Океан

      Каспиан, взобравшись на шипастую голову золотого дракона, выпрямляется во весь рост. Вниз смотреть – потерять баланс, потому он не видит, чувствует – угадывает, – как Люси неодобрительно качает головой в такт ленивым волнам, размеренно ударяющим по зелёным бортам.       Каспиан поёт громко, прерывисто, до охрипшего голоса – о любви. К морю, к жизни, воспевает Нарнию и Аслана. Игривый ветерок подхватывает звонкие слова, стоит им лишь сойти с губ, и уносит высоко в небо к первым едва заметным звёздам.        Каспиан поёт о друзьях. Покачивается, ухватившись одной рукой за канат, подставляет обветренное лицо под лучи закатного солнца – они едва ли прикасаются, скользят по скуле, оставляя лёгкое покалывание. Влажный тёплый воздух щёки Каспиана расцеловывает, пробирается невидимыми пальцами под рубаху, оглаживает босые ступни. Взлохмачивает гриву чёрных волос, подобных тяжёлым волнам прилива.       Каспиан стихи сам сочинил – но наложил на известный нарнийский мотив, потому что матросы, уловив знакомую мелодию, радостно улыбаются, подпевают неумело и пританцовывают, голыми пятками отбивая незатейливый ритм по нагретой палубе.        Люси больше не переживает, смеётся, пляшет вместе с Рипичипом, зовёт Юстаса – тот по обыкновению отказывается, – подпевает громче всех. Нарнийский воздух так хорошо на неё действует.       Об Эдмунде сейчас такого не скажешь – забился диким зверёнышем в тень между мешками неизвестного содержимого, неизвестно как попавших на палубу, весь будто съёжился и уткнулся лицом в ладони. Точь-в-точь как маленький Эдмунд в ледяной темнице Джадис. Даже глазами изредка стреляет сквозь растопыренные пальцы так же испуганно. И ещё, почему-то, смущённо.       И щёки покрыты красными пятнами совсем как при аллергии – такое бывало, когда он объедался джемом. Ладони потеют, и сердце судорожно мечется, наматывает круги по грудной клетке, и в мыслях только «Слезь с дракона замолчи все всё поймут уже поняли сейчас упадёшь ещё ну не позорь меня ради Аслана слезай уже хотя бы замолчи перестань хватит».       Потому что Каспиан поёт о любви к Эдмунду, чуть ли не произносит имя в одном ряду с Нарнией и Асланом, а Эдмунд слишком смущён и оттого встревожен, чтобы не обращать внимания на одному ему известный смысл витиеватых стихов.       Потому что эти же строки, сочиняя, Каспиан бубнит себе под нос прошлой ночью, лёжа в тени драконьего хвоста под светом звёзд, пока Эдмунд бездумно, но уверенно, словно повторяя маршруты хорошо изученных карт, выводит на голой груди витиеватые узоры, точно вензеля со старых грамот времён своего правления. И слова, шёпотом соскальзывающие с обветренных губ в полуночную тишину, вместе с неторопливыми касаниями, тихими невинными поцелуями, ставшими такими привычными и родными, накрывают с головой теплом, но не обжигающим, не сбивающим с ног, а мягким и успокаивающим.        Эдмунд плавится в объятиях Каспиана, прижимается крепче, цепляется отчаянно за грубую ткань рубахи, за широкие плечи, как за последнюю надежду, как за проблеск солнца в очередном ночном кошмаре. Каспиан обнимает, прижимает в ответ, окружает всей любовью, на которую только способно его большое сердце, – чистой, пьянящей. Не спрашивает, знает, что Эдмунд так не расскажет, оставляет невесомые понимающие поцелуи на макушке.       Указывает на созвездия. Корабль, Молот, Леопард – все как на ладони. Вспоминает давние уроки доктора Корнелиуса, говорит, пока Эдмунд наконец не включается в разговор заинтересованно. Улыбается благодарно, рисует в воздухе очертания Козерога – летом в Англии его видно лучше всего, – вклинивает между Молотом и неизвестной одинокой звездой. Каспиан ловит бледную кисть, расцеловывает загрубевшие костяшки тонких пальцев. Признаётся в любви в тысячный раз – клянётся перед Остриём Копья, и, пока яркая, словно драгоценный камень, точка на небе мигает, принимая обращение, Эдмунд снова лицо в чужих объятиях прячет.       Потому что знает, что рано или поздно придётся расстаться – они оба знают, но Эдмунд не решается говорить, а Каспиан не желает слушать. Потому что понимают, что волшебство и хрупкое подобие равновесия рассеется, пойдёт трещинами и осыпется незримыми осколками, стоит только произнести жестокие в своей истине слова вслух, подарить им физический облик – претворить в жизнь.       Каспиан с поздно проявившимся юношеским максимализмом мыслей этих не избегает, но отрицает, упрямо считая, что сам свою судьбу вершить сможет, ведь он король, он молод, он влюблён – и любим в ответ, он исключителен, и у него должно получиться. Точнее, пытается сам себя в этом убедить, потому что сердцем знает: раз такова воля Аслана, то и спорить с ней не то что глупо – бессмысленно.       Эдмунд реагирует острее. Знает, что это последний его визит в Нарнию, а дальше будет только скучная серая Англия с затяжными дождями, тошнотной чопорностью, нравоучениями и сотнями таких же серых и болезненных одинаковых лиц. Но сейчас в его руках словно сам лучик Солнца, заключённый в человеческом теле, само средоточие всего светлого и яркого – того, что до попадания на Покоритель Зари ему было знакомо только на словах. Эдмунд не знает, сколько ещё ему будет позволено быть с Каспианом – путешествие может продолжаться долгие месяцы, а может закончиться завтра. Только Аслану это решать, и за столько лет, проведённых в Нарнии, Эдмунд научился не спорить с судьбой, и потому он зарывается в смоль волос отчаяннее, целует порывистее и глубже, зная, что любой миг может стать для него, для них последним.       Каспиан любит Нарнию всем сердцем, но Эдмунд связан с ней дольше, и он готов без раздумий пожертвовать своим единственным шансом на счастье во имя блага страны. От осознания этого становится ещё больнее. Эдмунд Справедливый – его называли и рассудительным – в мыслях проговаривает: чтобы в Нарнии и далее были покой и процветание, Каспиану нужно жениться. Рано или поздно. Он стремителен и непредсказуем как океан, и ему нужна та, что будет ждать его дома, что будет освещать ему путь и править по правую руку. Не Эдмунд.        Потом будут остров Раманду и его дочь, прекрасная звезда, будут взгляды и неосторожно брошенные обещания, будет молчаливое осознание и принятие. Будут слёзы и долгие объятья, мучительные касания и горький последний поцелуй. Будет Англия.       Но никому об этом не известно, и поэтому под зажёгшимися на ночном небе яркими звёздами Каспиан поёт.       А Эдмунд, слабо улыбаясь, подпевает.