***
Однажды Мадара после того, как получил права на мотоцикл, приехал к дому Хаширамы. Он хотел похвастаться и конечно же прокатить его с ветерком. Но того не оказалось дома, дверь ему открыл Тобирама. Тогда они ещё общались, тогда Мадара воспринимал его, как вредного младшего брата друга. — Хаширамы нет. — Ну и ладно, — Мадара лишь пожал плечами. — Тогда ты, давай одевайся. — Никуда я не пойду. — Тобирама сложил руки на груди, а сам нет-нет, да поглядывал за спину Учихи, где своим чёрным боком сиял новенький Кавасаки. — Вижу, что хочешь, — Мадара гаденько улыбнулся, — давай, Тобирама, не ломайся. Будет весело. — Тебе лишь бы веселиться, — Сенджу тяжело вздохнул. — Ладно, пять минут, жди меня здесь. Тобирама захлопнул дверь, а Мадара остался стоять на крыльце. Он усмехнулся и закурил. Вскоре Тобирама вышел, он переоделся в чёрный спортивный костюм. — Надеюсь, хоть второй шлем у тебя есть? Знаешь ли, не хочется вот так вот помереть. — Все есть, я же не дурак, — Мадара затушил сигарету о ступеньку и бросил окурок в кусты. Тобирама, конечно же, это заметил. — Мусор свой подобрал, не вижу таблички «свалка» у нас в палисаднике. — Окей-окей, без базара, — строгий Тобирама был таким забавным. Мадара пошарился по кустам, нашёл-таки бенчик и сунул его в карман куртки. — Доволен? — В полне. Мадара выжал скорость на максимум, ветер шумел в ушах. Тобирама сидел сзади, он крепко вцепился в него. — Стой! Остановись! — Тобирама кричал, руки судорожно дергали куртку. Мадара притормозил, остановился на обочине. Тобирама тут же спрыгнул, сдернул шлем с головы, кинул его в Учиху. Он весь трясся, крупная испарина выступила на лбу, его лицо было бледнее обычного. — Ты чокнутый, — он отошёл в сторону, присел на корточки, опустил голову между коленями. Его мутило. Он тяжело дышал через открытый рот. Мадара слез с байка, подошёл к нему, также присел. — Эй, ты чего? — он обеспокоено смотрел на белую макушку. — Я не хотел, — он аккуратно взял его за плечо. — Сильно плохо? Тобирама не отвечал, лишь продолжал тяжело дышать. Так они сидели ещё некоторое время. — Никогда больше, — Тобирама посмотрел ему в лицо, в уголках его глаз были слёзы, — никогда с тобой не поеду, ты полный псих. — Прости, я не знал, что тебя укачает, — Мадара был искренен в своих словах. — Дело не в этом! Мы могли разбиться в любом месте! А если какой камень бы попал под колесо? Или какая-нибудь неровность? Об этом ты не думал? — он был в ярости. Тобирама поднялся, немного шатаясь, развернулся и пошёл по обочине обратно домой. — Ты куда? — Мадара вскочил следом. — Домой. — Не глупи, пешком ты и к утру не доберёшься. Тобирама продолжал идти, игнорируя слова. — Я не буду гнать, поедем медленно, — он обогнал его и встал прямо перед ним. — Честно, мне правда жаль, что так вышло. Обратно Мадара ехал, соблюдая скоростной режим, даже медленнее. Тобирама сидел все так же, крепко обхватив его руками. На следующий день Мадара принёс маленький подарок, чтобы задобрить Тобираму и тот на него больше не дулся. Тот, конечно, вредничал, но угощение принял, не пропадать же добру. И вскоре они снова стали общаться, как раньше: Тобирама спорить с каждым словом, а Мадара ехидничать и выводить его на эмоции, но без злого умысла. Через некоторое время Мадара понял, что ему не просто нравится общаться с Тобирамой, а нравится он сам со всеми своими недостатками. Это знание обрушилось на него ушатом холодной воды. Он боялся себя, боялся, что если признается даже самому себе, то точно сойдёт с ума. Он все думал о том, что это неправильно, что он просто больной извращенец — Сенджу всего пятнадцать, а он сам старше на три года. И вместо выстраивания нормальных дружеских отношений он лишь выводил Тобираму на конфликт. Делал все наоборот. Страдал от этого, но продолжал.***
В школьные годы Мадара с Хаширамой собрали группу, они играли каверы, иногда выступали на школьных фестивалях или в полупустых клубах, куда их пускали ещё несовершеннолетних по знакомству. Когда школа осталась позади, Хаширама, несмотря на всю свою безалаберность и безответственность, все же поступил в университет. А Мадара напротив, перебивался различными подработками и всего себя посвятил уже новой группе. После выпуска с Тобирамой он ни разу не встретился. Но он отчаянно хотел, чтобы Тобирама его заметил. Неважно где, неважно как, чтобы Сенджу просто наткнулся на его лицо на очередном билборде или обложке журнала, просто услышал его голос в одном из радиоэфиров. Все свои эмоции он вкладывал в музыку и тем самым давал им выход, иначе бы точно сошёл с ума. После очередного концерта, который оказался успешным. Мадара выжатый физически, но наполненный эмоционально через чур возбужденный отправился с остальными членами группы на афтерпати. Они много пили, там были и вещества, Мадара не следил за тем, что он мешал и с чем. Он горланил какие-то песни, танцевал и в один из своих головокружительных пируетов его взгляд выцепил в толпе белоснежные волосы. Сердце ускорило свой ритм. Только один человек имеет такой цвет. И он точно не может быть здесь. Но даже если это и не он, Мадара будет рад использовать его как замену, если развернуть его спиной можно будет легко представить, что это Тобирама в его руках. Девушки, парни, худые, мускулистые, блондины и брюнеты — все это было неважно, все это было всего лишь заменой никудышной, никчемной, ни кто и ни что не могло сравниться с Сенджу. Он спал с ними только если был пьян, алкоголь менял сознание, так ему казалось, что в своих руках он держит его. На утро голова раскалывалась, желудок сжимался спазмами и реальность била его со всей силы по темечку, когда в постели он обнаруживал рядом с собой очередное тело, до которого дела ему совершенно не было.***
Мадара развалился на кожаном диване, голова свисала с подлокотника, как и одна рука и нога, другая же нога была закинута на спинку. Его мутило, сердце стучало где-то в ушах, перед глазами все плыло, казалось что он сам попал в шторм и его тело кидает из стороны в сторону. Нещадно сушило. — Ты отвратителен. До боли знакомый голос ударил по ушам. — М-м, какой есть. Это его совесть пришла к нему в виде него. — Просто животное. Что ты с собой сделал? — Это не я, это ты сделал со мной. — Я? — Да, ты. Мадара разозлился, в ярости выплевывал слова из горла. — Это твоя вина! — Вставай, Хашираму я уже оттащил в его номер. «Хаширама был здесь сегодня?» — Нееет, мне и здесь хорошо. Его совесть в образе Сенджу цыкнула, наклонилась к нему, потянула за руки. — Давай, вставай. Не порть ещё больше свой имидж. — Тебя это колыхать не должно! Сознание то появлялось, то пропадало словно вспышки. Вот он лежит на диване, а вот он медленно сползает по стене в лифте, вот его куда-то тащат, а вот он снова лежит на чем-то мягком. — Почему я вижу тебя только в таком состоянии? Я не могу больше. Я так устал. Почему?! Светильник на потолке пульсировал в такт ударам сердца. «Дожил, я разговариваю со своей совестью», — Мадара устало поднял руку и тут же уронил ладонь себе на лицо. Краем глаза он заметил, как его провожатый разворачивается и собирается уйти, он резко подорвался с кровати, схватил свою галлюцинацию за бледное запястье. — Не уходи. Хоть так, пока я такой, в таком состоянии, пока я могу тебя видеть, останься рядом. И вот они лежат лицом к друг другу на отельной постели. — Красивый, — мягкий шёпот. Он осматривал его лицо, белые почти невидимые брови, длинные желтоватые ресницы, острые скулы и подбородок, прямой нос, немного топорщащиеся уши, пухлые губы, верхняя чуть больше чем нижняя. Мадара никогда не видел его так близко. Мадара никогда не видел его таким взрослым. Голубые глаза, которые под электрическим светом лампы кажутся красными. Мягкие волосы. Он едва касаясь кончиками пальцев очертил овал лица. — Какой же ты красивый. Он приблизил своё лицо к его почти в плотную. Выдохнул в приоткрытые губы. — Люблю. Прижался к ним своими в простом соприкосновении. Наверное он окончательно сошёл с ума от всех тех веществ, что принял. Эта галлюцинация была такой реальной.***
Мадара не произносит его имя даже в мыслях с тех пор как… — Как поживает мелкий паршивец? Они встретились с Хаширамой случайно. Но он был очень рад увидеть старого друга, хоть они не общались долгое время. Тот изменился. По сравнению с Мадарой он выглядел, как один из боссов лейбла, на который была подписана их группа. В длинном коричневом кашемировом пальто, под которым идеально сидел костюм тройка, дорогие кожаные туфли, шарф одного из тех самых брендов, что стоят баснословных денег. Его волосы отрасли ещё сильнее, темной каштановой волной распадаясь по плечам. Только мимика была все такой же живой. — Он просил не говорить, но раз ты сам спросил, наверное, это не нарушит моего обещания, — Хаширама задумался. — Пойдём. — Ты не мог почтить предков потом? —с недовольством пробурчал Мадара, вышел из машины, хлопнув дверью. Хаширама ничего не ответил ему. Посмотрел через плечо, кивнул головой, чтобы он шёл за ним. Хаширама петлял среди надгробий, все дальше и дальше уходя в глубь кладбища. Пронизывающий ветер трепал их волосы. Мадара нахохлился, поглубже сунул руки в карманы своей кожанки. Замок на ней давно был сломан и он просто сдвинул руки, чтобы хоть как-то прикрыть края. Хаширама вскоре остановился. — Ну наконец-то, — Мадара подошёл к нему, — заканчивай уже. Хаширама в ответ лишь покачал головой. — Прости, что так редко прихожу, — он замолчал, словно не хотел говорить дальше, но все же выдохнул, — Тора. Мадара застыл. «Он что ослышался?» Он медленно перевёл свой взгляд на надгробие. Серый камень безразлично отражал на своей поверхности два слова и пару дат. «Это не может быть правдой.» — Это глупая шутка, даже для такого засранца, как он. Мадара не верил своим глазам. «Прошло уже три года. Все это время он жил одной надеждой и эгоистичным желанием быть замеченным. И это было в пустую? Это было не за чем? Почему? Он не мог, только не он.» Он сжал в бессильной ярости замёрзшие пальцы в кулаки. — Как? — голос совсем пропал, горло словно разодрало одним этим словом. — Авария, — Хаширама тяжело выдохнул, — он слишком сильно гнал на своём байке, не справился с управлением. Ему сломало позвоночник. Три дня комы, после которых он очнулся, мы уже обрадовались, что он идёт на поправку. Но, Тора, лишь попросил не говорить тебе, что с ним, сказал, что…— голос Хаширамы задрожал. — Сказал, что очень любит нас, братьев, и ему жаль, что так вышло, — он провёл дрожащей ладонью по лицу. — А потом, он снова потерял сознание и уже не очнулся. Мадара больше не слушал, он развернулся и быстрым шагом направился прочь из этого места. «Мне нет дела до этого.» Он злился, ярость вихрем закипала внутри. — Постой! — Хаширама догнал его, схватил за плечо. — Я не знаю, что между вами произошло, ещё тогда говорил, но — он перевёл дыхание, — я разбирал его вещи… — Мне все равно, — Мадара дернул плечом, сбрасывая руку друга. — Там были письма, я не должен, знаю, но все же, я думаю, что они для тебя. — Плевать. Хаширама всё же отправил ему их все. Когда Мадара получил конверт, он хотел разорвать их и выкинуть, даже не вскрывая. Но все же бросил его на журнальный столик. Каждый день, когда цеплялся взглядом за него застывал, словно выпадал из реальности. Однажды вечером или уже ночью он снова напился, полулежал на диване, мутным взглядом снова наткнулся на злосчастные письма. — В пизду. Он разорвал конверт, аккуратно сложенные листы рассыпались на пол. Он взял первый попавшийся под руку лист. «Знаешь, твоя новая песня полный отстой. Да, она звучит из каждого утюга, но, Боже, ты не мог придумать текст по лучше. Глагольные рифмы — это мрак и признак плохого автора. А мастеринг? Кто у вас там за это отвечает, глухой?» «Тогда я сильно испугался, я думал, что ты убьешь нас на этом чертовом байке, но сейчас, я не могу представить себя без этой скорости. Когда я еду под двести, все вокруг перестаёт существовать, перестаёт быть значимым, нет никаких мыслей, только я и мотоцикл. Когда мне становится совсем не выносимо, я просто гоняю на этой сумасшедшей скорости. Я не знаю, что тогда произошло и почему ты (слова зачеркнуты, что их невозможно прочесть).» «White rabbit? Серьезно? Ничего умнее тебе в голову не пришло. Я разочарован.» «Что я сделал, чем заслужил такое отношение к себе? Знаешь, ты мне нравился, нам было о чем поговорить… Я просто не понимаю. Пошёл ты. Иди на хуй (обведено несколько раз).» «Я был на этом концерте, тот, что проходил в Будокане. Я до сих пор в шоке от того сколько людей вас слушает. Но, знаешь, наверное, я могу их понять. Твоя энергетика и правда захватывает, ты словно растворяешься в музыке. Это действительно то, чем стоило тебе заниматься. Я хочу сказать, петь, выступать, выплескивать все на толпу, общаться с ней. Хаха, я слышал разговоры твоих фанаток, глупые, что мечтают оказаться в твоей постели.» «Сука! Я знаю, что эта песня обо мне, просто знаю это! Блять, не смей! Ты спрашиваешь в ней, что я чувствую, так знай, я тебя не-на-ви-жу.» Мадара все читал и читал, на какие-то слова отвечал вслух, какие-то письма просто сминал в комки и выбрасывал. «Это я во всем виноват.»***
Мадара разлепляет веки. В комнате полумрак. За окном нет солнца вот уже который день. По ощущениям будто солнца в этом городе меньше, чем снов, что он почти никогда не видит. Он поднимается, горло нещадно дерёт, во рту сухо и будто собаки насрали. Он шатаясь подходит к окну. Впечатывается взглядом в серую стену облаков. Опирается лбом в холодное стекло. Слез уже не осталось, он весь высох, если он продолжит в том же духе, то точно скопытится. Хотя какая уже разница. В шумной голове слова сами собой собираются в предложения. «Записать» — бьется мысль. Он находит бумагу для писем и ручку рядом с зеркалом на тумбе. Судорожно пишет, ручка выпадает из негнущихся пальцев, буквы скачут, смазываются, теряются. Он смотрит на себя в зеркало. Ему так страшно было поднимать свой взгляд, он так боялся увидеть правду. На следующий день Хаширама прочитал этот текст Мадары в газете, он был напечатан на первой полосе рядом с одним из концертных фото. «А потом придёт она — Собирайся, — скажет, — пошли. Отдай земле тело… Ну а тело не допело чуть-чуть Ну а телу не додали любви Странное дело Там за окном сказка с несчастливым концом Странная сказка»