Шесть полосок по ветру

Эпплджек ненавидит врать. Особенно самой себе. Она совсем не умеет это делать. Она однажды проспорила Рейнбоу, что сможет соврать о какой-то глупой мелочи, просто чтобы проверить себя. Правда соврать не Эппл Блум, что это крысы сгрызли ее неудачно забытое на столе печенье, жгуче краснея от стыда и считая, сколько битсов потребует купить сестре новую пачку. Эпплджек должна была соврать Твайлайт. Самой незаконно проницательной и чересчур внимательной Твайлайт, ага. Рейнбоу подглядывала в окно библиотеки — дубовая листва шуршала, подрагивая от ее сдавленного смеха — а потом в голос хохотала до хрипоты и слез, так, что аж навернулась с ветки — и, взвизгнув, у самой земли оборвала падение, умудрившись взлететь. Эпплджек понятия не имеет, как Рейнбоу вытворяет такие трюки. А это Эпплджек-то, спортсменка-чемпионка едва не с самой колыбели, обращающаяся с лассо едва ли не лучше, чем с яблонями и осенним урожаем. Умудриться взлететь в дюйме от земли, падая с третьего этажа, просто банально невозможно. Не для Рейнбоу. Та вывернулась ужом, расправила гибкие крылья и парой мощных взмахов перекроила под себя основы мироздания, взметнув клубами дорожную пыль. И взлетела к белизне облаков — уверенно и грациозно, насколько вообще способна быть грациозна Рейнбоу. Впрочем, грация в ней тоже была, когда она того хотела. Когда стремилась показать лучшее, на что способна, когда стремилась доказать, что она просто лучшая. Когда строила карьеру, прорубая в граните дороги к пьедесталам, когда взрослела, неожиданно приобретая что-то отдаленно сродни степенности, не так заметное за привычной беззаботностью и я-самая-охрененная-в-Эквестрии-молитесь-на-меня. Эпплджек как-то упомянула об этом Твайлайт. Твайлайт задумалась, а потом сказала, что это удовлетворение. Жизнью, карьерой, тем фактом, что она сама выстроила и жизнь и карьеру как сама захотела и идет тем путем, о котором мечтала так долго. По мнению Эпплджек, это скорее гордость. Или и то и то. Или да крысы их разбери, что это, ей без разницы, но сложно отрицать, что это идет Рейнбоу. Иногда даже слишком сильно. Так сильно, что Эпплджек не выдержала. У нее и шансов то особо не было. Они были близки много лет, вместе бесились, спорили, носились по полям галопом, спорили, дрались и ругались, снова спорили, с азартом, с огнем в глазах, искренне по-дружески. Если бы хоть одна их перебранка задела Рейнбоу чуть глубже ее безразмерного самомнения, Эпплджек бы отступила. Извинилась. Раскаялась до щемящей боли в груди и заливающего щеки стыда. Но нет, это было их общее, личное, нужное, во что остальные и не думали лезть, что им обеим не вредило. Эпплджек не может представить саму себя без бесконечности дурачеств с Рейнбоу, когда обе взмокшие, в поту и дорожной пыли, хотя тем днем уже трижды душ приняли, но этого всегда мало, с грязью на копытах и листьями в гриве. Хотя это у Эпплджек грива вечно в листве. У Рейнбоу там только высотные ветры, мелкие кристаллики росы и шесть полос кислотной охрененности, которая выжигается на обороте век и уже не проходит, въедается вглубь, в подкорку и — Эпплджек не умеет врать, поэтому неловко и испуганно пытается признать правду — в сердце. Когда она впервые это поняла, она запаниковала. Без капли драматичности, серьезной, душаще-искренней паникой. Тогда она подорвалась с места и бросилась в фиолетовые сумерки. Сама не помнила, как долетела до библиотеки Твайлайт, будто у нее у самой за спиной гибкие хлесткие крылья. Твайлайт тогда вздохнула мягко, зевнула в сторону и вполголоса — Спайк спит — позвала Эпплджек лечь спать у нее. Эпплджек говорила ей, что совсем все плохо, что «ты не понимаешь, она…». Твайлайт кивала — да, не понимает, такая суровая и страшная участь в кого-нибудь однажды влюбиться обошла ее, слава Селестии, десятой дорогой. Зато Твайлайт обрушила на Эпплджек мягкое сонное: «А я и так знала. Не надо быть гением или Каденс, чтобы понять». У Эпплджек сердце ухнуло вниз и забилось там тяжело и глухо. Твайлайт поймала ее ошарашенный взгляд и устало улыбнулась: — Если ты вдруг переживаешь, что Рейнбоу в курсе, то нет. Скорее до всей Эквестрии полным составом дойдет, чем до нее. — Твай, — пробормотала Эпплджек. — А что теперь… — Делать? Понятия не имею. — Твайлайт зевнула и сказала просто. — Поговори с ней. Эпплджек повернулась к ней спиной, уткнулась в подушку и долго выравнивала косо сбитое дыхание, уговаривая себя не плакать. И не через такое проходили. Серьезно, ничего же страшного, все хорошо. Их дружба прошла годы, огонь и воду, несколько концов света и не одно спасение Эквестрии, что уж говорить о разного рода происшествиях и катастрофах масштабов чуть меньше вселенских. Ее ничто не слома- А если она ее потеряет… Что тогда будет? Вот выдри из жизни Эпплджек намертво вросшую Рейнбоу, что останется? Как эти лоскуты сшить обратно в полотно? Ладно, кривое-косое, лишь бы хоть сколько-то целое. Целое не выйдет. Без Рейнбоу в жизни Эпплджек дай бог наберется половина. Остальное — пустота, мрак и холод ущелий Вечнозеленого леса, серая дорожная пыль и матово-голубое небо, которое некому распилить радужным изломом молнии. Эпплджек так жить не хочет. А так, как есть? Заглядываться украдкой, затем одергивать себя, ругать, а ночами и за работой на солнцепеке устало гадать — а что, если… Это «что» додумывалось неясно и размыто, плыло разводами сцеженной с матового небосклона радуги, путалось в клубки и гобелены с рябью пшеничного золота и бахромой голубых перьев, рассеивалось, как дымок жженой осенней листвы под ленивым утренним ветерком. Оставалась только зябкая прохлада, от которой неуверенно дергались плечи, и разбавленная степными травами и яблочным соком гарь, черной горечью оседающая на языке. Тогда у Твайлайт, под теплым одеялом, под теплыми тенями деревянных стен, тревожно вдыхая корицу и книжную пыль библиотечного воздуха, Эпплджек еле как забылась беспокойным сном. В ее сне кислотно-радужная лента пилила пополам акриловый небосклон, пока не растворилась за горизонтом. А как растворилась — небо раскололось пополам и обрушилось треснувшей штукатуркой на Эпплджек, как потолок древней деревенской заброшки. Эпплджек проснулась в холодном поту, пустым взглядом смотря на огненное зарево рассвета и пытаясь понять, ну почему, ну за что. Конечно, головой она понимает, что Рейнбоу от нее никуда не денется, что она — верность во плоти и высотных ветрах — не бросит ее на съедение кровожадным волкам в ее голове, что небо уж точно на землю не рухнет, но все же… Если невзаимно, будет неловко. Будут эти скованные запинки, выбивающиеся из их привычного ритма, пока Рейнбоу будет пытаться понять, как вести себя рядом с Эпплджек, чтобы ненароком не ранить, будет неуклюжесть, неуверенность и кисло-лимонная жалость, от одной мысли о которой хочется убежать, чтобы душевно повыть в тихом покое рассветного яблочного сада. Невзаимность оставит шрамы не только на Эпплджек, чего и так было бы достаточно, но и на ее с Рейнбоу дружбе — той самой, драгоценной, прошедшей и огонь, и воду, и тысячи часов дурачеств, и горе и радость, и несколько неудачных концов света. Кажется, мелочь, но если Рейнбоу, заболтавшись и привычно тянясь к Эпплджек, чтобы приобнять ее крылом — как тысячи раз приобнимала и ее, и их подруг, не придавая никакого значения бесцеремонности своей тактильности — при этом неловко осечется и впервые за все эти годы решит не нарушать ее личное пространство, Эпплджек не выдержит — треснет, как высушенная штукатурка, и пыльные обломки осядут комом в горле. За завтраком Спайк вопросительно косился на Твайлайт, гадая, почему вдруг Эпплджек прибежала к ним среди ночи и осталась до утра, но тактично ничего не спрашивал. Кинул в кофе Эпплджек пять маршмэллоу из своего секретного запаса на особый случай, при этом Твайлайт выделив три, а самому себе только одну, однако компенсировав парой рубинов. Переживал, видя, как вяло Эпплджек ковыряет свою яичницу. Эпплджек заставила себя доесть, только чтобы друзья расслабились. Твайлайт попросила Спайка сбегать купить перьев и чернил. Спайк, прекрасно зная, что у них в запасе еще три с половиной ящика, покладисто покивал и добавил, что еще заскочит к Рарити помочь ей с сортировкой кристаллов, все равно по пути. Твайлайт тепло и гордо улыбнулась, трепля его по голове. Эпплджек запила чувство вины кофе с маршмэллоу и, когда Спайк ушел, тихо спросила: — Как думаешь, у меня есть шанс? Твайлайт опустила взгляд в свой кофе, чтобы не смотреть Эпплджек в глаза, и Эпплджек ответ уже в принципе был и не нужен. Твайлайт почувствовала перемену ее настроения и торопливо забормотала: — Слушай, я явно не та пони, которая хоть что-то смыслит в любви, да и в конце концов, никто не может знать точно, кроме самой Рейнбоу… — Твай, — перебила Эпплджек. — Я тебя люблю и очень тебе благодарна за помощь, но… «Замолчи, пожалуйста, я ненавижу ложь, даже во благо» осталось висеть в воздухе невысказанным, и Твайлайт растерянно умолкла. — Хочешь знать, что я реально думаю? — пару минут спустя осторожно спрашивает Твайлайт. — Хочу. — Я думаю, она тебя поймет. Поймет, что ты чувствуешь. Что такое, ну… — Невзаимность, — выговорила за нее Эпплджек, когда Твайлайт запнулась. — Называй вещи своими именами. Когда они висят невысказанными, еще паршивее. — Она сама же влюблялась, и ни разу удачно. — Одна Лайтнинг Даст чего стоит, — пробормотала Эпплджек, обжигая горло проглоченным ядом. — Да, я помню. Хотя там дело было не только в невзаимности. Даже не столько в ней, сколько в том, что Лайтнинг Даст по своей натуре была отбитой мразью и натворила несколько чудесных и прекрасных вещей, за которые у Эпплджек копыта чесались поймать ее и ободрать ее выхоленные бирюзовые перья. Разумеется, она об этом даже не заикалась, тем более при Рейнбоу. Перья и все, что связано с крыльями, для пегасов — святое и неприкосновенное, и за такие угрозы в адрес, пусть и мрази, однако все же мрази, в которую Рейнбоу была влюблена… Они бы поссорились, тяжело. Тяжелее, чем Эпплджек готова вынести. — Что она вообще в ней нашла? — Ты знаешь. Одна до безумия важная для Рейнбоу вещь, которую Эпплджек никогда не будет способна понять и разделить с ней при всем желании — полеты. Ее мечта, ее цель, ее работа, значительная часть всей ее жизни — громадное бескрайнее небо и его методичное распиливание выверенными, выточенными взмахами грациозных гибких крыльев. Территория, от рождения и до смерти закрытая для Эпплджек всеми законами мироздания, что-то, что ей прочувствовать вот просто не суждено, в то время как Рейнбоу впитала в себя небеса еще с самыми первыми в ее жизни глотками холодного высотного воздуха Клаудсдейла. Лайтнинг Даст, эта подлая безрассудная мразь, дышала тем же воздухом, что и Рейнбоу, горела той же жаждой распиливать небеса и разливаться по ним невесомостью и грацией ветра. Она летела подле ее крыла, думала те же мысли, чувствовала те же чувства, и небо покорно расстилалось перед ними голубой громадой, лежа как на ладони. Эпплджек красноречиво уронила голову на стол и промычала нечто витиеватое и красочное, за что бабуля Смит бы скормила ей кусок хозяйственного мыла. Твайлайт робко предложила еще кофе. Они снова помолчали. Твайлайт, особенно на нервах, варила кофе хуже Спайка, как и в принципе готовила, поэтому каждый глоток кисловато горчил жженым. Эпплджек равнодушно пила, даже не морщась. Твайлайт залила свой сливками и сделала вид, что так и надо. Все идет по плану, все хорошо, правда. — ЭйДжей, ей стоит об этом знать. Вам нужно это обсудить, чтобы преодолеть и понять, как быть дальше. Уж лучше так, чем она почувствует, что что-то не так, и будет гадать. — Я не буду ей рассказывать. — ЭйДжей. — Я выдержу. Правда. Она не заметит, все будет отлично. Эта тупая влюбленность… — Твои чувства не тупые. — Ты не понимаешь, Твай. — Ты права, — вздохнула Твайлайт, тоскливо мешая в своей кружке сливки с кофе. Ложка раздражающе постукивала о керамику. — Я не понимаю. Прости. Но… я рядом, если тебе это нужно. Мы все рядом. И Рейнбоу тоже, и она никуда от тебя не денется. — Я… — выдавила Эпплджек. «Я знаю», «я понимаю», «я ни в чем никого не виню, тем более тебя, не извиняйся», «я так боюсь что-нибудь сломать». — Спасибо. Твайлайт встает, подходит и осторожно обнимает. Всегда так делает после разговоров по душам, хотя она наименее тактильная из всей их шестерки. Она много раз так вот тихо осторожно обнимала Эпплджек до и еще много раз обнимет после. Эпплджек размякает в ее объятиях и спокойно размеренно дышит, будто все так, как и должно быть. И, рано или поздно, все придет в норму. Рейнбоу так никогда ни о чем и не узнает.