the art of fondness

Пак Чимин не подвержен влиянию общества. Частые комментарии людей, даже близких, по поводу его «слишком экстравагантной для омеги» внешности он пропускает мимо ушей и делает так, как нравится ему. Цветные волосы, яркая одежда, подводка, лак на ногтях — всё это его мать называет «шалостями» и всё ещё ждёт, когда же он перебесится. Однако время идёт, а Чимин остаётся собой. Он никогда не был идеальным сыном, но и не был бунтарём. В средней школе он ещё пытался соответствовать стандартам родителей: носил форму, выбирал предметы, которые они советовали со скрытым принуждением, посещал кружки. С каждым годом пунктов «должен» становилось всё больше, и Чимин попросту устал гнаться за недосягаемым одобрением. Сначала он проколол пупок и сделал малюсенькую татуировку за ухом — подарок самому себе в честь окончания школы, о котором он, конечно, не рассказал ни отцу, ни матери. Затем впервые перекрасил волосы в пепельный цвет и почти сразу же в мягкий розовый, за что был отчитан со всей родительской строгостью. Ожидаемого от него послушания и прилежности не последовало: Чимин продолжал экспериментировать с собственной внешностью, игнорируя нравоучения. Поводья контроля пришлось окончательно отпустить, когда Чимин переехал в университетское общежитие. С соседом по комнате ему повезло — омега Ким Тэхён, хоть и имел кучу собственных заморочек, в его жизнь не лез. Они быстро нашли общий язык и стали друзьями, но родителям он, ожидаемо, не понравился. Чимина это волновало мало: с Тэхёном было легко и просто. Разговоры о ерунде или, наоборот, по душам, ночные посиделки за играми, студенческие вечеринки и абсолютно всегда, всегда горящие учебные дедлайны стали их совместной рутиной. Чимин думал, что родители смирились с тем, что их сын повзрослел и отныне мог принимать решения сам, сталкиваясь с их последствиями. Он всё ещё поддерживал с ними связь, но больше они не имели веского слова в его жизни, хоть и пытались внести в неё свои коррективы. Чимин привык слышать, что ему «нужно взяться за ум», сосредоточиться на учёбе и будущем, ведь на приличную работу в таком амплуа омегу никто не возьмёт, и предпочитал отмалчиваться, потому что знал, что это лишь предрассудки. Занимать руководящую должность он не собирался, да и направление он выбрал творческое — главным было то, что он мог и умел делать, а не то, как выглядели его волосы и одежда. Однако чего Чимин не мог предугадать, так это того, что знакомство родителей с его парнем обернётся скандалом.  Конечно, в какой-то степени это было ожидаемо. Мин Юнги производил впечатление отпетого хулигана: вечно растрёпанные крашеные волосы, забитый до кисти рукав, кожаные куртки и рваные джинсы. Помимо этого, альфа ездил на рычащем Челленджере, обладал непревзойдённой харизмой и упорством и не был скуп на слова, но никогда не бросал их на ветер. А ещё Юнги был чутким, заботливым и нежным романтиком, совсем этого не стесняясь, и вот что именно покорило сердце Чимина. Поначалу он был холоден к уделяющему знаки внимания старшекурснику-альфе — повёлся на байки одногруппников. Мин Юнги действительно имел далеко не блестящую репутацию среди студентов, но его любили почти все преподаватели. Чимин присматривался к нему весь второй курс и к концу учебного года всё же решил познакомиться ближе. Тэхён радостно помог ему попасть на вечеринку, которую устраивал Юнги, потому что был чуть ли не единственным, кто не говорил о нём ничего плохого. Юнги он не знал, зато знал Намджуна — старосту группы. Вот кто точно не стал бы водиться с плохими людьми. В этом Чимин смог убедиться сам, проведя с Юнги весь вечер. У них оказалось много общего: вкусы в музыке, кино и литературе; они играли в одни и те же игры, оба не любили зиму и кофе, а перед сном слушали шум дождя. Юнги стал ждать его после пар, почти всегда с маленькими милыми подарками, подвозил несчастных двести метров до общежития, над чем они поначалу смеялись, а потом превратили в забавную привычку, и каждый день интересовался самочувствием и учёбой. Совсем скоро он признался в чувствах, и Чимин, не раздумывая, ответил тем же. Для Чимина Юнги во многом был первым: в серьёзных отношениях, сексе, любви. Альфа прекрасно понимал это по тому, как Чимин вкладывался в их отношения, и сам старался отдавать даже чуточку больше: уделял достаточно внимания, ласки и поддержки, иногда помогал с учёбой и потакал мелким, милым капризам. Юнги не страшился встречи с родителями Чимина, хоть и был наслышан об их взглядах, и, если Чимина скандальный ужин выбил из колеи, Юнги держался стойко. В тот вечер он отказался от привычной удобной одежды и нарядился более-менее подобающе событию, однако красноречивых претенциозных взглядов избежать не удалось. Он не строил грандиозных планов на будущее, жил с отцом и подрабатывал в музыкальном магазине — всё это было воспринято с явным отвращением на лицах старших. Юнги прямо указали на то, что Чимину он не пара. Он хотел возразить, но омега сделал это первым — громко и чётко. Юнги тогда, кажется, влюбился ещё сильнее. Чимин прямо заявил о том, что ему осточертели попытки родителей устроить его жизнь так, как удобно им. Омега был уверен в своих чувствах, был уверен в Юнги и искренне не понимал, почему ни мать, ни отец не захотели даже попробовать узнать его получше. Мать кричала ему о дурном влиянии и о том, что он пожалеет, но Чимин был непреклонен — они не знали Юнги так, как он, и не сделали ни единого шага навстречу. Не знали о том, сколько любви он дарит, не прося ничего взамен, как оберегает и считается с его мнением, в отличие от них. Выбор Чимина пал на человека, который его понимает и принимает таким, какой он есть. И ни секунды в жизни он не жалел об этом. Прошёл немалым год перед тем, как они оттаяли. Может, скорее, смирились, но в моменты редких встреч видели, как он светился от счастья рядом с Юнги. Залюбленный, заласканный, нужный — таким он чувствовал себя каждый день, и в день тихой росписи в кругу самых близких это ощущалось вдвойне. Юнги настоял на том, чтобы Чимин пригласил родителей. Они не были в восторге, но всё равно пришли с подарком и короткими объятиями. С отцом Юнги они перебросились лишь парой фраз за всю церемонию и от ужина в теперь уже семейном кругу отказались, сославшись на дела. Отец Юнги, Мин Инсон, по-доброму усмехнулся, когда Чимин, проводив родителей, расслабленно выдохнул. Мин Инсон воспитывал сына в одиночку и был, по мнению Чимина, прекрасными родителем. С Юнги у него выстроились доверительные отношения, в особенности когда они остались вдвоём после внезапной кончины мужа. Будучи подростком, Юнги вымещал свою боль от потери папы в музыке и на собственном образе — бунтарский вид придавал ему уверенности в завтрашнем дне, где больше не было полноценной семьи, однако был понимающий отец. Со временем пыл утих, цвет волос почти всегда оставался мятным, новых татуировок ему не хотелось, а косухи и джинсы стали просто удобными. Мин Инсон души не чаял в своём сыне и поддерживал его стремление заниматься музыкой, гордился им и рассказывал о его талантах всем знакомым. Так у Юнги появилась первая возможность подзаработать денег: знакомый отца устроил его в свой магазин коллекционных пластинок и дисков. Чимина Мин Инсон принял радушно и сразу же окутал заботой не меньше, чем сам Юнги. Чимин любил оставаться у них с ночевкой, чтобы ночью засыпать в крепких любимых объятиях, а утром завтракать в кругу людей, ставших ему даже ближе, чем родители. Такие семейные завтраки стали случаться реже, когда Юнги закончил университет и устроился на работу в крупное агентство — он стал начинающим продюсером. Чимин же доучивался последний год и тоже находился в поисках работы, одновременно с этим занимаясь выпускным проектом. Предложением об узаконении отношений Юнги поразил всех как раз во время одного из таких завтраков, и выпалил его он так внезапно, что Чимин от удивления облился чаем. Оказалось, что Юнги давно думал об этом и с первой зарплаты даже купил кольцо, но не мог найти подходящего момента. Видимо, в кругу отца и любимого человека — самых близких ему людей — он, наконец, решился. Мин Инсон дал им своё благословение сразу и о подарке оповестил в тот же вечер — квартира, которая досталась покойному папе Юнги от родителей, находилась в самом центре города, но пустовала и требовала ремонта. Им он и планировал заняться в ближайшее время, чтобы Юнги и Чимин могли жить вместе. Они расписались в самую ближайшую дату, а съехались сразу после выпускного Чимина. С тех пор прошло четыре года. Теперь Юнги — ведущий и самый востребованный продюсер не только в своей компании, но и за её пределами. Он много работает, но график выстраивает так, чтобы проводить время и с мужем. Чимин тоже отдаёт себя работе — она кропотливая и требует повышенного внимания, но ежедневное посещение небольшой реставрационной мастерской приносит ему только радость. Юнги и Тэхён часто ругаются на него из-за чрезмерного трудоголизма, однако Чимину до жути нравится часами сидеть в три погибели над мелкими деталями, заметая оставленные временем следы. В один из таких рабочий дней он чувствует слабое недомогание во время реставрации принесённой заказчиком картины и прерывает работу немногим раньше, чем планировал. К пяти он уже оказывается дома, принимает пенную ванную и за готовкой ужина прислушивается к своим ощущениям. Чимин переступает с ноги на ногу, чувствуя противную тянущую боль в пояснице и голове. Такое у него частенько бывает из-за знойной летней жары, поэтому, выключив плиту, он заваливается на диван в гостиной и быстро погружается в сон. Чимину снится цветущая сакура. Нежные бело-розовые лепестки слетают с ветвей и приземляются к его ногам, падают на плечи и его ярко-рыжие волосы. Он снимает один, крутит меж пальцев: на ощупь словно самый нежный бархат. Чимин делает пару шагов к раскидистому дереву и только тогда замечает, что Юнги ждёт его под ним. Улыбается, как и всегда, тепло и смотрит влюблённо. Тянет к нему руки и, как только Чимин подходит ближе, прижимается щекой к животу. Юнги шепчет что-то забвенно и счастливо, но Чимин не может разобрать. Просыпаясь, хмурится. — Лисёнок… Юнги словно вышел из его сна: сидит у него в ногах, губами касается живота и смотрит взволнованно. — Юн-и, в чём дело? — Чимин садится, начиная мягко гладить всё такие же мятные волосы мужа. — Как ты себя чувствуешь? Что-то болит? — Юнги пересаживается с пола на диван и с любопытством заглядывает в глаза. Руками успокаивающе водит по его плечам и, взяв его ладони в свои, целует костяшки пальцев. Чимин смотрит на него, совершенно смятенный, и вздыхает. — Голова болит и спина немного, но ты же знаешь, как я чувствителен к переменам в погоде, — говорит, ластясь к внезапно искрящемуся нежностью альфе, — думаю, причина в этом. Юнги по-доброму усмехается и перед тем, как выйти из комнаты, чмокает в обе щёки. Чимин провожает его задумчивым взглядом. Конечно, иногда Юнги полнится порывами нежности и залюбливает Чимина до задушенных полуписков и трещащих костей, но в этот раз Чимин чувствует — это другое. В голове всплывает сон, и он недоуменно смотрит на свой живот: плоский, но мягкий, с маленькой капелькой пирсинга. Такой, каким и был всегда. Ответ приходит пару дней спустя. Чимин с самого утра чувствует себя отвратительно. Его мутит, голова раскалывается надвое, а поднять себя с постели кажется чем-то невозможным. Юнги берёт выходной и остаётся с ним, лежит рядом, но не трогает, чтобы ненароком не сделать хуже. Смотрит жалобно и в то же время таит во взгляде какое-то радостное томление, которого Чимин не понимает. Подняться обоим всё же приходится, когда Чимин чувствует подкатывающую к горлу тошноту. В ванной Юнги гладит его спину и протягивает стакан воды вместе с тестом на беременность. Чимин хлопает сонными глазами и, икнув, вздыхает. Его последнюю течку они провели, как и обычно, бурно, но вроде бы предохранялись. — Думаешь, это оно? — спрашивает, пальцами расковыривая пластиковую упаковку. — Я уверен, Лисёнок, — Юнги непринуждённо пожимает плечами и улыбается. — Нужно убедиться. Результат не заставляет себя долго ждать — полоски две. Ярких, малиново-розовых. Жаль, что тест не показывает срок. — Как ты понял? — Чимин слабо улыбается, укладываясь обратно в постель и прижимаясь к крепкой груди мужа. Вспоминает сон двухдневной давности и сразу же почему-то становится уверенным в том, что носит под сердцем девочку. — Твой запах поменялся, крошка, — Юнги стирает с уголка его губ след от зубной пасты и несколько раз коротко целует в это местечко. — В тот вечер, когда я пришёл с работы и нашёл тебя спящего на диване, в твоих цветах было что-то ещё. Такое…сладковато-молочное, как ароматические ванны, которые ты принимаешь. Вот здесь, — Юнги осторожно приподнимает его футболку и касается тёплой ладонью живота, — это чувствовалось особенно. Чимин не замечает изменений, кроме самочувствия, а оттого не спешит никому говорить о своём положении. Срок пока совсем небольшой — всего лишь месяц с хвостиком, как говорит врач, которого они посещают на следующий же день после положительного результата теста. Чимину делают УЗИ и назначают специалиста — женщина-бета нравится ему с первых минут знакомства. Он охотно отвечает на все её вопросы, сдаёт необходимые анализы и с улыбкой прощается до следующей встречи, тормоша руку Юнги от переполняющего приятного волнения и радости. У них будет ребёнок, и хоть оба не планировали этого в ближайшие пару лет, новость всё равно стала одной из самых счастливых. Они готовы. Токсикоз не мучает его долго. Ещё до второго посещения врача Чимину становится легче, хоть временами и одолевают головная боль и изжога. К питанию он теперь подходит ответственно, как и Юнги, который вызывается придерживаться диеты с ним за компанию. Чимин подолгу стоит возле прилавков в магазине, изучая состав продуктов, и на центральном рынке, чем раздражает продавцов, но не обращает на это внимания. Юнги позади терпеливо ждёт и снисходительно улыбается; зорким, строгим взглядом отстаивает волю мужа. Первым после Юнги о беременности узнаёт Мин Инсон, когда заглядывает к ним на ужин. Старший альфа утирает слёзы счастья и обещает быть самым лучшим дедушкой, и из-за этих слов плачет уже Чимин. Юнги смеётся с них обоих, а потом незаметно, как ему кажется, шмыгает носом, намывая посуду.  Следующими узнают Тэхён и Намджун. Они приходят в гости на выходных на традиционный ежемесячный киномарафон, но в этот раз до фильмов никому нет дела. Тэхён прыгает вокруг Чимина и прислоняется ухом к его животу, раздосадовано дует губы, когда ничего не слышит, но не расстраивается. Намджун говорит, что они будут теми самыми добрыми дядями, которые закармливают ребёнка сладостями, тайно подкладывают деньги в карман и скупают все на свете игрушки. Чимин снова плачет, чем заражает и чувствительного Тэхёна, поэтому альфы оставляют их наедине и уходят на кухню. Тэхён просит рассказывать ему всё и не стесняться просить помощи, если Юнги вдруг не окажется рядом. Чимин чувствует, как теплеет на сердце: у него замечательные друзья, которые станут отличным примером для дочки или сына и будут рядом в трудную минуту. Родителям Чимин решается рассказать о беременности, когда срок приближается к пятому месяцу: появляется животик, а на плановом визите к врачу они узнают, что ждут девочку-омегу. Настроение теперь скачет едва ли не каждый день: Чимин просыпается то взвинченным и раздражительным из-за болей в спине и ногах, то спокойным и любвеобильным. Он постоянно просит прощения у Юнги, когда тот попадает под горячую руку или оказывается стиснут в крепких объятиях, но альфа ругает его за извинения и ни на что не жалуется. Часто хихикает с того, как Чимин покрывает отборным матом курящих соседей, из-за которых приходится пользоваться кондиционером вместо открытого окна, а потом сам же идёт с ними разбираться, примеряя образ грозного альфы. Юнги подталкивает Чимина поделиться радостной новостью с родителями, поэтому в одно спокойное, тихое утро Чимин, будучи в хорошем настроении, перед непыльной реставрацией маленькой картины звонит матери. Разговор заканчивается так же быстро, как и радостный настрой. Оба родителя поздравляют его сухо и не забывают упомянуть, что теперь-то Чимину точно пора избавляться от своих «подростковых замашек» и начать взрослеть. Чимин давит в себе порыв разрыдаться от гложущей несправедливости: ему почти двадцать шесть, он в браке уже пять лет и ждёт ребёнка, но как и пять, и десять лет назад он всё ещё «должен». Отказаться от своих интересов, перестать быть собой и соответствовать чужим ожиданиям. Отец что-то говорит о том, что врач, должно быть, думает, что они с Юнги парочка неформалов, которые бросят ребёнка на произвол судьбы, и слова ударяют по Чимину с такой силой, что он наспех прощается и отшвыривает телефон в одеяло.  Он просит себя не нервничать и не переживать по пустякам, ведь это его родители — они всегда были такими, — но всё равно плачет, обхватывая ладонями живот. Разве есть кому-то дело до того, как они выглядят, когда приходят в клинику и светятся счастьем? Разве есть у той прекрасной женщины-врача в отделении гинекологии хоть какой-то повод думать, что они будут плохими родителями? Есть ли дело их малышке до того, сколько татуировок, пирсинга и какого цвета волосы будут у её родителей, если они ждут и уже неописуемо обожают плод своей любви? Охваченный и немного успокоенный этими мыслями, Чимин садится за работу и отмирает лишь к позднему вечеру, пока не хлопает входная дверь. Юнги, похоже, думает, что он спит, потому что старается не шуметь и на цыпочках крадётся сначала в ванную, а только потом заглядывает в комнату. — Мин-и, уже поздно, — Юнги присаживается на корточки позади него и привычно начинает обнюхивать шею, наслаждаясь смешанным феромоном, — ты себе так зрение посадишь. Он мягко выхватывает из его рук кисть и убавляет яркость на напольном торшере, а затем притягивает Чимина к своей груди, укладывая ладони под небольшой, но заметный живот. — Извини, — выдыхает, устало потирая глаза, — я разговаривал с родителями с утра и мне нужно было отвлечься. Юнги кивает понимающе. Укладывает его на кровать и, переодевшись в домашнее, садится рядом, начиная вечерний ритуал с массажем и разговорами с мужем и дочерью. Чимин облегчённо стонет, когда Юнги массирует его плечи, спускаясь всё ниже; когда целует щиколотки и разминает пальцами ступни и голени. Он внимательно слушает рассказ Чимина и неодобряюще качает головой. — Это всё такие глупости, Лисёнок, — Юнги занимает удобное положение у него в ногах и выцеловывает низ округлого животика, поглаживая бёдра, — ты будешь самым лучшим папой. Я уверен, что наша дочь будет от нас в восторге. Чимин ловит его довольную улыбку и сам улыбается тоже. Только Юнги умеет развеять все его сомнения и успокоить самыми простыми словами. Он следит за тем, как Юнги шепчет что-то в его живот и, проказливо улыбнувшись, ложится сбоку, утягивая его в сладкий поцелуй.  Юнги привычно пахнет морской солью и свежестью, и каждое его прикосновение ощущается как прилив тёплой волны. Чимин хватает губами воздух, когда влажные пальцы смыкаются вокруг его члена и когда Юнги, аккуратно перевернув его набок, начинает растягивать его, медленно и любовно, чтобы не навредить. Входит так же осторожно и двигается плавно, прижимая к собственной груди, шепчет на ухо приятные нежности и гладит соски и живот. Чимин тонет в любви, словно погружается в глубинные воды, и кончает быстро, ласково улыбаясь на то, как Юнги догоняет его следом и пачкает ягодицы. Чимин, разморённый растекающейся по телу негой, засыпает почти мгновенно и уже не слышит, как Юнги клянётся дочери в том, что тоже будет лучшим отцом и всегда будет их оберегать. На следующий день Чимин удивляется пропущенному звонку от матери, но перезванивать не торопится. Принимается за остатки вчерашней работы, но как только берёт в руки кисть, негромкую лоу-фай музыку нарушает мелодия входящего звонка. Мать извиняется. За свои слова и, в особенности, за слова отца, однако Чимин не находит, что ответить. Ему хочется верить в её искренность, хоть он и понимает, что её снова осадил Юнги. Каждый раз, когда родители доводили его до нервоза или слёз, Юнги устраивал им взбучку. Он не говорил ему об этом, просто однажды Чимин стал невольным свидетелем их телефонного разговора. Юнги не ругался и не кричал — с нерушимым спокойствием высказывал своё недовольство и добивал фактами. Печально, что действие его слов на них всегда быстро заканчивается. На восьмом месяце малышка уже вовсю активничает, чем приводит в восторг и отца, и папу, стойко терпящего её порой резкие движения. Чимин замечает, что дочери нравится, когда он не сидит на месте, поэтому старается не киснуть дома: ездит в мастерскую и работает на свежем весеннем воздухе. Он делает частые перерывы, чтобы пройтись по соседнему цветущему парку, кормит уток в пруду и отдыхает на скамейках, покрытых тонким ковром из опадающих лепестков. Юнги каждое утро просит его остаться дома: представляет, как тяжело беременному мужу долго сидеть в одном положении над картинами, но Чимин капризно топает ногами и затыкает уши, заставляя альфу сдаться. В конце концов омега знает сам и чувствует, как ему лучше. Юнги всё равно переживает. По выходным они вместе ходят на курсы для молодых родителей и гимнастику для беременных. Юнги нравится это столько же, сколько и Чимину: малышка в эти моменты начинает толкаться активнее, принимая участие. Тогда Юнги чувствует и свою особенную связь с дочерью. Ловит крошечные удары своими ладонями и целует жмурящегося, улыбающегося мужа за ушком, выполняя несложные упражнения. Вторая комната в их квартире претерпевает ремонт. Мин Инсон, Тэхён и Намджун помогают перекрасить стены и установить необходимую мебель. Чимин забивает комод всем необходимым: пелёнки, распашонки, гипоаллергенные средства и подгузники. В их спальне Юнги собирает кроватку и сам выбирает подвесной ночник с плюшевыми звёздами, крутящимися по кругу. Неожиданный, но своевременный подарок преподносят родители Чимина: сами привозят коляску, которая прослужит им как минимум два или три года. Мать придирчиво осматривает детскую, но под строгим взглядом Юнги ничего не говорит и поджимает губы. Отец недовольно ерошит огненного цвета волосы Чимина и интересуется самочувствием. Чимин отклоняет их просьбу потрогать живот, ссылаясь на то, что малышка только успокоилась, но на самом деле просто не хочет. Он не в обиде на родителей и не держит на них зла, лишь чувствует, что их попытки принять участие в рождении внучки исходят не от души. Он не будет запрещать им видеться с ней, однако сейчас его инстинкты кричат о том, чтобы отгородить своего ребёнка от неприятной ауры, исходящей от его родителей. Схватки начинаются в ночь на второе воскресенье апреля. Чимин сначала паникует и будит Юнги, который первым же делом успокаивает его, а затем просит собираться. Чимин заливается слезами, пока натягивает штаны и широкую кофту: не от боли, скорее, от радости и предвкушения встречи с дочерью. Юнги сначала пугается, а потом сцеловывает его слёзы и говорит, что ему тоже не терпится, наконец, встретиться с малышкой. В приёмном отделении Чимина сразу забирают на осмотр: уже знакомая женщина-врач спрашивает его, будет ли ему спокойнее рядом с Юнги, и Чимин мешкается. Кажется, что с альфой он будет чувствовать себя увереннее и в то же время переживать из-за того, что вогнал Юнги в ещё больший стресс. Обсудить это они не успели, и теперь Чимин в растерянности смотрит на мужа, не зная, что делать. — Ничего не бойся, Мин-и, — Юнги нежно сжимает его щёки и целует в нос, — я буду здесь, и если понадоблюсь, просто позови, хорошо? Я буду ждать вас. Чимин всхлипывает и кивает, оставляет чувственный поцелуй на его губах и следует за врачом. Женщина-бета уверяет его, что всё в порядке, нужно лишь немного подождать и начать готовиться к операции. Через пару часов, закрывая глаза, он видит лишь её глубокие морщинки возле век от широкой улыбки и невольно улыбается в ответ. Он приходит в себя медленно и щурится от ярких апрельских лучиков, пробирающихся сквозь жалюзи. Чувствует тянущую боль в животе и тянет к нему руки, но их заботливо перехватывают уже знакомые, родные тёплые ладони. Чимин крутит головой и фокусируется на лице Юнги, скрытом за медицинской маской. Он приспускает её и совершенно счастливо улыбается, потирая краснющие от слёз и мизерных часов сна глаза. — Доброе утро, папуля, — посмеивается женщина-врач и нависает над ним, поправляя подушку и отсоединяя капельницу, — готовы встретиться с дочкой? Чимин восторженно и облегчённо выдыхает, когда в его руки приземляется совсем крохотный, кряхтящий свёрточек, и осторожно прижимает малышку к груди. Разглядывает её маленький нос, глазки и уже пухленькие губы — совсем, как его. Он смотрит на Юнги: альфа разглядывает их, подперев рукой щёку, и роняет крупные слёзы на тонкое одеяло. От него Юнги никогда не скрывает своих чувств. — Возьми её, Юн-и, — шепчет Чимин, и Юнги, спохватившись, вытирает рукавом лицо. Натянув обратно маску, берёт дочь на руки. Она смотрит на него в ответ так же любопытно и внезапно хватает за нос, заставляя всех троих взрослых в палате тихо засмеяться. Юнги предлагает ей взамен мизинчик, и она охотно держится за него, засыпая. Они называют дочь Соа в честь весенних цветов, нежности и красоты. Чимину с дочкой приходится задержаться в клинике чуть дольше положенного, чтобы омега мог спокойно восстановиться после операции и свободно держать Соа на руках, не чувствуя боли из-за швов. Юнги просит друзей и семью отложить внезапные визиты до его полного восстановления — это трогает Чимина до глубины души, затапливая благодарностью. Через пару дней после выписки он всё равно созванивается с отцом Юнги по видеосвязи и показывает малышку, тянущую руки к телефону. Тэхёну и Намджуну он отправляет её фотографии, получая кучу влюблённых смайликов в ответ. Время летит неумолимо. За три месяца Чимин благополучно восстанавливается, но теперь борется с недосыпом и возобновившимися скачками настроения. Юнги помогает и, помимо этого, успевает работать; смиренно принимает то, что Чимин называет своими «заскоками», и спит едва ли больше, чем муж.  Когда силы уже на исходе, Чимин придирчиво и с грустью рассматривает в зеркале вымывшийся рыжий цвет и сухую кожу лица, а Юнги становится похож на тень самого себя, они решают прибегнуть к помощи семьи. Мин Инсон с удовольствием соглашается забрать Соа на пару дней, чтобы дать им отдохнуть.  Перед его приездом Чимин сцеживает молоко небольшими порциями по бутылочкам и уже не удивляется, когда Юнги появляется на пороге комнаты, жадно облизываясь. — Ты строгий, страшный альфа, как о тебе говорят в интернете, или всё же маленький, ненасытный котёнок, м-м? — спрашивает Чимин, улыбаясь, когда Юнги устраивается на полу меж его ног и языком ловит каплю молока, стекающую с пальцев. — Лисёнок, это, — Юнги слизывает ещё несколько капель с его ладони и медленно обводит языком чувствительный сосок, — самое вкусное, что я когда-либо пробовал. Мне всё равно, что они говорят и что скажут, если когда-то узнают об этом. Чимин смеётся и гладит его по таким же, как у него, потерявшим цвет волосам. Ему не жалко молока для альфы: его много, и дочери хватает сполна. В том, как Юнги просит свою порцию угощения есть что-то интимное, особенное: Чимин замечал, что Юнги нравится находиться в комнате, когда он кормит дочь или сцеживается. После первой просьбы Юнги дать ему попробовать молока он удивился, но согласился и чувствовал себя странно, понимая, что возбуждается. Альфа делал это медленно и с явным наслаждением, закатывал глаза и мял его бедро, а после укладывал голову на колени и впадал в короткую дрёму, как самый настоящий кот. Чимина это забавляло, но с каждым разом сдерживать томительное возбуждение было всё сложнее, и Юнги он почему-то признаваться в этом не хотел. Сейчас же Чимин снова чувствует, как от размеренных движений губ и языка вокруг его соска начинает тянуть под поясницей и сладко колоть в животе. Юнги случайно цепляет нежную кожу зубами, но вместо шипений из Чимина вырывается натуральный стон. Юнги замирает и поднимает взгляд на смущённого омегу, а затем с неприкрытым озорством ведёт рукой вверх по его ноге, пока не натыкается на подтверждение собственных домыслов. — Так тебе это нравится тоже, да, Мин-и? — спрашивает, поглаживая его напряжённый член через пижамные штаны, и поднимается, прижимаясь щекой к щеке, а губами к уху. — Я дам тебе всё, что захочешь и сколько захочешь, когда отец и Соа уедут. Чимина мелко потряхивает до самого момента, когда Мин Инсон, получив необходимые инструкции по уходу за внучкой и снарядившись большой сумкой со всем необходимым, покидает их квартиру со спящей в люльке Соа. Юнги подкрадывается к нему сзади, пока он торопливо убирает кухню, и стискивает плюшевые ягодицы. — Я в душ, а потом весь твой, — рокочет альфа, — можешь пока распорядиться обстановкой в спальне, чтобы тебе было комфортно. Этим Чимин и занимается, пока из-за двери ванной журчит вода. Зажигает любимые ароматические свечи, которыми при дочке старается не пользоваться, взбивает подушки и ворошит одеяло, чтобы в нём было удобнее лежать. Чимин занавешивает окна и приглушает в комнате свет, снимает домашнюю кофту и перед зеркалом застывает. Шрам на его животе уже не такой красный, но заметный; пирсинг пришлось снять ещё в начале беременности и забыть о нём на какое-то время — наверное, позже снова придётся делать прокол. Чимин ведёт ладонями по бокам и округлившимся бёдрам, пальцами по растяжкам, разветвлённым на мягкой коже; трогает ломкие волосы и сухие губы. Он знал, что ему и его телу потребуется время, чтобы прийти в прежнюю форму, но сейчас он впервые после беременности может детально рассмотреть все изменения. Ему горько и одновременно за это стыдно: он выносил ребёнка, их милую Соа, здоровую и самую чудесную маленькую омегу, но всё равно утирает слёзы, потому что хочет вернуться к идеальной версии себя. — Лисёнок? — Юнги бесшумно входит в комнату и, высушив полотенцем волосы и отбросив его на кровать, подходит ближе. Замечает влагу на щеках, хмурится. — Что случилось? — Моё тело, Юнги, вот это всё, — Чимин прикрывает глаза и отворачивается от зеркала, всхлипывая. Скользит по воздуху ладонью, указывая на живот и бёдра, — не кажется мне больше таким красивым. Я так люблю нашу дочь, но то, что беременность сделала со мной… Он прижимается к груди Юнги и плачет. Его обнимают крепко, ладонями успокаивающе гладят голову и спину. Юнги выделяет немного феромона, чтобы помочь Чимину успокоиться и приподнимает его голову, обхватив подбородок. — Чимин-и, мне жаль, что ты чувствуешь себя так, но позволь показать тебе то, что вижу я. Юнги дожидается слабого кивка и разворачивает его обратно к зеркалу. Встаёт позади, целует шею, плечи и любовно оглаживает бока и живот. — Твой животик стал чуть мягче и остался всё таким же прекрасным, а этот шрам, Мин-и, — он подушечкой большого пальца проводит по коже под розовой полосой, — говорит лишь о том, что ты прошёл один из самых ответственных и тяжёлых периодов в жизни. Мы позаботимся о том, чтобы со временем он исчез, если ты хочешь этого. Чимин выдыхает. Конечно, медицина прогрессирует, и избавиться от шрама в скором будущем ему не помешает ничего. — Твои бёдра и попа стали ещё аппетитнее, Лисёнок, — Юнги улыбается, мягко пощипывая и сминая ягодицы, — иногда я хочу их съесть. Займусь этим через пару минут. Альфа слабо прикусывает его плечо и сразу же зацеловывает, продолжая не спеша водить руками по всему телу Чимина. — Прошло всего три месяца, милый. Твоё тело будет постепенно восстанавливаться, а я буду рядом, потому что люблю тебя всего и всякого. То, что тебя беспокоит — шрам и эти, похожие на изумительные веточки, растяжки на твоей коже — это переменное, мой хороший. Для меня они, в первую очередь, означают, что ты стал прекрасным папой и подарил мне самую очаровательную дочь. Всё это восхищает меня. Вот, что я вижу, Мин-и. Развернувшись в его руках, Чимин благодарит мужа не словами — чувственным поцелуем. Позволяет уложить себя на кровать, утопая в мягком одеяле и любви, которой окружает его Юнги. Позволяет касаться каждого открытого участка кожи и больше не думает о том, как выглядит сейчас: Юнги покрывает лёгкими поцелуями всё его тело, подкрепляя сказанное, и принимается за бёдра. Кусает, зализывает и нещадно мнёт их пальцами; трётся о них щекой и носом перед тем, как развести в стороны и широко мазнуть языком по приглашающе сжимающемуся входу. — Ах, Юнги, пожалуйста, ещё, — Чимин вцепляется в одеяло и подаётся навстречу. Теряется в ощущении влажного, юркого языка внутри, распадается от его властности и в то же время нежности. Он соскучился по близости с мужем: после рождения Соа они засыпали почти сразу, как голова касалась подушки, а сексом с проникновением перестали заниматься ещё на пятом месяце беременности Чимина, практикуя лишь оральные ласки.  В погоне за позабытыми ощущениями Чимин меняет их местами и торопливо взбирается на альфу, потираясь о возбуждённую плоть. Их не хватает надолго из-за долговременного отсутствия близости, поэтому Чимин просит продлить удовольствие, просит узел. Юнги утробно и довольно рычит перед тем, как толкнуться глубже и замереть. — Так хорошо, Лисёнок? — спрашивает и смеётся, стирая влагу со лба омеги, когда он улыбается и с наслаждением кивает. За два дня они успевают вдоволь насладиться друг другом, посетить на пару салон, чтобы обновить цвет волос и получить должный уход за ними, записываются на СПА-процедуры, а ещё встречаются в баре с друзьями. Чимин выпивает три вида свежевыжатого сока и отговаривает Юнги от выбора безалкогольных коктейлей вместо пива. Понимает, что мужу, как и друзьям, тоже хочется расслабиться, но Юнги, хоть и сдаётся, всё равно растягивает лишь одну бутылку на весь вечер. Уже дома альфа признаётся, что успел соскучиться по дочери и не хочет встречать её утром, борясь с головной болью из-за выпитого. Чимин соглашается: без малышки уже непривычно тихо, а руки зудят из-за желания прижать к себе крохотное тельце, убаюкивая, зарыться носом в пухлую щёчку и почувствовать сладкий, молочный аромат её кожи. Осенью, когда Соа исполняется семь месяцев, Чимин выкладывает с ней первые фото в социальную сеть. Он делает пару кадров в зеркале с Юнги и дочкой перед прогулкой, которых с каждым днём становится больше: Соа любит познавать мир ощущениями. Любит трогать пожелтевшие листья деревьев и даже пробовать их на вкус, как только папа или отец отворачиваются. Любит смотреть на прохожих и ловить ручками лучи ноябрьского солнца, гладить бездомных котов и яркие волосы родителей, когда они держат её на руках.  Чимин часто замечает косые взгляды в их сторону от окружающих в поликлинике, парках, магазинах, но не придаёт им значения. У него есть Юнги, любящий и разделяющий его увлечения; поддерживающий любые его стремления, будь то изменения во внешности или освоение новых навыков, и всегда готовый отстаивать интересы своей семьи. У него есть дочь, которая не отходит от него ни на шаг и с интересом узнаёт от него много нового. Ей действительно неважно какой он: весёлый, серьёзный, с рыжими волосами или белыми; в растянутой футболке или в строгом свитере — главное, что он с ней.  Пак Чимин не подвержен влиянию общества благодаря семье, и сколько бы времени не прошло — он останется собой.