***
Он пришёл. Не в тот день, на который они договаривались, но опять под самое закрытие. Понимал, видимо, что в любое другое время мог «своего» мастера не застать. По правде говоря, он и в столь поздний час мог его не застать, а вместо этого напороться на Гютаро, однако Ренгоку Кёджуро по-прежнему везло. Аказа только что отправил домой своего последнего клиента и теперь приводил рабочее место в порядок, когда из приёмной Даки прокричала, что к нему тут пришли. И почему-то Аказа сразу понял, о ком речь. Может, потому что за прошедшие дни он слишком часто возвращался мыслями к тому вечеру и человеку, чья кожа то и дело покрывалась мурашками от прикосновений тонкого кончика маркера. А может, потому что начинал временами корить себя за то, что упустил отличный шанс выслужиться перед Мудзаном-сама после того своего последнего провала. Что из этого мучило его чаще, сейчас сказать было трудно. Да и неважно оно уже было. Увидев живое подтверждение тому, что интуиция его работает безупречно, Аказа напрягся. Первое, что пришло на ум — чёртов детектив притащил свой зад не просто так. Заподозрил что-то в прошлый раз или кто-то ему в уши насвистел чего про «Комаину». Так-то официально это заведение Кидзуки не принадлежало, хоть клиентская база и насчитывала немало членов группировки. Бизнес был чистым, по налогам никто воду не мутил и даже в подчинённые Аказа взял своих старых школьных товарищей, которые если и подозревали о его связи с мафией, то предпочитали делать вид, что ничего не замечают. «Комаину» был обычной прихотью. Отдушиной. Давней мечтой, которую Аказа кинулся воплощать, как только накопил достаточное количество денег со своих первых заданий. И не дай бог всё это накроется из-за одного лишь случайного стечения обстоятельств. Из-за лишнего стакана, который и завёл в итоге Ренгоку Кёджуро в первый попавшийся ему на пути тату-салон. Впрочем, застывший у стойки мужчина не выглядел хоть сколько-нибудь сурово или угрожающе. Напротив, щёки его алели едва ли не ярче кончиков волос, а голос звучал уже не так громоподобно, как в прошлый раз. При виде мастера, появившегося в дверном проёме, он на мгновение отвёл взгляд, но затем вновь посмотрел на него во все глаза и выпалил: — Мне ужасно неловко за то, что пришёл к вам в столь непотребном виде! Надеюсь, я не наговорил и не натворил ничего такого, из-за чего вы решили не делать мне татуировку! Даже не глядя на свою помощницу прямо, Аказа видел, как та широко хлопает своими длинными ресницами. — Наговорили и натворили, — он не смог отказать себе в удовольствии зацепиться за эти слова. — Но ушли вы без своего тигра по другой причине. Мы здесь не делаем татуировки клиентам в состоянии алкогольного опьянения. Это может негативно повлиять на процесс и результат. — А… — только и сумел выдавить из себя Ренгоку. И пока он думал, что сказать дальше, Аказа посторонился, отодвигая собой ярко-фиолетовую ширму и открывая путь в кабинет. — Вижу, сегодня вы в куда лучшей форме, так что прошу, если не передумали. Обсудим ваш заказ. — Я не буду торчать тут до умопомрачения, как в прошлый раз, — фыркнула Даки, сложив руки на груди и смерив обоих мужчин грозным взглядом. — Иди, — равнодушно пожал плечами Аказа. — Я сам сделаю запись и закрою тут всё. И сверхурочные себе тоже сам заплачу. Последнее сработало безотказно. Шабана покорно приросла к стулу, а спустя полчаса, когда первичная консультация была завершена, ещё и время тянуть пыталась, услужливо предлагая «господину Ренгоку» насладиться чаем или кофе, пока она каллиграфическим почерком вносит его имя в журнал. От напитков Ренгоку вежливо отказался, а вот сигарету, которую ему предложил Аказа, вышедший вместе с ним на крыльцо, чтобы проводить, а заодно перекурить, принял. Первые несколько затяжек прошли в обоюдном молчании, но Аказа как чувствовал, что это ненадолго. Его новоиспечённый клиент не просто так задержался с ним на крыльце. — А что я, ну… — Ренгоку поднял ладонь и приложил её к шее сзади, неловко потирая. — Что я наговорил в тот раз? — О, — протянул Аказа, качая головой. — Ужасные вещи. О таком в приличном обществе не заикаются даже. Пришлось бросить все свои силы, чтобы не заржать в эту же секунду, а сохранить максимально серьёзное лицо — вид его бледнеющего, а потом краснеющего собеседника этого определённо стоил. — Простите, мне нет оправдания, — Ренгоку действительно было стыдно, но ещё любопытно, потому что он храбро повторил свой вопрос. — И всё же… Что я сказал? Аказа сделал ещё одну глубокую затяжку, не сводя внимательного взгляда с замершего рядом клиента и раздумывая над тем, стоит ли сжалиться и сразу признаться, что пошутил, или же ещё немного потянуть этот спектакль. Ренгоку беспокойно нахмурился и чуть закусил нижнюю губу. Неосознанно, скорее всего. Потому что если это было сделано намеренно, тогда перед ним сейчас стоял весьма коварный противник, прекрасно отдающий себе отчёт в том, как пользоваться своим телом, чтобы достичь желаемого, и какое влияние все эти маленькие жесты могли оказывать на собеседника. Выпустив в сторону густое облако серого дыма, Аказа потушил окурок о крышку урны и бросил его в железную корзину. — Расскажу, когда закончим с татуировкой, — пообещал он, лукаво улыбнувшись, после чего развернулся в сторону двери и, взявшись за неё, свободной рукой махнул на прощание. — Пойду помогу Даки, а не то все мозги выест, — а следующее добавил уже грозно. — А вы чтобы в следующий раз были трезвым как стёклышко, иначе никаких тигров. Никогда. До пятницы. — До пятницы, — эхом отозвался Ренгоку, всё ещё напряжённо хмурясь.***
В том, что этот человек вообще не представлял, что вытворяет, Аказа убедился уже очень скоро. Это он тут вообще-то должен был быть хозяином положения — остроумничать да каверзные вопросы задавать. И он всем этим занимался, вы не подумайте. Остроумничал он, значит, вопросы всякие каверзные задавал… А затем удар наносил Ренгоку. Под дых. И вот это уже по телу Аказы растекались мурашки, которых, благо, под одеждой не было видно. — На работе не загрызут за эту красоту? — спросил он в их третью встречу, когда они наконец-то приступили к серьёзным вещам. В руках Аказы была машинка. В кресле перед ним сидел, откинувшись на спинку, Ренгоку. На его груди была только белая майка — рубашка отправилась на вешалку в углу. А на его предплечье уже принял нужные очертания тигр, разинувший клыкастую пасть и обвивающий руку своим полосатым хвостом. — Всё в порядке, — заверил он с улыбкой. — Наш начальник довольно прогрессивных взглядов. Отложив машинку на столик, Аказа подавил смешок. Босс их шарашки, по слухам, был почти слепым, поэтому получилась забавная игра слов. Забавная, но вряд ли намеренная. — Скорее в семье меня не поймут, — тем временем, продолжил Ренгоку, наблюдая за тем, как Аказа достаёт всё нужное для обработки свежего рисунка и измученной иглами кожи. — Хотя, может, отцу будет всё равно… Последние слова заставили Аказу немного притормозить, но, прежде чем он нашёлся с ответом, Ренгоку ловко перевёл стрелки. Видимо, решил, что сболтнул лишнего. — А у вас как с принятием ваших татуировок дела обстояли? — он с любопытством проследил взглядом за тёмно-синими полосами, обнимающими шею собеседника и расползающимися по рукам. Аказа был почти на сто процентов уверен, что за этим не скрывалось никакого двойного дна. Он знал, каково это, когда на тебя смотрят с вожделением и неприкрытым намёком. Ренгоку Кёджуро смотрел не так, но отчего-то эффект от его невинного разглядывания цеплял ярче, резче, жарче. Хотелось задержать дыхание, чтобы угомонить объявшую тело дрожь, и проверить, к чему это приведёт, на чём остановятся эти сверкающие золотым пламенем глаза. Но Ренгоку был слишком тактичен, обделив вниманием ту полосу, что пролегала между ключиц и уходила под тонкую ткань чёрной футболки. А может, именно в этой тактичности и заключалось самое главное? Тактичность порой служила лучшим прикрытием всяким грязным мыслишкам. В любом случае, Аказа не мог позволить, чтобы последнее слово — хотя в случае Ренгоку это было не слово, а жест, — осталось за его клиентом. Взыграло соперничество. Он должен был обескуражить его сильнее. — О, никаких проблем не было и нет. У нас татуировки — часть корпоративной культуры. — В тату-салоне? — уточнил Ренгоку. — В мафиозной группировке, — будничным тоном отозвался Аказа. На несколько секунд воцарилась тишина. Лишь из приёмной, скрытой фиолетовой ширмой, тянулся какой-то мелодичный рок. Густые чёрные брови как-то странно дрогнули. Аказа улыбнулся. Это стало молчаливым сигналом, и Ренгоку, расслабившись, рассмеялся. — Хорошая шутка, — покачал он головой, — только не надо так больше. А то ведь я на секунду поверил! — Не буду, — пообещал Аказа. Как известно, принятая за шутку правда перестанет казаться шуткой, если повторить её дважды. Встряхнув флакончик, он нанёс пену на покрасневший контур рисунка и принялся растирать, очищая кожу от излишков краски и вазелина. Обычная процедура, которая с любым другим клиентом проходила заурядно и на автомате, сейчас вдруг подняла из глубин памяти давно забытые ощущения. Очень похожие на те, что испытываешь, когда в силу неопытности и под весом страхов быть отвергнутым боишься даже взглянуть в сторону своей первой школьной любви и только косишься украдкой. Кто бы мог подумать, что однажды Аказа вновь ощутит нечто подобное, пускай и на несколько томительных мгновений, пока не удалось взять себя в руки. Ренгоку опять его обставил. И опять — не проронив ни слова. Всё, что этот коварный в своей невинности дьявол делал, это просто смотрел из-под полуприкрытых ресниц за тем, как обтянутая в чёрную перчатку ладонь раскатывает по его предплечью пену. Расслабленный и довольный. И наверняка даже не догадывающийся о том, что сидящий напротив него человек клятвенно пообещал себе во что бы то ни стало одержать верх в этой их игре, которую сам же и затеял. Аказа должен был вывести Ренгоку из равновесия. Да так, чтобы язык у него отнялся и щёки полыхали до конца дня. Он попросту не мог позволить, чтобы такое проворачивал только Ренгоку. С ним. К сожалению, тот на удивление быстро приспособился к поведению Аказы и на любые вопросы с подковыркой отвечал совершенно спокойно, а любые намёки — игнорировал, словно не замечая двусмысленности фраз. Хотя скорее всего и правда не замечая. — Для обычного офисного трудяги вы в хорошей форме, — отметил Аказа в одну из следующих встреч, специально задержавшись взглядом на рельефных мышцах, заметных даже сквозь ткань майки. — В прекрасной, я бы сказал. — Хожу в зал после работы, — улыбнулся Ренгоку, его щёки лишь слегка порозовели. А в следующую секунду он вдохнул полной грудью, довольно выдохнул и откинулся на спинку кресла, с готовностью устроив руку на армресте. Вместе с его выдохом весь воздух вышел и из лёгких Аказы, который по-прежнему пялился, сам того не замечая. Чёрт. Опять попался. Следующий их сеанс выпал, судя по всему, на выходной Ренгоку, потому что пришёл он не в рубашке, как обычно, а в толстовке. И пока он снимал её через голову, его майка, в которой он всегда оставался, задралась и открыла взору характерный шрам на боку. — Я, конечно, слышал о том, что офисные войны бывают жестоки, — протянул Аказа, отвернувшись к рабочему столику и принявшись готовить машинку к предстоящей работе. — Но неужели настолько, что даже обычный офис-менеджер может огнестрельное ранение схватить? — А, это!.. — ничуть не смутившись, живо откликнулся Ренгоку, своей непринуждённой реакцией заставляя Аказу всё же обратить на себя внимание. А ведь он специально в этот раз не собирался смотреть — чтобы не попасться в уже известную ловушку, где Ренгоку то пересохшие губы облизнёт, то пожуёт их в задумчивости, а то и вовсе скрестит обнажённые по плечи руки на груди так, что у Аказы опять ветер загуляет в голове. Ветер, который разгонит все мысли, кроме одной — острого желания протянуть ладонь вперёд и коснуться этих крепких мышц, а может даже обхватить. К счастью, ничем подобным Ренгоку не стал его мучить, но зато смотрел с такой лучезарной улыбкой, словно речь шла о забавном пустяке, не более. — Мой друг, выпускник полицейской академии, на вечеринке в честь первого дня на службе, решил продемонстрировать свою меткость в обращении с табельным. — И что? — Аказа присвистнул, лениво крутясь из стороны в сторону на стуле и наблюдая за тем, как его клиент занимает своё место в кресле. К машинке он не спешил притрагиваться. — Неужели удалось как-то замять? — Не удалось. Уже на следующий день его лишили лицензии и выгнали. Так что… Работает теперь в офисе вместе со мной, обычный клерк. — Все дороги ведут в офис, — хмыкнул Аказа, готовый поклясться, что речь шла об «офисе», которым верховодил некий Убуяшики. Ренгоку просто усмехнулся и, прежде чем привычно откинуться на спинку кресла и устроить руку на армресте, убрал волосы на одну сторону, открывая часть шеи. Аказа поспешил отвернуться к рабочему столику. Во рту предательски пересохло. Да что ж такое.***
Это должен был быть их последний сеанс. Грозно рычащий тигр, готовящийся прыгнуть на любого, кто осмелится на него посмотреть, обзавёлся ярким окрасом. Оставалось лишь довести до ума узор, в котором языки пламени переплетались с камелиями, любимыми цветами матери Ренгоку. Аказа заполнял очередной лепесток красным, когда за жужжанием машинки послышалась нарастающая мелодия из кармана брюк Ренгоку. Свободной рукой мужчина выудил телефон и, взглянув на экран, поспешил ответить. Аказа прекратил работу, но далеко не из вежливости и желания дать клиенту спокойно ответить на, судя по его мгновенно посерьёзневшему лицу, важный звонок. Он надеялся расслышать, что же говорят на том конце. Увы, в отличие от многих его знакомых, в отличие от той же Даки, у которой громкость на телефоне была выкручена до таких пределов, что из соседней комнаты можно было узнать, о чём она трещит со своими подружками, Ренгоку оказался более предусмотрительным и бережно относящимся к конфиденциальности своих разговоров. Аказа не услышал ничего. А сам Ренгоку ограничился лишь короткими «Да», «Понял» и «Хорошо». Можно было не сомневаться, что на сегодня всё. Их сеанс придётся завершить досрочно. Однако, когда Ренгоку отнял телефон от уха и вернул его в карман, ожидаемой спешки не последовало. Напротив, какое-то время мужчина просто сидел, сосредоточенно глядя в пространство перед собой. Будто прислушивался. Ждал чего-то. — Всё в норме? — поинтересовался Аказа, балансируя между привычной беззаботностью и лёгкой озабоченностью внезапной переменой в поведении мужчины. — Мы продолжаем или?.. — Прошу прощения, — наконец, ожил Ренгоку и повернул голову в сторону собеседника. — Мне срочно нужно вернуться на работу. Мы ведь можем перенести? — Без проблем, — ничуть не слукавил Аказа, а затем бросил быстрый взгляд на настенные часы. — На работу в девять вечера?.. Сочувствую. Ренгоку лишь невнятно кивнул в ответ. Было очевидно, что мыслями он уже был где-то далеко. Переживал. Нервничал. Аказа чувствовал, в каком он был напряжении, пока приводил его руку в порядок и оборачивал татуировку плёнкой. И Аказа знал, что лишь одно было способно заразить детектива из агентства Убуяшики таким настроением и сорвать его с места, чем бы он ни был в этот момент занят. Серьёзный прорыв по Кидзуки. Интересно, думал Аказа, наблюдая за тем, как Ренгоку, то и дело на него косящийся, спешно застёгивает рубашку, что там эта шайка Убуяшики сумела раскопать? Неужто сведения о какой-то крупной сделке, которая назначена именно на сегодня? Если так, то очень хотелось верить, что за сделку эту отвечал ублюдочный Доума, которого Мудзан-сама назначил вместо Аказы на торговлю оружием. Обычно те, кого «заменяли», отправлялись кормить рыб на дно залива, но Аказе повезло. Долгое время он ходил в любимчиках у босса, а потому после своего прокола с одним из поставщиков его просто отстранили от работы. Временно, как выразился Мудзан-сама. Пока не докажешь свою полезность, читалось между строк. И вот, едва Ренгоку, оглянувшись на него через плечо, вышел на улицу, рука сама потянулась к телефону в заднем кармане джинс. Буквально несколько касаний по экрану, всего один звонок — и уже сегодня Кидзуки нагнёт конторку Убуяшики в который раз. Или никаких касаний и звонков — и уже сегодня Мудзан-сама нагнёт Доуму. Если, конечно, горе-детективы вышли именно на него. Аказа уставился в светящийся экран телефона, на котором крупными цифрами показывалось время. Без пяти девять.***
Когда в следующий раз экран загорелся, показывая половину двенадцатого, прозвенел будильник. Аказа специально его завёл, чтобы не засидеться до глубокой ночи. Даки уже давно ушла, а он остался. Нужно было довести до ума новые эскизы по заказу Кёгая. В столь невесёлый период, пока Аказа просиживал штаны на штрафной скамье, этот человек служил ему основным источником новостей. Кёгай не мог похвастаться высокой должностью. Водитель, курьер, иногда телохранитель. В общем, разнорабочий. Но потому-то он и был для Аказы так ценен — как клиент и как связной. Много чего слышал, много какой информацией владел. Поэтому для Кёгая нужно было особенно расстараться, чтобы узнать, что сегодня случилось в Кидзуки. Со звоном будильника эскизы отправились в рабочую папку. Аказа же отправился проверять всё, что должно было быть закрыто, выключено и убрано. Он был в процессе перепроверки сделанных Даки записей в журнале, когда со стороны двери вдруг раздался громкий стук. Вздрогнув, Аказа обернулся, и его сердце ёкнуло. Предательский орган совсем распоясался. Стоявший по ту сторону двери Ренгоку поднял руку, в которой сжимал пузатый бумажный пакет, и приветственно помахал. В оранжевом свете уличного фонаря его золотые волосы казались рыжими. Почти что тигриный окрас. Как на той татуировке, что сейчас заживала под специальной плёнкой на его предплечье. Понадобилось буквально мгновение, чтобы осмыслить происходящее, глупо моргнуть — и вот, взяв себя в руки, Аказа привычно приосанился и направился к двери. Открывать. Впускать одного из главных врагов Кидзуки, чья улыбка до ушей говорила сама за себя. Сегодняшняя операция, ради которой пришлось прервать сеанс, увенчалась успехом. Впрочем, подумать о том, насколько детективам удалось насолить Кидзуки, Аказе помешало другое открытие. Озарение, которое снизошло на него при виде Ренгоку у дверей тату-салона. При виде Ренгоку, который явился к нему спустя почти два часа после закрытия «Комаину». Часы работы были указаны прямо на входе крупным шрифтом — не заметить невозможно. Прийти сюда почти в полночь означало увидеть тёмные окна пустого помещения, поцеловать закрытые двери и уйти. Или… убедиться, что человек, который однажды «пошутил» про мафию, спокойно занят своей работой, пока твои товарищи разбираются с настоящими членами преступной группировки. Вот и обрели смысл все эти странные поглядывания, когда Ренгоку уходил сегодня вечером на своё задание. Равно как и стали понятны его метания между необходимостью как можно скорее покинуть салон и желанием оттянуть этот момент, чтобы проверить, не получит ли и Аказа каких-нибудь приказов свыше; а может и вовсе рискнёт предупредить «своих» о том, что намечается что-то серьёзное. Значит, Ренгоку Кёджуро его подозревал. И значит, в тот самый миг, как их взгляды сейчас пересеклись, эти подозрения развеялись. — На работе почти в полночь? — улыбка всё никак не сходила с его лица, противореча звучащим словам. — Сочувствую. — Ну, я свою работу люблю, — ухмыльнулся Аказа, пропуская позднего гостя внутрь. — Полагаю, как и вы, раз ринулись по первому зову. Ренгоку ничуть не смутился. Кажется, радость, которой он так и светился, перебивала любые другие эмоции. — В качестве извинения за сегодня, — он вручил собеседнику бумажный пакет. — Я разные взял на всякий случай. Аказа развернул пакет и заглянул в него. — А вы там сами случайно не из полицейской академии выпустились, как ваш друг? — хмыкнул он, рассматривая пышнобокие круглые пончики в разноцветной глазури. — Ну что за стереотипы! — отшутился Ренгоку, но на вопрос так и не ответил. Вместо этого нырнул рукой в пакет и выудил первый попавшийся пончик, которым оказался тот, что был покрыт розовой глазурью. — О, Розовая Сакура, мой любимый! Аказа почти что ощутил, как его кусает за язык потребность отпустить какую-нибудь шутку, связанную с цветом своих волос. Какую-нибудь колкость. Какой-нибудь намёк. Но тогда… тогда Ренгоку может забыть о пончиках, и Аказа лишится возможности лицезреть очаровательную картину того, с каким удовольствием он их уплетает. Почему-то это оказалось намного важнее всех амбициозных планов по одержанию победы в этой нелепой гонке, в которой Аказа состязался в одиночку. Так что, поставив пакет на столик, он указал Ренгоку на чёрный кожаный диван, а сам пошёл греть чай. Чтобы провести ближайший час, хрустя разноцветной посыпкой, которая быстро таяла во рту. Чтобы узнать, почему именно тигр («Мама так называла. Говорила, что пока тигрёнок, но если буду защищать слабых, то непременно вырасту тигром»). Чтобы смеяться над забавными историями из подростковой юности — или дурости, как говорил Ренгоку, — и даже поделиться несколькими из своей. И чтобы потом, спустя несколько часов лёжа у себя дома в кровати и задумчиво пялясь в потолок, удивляться, как так вышло-то, что сегодня он в этой кровати очутился один.***
Как вскоре выяснилось, в вечер сорванного сеанса детективное агентство Убуяшики совершили облаву на какой-то мелкий наркосклад, куда должны были завезти свежую партию. Повязали несколько водил и приёмщиков. Мелкие сошки. Ничего серьёзного, но для мух из агентства это стало целым событием. За наркотики в Кидзуки отвечал Гёкко, так что Аказа, с одной стороны, расстроился. Уж больно хотелось, чтобы один белобрысый мерзавец, занявший его место, огрёб по всем фронтам. С другой стороны, он вздохнул с облегчением. По крайней мере, теперь его точно не будет мучить совесть, что он не предупредил босса о чём-то действительно важном. Помалкивала совесть и в отношении того, что он по-прежнему не пытался раскрутить Ренгоку Кёджуро на полезную для Кидзуки информацию. Вместо этого лишь продолжал эгоистично кормить свою жажду задеть его острее. Смутить сильнее. Зацепить так, что он оцепенеет и слова вымолвить не сможет. В их последнюю запланированную встречу Ренгоку сам любезно предоставил такую возможность. — Что я такого сказал в тот первый вечер? Аказа поднял на него взгляд. На лице мужчины отчётливо читалось волнение. Должно быть, он все эти долгие недели держал в памяти обещание, которое прозвучало однажды на крыльце, где они стояли вместе и курили. И вернулся к нему как по часам — ровно в тот момент, когда его тату-мастер закрыл заживляющей плёнкой доведённую до великолепного конца работу. — Думаю… — Аказе вновь пришлось бросить все свои силы и задействовать все свои актёрские способности, чтобы сохранить серьёзный вид. — Думаю, что иногда прошлое лучше оставить в прошлом. — Эй!.. — А то вдруг после того, как я скажу, вы больше не сможете мне в глаза смотреть. А мы ведь ещё на хэндпоук договорились. Краска залила щёки Ренгоку быстрее, чем Аказа успел произнести «хэндпоук», о котором шла речь в ночь совместного поедания пончиков. — Что я сказал? — повторил он мёртвым голосом, отлипая от спинки кресла, поворачиваясь и садясь ровно, опустив ноги на пол. Аказа усмехнулся и, сняв перчатки, наконец сжалился: — Хочу тигра. — И это всё? — Ренгоку недоверчиво прищурился. — Да. — Но ведь… В этом нет ничего постыдного. — И то правда, — согласился Аказа простодушно… чтобы в следующее же мгновение всё усложнить и задушить это проступающее на лице Ренгоку облегчение. — Тогда, полагаю, не будет ничего такого, если я тоже скажу. Немой вопрос повис в воздухе, и Аказа подался ближе, чуть прикрывая веки так, что крошечный мир, сузившийся до одного-единственного человека напротив, чуть порозовел. — Хочу тигра, — мягко проурчал он, наблюдая за тем, как меняется лицо Ренгоку. Аказа не смог сдержать победной улыбки. Наконец-то он отомстил за все те случаи, когда этот человек, не прилагая к этому совершенно никаких усилий, заставлял его испытывать это дурацкое, щекочущее поджилки волнение и трепет. Месть была сладка. Примерно первые секунды две-три. Последовавший за ними поцелуй и тёплая ладонь на затылке оказались куда слаще. А когда тяжесть уже другой ладони легла ему на бедро и заскользила вверх, Аказа, всё ещё застигнутый врасплох, но покорно принявший неожиданную инициативу Ренгоку, вложил в жар его рта предвкушающий стон. Где-то там, за фиолетовой ширмой Даки тихо подпевала музыке, льющейся из колонок. Совсем скоро должен был явиться следующий клиент… как там его… имя совершенно вылетело из головы. А Ренгоку Кёджуро, этот чёртов Ренгоку Кёджуро, который опять его обставил, прямо сейчас сжимал его бедро, держа руку буквально в каких-то ничтожных сантиметрах от твердеющего члена, и целовал так глубоко и многообещающе, что Аказа вообще забыл, где находится. Всё закончилось едва ли не быстрее, чем началось. Аказа, как какой-то втрескавшийся болван, ещё и потянулся следом за отстранившимся от него Ренгоку. А потом ещё и совершенно бестолково смотрел ему вслед. Потом смотрел, как раскачивается туда-сюда фиолетовая ширма за ним. Потом слушал, как он весело переговаривается о хорошей погоде с Даки, которая принимала у него оплату. Губы горели, в штанах было тесно. Но с этой проблемой он справится. Куда сильнее его сейчас волновал другой вопрос. Придёт ли Ренгоку на хэндпоук?