Апрель

Апрель только вступал в силу, светлые почки на ветках, щебет птиц, все было свежее, радостное, светящееся изнутри искрами новой, просыпающийся жизни. Даже воздух пах по-другому. Мир жил, дышал полной грудью, пока юноша в светлой, просторной палате желал лишь одного - смерти. Он знал - смерть его единственное предназначение, нести ее, быть ею, и наконец, самому умереть, оставив после выжженную пустыню. Смерть это его прошлое, его существование, и наконец, наследие, заслуженная награда. Он жаждал смерти, каждым вдохом насильно втиснутым в его лёгкие, каждой каплей питательных веществ, усердно наполнявших его сосуды, каждым ритмичным ударом сердца, выведенным тонкой линией на мониторе. Но она, жестокая, не приходила. Тело противилось ей, цеплялось за жизнь, за новый день, за отвратительный, яркий апрель. *** Дни сменялись неделями, а недели месяцами, но он все не приходил. Йохану начинало казаться, что он никогда не покидал пределы этих стен, что все годы, что он планировал, собирал и наконец приводил в исполнение свою судьбу, были лишь злой шуткой, видением больного мозга. Не было сестры, убийств, не было и Доктора Тенмы. Доктор Кензо Тенма. Единственный, кто был достоен его, руки в крови по локоть, но лишенные жестокости. Прекрасное сочетание. Произведение извращенного, декадансного искусства. Приходили врачи, они смотрели, жадно пытались выдавить из него слова. Но он знал их всех, и тихо отвечал: вы - лишь грязь под ногами великого человека. Они снова качали своими большими, тяжёлыми от научных трудов головами, отмечали что-то в одинаковых папках, а после исчезали. А в его деле появлялись все новые диагнозы. Время перекатывало свое тяжёлое багровое тело, неустанно двигаясь вперёд, раскалённый докрасна взгляд буравил дверь, отчаянно, обречённо надеясь увидеть знакомую фигуру. Убей, убей- шептали стены, убей, убей - скрипела кровать, но доктор не слышал зова. Слишком далеко, на другой стороне мира, с чужой кровью и жизнью в руках. Судан, Южная Африка, Нигерия, заслуживали его внимания гараздо меньше чем он. Бессильная злоба сжимала тисками грудь. Ему ведь должны были сказать, что он открывает глаза, что снова сам дышит, что может сидеть и держать ручку. Но Тенма молчит, и глухим молчанием сжимает горло, до хрипа, но пропуская воздух тонкой струйкой. Йохан снова задыхается, и врачи говорят, что не стоило вынимать трахеостому. Но он пустым взглядом глядит на показатели сатурации, слишком хорошие, чтобы это наконец закончилось. *** Он погружается в прошлое. Воспоминания - самые яркие впечатления его не-жизни. Моменты когда пламя мира стихало, и его глаза открывались и видели ясно. И видели они его. Доктора с руками в крови. Тогда он наконец чувствовал, что гигантские шестерёнки механизма судьбы, ее спицы и передачи движутся. Он наконец выходил из оцепенения и дышал. Но доктор исчезал, опускал руки. Тогда турбины и насосы разгоняли пламя, питавшее маховик судьбы, он делал ещё один страшный оборот, и огонь мира вновь застилал глаза. Как Йохан хотел, чтобы он нажал на курок, а смерть, зажатая в металлической оболочке, устремилась в его лоб. Так близко. Так горячо, что можно обжечься, лишь взглянув. Тогда он начинал метаться по кровати, рвать волосы, расчёсывать швы, чтобы завершить начатое. Руки слабые, тонкие, забывшие движения, плохо слушались. Вырванные волосы отрастали, снова ставили катетеры, неважные люди-куклы качали головами. Но никто не смотрел так, как смотрел он. Тенма смотрел совсем по-другому. У него было достаточно времени, чтобы проанализировать его взгляд, те недолгие встречи клеймами выжжены на его черепе, и наконец он понял. Озарение застало его в расплох, выбивая короткий возгляс: Сострадание. Это было сострадание. Он хрипло рассмеялся, и откинулся на подушки. Какая наивность, глупость, он ведь монстр, убийца, а доктор, сочувствовал ему. Хохот, бряцающий, визгливый, сотресал тело Йохана. Идиот, эхом проносились в мозгу, идиот и идеалист. Он смеялся, до боли, до вывернутых лёгких, и вдруг остановился, замер, бессмысленно глядя в окно. Он сжался в комок, скрутился в тугой узел проклиная себя за слабость, царапая ребра. Беззвучно плакал, лишь изредка слышался надсадный вдох и снова тишина. - Тенма, вы убийца, вы прокляли меня, вы хуже меня, вы залезли мне в мозг и перекаверкали его! Некрасивые заплывшые глаза, опухшие губы, волосы налипли на лоб, он сидел на кровати, уперев руки в колени, покачиваясь, всхлипывая, ловя воздух. Он отдышаться, наконец, как будто пелена спала, он ясно увидел в дали больничного сада расцветающие розы.