Греть, а не сжигать

Шен удобный. Встаёт рано, ведёт себя тихо, не задаёт лишних вопросов и никогда не критикует. Слишком много лет одиночества и войны с окружением, но теперь все изменилось. Шен сделает все, чтобы его любили. * Муан смотрит на него уставшим синим взглядом и не может понять, где ошибся. Что он сделал не так, что ему словно… подсунули другого человека. Долго и настойчиво добиваясь ответной любви, он оказался не рад, получив ее. — Не хочешь пройтись? — А? Да, конечно. — Шен отмыл чужую кружку от въевшихся в стенки разводов кофе и поторопился вытереть руки, — Я сейчас. Послышался разочарованный вздох. — Шен, там дождь. — Но ты же сам предложил… — Ты же не любишь холод. Почему ты соглашаешься? Кружка замерла в дрогнувших пальцах всего на секунду, прежде чем Шен смог придумать ответ. — Так ты идёшь или нет? Я составлю тебе компанию. — Шен! — Нет так нет… Наскоро протерев посуду от влаги, он поспешил спрятаться в соседней комнате. Муан не стал его догонять. * Это был какой то обман. Муан сидел на лавке в их любимом парке и давился табаком, вспоминая их с Шеном первые встречи. Первые миллион встреч. Драки до синяков и шрамов, гневные горящие взгляды и обещания выпотрошить друг друга. Набитая морда за первые подаренные цветы. Ужасные гнилые шутки в ответ на комплименты. Искаженные в злой счастливой улыбке разбитые губы. Он влюбился в этот безрассудный огонь и гнев, желая обладать этим штормом. Хотел научиться быть… теплее. Чтобы греть, а не сжигать. По началу это было даже мило. Наблюдать, как противник сдается, проминается и смущается, наконец открываясь. Начиная действительно верить в эту любовь. Муан наслаждался победой, подначивая его быть покорней, упиваясь ведущей ролью, подминал теплое тело под себя и пробовал, пробовал, пробовал. Пока не понял, что на самом деле проиграл он сам. * — Шен, ты… боишься меня? Жар тела совсем близко передавался даже сквозь одежду, кружа голову, но Муан держал себя в руках, как и держал Шена, зажав того у кухонной столешницы так, чтобы он мог опереться на нее поясницей, но не мог увильнуть. — …почему ты спрашиваешь? — Ты такой зажатый. Чего бы ты хотел прямо сейчас? — Муан… — хриплый влажный голос влился в уши, от чего мурашки пробежали по спине. — Что ты… ты же и сам прекрасно знаешь… — Мне прекратить? Шен вздрогнул, а после осторожно приобнял парня напротив, мягко шепча его имя, словно уговаривая ребенка. — Гай… зачем ты спрашиваешь? Просто сделай со мной… что хочешь. Муан нервно потерся виском о висок Шена, теряя терпение, но все же заставляя себя спокойно уточнить: — Что конкретно мне сделать? — … Со злости прикусив себе язык, Муан быстро поцеловал парня в висок и сделал шаг назад, разгибаясь в полный рост, расправляя плечи, чтобы заглянуть в глаза. — Хочешь, чтобы я принимал решения? Тогда я хочу, чтобы ты ударил меня. Со всей силы. Как раньше! Шен удивлённо распахнул глаза. Свои наигранные глупые глаза, словно не понимал, о чём идёт речь. Муан был зол. — УДАРЬ МЕНЯ. * Шен не знал, как любить правильно. В семье его учили, что любовь это послушание, а начиная с подросткового бунта, он не любил никого. Деструктивный и полный ненависти, словно леденец с лезвием внутри. Он был свободен. А Муан чувствовал себя неподъемными кандалами на его шее. Холодная упаковка пельменей, обернутая в полотенце, прижималась к его наливающейся синевой скуле. Шен неловко вился вокруг, пытаясь успокоить омраченного Муана, смотрящего в одну точку. — Ты красивый в любом виде… да и не сильно оно опухло… синяк только, может, тоналкой закрасить? — Я буду носить его с гордостью. Шен закатил глаза. — Дурак. Нечего было… пугать меня… — сложив руки на груди, он вдруг осторожно уточнил, — Ты же не злишься? — Что? — Я сделал тебе больно. Муан вдруг отбросил в сторону упаковку пельменей, да так резко, что те рассыпались по полу. Шен дернулся, когда парень злостно зашипел, вновь выходя из себя. — Да, черт возьми, ты сделал мне больно! Но не потому что ударил меня, а потому что ведёшь себя как пустоголовый кретин! — Что ты сказал?! — Я выходил не за легкомысленного простачка! — Да что ты понимаешь! Я пытаюсь быть вежливым, а ты трактуешь это как недостаток?! — …я не так сказал! Шен, ты держишь меня за идиота! Голова мотнулась в сторону, и Муан не сразу понял, что это была пощёчина. Рокочущий голос Шена раздался громом в ушах. — Ты и есть идиот! Повисла пауза. Муан хватал ртом воздух, словно задыхающаяся рыба, а после опустил взгляд в пол и помрачнел, растирая половину лица, на которую сегодня пришлось слишком много. Остудив пылающий в груди огонь, он смог лишь поджать губы и мысленно проклясть небеса за то, что вообще родился на свет такой никчёмный. Никчёмный, никчёмный, никчёмный, никчёмный, никчёмный никчёмный, никчёмный, никчёмный. Идиот. Крик Шена эхом застрял в мыслях. — Ладно, извини. — Муан потёр шею, — Я все не так понял. Просто… погорячился. * Шену казалось, что это какой то обман. Что его падшего ангела где то подменили, подловили по дороге от рая до аптеки, и вернули совершенно не того, предварительно выпотрошив и вшив в мягкую полость кишечника другую программу. Иначе что это? Откуда взялось это виноватое смиренное выражение, словно у провинившейся шавки? Шен влюбился в этот взрывной контрастный характер, словно в дикие воды, готовые поглотить, похоронить под собой в бесконечной кишащей жизнью бездне. Или в пустом гуле толщ воды над головой без возможности вдохнуть. Шен был готов сдать позиции, чтобы научиться… проявлять любовь. Как все. Плыть, а не тонуть в этом море. Но Муан тоже хотел сдаться. — Это что? — Я… я сделал чай. Сладкий, как ты любишь. — В семь утра? Ты больной? — Ну ты же… не любишь кофе… Замявшись на месте, Муан принялся что то бубнить о том, что хотел его обрадовать, но Шену не нужны были оправдания. — В семь утра нормальные люди спят. — Так то же… — Молчать. Я выпью потом. И ты ложись. — Остынет… Ладонью заткнув рот неудавшемуся супругу, Шен утащил того под одеяло, чтобы грел, а не занимался всякими глупостями. Вдруг стало очень смешно. Двое, что так открыто бросали вызов этому миру, за закрытыми дверями своей квартиры, где никто не видел, пытались неловко учиться проявлять заботу. Цепляясь за выученные навязанные стереотипы, как за фантики. Красивые и бесполезные. — Че ты там хихикаешь? Я старался, а ты… Ай! Зубы на загривке сомкнулись раньше, чем посыпались обвинения. — Шен, сука! Перехватив сопротивляющиеся тело поперек торса, поверх рук, чтобы не получить ответ локтем, Шен задыхался от смеха и кусал кожу наугад, путаясь в седых волосах. Он остановился лишь получив пинок, и то, лишь для того, чтобы отдышаться, раскинув руки. — Блять, больно же! И так высоко, следы же останутся… Даже синяки… — Замажешь тоналкой. Промычав что то неразборчивое, Муан перевернулся к Шену, тут же утыкаясь лицом тому в плечо, чтобы скрыть выражение, но даже так он выглядел одновременно недовольным и приласканным. Шен опустил ладонь ему на затылок, перебирая пряди. — В следующий раз вместо кофе в постель я оболью тебя им… — пробурчал тот, прикрывая глаза. — В следующий раз я перегрызу тебе глотку. Если ещё хоть раз разбудишь меня раньше будильника. Спина Муана вдруг затряслась в приступе беззвучного смеха. — А ведь звучит даже интересно. — Пф… как ты там говорил? Шен повернулся к нему, чтобы сковать в объятиях и спокойно доспать пару часов, не беспокоясь о чьих то выходках. — Тогда носи с гордостью.