовал страх ведьмы так же отчетливо, как жар ее кожи, как сладкий аромат духов. – Я прибыла в Санкт-Петербург вовсе не ради вас, а по делам Ковена. – Не нужно яда и общих фраз, леди Кроу. Мне нужны подробности. – Ничем не могу помочь, – упрямо повторила ведьма. – Хотите знать больше – обратитесь в Триумвират. Я ведь не прошу вас раскрыть цель приезда в Россию Его Святейшества, так и вы не просите делиться с вами секретами, которые касаются только ведающих. – Я думаю, вы лжете, – спокойно ответил Дарио и ощутил, как ноготки ведьмы до боли впились ему в руку. Вот то, чего он так ждал. Ярость. Она была как глоток выдержанного вина. – А зачем, по-вашему, я прервала работу в Венецианском колледже? Разве вам не доложили, что я прибыла в Петербург не одна, а сопровождаю Верховного ведьмака? Его то вы, надеюсь, не подозреваете в тайной слабости к своей персоне? Дарио несколько мгновений смотрел на ведьму с ласковой улыбкой, затем резко подался в перед и схватил ее за горло, вжимая в кресло. Она сдавленно вскрикнула и задергалась, пытаясь высвободиться из его хватки. – Следи за языком, ведьма, мое терпение не безгранично. – Да что вам от меня нужно? – сдавленно крикнула она. – Хотите вынудить меня применить магию, а потом сжечь на радость толпе? Дарио слегка расслабил пальцы, сжимавшие ее шею, а другой рукой погладил по щеке. Лицо ведьмы было так близко, что он различал узор радужки в широких от страха глазах, видел обветренные пунцовые губы, от которых пахло ягодами. – Вы пили сегодня, Эстер? Ведьма заморгала, на лице промелькнуло смущение, и случайная догадка превратилась в уверенность. – Не ожидал, что к внушительному списку ваших прегрешений прибавится еще и пьянство. – Дарио покачал головой, пряча улыбку. – Моих прегрешений? Вы, лицемерный докучливый святоша, который не дает мне прохода, домогается до меня – презренной ведьмы… как вы смеете упрекать меня в грехах? Да, я выпила, но только потому, что иначе не могу выносить ваше общество. Ведьма резко умолкла, словно осознав, каким безумством были ее слова. Ее грудь тяжело вздымалась, а щеки пылали. Дарио усмехнулся. – Хорошо, что вы это сказали. – Неужели? Дарио отнял ладонь от ее лица и запустил в волосы, пропуская через пальцы шелковистые пряди и оттягивая голову ведьмы назад. «Говорят, рыжие те, у кого в сердце горит адское пламя». Несколько шпилек со звоном упали на мраморный пол. Ведьма издала приглушенный звук, похожий на всхлип. – Раз уж я нарушил обет, то стоит насладиться запретными плодами греха, как вы считаете, леди Кроу? – Я считаю, что вам, святой отец, стоит вспомнить заповеди! «И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввергнутым в геенну огненную». Дарио усмехнулся. – Но ведь вы сами всего минуту назад назвали меня лицемерным святошей. Ведьма не ответила, но ее взгляд был весьма красноречив. «Сколько ненависти. Но ничего, я переживу» – Эстер, Эстер, не нужно строить из себя жертву. Вы же ведьма. Что вам стоит похитить сердце мужчины, а потом растоптать? – Упаси Геката. Уж ваше сердце мне точно ни к чему, – отрезала она. – Тогда мне нечего бояться, – с этими словами Дарио рывком притянул Эстер к себе и завладел ее губам, поцеловал женщину – ведьму – которую так желал.5
«Сотни раз размышляла она о жестокосердии этого человека, о его отвращении к женщинам, о его развращенности, об их столь разительно отличавшихся взглядах на мораль - и все напрасно»
В глубине души Эстер знала, что этим все и закончится – исповедь была для Дарио лишь предлогом, чтобы продолжить домогательства. И все же она пришла в логово врага, не отталкивала священника, пока он жадно ласкал ее губы и язык, а затем, оттянув колючее кружево, покрыл поцелуями шею, позволив перевести дыхание. Лучше пусть тешится властью над одной ведьмой, чем портит жизнь другим. Пламя для одной или многих – выбор очевиден. В конце концов, какая ведьма не захочет совершить сделку с дьяволом? «Почему он?» – спросил Астерий, когда Эстер спускалась по лестнице в холл. От неожиданности она едва не споткнулась и вынуждена была схватиться за гладкие дубовые перила. – Почему? Нет никакой причины. Дарио Бартоломью для меня – никто и ничто. Теперь Эстер не пришлось бы долго думать перед ответом. Он пришел легко, словно кто-то невидимый нашептал на ухо. «Он никогда не полюбит меня, а я – его. Это значит, что когда судьбе будет угодно нас разлучить, никому не будет больно» Она не будет плакать по нему, как по Тадеушу. Или отцу. «Какая странная причина, чтобы отдаться мужчине», размышляла Эстер, перебирая длинные волосы Дарио, такие светлые, будто присыпанные пеплом, в отличие от ее собственных, рыжих как опавшие осенние листья. Дарио поймал ее ладонь и, прикрыв глаза, поцеловал каждый палец словно хрупкий едва распустившийся бутон. Эстер почувствовала жар и дрожь. Кажется, сон при открытых окнах в ноябрь не прошел бесследно – она заболела, тяжело и безнадежно. Эстер ожидала, что священник обойдётся с ней грубо, попользуется телом, чтобы растоптать душу. Но его движения были неторопливыми и нежными. Было ли это уловкой? Попыткой сломать ведьму более изощренным способом, чем примитивное насилие? Когда Дарио обнял Эстер и усадил себе на колени, она уступила его животной страсти почти равнодушно, но вскоре умелые прикосновения распалили дремавшее в ней желание. Эстер сперва испугалась силе своих чувств и попыталась вырваться, убежать от него и от себя, но Дарио удержал ее и прошептал на ухо: – Вы и правда хотите уйти, Эстер? «Да, хочу» хотела крикнуть она, но сил на такой поступок у нее не нашлось. Она упала так низко, что уже не подняться. От стыда хотелось умереть, но прежде – насладиться поцелуем. Эстер прижалась к Дарио, обвила шею руками и впилась в его губы со всем пылом, на который была способна.6
«– Надобно ее вы…ь, братец, – неожиданно вмешалась Дюбуа. – И хорошенько вы…ь. Я не знаю другого способа обратить ее в твою веру: просто невероятно, как быстро и легко женщина усваивает идеи того, кто ее е…т. Канделябр, в который вставляется светильник философии, называется совокупление. Все моральные и религиозные принципы отступают перед напором страстей. Ну так пробуди их в себе, и ты сумеешь ее перевоспитать!»
Не переставая обнимать ведьму, Дарио приподнял подол ее длинной юбки и провел ладонью по шелковому чулку, медленно продвигаясь вверх, пока не почувствовал под пальцами нежную кожу бедер, такую горячую и влажную, что едва смог сдержать стон. Дарио часто представлял ведьму вот так – изгибающейся в его руках, дрожащей от страсти и во всем покорной, но никакой сон не мог сравниться с явью. Ему не терпелось погрузиться в нее, но приходилось сдерживаться – ведьмой стоило наслаждаться неспешно, смаковать, как дорогое вино. В конце концов, он давно не юнец, и если двадцать лет сана чему-то и научили, то в первую очередь терпению. – Эстер, вы сделаете для меня одну вещь? Ее ресницы дрогнула. Она облизнула губы и слабо улыбнулась. – Зависит от того, что вы попросите. – Разденетесь для меня. Без магии. Ведьма молчала так долго, что Дарио почти поверил, что это «нет». Однако она вновь удивила его – сняла пиджак, пуговица за пуговицей, глядя ему прямо в глаза, расстегнула узкий жилет и взялась за блузку. – Медленнее. Снова улыбка и молчание. Он упивался видом ее тонких проворных пальцев с розовыми ногтями, тем, как шелковая ткань блузки скользит по плечам, покрытым золотистыми веснушками, и ниже, открывая взору родинку под правой ключицей, – Дарио не удержался и поцеловал ее – грудь в атласном белье цвета свежей слоновой кости и плоский живот. Следом на пол полетела юбка. Теперь на ведьме не было ничего, кроме белья и чулок. Дарио смотрел на нее и не мог насытиться. Болезненное напряжение в паху усилилось и стало почти нестерпимым. Он уже не помнил, вожделел ли кого-то в своей жизни так же сильно, как Эстер Кроу. Дарио на несколько мгновений прикрыл глаза, пытаясь сдержать возбуждение, не поддаться искушению толкнуть ведьму на колени и взять сзади, наматывая на кулак рыжие волосы. Он всегда считал себя хладнокровным человеком, однако ведьма лишала его самообладания одним своим видом. Дарио обвел ладонью соблазнительный изгиб ее бедер, сжал ягодицы и провел губами по шее, втягивая кожу и оставляя яркую отметину. Ведьма, это воплощение порока, выгнула спину, впиваясь пальцами ему в плечи, словно поощряя на новые безумства. На ее лице отражалось неприкрытое удовольствие. Бесстыжая девка, а ведь строила из себя недотрогу. – А теперь распустите волосы. Ведьма усмехнулась так дерзко, словно не сидела полуголой на его коленях, прижимаясь ягодицами к отвердевшему члену, и не истекала влагой на его пальцы. – Есть ли предел вашим желаниям, святой отец? Дарио провел пальцем по ложбинке в вырезе бюстье, представляя, как ее груди, освободившись из плена атласа и кружев, ложатся ему в ладони. – У меня только одно желание – это вы. – Вот как? – Она приподняла бровь, ничуть не впечатленная. – А я-то думала, избавить мир от хаоса. От таких, как я. – Эстер, почему вы решили затеять этот разговор именно сейчас? Она вытащила из пучка шпильку и небрежно отбросила на пол. Длинная рыжая прядь упала вдоль розовой щеки распространяя душистый аромат цветочного мыла. – Мне интересно, как вы поступите с ведьмой, после того, как получите ее в свою постель. Дарио сделал вид, что задумался. Ричард, будь на его месте, уже бы валялся у ведьмы в ногах, обещая сгореть вместе с ней, а то и вместо нее. Влюбленный дурак. Впрочем, кто бы его осудил? Ноги у нее действительно хороши. – Каждому воздастся по делам его. Ведьма достала последнюю шпильку и тряхнула копной пышных рыжих волос. Они окутывали ее плечи и струились вдоль спины подобно пламени. Чистый хаос. – А как насчет ваших дел, святой отец? Разве желать ведьму не грех? – Грех, разумеется, но я готов взять его на себя, чтобы привести вас к покаянию. Легче сказать, чем сделать. Уличную потаскуху можно убедить перестать отдаваться мужчинам за деньги, как и неверную жену – изменять мужу, но ведьма всегда останется ведьмой. – Какая самоотверженность. И многих вы уже убедили покаяться таким интересным способом? Дарио почувствовал лёгкое раздражение. Вожделенная ведьма была так близко, в его руках, и одновременно, так далеко. Стоило ожидать, что она попытается выторговать поблажки для себе подобных, других ведающих отродий. И в глубине души Дарио был готов заключить сделку – на своих условиях, разумеется. В конце концов, чтобы избавить мир от хаоса не обязательно разжигать костры. Дарио обхватил ведьму за подбородок и заглянул ей в глаза. Его с первой встречи удивил их оттенок – желтоватый, как у кошки. И как этой женщине удавалось быть такой отвратительной и восхитительной одновременно? – Хотите знать, сколько женщин мне исповедовались? Не уж то ревнуете, леди Кроу? – Бросьте, святой отец. Мы оба знаем, что вы не держите целибат. – Трудно делить любовь между богом и женщиной. Как священник, я не должен отвлекаться от служения вере и любить кого-то, помимо Первозданного. Но, если любви нет, то и греха тоже. Если ведьму и задело его признание, то она не подала вида. Дарио вдруг пришло в голову, что ей, вероятно, необходим какой-то веский предлог, чтобы отдаться ему и не чувствовать себя шлюхой. Он решил рискнуть, смешав правду с крупицами лжи. – Эстер, если вас что-то смущает, вы вольны уйти. Я не имею привычки брать женщин силой. И, насколько мне известно, вы не совершили ничего, что заслуживало бы сурового наказания. Разумеется, черта с два он позволит ведьме уйти, но осквернение палаццо Контарини и вправду не тянуло на костер. Разве что на пару десятков плетей или подвешивание на дыбе. Дарио улыбнулся. Нет, вернее было бы наказать бесовку лично – отходить ладонью по голым ягодицам до красноты, а потом с наслаждением оттрахать. – Порой мне кажется, что красноречию вы обучились у дьявола. Ведьма соскользнула с его коленей, а Дарио, опешив, не успел ее удержать. Впрочем, убегать она не торопилось, как и одеваться. Вместо этого принялась бродить по комнате, разглядывая картины в тяжелых позолоченных рамах, дорогую мебель и корешки толстых фолиантов в старинном шкафу – большая часть ветхозаветные тексты, сборники гимнов на латыни и откровения святых отцов. Свет, льющийся из окна, казалось, пронизывал ее насквозь, делая хрупкой и уязвимой. Дарио любовался ведьмой, стараясь запечатлеть в памяти каждое движение ее изящного гибкого тела, более совершенного, чем у любой из виденных им нагих статуй, блеск волос, золотисто-рыжей завесой ниспадавших до пояса, мягкие округлости груди и бедер, свечение белой кожи в струящемся потоке обманчиво-ласкового зимнего солнца. Смотреть на нее, но не касаться. Мучительно удовольствие, наслаждение с привкусом пытки. Ведьма остановилась у массивно письменного стола на львиных лапах и, ничуть не смущаясь, заглянула в бумаги. На ее вызывающий взгляд Дарио ответил безмятежной улыбкой – все важные документы он заранее припрятал на ключ. Потеряв интерес к столу, ведьма плавно приблизилась к бархатной шторке, за которой скрывалась дверь, ведущая в спальню. – А там что? Дарио встал за спиной ведьмы, одной рукой обхватил за пояс, а другой взял за подбородок и развернул к себе, чтобы вернуть ощущение опьяняющей сладости ее губ. – Давайте узнаем. Он подхватил ее на руки, коленом толкнул дверь и внес ведьму в комнату – все окна плотно зашторены, в полумраке витает запах свечного воска и ладана, которые он зажигал во время вечерней молитвы. «Отче, если не можешь избавить от любви, так избавь от ненависти» Кровать из красного дерева в центре – воплощение вычурной роскоши от тяжелого бархатного балдахина цвета винной ягоды, до резных розеток и витых столбиков. Дарио всегда казалось, что она слишком широкая для одного человека. И так приятно было наконец уложить в нее ведьму. Нет, Эстер. Дарио мягко скользнул губами по изгибу тонкой шеи, обхватил бархатистую мочку уха и слегка прикусил. Эстер застонала, и он нашел эти звуки прекраснее пения церковного хора. Раз услышишь – и пропал навеки.7
«А девушка, которая любит смеяться, – на пути к слезам»
Эстер, шумно дыша, сжала плечи Дарио, не зная, оттолкнуть его или обнять. Внизу живота тянуло, заставляя беспокойно ерзать на узорчатом покрывале. Дарио прижался к ее рту, нежно массируя и покусывая нижнюю губу, а затем протолкнул язык между зубов. Теплая ладонь скользнула по бедру Эстер и замерла в развилке между ног. – Мне очень понравился ваш полет на метле, – шепнул Дарио в ее раскрытые губы. – Но верхом на мне вы будете смотреться еще лучше. Эстер была так ошеломлена, что на минуту потеряла дар речи. Он видел. Он на самом деле ее видел. Тихий смех Дарио привел ее в чувство. Одновременно его пальцы скользнули под кромку ее белья, раздвигая влажные складки и нежно потирая место, которое она сама редко осмеливалась трогать. Эстер ненавидела его настойчивые уверенные движения, то, с какой легкостью он распалял ее желание, превращая в стонущую безвольную развалину. Конечно, ведь у него было столько женщин, а у нее только фантазии. Наверное, он чувствует скуку от того, как легко оказалось ее соблазнить. И все же нужда в его умелых ласках заставляла забыть про стыд. Эстер расставила ноги шире и закусила губу, когда в тесную глубину сначала проник один палец, а следом еще два. Прикосновения холодного перстня к голой коже и равномерные толчки проносили удовольствие с привкусом боли. Другой рукой он сжимал ее горло, затрудняя дыхание, но ее разум был слишком одурманен желанием, чтобы испугаться. Зажмурившись, Эстер впилась взмокшими ладонями в покрывало и дернула бедрами, пытаясь вобрать его глубже и плотнее, чтобы заполнить ноющую пустоту между ног. Тугой огненный узел внизу живота скручивался все сильнее и сильнее, и она поняла, что вот-вот… Неожиданно Дарио убрал руку, вырвав из ее груди возглас разочарования. Эстер распахнула глаза и увидела, что священник стягивает с себя сутану, а следом и нижнюю рубашку. Странно было видеть его обнаженным, без глухих черных одежд с белым воротничком, шелковой ленты на плечах и четок, которые он перебирал длинными холеными пальцами. Словно обычного мужчину с обычными мужскими желаниями. Когда Дарио разделся и повернулся к ней, Эстер содрогнулась от того, какими голодными и темными были его глаза. Казалось, он винит ее в своей похоти. Не дав Эстер додумать эту мысль, Дарио нетерпеливо рванул вниз ее кружевное бюстье, обнажая грудь и, нагнувшись, жадно вобрал губами затвердевший сосок. Эстер охнула и прикрыла глаза, теряясь в нахлынувшем удовольствии. Она и не подозревала, что настолько чувствительна – каждый укус, каждый шлепок, каждое прикосновение горячего языка заставляли прикрывать глаза, выгибать спину и вскрикивать. Наверное, на утро она будет вся в синяках. Оторвавшись от груди Эстер, Дарио запустил руку ей в волосы и дернул к себе, впиваясь в губы почти болезненным поцелуем. – Нравится, ведьма? – Его голос звучал низко и глухо, а лицо ожесточилось. Словно до этой минуты он сдерживал своих демонов, а теперь дал им волю. Эстер промолчала, и тогда он, сжав губы в гневную линию, толкнул ее обратно на подушки, сорвал кружевные панталоны и встал на колени между ее раздвинутых ног. Эстер ощутила, что ее бьет нервная дрожь, а горло перехватили рыдания. Вивьен говорила, что первый раз – самый важный, а значит, и мужчина должен быть особенным: любящим, нежным и терпеливым… Эстер, не удержавшись, всхлипнула. – Что такое, ведьма? – Теперь священник был недоволен. Будто она исторгла завтрак ему под ноги, а не готовилась отдать то, что должно было принадлежать только мужу или хотя бы жениху. Эстер закрыла лицо руками и замотала головой. Ее душили страх и стыд.8
«Но если женщину любят, ее не унижают»
Дарио смотрел на ведьму, чувствуя, что мрачная озлобленность уступает место растерянности. Он не бил ее, не бранил, так с чего вдруг слезы? Скрипнув зубами, он заставил себя обнять Эстер. – Вы всегда плачете перед близостью или только мне не повезло? – У меня никогда… я никогда… – дрожа и запинаясь бормотала она. Казалось, она опьянела или повредилась умом. – Эстер, посмотрите на меня. Ведьма только сильнее сжалась, утыкаясь лбом в его плечо. – Эстер, – с нажимом повторил он. Наконец она нехотя подчинилась, и взглянув на нежное несчастное лицо в облаке дивно растрепанных рыжих волос, Дарио все понял. Верилось с трудом, но с появлением Эстер Кроу, в его жизни заметно прибавилось безумия. – Сперва я заинтересовался женщиной, – медленно начал он. – Когда я узнал, что она ведьма, то смирился, снес этот удар, хотя и с большим трудом. Даже нашел в этом нечто притягательное. Теперь же вы хотите убедить меня в том, что вы девственница. Невинная ведьма. Какая насмешка судьбы. Эстер взглянула на него с обидой. – Вас это веселит? Дарио провел большим пальцем по ее щеке, утирая слезы. – Видите ли, леди Кроу, вы ставите меня в безвыходное положение. Мне вовсе не хочется становится вашим первым мужчиной, но не стану лгать, мне льстит, что до меня у вас никого не было. Эстер фыркнула. – Типичный мужчина. – Я уже говорил, что грешен. – Дарио уложил ее на спину и соединил их губы на этот раз в долгом чувственном поцелуе. – Давайте попробуем еще раз. Обещаю не делать больно. Эстер кивнула, как будто поверив ему. Дарио пересел на край кровати и принялся медленно растирать и гладить ее руки, потом плечи, а следом живот, бедра и ступни, чередуя касания с легкими поцелуями. Сперва Эстер следила за ним с затаенной тревогой в глазах, но через какое-то время расслабилась и даже начала улыбаться. Соски похожие на красные ягоды затвердели, а дыхание стало шумным и рваным. Вдруг Эстер села и легонько толкнула его в грудь. Ее голос при этом подрагивал, но не от страха, а возбуждения. – Ложитесь. Дарио без слов подчинился. Эстер медленно оглядела его с ног до головы и остановила взгляд на приподнятом члене. По ее лицу он понял, что она собирается с духом. – Я могу все сделать сам, Эстер. Ее улыбка стала шире, а в глазах появился озорной блеск. Дарио почувствовал, как сердце сжимает новое теплое чувство, которому он не знал и не хотел давать названия. – Не думаю, что это будет сложнее, чем летать на метле. Дарио рассмеялся. Абсурдность ситуации доставляла ему странное удовольствие. Но смех превратился в стон, когда Эстер прочертила кончиками пальцем дорожку от живота к паху и решительно сжала член. – Ммм… – Она прошлась по стволу вверх-вниз с видом исследователя, а затем наклонилась и лизнула блестящую от смазки головку. Дарио сжал зубы. – Осторожнее, ведьма. Эстер послала ему невинную улыбку, от которой он испытал острое желание наброситься на нее и не выпускать из спальни до самого утра. И еще много-много дней подряд. А затем ведьма сделала то, что он множество раз представлял перед сном – села сверху и, сжав ногами его бедра, медленно опустилась на член. Его окутал тугой трепетный жар, от которого из головы разом вылетели все мысли, а во рту пересохло. Эстер была такой узкой, и он испугался, что кончит еще до того, как она вберет его полностью. Вдруг Эстер замерла, опершись руками ему в грудь. Ее живот подрагивал, а черты на миг исказились. Дарио погладил ее по бедру и слегка сжал, помогая удерживать равновесие. – Не торопитесь. Сперва может быть больно, но вы привыкнете. Эстер, прикусив губу, кивнула. – Так странно, но приятно. – Уж мне ли не знать. Эстер смущенно хихикнула, и напряжение между ними рассеялось. Она слегка поерзала, устраиваясь поудобнее, а затем вновь приподняла бедра, со влажным звуком выпуская его член, чтобы через мгновение принять снова. Дарио откинул голову и прикрыл глаза, стараясь думать о чем угодно, но только не о хорошеньких грудях Эстер, которые подпрыгивали в такт ее движениям, не о бедрах, которые нежили руки как самый изысканный шелк, не о припухших от поцелуев губах – он потому и остановил ведьму на выходе из исповедальни, потому что заметил через решетчатое оконце их соблазнительный изгиб – и конечно, не о лоне, что сжимало его член так плотно и горячо. Идеально. А еще эти мучительно медленные движения и протяжные стоны, которые только раззадоривали, но совсем немного не доводили до грани, за которой – чистое блаженство. Не выдержав, Дарио перевернул Эстер на спину, вжимая в кровать и врезаясь в нее грубыми жадными толчками. В ответ, Эстер обвила его ногами и руками, прижимаясь так тесно, будто желая стать с ним одним целым. Их бедра двигались в такт, словно в танце. Самом древнем на земле. Он кончил, издав низкий рычащий звук, когда Эстер на пике наслаждения выкрикнула его имя.9
«Избыток страдания, как и избыток счастья, вызывает бурные чувства, которые не бывают длительны»
Когда удовольствие схлынуло, к Эстер вернулся разум, а с ним и стыд. Почти кожей чувствуя повисшую в воздухе неловкость, она боялась смотреть на Дарио, боялась, что вспыхнет и сгорит заживо от одного его взгляда. Боялась увидеть самодовольную усмешку или презрение, ведь он получил свое, а значит больше в ней не нуждался. Однако, когда священник привлек Эстер к себе и приподнял голову за подбородок, его лицо хранило непривычно мягкое задумчивое выражение. – Знаете, я не смогу замолить этот грех, потому что совсем о нем не жалею. Эстер не знала, куда деть глаза. Щеки пылали, и вновь хотелось разрыдаться. – Думаю, вы узнали все, что хотели, –пробормотала она. – Мне пора идти. К ее удивлению – или разочарованию – Дарио не стал возражать. – Как скажете, леди Кроу. Вы можете уйти сейчас, но спастись от меня вам не удастся. Его голос звучал спокойно, даже добродушно, но Эстер знала, что это обман. Он был опасным человеком, воплощением порока, чья мнимая холодность служила лишь прикрытием для взрывного характера. Он мог как вознести ее на вершину блаженства, так и уничтожить. И это пугало Эстер до дрожи. Во что она ввязалась? – Это угроза? Дарио на мгновение прикрыл глаза, словно пытаясь подобрать нужное слово. – Я бы сказал – это признание. Эстер обхватила себя за плечи и сделала тоже, что и во время их последнего разговора в соборе Святого Марка – сбежала. Дарио не последовал за ней, но все то время, что ей потребовалось, чтобы натянуть юбку и застегнуть непослушными от страха пальцами пуговицы, она часто оборачивалась на дверь за бархатной шторой. На ходу подхватив шубку, Эстер вылетела в коридор, словно за ней гналась стая голодных неупокоенных духов, и чуть не врезалась в Ричарда, который неторопливо поднимался по лестнице. Он схватил ее за плечи, уберегая от падения, и слегка встряхнул, обеспокоенно заглядывая в глаза. – Эстер, что ты здесь делаешь? Что случилось? Эстер испуганно обернулась и зашептала: – Уведи меня от сюда, Ричард. Пожалуйста. Больше он ничего не спрашивал. Они молча вышли во двор, где кружились хлопья снега, и направились в сторону высоких кованных ворот, оплетенных сухим плющом. Эстер, погрузившись в безмолвие, не замечала ничего вокруг, шла, словно в полусне, и не сразу заметила, что Ричард взял ее за руку и завел за старый морщинистый дуб. – Эстер, ты сама не своя. – Он коснулся ее щеки, отводя от лица длинную прядь – у нее не было времени прибрать волосы. Она не ответила, не знала, что. Ричард наклонился еще ниже, опершись рукой о дерево. У Эстер возникло смутное ощущение, что она уже оказывалась в подобной ситуации. Конечно, после падения с балкона в доме Антонионе. Тогда Ричард тоже увел ее от священника, а затем не дал упасть. И взгляд был такой же, словно для него во всем мире не существовало никого, кроме нее. Его лицо было так близко, щекоча теплым дыханием губы, что он мог… мог легко учуять запах ладана. Запах Дарио. Эстер, стряхнув оцепенение, бросилась к воротам. Каблуки увязали в сугробах свежевыпавшего снега, а в ушах звенел голос Ричарда – он выкрикивал ее имя. Перед глазами все плыло, воздуха не хватало, но Эстер скорее умерла бы, чем остановилась.10
«Человеческое сердце может вместить лишь определенную меру отчаяния. Когда губка насыщена, пусть море спокойно катит над ней свои волны – она не впитает больше ни капли»
Эстер сидела у камина, поджав под себя ноги, с кружкой горячего чая в руках. Астерий дремал у нее на плече, щекоча кожу мягкой шерсткой. Огонь потрескивал и плясал, а за окном по-прежнему густо падал снег. Эстер чувствовала, что засыпает. В голове шевельнулась ленивая мысль: «К утру, наверное, сугробы будут до самых окон» Неожиданный шорох заставил ее вздрогнуть. Она отложила дымящуюся кружку на подлокотник и, прижимая к груди кота, подошла к столу, куда заклинанием переносились письма из почтового ящика. На конверте была лишь одна подпись, а на дорогой бумаге, пахнущей ладаном, одна строчка: «Вы забыли в моей спальне свое белье, леди Кроу» Эстер сжала письмо и медленно осела на пол.