***
Тяжелое пропитанное потом одеяло казалось неподъемным грузом, лежащим на теле. Гермиона попыталась выбраться из-под него, но тщетно. Ни ноги, ни руки не слушались, будто и вовсе отсутствовали. Эта мысль не отозвалась внутри нее, не вызвала абсолютно никаких эмоций: последние несколько часов она не прекращая молила всех известных богов о смерти, и сейчас, даже если бы недосчиталась конечностей, это все равно было намного лучше, чем тот ужас, через который ей пришлось пройти. Уж лучше смерть, чем то, что с ней случилось. Обрывки воспоминаний ударили волной боли, отзываясь мучительной пульсацией в висках. Послышались шаги, и в груди забилась тревога. Гермиона опять попытаюсь выбраться, но тело ни одной клеточкой так и не послушалось ее. Шаги затихли в опасной близости от нее. Кровать ощутимо прогнулась, и холодные мягкие пальцы коснулись ее лба, заправляя выбившиеся мокрые от пота волосы за ухо. Прикосновение испугало Гермиону до дрожи — до смерти. Она сразу вспомнила, как другие руки прикасались к ее лицу, груди, животу и другим укромным местам, и тошнота подступила к горлу. Она помнила, как ее рвало почти не переставая, пока те мерзкие подонки играли с ее телом, предаваясь пороку. Гермиона сглотнула, и мягкие пальцы исчезли с ее лба. Тот, кто трогал ее теперь, вероятнее всего, знал, что с ней вытворяли, поскольку предпочел больше не касаться ее, и вместо этого воспользовался магией, заставляя ее рот открыться. Он влил в него какую-то вязкую, густую жидкость, затем закрыл и, затаив дыхание, стал ждать, когда она снова сглотнет. Было в его действиях что-то доброе, поэтому Гермиона выполнила то, чего от нее ждали. Спустя пару минут боль поутихла: видимо подействовал неизвестный отвар, — и она решилась открыть глаза. Перед глазами белела мутная пелена, не позволяя разглядеть ни человека, сидевшего рядом, ни место, в котором Гермиона находилась. — А ты живучая, — раздалось откуда-то справа. В низком с хрипотцой голосе слышалось неподдельное удивление. — Теперь спи. И повинуясь приказу незнакомца Гермиона тотчас провалилась в темноту. Спокойную и безмятежную тьму.***
Казалось, покой и умиротворение продлятся ровно столько, сколько потребуется, чтобы Гермиона забыла последние недели. Ее тело не чувствовало ничего, в то время когда мозг, пробираясь сквозь занавес сознания, подкидывал ужасные картинки, где Пожиратели смерти в лице обоих Кэрроу и оборотня по имени Фенрир насиловали и истязали ее хрупкое девичье тело. Несмотря на то, что тело находилось в покое, Гермиона ощущала жгучую липкую горечь. Она рвалась прямо из груди, из-под ребер, норовя выйти за пределы и окутать своей мощью все тело. Но чудодейственное зелье заслоняло собой доступ. Жаль, что оно не могло стереть ей память совсем… — Империус! — эхом по комнате раздавался отвратительный голос Амикуса Кэрроу. И это было хуже всего. После произнесения заклинания Гермиона не могла сопротивляться и, повинуясь, охотно занимала место на широкой кровати, где в большинстве случаев и происходили развратные, граничащие с животными деяния с ее телом. Она с неугасимым желанием ластилась перед ним, раздвигала ноги, преподнося свое обнаженное тело словно подарок. И только голову никогда не удавалось отключить, как Гермиона ни старалась. В какой-то момент она начинала плакать, не в силах сдержаться. По ее щекам катились огромные соленые капли, которые Кэрроу слизывал, вдалбливаясь в нее все сильнее и сильнее, будто это особенно заводило его. Но на этом ее мучения никогда не заканчивались. Следом приходила его сестра, усаживалась Гермионе на грудь и, откинув подол мантии, терлась клитором об ее пересохшие, растрескавшиеся губы. Единственное, что могла Гермиона, — закрыть глаза. Закрыть и перетерпеть мерзость, которой подвергалась. Потому что затем они снова менялись местами, и о ее губы начинал тереться член Амикуса, пока его сестра развлекалась, засовывая в Гермиону разные предметы. — Ты очень поможешь нам, если будешь лежать смирно, — отвратительно хихикали они. Им нужно было не ее тело — душа. Они собирались очернить ее, чтобы Гермиона стала такой же грешной и порочной, как и они сами. В каждом своем действии ее мучители видели свое будущее, где боги помилуют их и дадут шанс на искупление. А если быть точнее, то один бог, ради которого было принесено в жертву сотни невинных людей: мужчин, женщин и даже детей. В какой-то момент Гермиона догадалась, что и ее тоже готовили к жертвоприношению и что насилие — один из этапов. Во всяком случае, Кэрроу считали именно так. Однажды она попыталась убежать. К тому времени Гермиона уже потеряла счет времени и почти не различала, кто принялся калечить ее душу на этот раз. К тому же, ее поили странным зельем и бесконечно применяли Империус. Приходить в себя ей удавалось только на короткий миг между приемами зелья. Очнувшись ночью в один из таких моментов, Гермиона пробралась к задней двери, ведущей на каменистое плато, и из последних сил бросилась к двери. Она была уже почти посреди плато, но вдруг почувствовала, как спину наискосок царапнули огромные острые когти. Когтистая лапа схватила ее за тонкую сорочку (единственную одежду, которую дозволялось носить) и, разорвав ткань, потянула на себя. Гермиона по инерции дернулась вперед, но лапа держала крепко. Затрещали швы, и сорочка окончательно превратилась в лохмотья, оставляя ее нагой. Гермиона, прикрываясь руками, обернулась и встретилась с янтарно-желтыми глазами. Перед ней стоял с подозрением принюхивающийся оборотень. Но чувствовал он не ее страх или запах человеческого тела. Он чувствовал то, что заставляло закипать его кровь в жилах и лишало последних капель рассудка. Фенрир склонился перед ней, затем встал на все четыре лапы и начал, поскуливая, медленно ходить кругами, не сводя своих хищных глаз с Гермионы. Его дыхание участилось. Гермиона опустила голову, молясь, чтобы у нее вдруг проявилась способность к мгновенному исчезновению, чтобы она вдруг растворилась, провались сквозь землю. Но нет. Внутреннюю поверхность бедра щекотало. Она отчаянно хотела смахнуть источник беспокойства, но стояла не двигаясь, в ужасе затаив дыхание. По ее ноге стекала кровь. Теперь характер и причина поведения оборотня стали ясны, но от этого было не легче. Хотя, надо признать, в этом физиологическом процессе были и свои плюсы. Никто из мерзкого отродья не оставил в ней свое семя, а это уже маленькая победа. Гермиона не смогла сдержать слез, когда оборотень оказался возле нее, и его шершавый слюнявый язык коснулся ее голени. Когда над ней издевались Кэрроу, ей казалось, что хуже ничего быть не может, но быть изнасилованной животным — оборотнем — настоящий ад. Закрыв глаза, она мечтала — жаждала — умереть, но не так, как умирала почти каждый день, когда Кэрроу переступали порог ее тюрьмы. Она хотела умереть по-настоящему. Гермиона знала лишь одного бога, способного услышать ее мольбу. Его существование являлось сомнительным, однако в отчаянии человек был способен поверить во что угодно, воззвать к кому угодно, лишь бы не потерять надежду на спасение. Для Гермионы смерть была спасеньем. И она забормотала, по памяти вспоминая когда-то прочитанное заклинание на старославянском языке: — Покажися Темнооче во ночи-мороке, Поступися Темнооче по долу-дороге, Породися Мраколице зернием железным, Порубися Мраколице каменем отвесным. Проторися Хмаровиде бурею пологой, Проломися Хмаровиде сквозь колючи логи, Погряди же Злодаруе в нонешнею ночу, Погряди же Злодаруе зраком сея порчу. Поволочь же Болесилый змиемо во недрех, Поворочь же Болесилый сводами во небех. Поведися Чернобоже по наши надежды, Порядися Чернобоже во черны одежды, Окрутися Чернобоже во тайны личины, Оградися Чернобоже в железны тычины, Опрядися Чернобоже могутою возвеликой, В ночи величайся Чернобоже Тысячеликий! Гой!* Оборотень удивленно отпрянул и зарычал, а Гермиона все продолжала славить древнего бога. Фенрир не двигался, и вообще ничего не происходило, только неразборчивое бормотание нарушало ночную тишину. Трижды произнесенный призыв не дал никакого результата, и Гермиона сквозь слезы начала истерично смеяться, осознавая происходящее: она стояла посреди ебанного ничего абсолютно голая и ждала, что на ее восславление откликнется несуществующий бог. Верх отчаяния. Ноги подкосились, и она рухнула, не обращая внимания на зверя, что наблюдал за ней. Ей было уже все равно, ведь если бы ей удалось сбежать, она не смогла бы смириться с этим позором и продолжать просто жить. Умереть — единственное, что ей оставалось. Дико усмехнувшись, Гермиона свернулась калачиком в надежде замерзнуть насмерть и хотя бы так погрузиться в небытие. В кожу впивались острые камешки. Она лежала, неосознанно продолжая шептать слова заклинания. Смиряясь. Ощущая, как с каждой секундой ночная мгла все глубже пробирается в ее кости. Не успела Гермиона каким-то краешком сознания порадоваться этому факту, как внезапно Фенрир отскочил, вскидываясь на задние лапы, и завопил, что было мочи. Его рев был настолько оглушительным, что Гермиона зажмурила глаза. Плевать она хотела, чем была вызвана такая реакция оборотня, однако после рева раздался душераздирающий крик. Проигнорировать крик она почему-то не смогла. Гермиона слегка приподняла голову, пытаясь определить источник звука, но рядом не было ни единой живой души, кроме них с оборотнем. Крики продолжались, отличаясь между собой лишь протяженностью, а затем неподалеку, примерно в десятке футов от нее, загорелся огонек. Он танцевал, задорно подскакивая и двигаясь по кругу. Гермиона завороженно наблюдала за ним, все так же придерживая голову в нескольких сантиметрах над землей, и в ее душе медленно зарождалась надежда на спасение. Возможно, ее кто-то искал, кто-то идущий с факелом им навстречу. Неожиданно огонек резко погас, а после вспыхнуло самое настоящее пламя и раздался леденящий душу крик. От него у Гермионы побежали мурашки, а тело покрылось холодной испариной. Когда Фенрир опять завыл, она едва помнила о его присутствии. Гермиона вздрогнула и попыталась отстраниться, отползти, но тот уже подкрадывался к ней, шумно дыша. Он укусил ее за ногу, больно вцепившись зубами, и потащил к дому. Спину саднило от каменного крошева, но Гермиона не сопротивлялась: на это не было ни сил, ни желания. Она едва осознавала, что они приблизились ко входу, когда начала терять сознание. Не дойдя пары футов до порога, Фенрир выпустил ее ногу, и Гермиона, дрожа от холода, свернулась в позу эмбриона, наконец теряя связь с реальностью. А потом кто-то поднял ее на руки и укрыл теплой мантией…