Три-четыре

"Никаких горячо дыша" Крутилось в голове доктора, пока рука мужчины скользила по её талии в танце. Как не горячо дыша? Разве можно так жить? Её губы слегка раскрываются, а глаза с ног поднимаются на глаза, перекрытые тёмными стёклами очков. Каджии.. Как с ним можно не горячо дыша? Раз-два-три.. Он нелепо наступает ей на ногу, моментально начинает извиняться, в руке сжимая её ладонь. От неловкости сам краснеет, останавливаясь. Акико смеётся, кладёт руку за плечо милейшего и уносит его в танец. Их ноги кружат, намётывая по полу круги, из радио всё ещё тихо доносится музыка. Зачем этот наказ — никаких горячо дыша? Танец без горячего дыхания теряет смысл. Танец, он расслабляет больше секса, он расслабляет в духовном плане. Раз-два-три… Брюнетка наклоняет свою голову к плечу партнера, сейчас никаких сил смотреть в его оливковые глаза, полные любви и удовольствия. Он любит её не всем сердцем, как и она его. Он, возможно, готов на многое ради неё, но сердце своё полностью отдать кому-то не может, жмётся, рьяно держит его у себя. Он родился целым, к чему ему вторая половина? Она тоже родилась целой, все две половины в ней, но рядом с Мотоджиро, казалось, она теряет их. По этой причине она не может дать ему любви в той мере, которой он хочет. Но ведь и он не дает ей желанного, не так ли? Нет, её всё устраивает, даже более чем. Нога болит, его обувь была такой тяжелой. Раз-два-три.. Ещё несколько минут, хотя бы две минуты, дайте ещё времени чувствовать обнажённую душу, тонко переплетающуюся с ее сердцем. Сердце стучит в такт музыке. Ох, Mon cher scientifique, если бы ты знал, как я хочу поиметь твою голую душу. Его руки позволяют себе слишком много, с бедра они нехотя скользят к талии, оттуда хотят опять спуститься вниз, ниже копчика, но женская ладошка не позволяет, она сводит и свою руку к копчику, хватает напыщенного, — Каджии, не распускай рук. И её губы затыкаются поцелуем. Его сухие губы неприятно царапают, а лёгкая щетина щекочет лицо. И вновь Йосано чувствует эту руку, руку, которая хочет поиметь её не меньше, чем девушка хочет поиметь его душу. Надо было надеть платье короче. Куда короче. Было бы удобней без прелюдии ждать момента, когда Мотоджиро позволит себе ещё больше. Сегодня он даже не говорит про бомбы, он не говорит вообще. Музыка безжалостно меняется, сменяется с тем и темп. Шаг-два… четыре. Нет, они явно перешагнут порог обычных голубков этой ночью. На кухне тесно, а тусклая лампа явно хочет выключиться. Темп, ритм, скорость, нежность, его мозолистые руки. Он упирает её к кухонному столу, прижимается бедрами, наклоняется для поцелуя. Акико была готова закрыть глаза, чтобы не смущать девственного парня, но он её не целует. Гладит по щеке своими грубыми руками, так, что сердце пропускает удар, вовсе не в такт. Сердце так колит, оно в огне, вот-вот сгорит дотла, от неё больше не останется ни-че-го. Приятное чувство растворения в воздухе. Тёмные и гладкие брюки трутся об бархатное платье. Да, секса не избежать, а стоило бы. Но главное не сейчас, пожалуйста, не сейчас. Каджии не из тех, кто следует животным инстинктам, но сегодня он действительно захотел. Заслужил, излюбил. И вновь темп музыки позволил сменить позу, Акико мягко толкает подрывника от себя, три-четыре, она может вести, она будет вести. И шаг за шагом, шаг за шагом. Болит нога. А вино ещё осталось? Или.. саке? Внутри громко звенит, не позволяет остановиться. Никаких горячо дыша. Но с губ так и рвётся, так и мажет. Горячее дыхание всё же имеет смысл быть. Откуда этот запрет, откуда наказ не дышать горячо? Зачем держать руки по швам, зачем быть несвободной, когда есть возможность? И она чувствует, как сухие губы впились в её шею. Да, горячо дышит он ей в покрасневшую шею. Он тоже нарушил негласный закон танца, — У тебя дома есть вешалки? Мне жалко мять своё платье. — Есть, не беспокойся. А лампочка на кухне всё таки погасла, заставила остаться наедине в темноте. И было уже не до вешалки, не до такта, не до помятой одежды, беспорядочно разбросанной по полу. Приговор оглашен. Акико Йосано и Мотоджиро Каджии обвинены в горячо дышащем танце. Наказание — неизбежно. Любовь — топор. Мы люди без головы.