Красиво

Экси — это, прежде всего, красиво. И каждый находит здесь что-то своё. Одни — любуются изгибами мышц под обтягивающим джерси. Вторые — наслаждаются буйством цветов, когда багряный схлёстывается с рыжим как краски на празднике Холи. Третьи восхищаются элегантными подачами и изящными голами. А четвёртые вновь убеждаются: самое красивое в экси — это Кевин Дэй. Джереми Нокс наблюдает за ним из толпы болельщиков. Он одет в неброские джинсы и обыкновенный свитер: спортивные принципы не позволяют ему рядиться ни в чёрный, ни в рыжий. Но всё-таки Джереми здесь ради «Лисов» — и, как завороженный, он смотрит на Кевина Дэя сквозь белёсую дымку плексигласового ограждения. Всё в нём — начиная с отрепетированной улыбки и заканчивая взмахом клюшки — тщательно выверено и доведено до математического совершенства. Странно ждать чего-то другого от «сына экси», но всё-таки каждый раз Джереми изумляется как в первый. Так мы удивляемся бегунам, гимнастам, тяжелоатлетам, устанавливающим новые пределы для человеческого тела — и игрокам в экси. Джереми — сам капитан второй в стране команды, но он тоже не может отвести глаз от Кевина. Тот притягивает электричество внимания как громоотвод: и новой татуировкой, и высоким ростом, и способностью забить едва ли не с любой точки поля. А когда Кевин перекладывает клюшку в другую руку — вопли с трибун обрушиваются на ограждение звуковой лавиной. Кевин понимает, что экси — это не только хлеб для семьи Морияма, но и зрелище для всех остальных. Он готов дать публике то, что она хочет, и Джереми, знающий об этом не хуже, тем не менее тоже покупается. Когда пальцы Дэя смыкаются на клюшке, желудок ошпаривает кипятком — словно это он стоит на поле и бросает вызов всем. Брату, тренеру, бывшей команде и, в первую очередь, самому себе. Желудок отпускает только тогда, когда обстановка вновь раскаляется добела — и управление на себя берёт мозг, привыкший анализировать подачи и приёмы команд. А, может, управление берёт что-то другое. В конце концов, игра Кевина Дэя — это самое красивое, что есть в экси. Дэй умудряется забить в последние секунды матча. Торжество сползает с лиц «Воронов» как подтёкший грим. Взрывная волна восторга едва не сносит Джереми с места, и он даже вцепляется пальцами в скамью. Не лишняя мера предосторожности, потому что в следующую секунду визги сменяются криками гнева. Джереми подаётся вперёд — и видит, как Рико Морияма замахивается на Нила Джостена, а Эндрю Миньярд бросается на защиту своего лисёнка. Этот инцидент портит и послематчевую конференцию, и общее праздничное настроение. Джереми уже несколько часов сидит на скамейке, а внизу всё снуют мрачные люди — опрашивают «Лисов», «Воронов», снова «Лисов» и так по кругу. Словно то, что видели все, нуждается в каком-то дополнительном выяснении. Решив, что поздравить Дэя не удастся, Джереми нехотя спускается с трибуны — и видит Кевина собственной персоной. Тот указывает пальцем на внутреннюю зону и, не дожидаясь реакции, скрывается в сумраке коридоров. Джереми спокойно, не торопясь, идёт следом: чувство собственного достоинства есть и у него тоже. — Куда? — охранник скалой нависает над Джереми. — Это друг, — вмешивается Кевин. Охранник отступает в сторону, пропуская Джереми в коридор. Чёрный кирпич ассоциируется или с замком Дракулы, или со склепом, и эту мрачноту не то что не рассеивают — скорее усиливают — бледные лампы под потолком. Кевин останавливается на приличном от охранника расстоянии и вопросительно приподнимает подбородок. В зыбком свете ламп его зелёные глаза напоминают тусклые нефриты. — В какой-то момент я забыл, как дышать, — признаётся Джереми. — Вы, ребята, задали жару… А вот это, ненормальный ты идиот, — он постукивает пальцем себе по скуле. — Просто снесло всем крышу. Ты, наверное, видел, как на тебя смотрели фанаты «Воронов». — Они могут смотреть как угодно, — отвечает Кевин колючим от раздражения голосом. — Я давно «Лис». Джереми прикрывает его татуировку подушечкой пальца — и снова открывает. Рико Морияма был королём и мог ходить лишь на одну клетку вперёд. Для Кевина же Дэя, вырвавшего за стенки «Замка Эвермор», открыты любые дороги — и на любое количество ходов. Достаточно, чтобы дойти от университетской команды до места в олимпийской сборной. — Красиво, — одобрительно кивает Джереми. — И ты — красивый. Смотреть на ошарашенного — а не спесивого — Кевина Дэя не менее интересно, чем видеть его на поле. Глаза широко распахиваются, а ферзь на скуле слегка удлиняется, когда надменно поджатые губы раскрываются от удивления. И в эти губы Джереми целует Кевина, приподнимаясь на цыпочки и хватаясь за экипировку. Главное — не потерять голову, а мысленно остаться в коридоре: на случай, если кто-то появится, и от Кевина нужно будет отстраниться. Для Джереми это сложнее, чем обыграть «Воронов» или «Лисов». Кевин не проявляет такую осторожность. От поцелуя воздух вышибает из лёгких — словно во время игры, когда грязный силовой приём отправляет тебя в стену. Пальцы, сведённые приятной слабостью, выпускают шлем и тянутся к тёмным волосам Джереми — но тот бдительно делает шаг назад. В следующую секунду коридор наводняет толпа: арбитры, представители сборных, члены КРЭ — столько народу, кажется, не было ни на одном приёме. Как будто оглушённый Дэй — с затуманенным взглядом и овальным румянцем на щеках — самое красивое, что есть в экси.