resolution

Когда Юго услышал о замужестве Амалии, то готов был поклясться, что вместе с полом из под ступней выбили и его ноги. Должно быть, ослышался, подумал он сперва. Может, над ним навис лихорадочный бред, либо тело накануне сразила хворь? Или то лишь — страшный сон? Припадок? Уже пора начать облегчённо смеяться, — это разве не затянувшаяся шутка? Если нет, отчего тогда ему хотелось разразиться истерично-гомерическим хохотом? По свитому еловыми ветвями своду конусоообразного потолка меланхолично барабанили капли непрекращающегося ливня, разрезающего воздух острыми лезвиями. Измазанное серым небо раскалывалось от раскатов грома, воздух клубился влажным запахом хвои. Поймав отсутствующий взгляд Амалии на себе, Юго задержался на вдохе. Словно закованная в железо, садида даже не встрепенулась при его появлении, как то обыкновенно случалось. Не распахнула скучающих по его объятиям рук. Не улыбнулась приветливо, рассыпая ласку по всему девичьему лицу. По току крови треном забурлил марш бравурного шипения, — на него низверглось безымянное чувство, что промозглым бризом скатывалось по затылку, пролегало вдоль позвоночника. Словно в одно мгновение он навсегда утратил возможность приблизится к Амалии. Его снедала смесь тревоги и тоски. Юго поднял на девушку замыленный подступающей солью взор. В глазах напротив зияли две бездонные дыры, в которых ничего не отражалось. Когтистая лапа брата, с которым они вместе оказались посреди королевской четы, братства Тофу, магистра Жориса и Отомая, отрезвляюще легла на спину. Морок впечатлений прошёлся по локтям и предплечьям, крепко сомкнутым в кулаки ладоням. Хотелось мазком руки нарисовать в воздухе портал, чтобы бесцеремонно покинуть зал аудиенций. Но обглоданный потрясением — однако ещё не утративший способность соображать — ум подсказывал, что стоило пережать бьющее по шейным артериям желание и сперва спокойно поговорить о насущных проблемах, подстегнувших собравшихся на диспуты. — Мы пригласили тебя и Адамая, потому что дофусы принадлежат народу элиатропов. Это не то решение, которое можно принять, не обсудив его с вами, — глубоким баритоном начал король садида. — Однако и выдвинутое предложение правителя Фригоста игнорировать мы также не в состоянии. — Мы благодарны за это, Ваше Величество… — Юго учтиво склонил голову, пытаясь справиться с подступившим к горлу комом. Голос его слегка подрагивал. Пальцы впивались в кожу, оставляя тонкие отпечатки серпов от ногтей. Весь он, с макушки до пят, в данную минуту — как сломанный часовой механизм, стрелки которого остервенело бежали назад, пытаясь зацепиться за момент, с какого всё с грохотом ухнуло в тартарары. Физически Юго стоял здесь, но мысли его кочевали далеко отсюда. Бродили где-то между бороздок воспоминаний, в каких он мог непринуждённо ластиться к Амалии и обнадёживающе чувствовать ответное тепло. Казалось, всего этого не происходило, случалось будто не с ними, — то было сродни наваждению. И оттого он так желал узнать, какие ощущения возбуждались в ней, оттеснялись, поглощались чувством долга, что совершалось в Амалии сейчас. Истолочена ли надетыми доспехами невозмутимости, истерзана ли брошенными Юго взглядами-копьями; поняла ли по взъерошенно вздымающейся груди, какая в его душе установилась мертвенно-холодная неподвижность? — Мы до сих пор придерживаем ответ Графу Харибургу, но вопрос этот можно считать решённым хотя бы по той причине, что иных способов справиться со стихией найти нам не удалось, — цепкий взгляд Арманда сперва устремился на сестру, а затем на элиатропа, считывая ничем не прикрытые эмоции юноши. Юго прикусил внутреннюю сторону щеки, вспоминая слова, сказанные садида вскользь после того, как тот увидел их однажды с Амалией, прогуливающихся по внутреннему саду дворца: «Чем дольше это продолжается, тем сложнее ей будет тебя отпустить, когда придётся. Взгляни правде в глаза: ты — король без подданных и страны в теле ребёнка. Ты действительно готов обречь её на годы ожидания, не имея понятия, вырастишь ли вообще до того, как она успеет состариться?» Находиться здесь, под нависшей над Юго твердыней в лице беспокоящегося старшего брата Амалии, было невмоготу, — как наступать босыми ступнями на ржавые гвозди. Ведь в тех словах принца не сквозило даже унции лжи, против какой Юго мог бы возмущённо восстать, обходя вниманием жажду Арманда совестить его, продавливать истину. — Амалия, и ты с этим согласна? — спросил Юго без уверенности, что хотел услышать ответ. — Разумеется, — немедленно отчеканила принцесса; а в выражении дотлевало невысказанное: «Будто бы могу поступить по-другому». Где-то на периферии, уже не слыша поднявшегося вороха чужих голосов, он проследил, как вскоре ладный силуэт, взлелеянный самыми безнадёжными мечтами, ускользал прочь, неспешно выплывая из зала. Растолоченное в порошок намерение броситься за ней следом, чтобы схватить за тонкое запястье, растаяло утренним туманом, когда он безучастно заметил, как Арманд, снова глядя на него с лёгким прищуром, сочувствующие напряг брови. И вновь — земля рассыпалась, проваливалась, утягивала за собой следом. Юноше до предсмертного сокращения предсердий, до заворота кишок хотелось оказаться погребённым под нею.

***

— Ведаю, что с завтрашнего дня буду вынужден до конца жизни лицезреть это угрюмое выражение, — сказал Адамай после того, как они остались наедине, спрятанные от чужих ушей стеной перестукивающих капель. Дождь сокрушал землю, стекаясь в чащи лесов. Гнули бурным течением стволы деревьев выплаканные в целое море волны слёз, как если бы прекрасная садида заламывала руки, внезапно настигнутая горечью обстоятельств. Юго задумался, как много судьба отмерила ему лет и сколько бы из них он догонял Амалию в одном только в росте. Он не мог знать, но по ощущениям — вечность. — Прекрасно, Ад, ведь жить нам с тобой придётся очень долго, — беспечно бросил Юго и усмехнулся, желая закричать так, чтобы небо опрокинулось на его голову. Впрочем, он и без того чувствовал себя раздавленным. Кривая улыбка слезла с лица, словно подёрнутая долотом деревянная стружка. Адамай молчал какое-то время, позволяя брату насыщаться всплесками неподвластной стихии. Непогода бередила всё глубоко зарытое, утаённое, что жило в Юго годами и что непозволительно было лишний раз трогать. Всё то нежное и сакральное для него, когда-то наивного и ничего не смыслящего в человеческих взаимоотношениях, а поныне — так и не сумевшего справиться с детской влюблённостью. Подобная белладонне, она слизывала остатки глупых чаяний, рефренами наводняющих его плоть, и толкала в круговорот личного ада, выходом из которого была только смерть. Разве для их чувств с Амалией когда-то предполагался прочего расклада финал? Юго сомневался и наряду с тем продолжал напрасно верить, пронзительно желать маковые губы, блуждать с принцессой по полюбившимся юноше закоулкам, куда девушка заводила его, крепко держа за ладонь. Он помнил каждый уголок до мельчайших штрихов; до болезненного сжатия пальцев, до зубного скрежета. Выгляди он старше, непременно сумел бы прижаться к лепесткам девичьих губ, позволь она ему эту дерзость. Юго достаточно было одного её слова, чтобы в исступлении разойтись по швам. Но именно Амалии всегда приходилось в своей несдержанной манере обнимать его, оседая — чёрт бы побрал мальчишеский рост — на колени. Хотя это ему надлежало падать к её ногам. Это он должен был склоняться к ней, чтобы Амалия не была вынуждена унизительно подхватывать его взгляд сверху вниз. Каким нелепым, наверное, Юго выглядел рядом с ней, каким недостойным был в глазах окружающих. Амалия никогда не произносила вслух, что чувствовала себя оскорблённой обстоятельствами или обиженной судьбой. Пожалуй, из них двоих именно она наслаждалась редкими моментами их уединения без намёка на сожаление. Он же не мог не оглядываться на свой облик малого дитя и в глубине души остро ощущал неправильность всего происходящего. Особенно когда их тела сплетались, терялись в ногах-руках друг друга. Когда надобность отпустить её была неразрывна с потребностью остаться. Так не из-за его ли треклятой, набившей оскомину, неуверенности, щедро обмазавшей его вдоль и поперёк, Амалия была вынуждена выходить замуж за незнакомца? — Адамай, не позволишь мне поговорить с Юго наедине? — непростительно поздно дошло до его ушей. Юноша обернулся и перехватил мягкий взгляд брата, уже стоящего возле выхода и замершего ровно на мгновение, прежде чем исчезнуть за дверным косяком. Амалия шагнула к Юго, перестукивая в такт шагов посохом, и элиатроп зябко вздрогнул, будто его опрокинула с лодки бурная стремнина. Он стряхнул остатки своих видений, обнаружив себя неготовым проживать явь дальше, когда та, увы, уже настигла его. Юго привык игнорировать спотыкания сердца в присутствии Амалии, но в этот раз оно словно намеревалось разъять череду рёбер и излиться наружу кровавой хлябью. Девушка подошла вплотную и посмотрела в упор испытывающе, холодно. С первым юноша совладал, но от второго подкашивались колени. — Ты ненавидишь меня? — её голос прошелестел на грани слышимости. В зале для переговоров Юго не мог того увидеть, но теперь заметил тремор девичьих рук. От него не укрылись ни оставленные царапины на посохе, за который Амалия держалась крепче, чем утопающий за соломинку, ни волнительный, едва уловимый трепет ресниц. И всё в ней было передавлено, перекручено, хотя снаружи принцесса будто была в любой момент готова обернуться смерчем, в котором погибло бы всё, даже она сама. — Я люблю тебя, как могу ненавидеть? Она расслабленно опустила плечи, как если бы с них вмиг стряхнули тяжелейший груз, и приложила висок на излом ветви, уходящий ввысь полумесяцем. — Я беспутно вертелась сутки напролёт, разрываясь от желания тебя увидеть, — прошептала Амалия, нащупывая слепо его мальчишескую ладонь, которую элиатроп с дрожью меж пальцев жадно протянул ей навстречу. — Тоже безумно тоскую по тебе, Амалия, — он неосознанно поднялся на мысочки, чтобы огладить округлое румяное лицо, но с мучительной обидой обнаружил, что едва дотягивался до покатых плеч. Охваченный заботами в таверне Юго уговаривал себя не думать о ней, но если начинал, то беспробудно. Было забавно вступать в объяснения с отцом, почему он витал в облаках и временами путался в заказах. Или почему краснел пятнами во время расспросов о его подруге-садида. Конечно, до откровенных поддразниваний доходил только Адамай, умеющий с упорством хищника потрошить самые уязвимые места, но и Альберт ухитрялся с вероятностью больше случайной доводить сына до смущения. Элиатроп пытался засыпать без её имени на устах, зашивать мысли в тугой мешок, стоило образу девушки начать обволакивать разум, но совершенно забывал, что давно отпечатал его на всех стенах в своей голове. Прятаться было бессмысленно. И пусть бы Юго назвали одержимым, но он не мог противиться грёзам о том, как было бы чудесно взять её однажды за руку и простоять так всю грёбаную жизнь, даже если бы та полностью прошмыгнула мимо него, даже если бы сама принцесса не посмотрела никогда в его сторону. Он пробормотал на выдохе: — Я боюсь засыпать. И боюсь просыпаться в завтрашнем дне. Не хочу делать вид, будто ты для меня ничего не значишь. Предвещая очередной треск грома, облака курились и расходились всполохами. Арманд был прав, утверждая, что отпускать будет непросто, ведь чем сильнее садида льнула к Юго, тем непримиримей он погрязал в болоте своей привязанности к ней. И по цепной реакции всё закручивалось повторно, пока юноша не находил себя с задыхающимся, доведённым до пограничного с забвением состояния. Зато рядом с Амалией бесноватое море в нём разглаживалось, находило спокойствие. С ней он чувствовал себя на своём месте. — Как бы мы ни хотели что-то изменить, я не могу поступить иначе. Есть вещи, которые не зависят от моих чувств, — она поставила посох к цветущей ограде и склонилась в коленях, чтобы взглянуть Юго в глаза. — Я знаю, что ты понимаешь это. Он всё понимал. Осознавал весьма отчётливо, с печалью выхватывая из под опущенных ресниц Амалии талые оттенки сожаления, которые сложно было вымолвить вслух. В тонких морщинках, собранных под её глазами, затаилась глубокая усталость. Дождь смывал пейзажи в зелёное кашевидное месиво, разносились по ветру его мощные рулады. В этом созданном островке тишины не хватало сорванного из под сердца, перемолотого в пыль признания в том, что Юго бы скорее предпочёл потонуть в огрестовых слезах, лишь бы мягкая рука Амалии не оказалась накрыта чужой, не его, рукой. Ему не стоило когда-либо говорить вслух подобные вещи. Слишком эгоистично. Слишком по-ребячески. Однако где-то в уме скулила, выла голодной псиной догадка, что Амалия знала это и без всяких откровений. Дотронувшись, наконец, до взволнованного смуглого лица, он вымученно улыбнулся. Несколько случайных капель принесло с ветром, уронило Амалии на щеку, смешав их со слезами, которые покатились из её глаз. В лёгких уже не хватало места для слов, которые Юго предпочитал складировать вместе с воздухом, начинённым обещаниями, оставленными им когда-то: «буду любить тебя до загробья». — Я никогда не был способен воспротивиться тебе, — сказал Юго, прислонившись лбом к её лбу и стирая подушечками пальцев хрустальные жемчужины. — И всегда буду на твоей стороне. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Он делал над собой громадное усилие, едва ли не выталкивал буквы из под языка, осторожно, словно шелест крыльев совы в ночи, скрябал сиплым голосом пространство. Сердцебиение ощутимо билось где-то у горла и в ушах. Амалия ласково огладила рукой нежную кожу у челюсти: — Ты сделаешь меня очень счастливой, если будешь как можно чаще приезжать на Фригост, — дребезжащим от слёз голосом произнесла она так, точно собиралась остаться там навсегда. Ох. Верно… Королевство Садида звучало роднее, язвительно про себя кинул он выдуманному в вихрах своей фантазии лицу Графа Харибурга. Ещё не успел увидеть, а уже был полон к тому ядовитой, будто змеиный укус, злобой. Хотя вины правителя снежной страны во всём этом не было. Юго вспыхнул, подумав о том, как замечательно было бы уладить проблему с хаосом Огреста и избавить Амалию от надобности покидать пышущие зеленью края. Разделить с ней как можно больше свободы. Вечер незаметно вытягивался по небу. Редкие прорехи солнечного света окончательно скрылись за горизонтом, очертания деревьев вдали медленно поедала мга. Ладонь Амалии — жаркий уголёк — по-прежнему покоилась в руке Юго. Ошпаривала, как кипяток, обваривая кожу. Узел их конечностей, узел в сердце, узел в мыслях — всё словно стремилось разодрать его в лоскуты, чтобы затем сшить в уродливое нечто. Невыносимо жалким Юго чувствовал себя рядом с ней каждый чёртов раз, в особенности когда кто-то, помимо Арманда, удостаивал их, стоящих друг с другом или обнимающихся крепко-крепко, долгим взглядом, будто выказывая тем: «Вблизи тебя она выглядит смехотворно». В такие моменты он редко различал, где нашёптывали его внутренние паразиты, а где реальность путалась с выдумками, словно иголки сосен в локонах принцессы после их встреч в лесу. В большинстве случаев Юго, разумеется, самолично организовывал себе эмоциональные спектакли, но ему приходилось случайно подслушивать перешёптывания среди слуг садида, когда элиатроп навещал подругу без официальных аудиенций. С тех пор он не помнил прежнего себя, беззаботно расхаживающим с Амалией вдоль коридоров, по тропам вокруг благоухающих деревьев. И тем больше отдалялся он от неё — неосознанно, боясь набросить на девушку тени чужих пересуд, — чем чаще сплетни оплетали стены дворца липкой паутиной. Хотя ему до белёсых разводов перед глазами хотелось разделить с садида каждый отпущенный ему вдох. Лишь бы с ней. Лишь бы навечно. — Как думаешь, мне разрешат сделать тебя своим любовником? — в заплаканном выражении принцессы внезапно заиграли весёлые огоньки. Мальчишеское лицо зардело спелыми кистями винограда. — Амалия… — игнорируя ноющую боль в груди, обескураженно выдавил из себя он, натягивая в смущении конец лазурной шапки на глаза. Девушка в ответ приглушённо рассмеялась, словно не она минуту назад кручинилась, ища утешения в его руках. Словно не ей придётся равнодушно отвергнуть юношу с венцом грядущего восхода. Янтари глаз Амалии мерцали, как схваченное зыбью океана зарево. Так постукивали кубики льда в стаканах виски, что разливал Альберт исключительному ряду клиентов в таверне. Юго не возлюбил вкус алкоголя, попробовав его всего однажды. Однако вид конкретно этого навсегда запомнил благодаря больному на доискивания ассоциаций рассудку, по щелчку мысленно возвращавший юношу к той, о которой безудержно бредил. — Люблю тебя, — куда-то в плечо пробубнила она, погладив Юго по загривку. Он растянул уголки рта в подобие улыбки, напоминая самому себе всё же схватить тонкое запястье, удержать Амалию чуть дольше рядом с собой, когда она должна будет уйти. И взглянуть в её милое сердцу лицо, чтобы по сотому кругу выучить и без того высеченные на подкорке черты, чтобы запомнить, как выглядит влюблённая в него принцесса. Принцесса, которую ему нужно отпустить.