you're my poison

им все дозволено, ибо они – несуразные, глупые подростки. потому что каждая секунда на счёту, и они не имеют права её проебать. потому что их жизнь и без того чересчур шаткая. хочется оставаться единственной стабильностью в жизни друг друга, до тех пор, пока это все ещё возможно. их величие и сила в безрассудстве. когда ты не думаешь о чем-то, перед тем как сделать, а сразу делаешь. действуешь интуитивно – ищешь его губы вслепую в полной темноте, когда слышишь, как чужое дыхание во сне сбивается, превращаясь в полноценные всхлипы. они глупы не потому, что таковыми являются, а потому что так хочется. хочется притвориться глупым и закрыть глаза на все рамки. им не построить серьезных отношений потому ничего серьёзного никогда не было в Борисе и Тео. в любом случае, они не считают, что это плохо. легче жить, когда ты относишься к жизни максимально несерьёзно: не думаешь о том, что будет завтра, что было в прошлом и есть сейчас. ни о чем не думаешь. да и думать, если честно, уже нечем. оставшиеся на двоих мозговые извилины прокурены, чувства – снюханы, а нервная система пропита. и даже после всего этого Борис все ещё считает, что дышать никотином приятнее, чем кислородом. потому что учиться на своих ошибках – удел взрослых. а он несуразный, глупый подросток. ему все дозволено. так и живут они втроем. Борис, Тео, и прилипчивое, перманентное чувство страха. страх был чем-то связующим – крепкой нитью между ними. имени, причины и следствия этот страх не имеет, но то что он у них один на двоих – известно точно. у Тео этот страх проявляется в ночных кошмарах. нескончаемых ужасах по ночам перед глазами. и прежде чем страху удаётся захватить его в свои объятия, это делает Борис. кажется, он делает это абсолютно автоматично, даже не просыпаясь. просто чувствуя, что сейчас парню плохо. его действия резкие но от этого не менее приятные. он прижимается к Тео вплотную, поглаживая рукой по дрожащей спине. шепчет что-то неразборчивое, но вполне успокаивающее. и это срабатывает моментально. потому что в объятиях Бориса уже ничего не снится. и это более, чем хорошо. у самого же Павликовского этот страх проявляется зачастую именно в побоях от отца. ибо бьёт он блять больно, каждый раз оставляя следы, прятать которые иногда оказывается просто невозможным. а ещё потому что каждый раз видеть реакцию Тео на видимые последствия в сотню раз болезненней. он всегда молчит и смотрит. смотрит так, будто болит у него. смотрит, будто сейчас расплачется. и только тогда раны Бориса начинают болеть. этого он и боится: ебанной жалости. потому что ничего хорошего она с ним не делает. –Можно я..? – Декер нервно хмурится, не в силах закончить фразу. и в этом совсем нет необходимости. его и по взгляду уже давно поняли. получив одобрительный кивок, Теодор настаивается с секунду, и дрожащей рукой, еле касаясь, синяк на щеке поглаживает. Борис от неожиданной ласки вздрагивает, но не отстраняется. ему не нужно время, чтоб привыкнуть. он привыкает сразу же, и сам под руку сильнее ластится. и это продолжается долго. по собственным ощущениям – целую вечность. и тогда Борис начинает думать о том, что побои от отца это вовсе не страшно. в особенности, если итог у них будет таким. потому что время, проведённое рядом с Тео, может быть исключительно приятным. и весь мир сужается до его теплых рук: крепко сжимающей его собственную и пугливо поглаживающей его по щеке. Тео всегда держал его так, будто тот растворится, стоит ему хоть на секунду ослабить хватку. смотрит, почти не моргая, будто он исчезнет, стоит ему прикрыть глаза. потому что как бы то ни было, он все ещё боится. боится его потерять. и это тот самый страх, который скрепляет их тонкой нитью, наровящей вот вот порваться. и жизнь их безрассудная такая же нить, которая от каждой пережитой травмы все сильнее натягивается. от каждой снюханной дорожки чуть ли не рвётся. и им это определённо нравится. вместе бежать по тонкой нити жизни, каждый раз гранича с безумием. искать удовольствие в тех вещах, которые априори им не могут быть доступны. ибо для обычных причин счастья они слишком напуганы. слишком ментально повзрослевшие а физически слишком молоды. бесконечный источник счастья они по итогу находят именно друг в друге. в скуренной одной на двоих сигарете. в очередной ничего под собой не подразумевающей ночной прогулке. в совместных тайных ночёвках. когда приходится прятать друг-друга от родителей. вечно злых и недовольных. но им нет до этого дела. быть злым и недовольным это удел взрослых. пока они молоды и свободны, им это ни к чему. Борис находит личное счастье в его вечно теплых руках. в глупом изучающем взгляде, всегда полным интереса. он каждый раз смотрит на него так, будто видит впервые. будто не знает наизусть расположение каждой родинки. это порой забавляет настолько, что Павликовский непроизвольно улыбаться начинает, смотрясь при этом ещё более глупо. в губах, так робко и неумело, но уверенно в очередной раз накрывающих его собственные. первое время это казалось чем-то неправильным. сейчас же сам Тео думает, что ничего правильнее точно не существует. и каждый раз это смущает, но Павликовский пусть и настырный, совсем не грубый. всегда без страха начинает первым – легко и невинно касаясь его губ, и останавливается, следя за чужой реакцией. даёт шанс. сбежать, оттолкнуть, передумать. вместо этого всегда получает ответный поцелуй – зеленый сигнал. и с этого момента им открывается целая вечность. в особенности, если дорожка до этого всё-таки была снюхана. в таком случае они могли целоваться часами, как заведённые. в особенности из чистого интереса: в попытке изучить и насытиться друг другом. до тех пор, пока губы не онемеют а сами они не устанут, довольно засыпая в объятиях друг друга. и тогда Борис позволяет себе выдохнуть полной грудью. потому что рядом с Тео все становится на свои места. мир продолжает рушиться, их жизни продолжают ломаться. только на месте новых ран всегда появляются пластыри. а руки скреплены в крепкий замок. потому что сегодняшний день они все ещё намерены прожить вместе. так, как хочется. потому что они и в самом деле глупые и безрассудные.