Небо, расшитое стеклянными бусинами

А дождь на окнах рисует, Напоминая о твоих поцелуях. Все дело в том, что дождь ничем не рискует, А я боюсь, что потерял тебя. Я невозможно скучаю, Я очень болен, я почти умираю. А где-то ты и ничего не узнаешь И я боюсь, что потерял тебя.

Фейерверки вспыхивали яркими всполохами. Казалось, все бархатно-черное небо было расшито стеклянными бусинами гранатово-красного, кобальтово-синего, изумрудно-зеленого, хрустально-белого цветов, и внутри каждой бусины горела живая искра, которая очень быстро угасала. На смену погасшим огням приходили новые — такие же яркие и недолговременные. Аматэрасу низошла. Именно поэтому позднюю ночь осветили тысячи огней — на земле и в небе. Люди искренне радовались возвращению на землю покровительницы ветра. Они сновали по гравийным дорожкам, пронизывающим сад Шиона. Все вокруг пестрело разноцветными лентами, флажками, растяжками, в воздухе витал умопомрачительный запах еды, а оживленные разговоры не смолкали. Люди были счастливы. И за это Инари их ненавидел. Он сидел на загнутом к небу скату крыши и не сводил взгляда рубиновых глаз с небосвода. Душа куницуками рвалась на части, ему хотелось кричать от отчаяния и тоски, но в то же время он ощущал ужасную усталость, у него не было сил ни на что, кроме того, как исполнить ее последнее желание. Единственное, что она попросила у него — посмотреть на фейерверки, которые будут запускать после солнцестояния. Многие люди верят в то, что все ёкаи жестоки и безнравственны. Но почему никто не задумывается о том, как омерзительны ками? Как омерзительна Аматэрасу, которая присутствует в этом мире ценой существования наивных и юных мико, возложивших свои жизни на лживый алтарь единства с амацуками. «Эми все еще здесь?» — все, что спросил Инари, как только Аматэрасу спустилась с Небесного моста. В тот момент его сердце колотилось о ребра, руки дрожали, будто на его глазах рушился мир. Но все это прекратилось, как только Аматэрасу медленно покачала головой из стороны в сторону, прикрыв глаза. Всё вокруг будто замерло, голова наполнилась странным звоном, заглушающим все остальные звуки. Инари протяжно выдохнул, но не смог заставить себя вдохнуть снова. Где-то в горле зародился крик, который так и не вырвался наружу. От Эми не осталось ничего, кроме тела, которое заняла ненавистная Инари Аматэрасу. Ничего, кроме лица, которое останется для него болезненным напоминанием на ближайшие несколько десятков лет. Ничего, кроме глаз, которые теперь стали ему чужими, которые отныне будут смотреть на него с отвратительной жалостью и никому не нужным сожалением. Для вечно живущего существа слово «никогда» теряло свой смысл, но теперь для Инари оно приобрело кошмарное значение. Эми никогда не вернется. Терзаемый внутренней агонией, он далеко не сразу заметил, что на крыше уже не один. Рядом тихо опустилась хрупкая на вид фигура, облаченная в роскошное зеленое кимоно. В красноватом свете фонарей блеснула медно-рыжая коса. Узумэ аккуратно села рядом так, что их плечи соприкоснулись. Подтянув колени к груди и обхватив их руками, она, так же, как и куницуками огня, молча устремила свой взгляд к ярким вспышкам в небе. Сейчас Узумэ казалась совсем юной, вовсе не похожей на могущественную куницуками леса. Порой Инари забывал, что Узумэ того же возраста, что и он. Сквозь боль, которую причиняла воющая от тоски и неверия душа, Инари почувствовал мягкое прикосновение к своим волосам. — Как ты? Этот вопрос заставил бы его рассмеяться, если бы не неподдельное сострадание, которое слышалось в голосе покровительницы лесов. Как он? Как описать агонию, сжигающую изнутри и одновременно наполняющую душу мертвенным холодом и всепоглощающим отчаянием? Он теперь один. Снова. И теперь этого никак не исправить. Эми отдала свою жизнь ради победы в этой войне, но даже не увидела триумфа, ради которого столько выстрадала. Он не успел ее спасти. Инари зажмуриться, будто действительно страдал от физической боли. — Мне очень плохо, Узумэ, — хрипло проговорил он и прильнул лбом к теплой ладони, которая все еще покоилась на его волосах. — Как бы я хотела сказать, что это пройдёт, милый, — с горечью прошептала куницуками и заключила его в свои объятия. Инари прижал лисьи уши к голове и уткнулся носом в рыжие волосы Узумэ. Он был очень удивлен, когда почувствовал на щеках мокрые дорожки. Слезы? Он сомневался, что они хоть раз показывались на его глазах за последние пару тысяч лет существования. — Она попросила вместо нее посмотреть на фейерверки, которые будут запускать после солнцестояния, — приглушено проговорил он. — Я сказал, что она может просить что угодно, но это была ее единственная просьба. Узумэ лишь молча продолжала его обнимать. Она не знала, что говорить. Да и сам он не знал. Инари просто был благодарен ей за то, что сейчас он не один, за то, что кто-то разделяет с ним его скорбь, его молчание. Если бы у него тогда оказалось на пару минут больше… Если бы был хоть один шанс спасти Эми, он бы сделал это, неважно, какой ценой. Инари бы хотел, чтобы она снова увидела весенние сады, надышалась воздухом грядущего лета, еще раз побывала на берегу моря. Он бы хотел, чтобы она наконец сама выбрала свою судьбу и в полной мере насладилась человеческой жизнью. Пусть даже его бы рядом не было. Пусть даже в ее памяти не осталось бы ни единого воспоминания о нем, о том, как он специально дразнил ее, чтобы посмотреть, как она злиться, о том, как он называл ее малышкой-мико, о том, как он целовал ее под небом, которое было так же, как и сейчас, расшито стеклянными бусинами фейерверка. О том, как безумно он любил ее и не требовал ничего взамен. Внизу веселились счастливые люди. Небо ежесекундно вспыхивало миллионами красок. Скоро должно было начаться торжественное шествие во главе с амацуками ветра. Инари сидел на краю крыши храма Шион и скорбел по девушке, которую любил. Его впереди ждали столетия мучительного одиночества и неотступной тоски. И он не знал, как с этим справиться.