Дорогой дневник

3:00 (ночи)

      Дорогой дневник, надеюсь, ты не против того, что я буду называть тебя дорогим, потому что в этом поместье ты единственный, кому можно довериться без страха. Сейчас три часа ночи, поместье погружено в сон, а я сижу возле камина, угли в котором почти догорели, поэтому тепло от него уже не доходит до моей постели. Чтобы тепла вокруг меня было больше, пришлось утащить с собой одеяло, а еще фонарик, который всегда лежит под подушкой. Не могу вспомнить, зачем я туда его положила, но сейчас он светит на твои странички, дорогой дневник, и это позволит мне сделать много записей всего того, всех тех событий, которые с трудом, но все еще удерживаются в моей голове.       До того, как Ревера, хозяева этого странного места, проснутся, чтобы отправиться на пробежку, у меня есть лишь час. Потом, когда они вернуться в дом, кто-нибудь принесет мне напиток, который, по их словам, поможет восстановиться после болезни и минимизировать последствия травмы, полученной при падении. Мне придется его выпить. Пока я его пью, тот, кто приносит мне кувшин, следит, чтобы лекарство было употреблено мною до конца и ни одна капля целебного эликсира не пролилась мимо. Еще ни разу я не пыталась сопротивляться, потому что мне чудилось, будто отказ приведет к настолько страшным последствиям, перенести которые не под силу хрупкой человеческой душе.       Почему душе? Если я смогу вспомнить, то обязательно расскажу. Подожди, дорогой дневник, мне надо включить телефон – на минуточку, чтобы посмотреть, который сейчас час. Скоро вернусь.

3:25 (ночи)

      Я снова здесь. Без зарядки телефон все равно разряжается, даже если я включаю его только на пару минут: раз или два в течение дня. Кажется, где-то в поместье были часы. Хорошо бы забрать их к себе в комнату. Тогда мне не придется волноваться из-за телефона, который, кстати, не выполняет своей функции. Позвонить по нему не получается. Даже когда связь неожиданно показывает все полоски, я вдруг не могу вспомнить ни одного номера, ни одного имени, никого из тех, кому можно было бы оставить сообщение. Если честно, я не всегда уверена, что эти полоски существуют, потому как кроме времени телефон почти ничего не показывает.       Надеюсь, дорогой дневник, ты поможешь мне не растерять последние воспоминания. Именно поэтому я буду тебя перечитывать, потому что даже собственное имя мне уже кажется не совсем моим, будто оно принадлежит совершенно какой-то другой гостье или, может, служанке, только не мне. Если мне не удается обратиться к своему отражению в зеркале, то я всегда могу подсмотреть свое имя на табличке, которая прикреплена с той стороны двери комнаты.       Пора нам уже познакомиться, дорогой дневник. Меня зовут Луиза, на вид мне не больше тридцати, но по ощущениям я гораздо старше. Будто мне далеко за шестьдесят, и болезнь Альцгеймера всерьез дает о себе знать, все чаще хозяйничая вместо меня в воспоминаниях, забирая из них самые ценные.       Поскольку точно сказать, в какой день и какой недели то или иное событие произошло, не могу, то буду обозначать каждую запись простой буквой “Х”. Теперь осталось найти место, куда тебя спрятать, дорогой дневник. Главное, не забыть его, потому что если я не смогу читать записи, оставленные тебе на сохранение, можешь считать меня потерянной для этой жизни и этого мира. Кажется, что Ревера стараются сделать именно так. Они пытаются стереть меня, но для чего? Возможно, я видела то, что не должна была. Правда сейчас я не могу утверждать, что увиденное мною не игра воображения, не галлюцинации, которые вызывает напиток, которым меня скоро придут поить. Прощаюсь с тобой, дорогой дневник. Надеюсь, ненадолго.       С надеждой не потерять себя, Луиза.

Х

      Ну, здравствуй, дорогой дневник. Наконец-то я снова могу с тобой поговорить. Ты, конечно, понимаешь, что я могу делать это только ночью, когда все спят. Как хорошо, что в моей комнате свет не загорается от движения, иначе кто-нибудь давно заметил мою бессонницу.       Я по-прежнему принимаю напиток. Теперь мне даже нравится его пить, потому что после него возникает такое странное, но в то же время приятное ощущение легкости и безмятежности, и так неприятно, когда оно заканчивается. Иногда я думаю, что так же чувствуют себя любители побаловаться запрещенными веществами. Как только лекарство начинает действовать, то все болезни будто разом излечиваются, разум вдруг обретает необыкновенную ясность и жизнь в целом кажется настолько прекрасной, насколько такой она может быть. Надеюсь, Ревера не собираются делать из меня… даже не хочу называть это слово. Да и зачем им?       Вчера. Нет, не вчера. Кажется, это все-таки произошло позавчера и сегодня тоже. Этот проклятый дождь, который лил без остановки все то время, что я нахожусь у Ревера, перестал хлестать и я, о счастье, смогла наконец-таки выбраться на свежий воздух. Мне даже выдали сапоги и куртку, потому что хоть день и был солнечным, трава по-прежнему оставалась сырой, а воздух был влажным и прохладным. Мне не хотелось опять заболеть, ведь я только начала выкарабкиваться из того ужаса, что окружал меня несколько дней подряд. Вот только кроме самого ощущения мучительного кошмара, в котором я нахожусь, кажется, чаще, чем в состоянии покоя и умиротворения, вспомнить почти ничего не удается. Поэтому я расскажу тебе о том саде и, если в нетвердую память мою вернутся другие события и образы, то и о них тоже.       Наткнулась на сад я совершенно случайно. Прогуливаясь вокруг поместья, мне вдруг послышалось, будто кто-то меня зовет. Кто-то очень знакомый, может быть, даже родной – слишком похож был голос зовущей на мой собственный. Я остановилась и посмотрела в сторону звука. Тогда-то я и заметила тропинку, которая привела меня в то прекрасное место, скрытое густо засаженными деревьями и кустами. Осторожно шагая по дорожке, я касалась руками еще влажных после дождя цветов, источающих после моего прикосновения необыкновенный аромат. Запах был настолько сладким, что я невольно облизнула губы.       В глубине сада обнаружилась крытая беседка. Утомленная медовым благоуханием деревьев, я присела на круглую скамейку, устроенную внутри, и посмотрела на поместье. И хотя каждое окно было плотно задернуто портьерами, мне казалось, что за мной наблюдают. Меня всю передернуло от этой мысли, поэтому я попыталась сконцентрироваться на ароматах, только теперь они казались мне слишком душными. Спустя время, мне стало трудно дышать. Казалось, что если я останусь сидеть здесь, то непременно задохнусь, и все поместье со злой улыбкой на губах будет наблюдать, как жизнь покидает мое тело и как последний мой вздох растворяется в росистой траве, во влажном воздухе, в нежных лепестках цветов, срываемых время от времени колючими порывами ветра.       Я почти подскочила с места, с трудом сдерживая разрастающуюся в груди тревогу, и рванула обратно. По пути в комнату мне никто не встретился, чему я была несказанно рада. Сбросив сапоги и куртку, я метнулась к окну, из которого по-прежнему виднелись острые макушки леса. Может, где-то внизу и был расположен тот самый сад. И, живя этажом ниже, я, наверное, заметила бы его раньше и даже могла бы следить за ним, наблюдать, кто и когда прогуливается по его дорожкам. Но не из моей комнаты, нет.       Зная, что все до одного окна поместья наглухо заколочены, я дернула ручку в надежде, что оно откроется. Мне даже показалось, что впервые оно затрещало и немного поддалось. Но окно, как и раньше, было закрыто, сколько бы раз я не крутила эту проклятую ручку, иногда мягко и плавно, иногда со злостью и остервенением.       Растеряв все свои силы, я вернулась к кровати и рухнула в подушки. На что я рассчитывала, чего хотела? Сама не знаю.       Кстати, гуляя вокруг поместья, я не надеялась найти сад. Скорее пыталась высмотреть то место, ту башню, из которой однажды выпала по неосторожности. Меня долго уверяли, что башни в поместье никогда не было, ведь это не замок. И что четвертый этаж – последний, после которого идут только чердак да крыша. Ревера убеждали меня, что поместье никогда не достраивалось и не перестраивалось хозяевами. И я бы им поверила, если бы не летела вниз головой из самой этой башни. Очевидно, снаружи она была хорошо скрыта. Вот только мне никак не удавалось понять, как.       Постой. Только что за дверью я слышала звук. Кажется, мое время вышло, поэтому больше говорить, то есть писать, не могу. До встречи, дорогой дневник.       С надеждой поправиться и не сойти с ума, Луиза.

ХХ

      В прошлых записях я дала обещание, что буду записывать все, что происходит или уже произошло со мной в стенах этого поместья. Так вот, обещание надо сдерживать, тем более, только что мне приснился сон, в котором я почти вспомнила, как приехала в поместье.       Шофер, который забрал меня со станции, был молчалив и лицо его напоминало маску человека, равнодушного ко всему, что происходило в его жизни. Даже глаза были мертвыми, хоть и следили за дорогой. За все то время, пока мы добирались до поместья, он ни разу не взглянул на меня через зеркало заднего вида. Примерно на середине пути нас нагнал ливень, и я очень боялась, как бы мы не попали в аварию, потому что за стеной воды было невозможно что-либо рассмотреть. Несмотря на это, к вечеру мы благополучно добрались.       Не успела я расположиться в комнате, как в дверь постучали. Оказывается, наступило время для ужина, на котором мне предстояло познакомиться с хозяевами поместья. Наскоро переодевшись, я вышла в коридор, где меня ждал, по-видимому, дворецкий. Он проводил меня до столовой, где меня встретила хозяйка поместья – Амира Ревера. Строгий взгляд зеленых глаз следил за мной, пока я шла за дворецким к своему месту, и что-то холодное, как змея, вползало в сердце. Мне стало не по себе.       – Рада приветствовать вас, Луиза. Скоро к нам присоединятся мои сыновья и мы сможем начать.       Мне хватило сил только на слабый кивок головой. Он означал, что я тоже, вроде как, рада, и мы обе смолкли. Наше молчание давило меня, но, слава всем святым, это продлилось совсем недолго. Двери распахнулись, и в столовую почти друг за другом вошли четверо мужчин. Встретившись с первым из них взглядом, щеки мои моментально вспыхнули.       – Авриэль, – произнесла Амира будто откуда-то издалека.       Авриэль склонил голову в приветствии и занял место за столом. Следом за ним вошли Кимэй, Даниэль и Рэми. Разглядывая каждого из сыновей хозяйки, я чувствовала, как жар с лица перетекает на шею и грудь, скручиваясь где-то в желудке тугим узлом. Меня ждал очень тяжелый вечер. О еде я, конечно, уже не могла думать. Я старалась не разглядывать этих красивых мужчин, потому что это было бы слишком неприлично для воспитанной молодой девушки. Вяло ковыряясь вилкой в тарелке, я пыталась хоть что-нибудь проглотить. Как стыдно, господи, как же стыдно. Что со мной творится? Помоги мне, ангел-хранитель, выдержать это испытание. Хранитель, видимо, тоже был в шоке и не мог что-либо сделать. Пришлось выкручиваться самой:       – Прошу меня извинить, – я встала из-за стола. Пусть это будет неприлично, вот так убегать от хозяев, но оставаться было просто невыносимо. – Я бы хотела отдохнуть в своей комнате.       – Конечно, – ответила мне Амира, – вас проводят.       Рядом со мной вновь оказался дворецкий. Я вышла из-за стола и, пожелав всем доброй ночи, направилась за провожающим меня мужчиной, чувствуя прикованные ко мне взгляды хозяев.       Прости, дорогой дневник, но, кажется, у меня кончились силы писать. Остальное я расскажу тебе потом.       С надеждой не забыть, но забыться, Луиза.

ХХХ

      Привет, дорогой дневник. Мне пришлось перечитать предыдущие записи, чтобы понять, не писала ли я о том, о чем хочу рассказать сегодня.       Мне становится мало того эликсира, что ежедневно приносят кто-нибудь из Ревера, и теперь мне все больше кажется, что они туда что-то подсыпают. Я долго думала, для чего им медленно меня травить? Почему не сделать это сразу? Почему они вообще меня не отпускают? И что они сделают с моим телом, когда я умру?       Наверное, выбросят где-нибудь на окраине леса или возле дороги. И когда мой труп обнаружат полицейские, то подумают будто сдохла очередная наркоманка, поэтому можно особенно не заморачиваться. Почему я уверена, что умру? Скорее всего, потому что слишком многое видела. А еще знаю то, чего не должна была. Никакие это не галлюцинации, но обо всем по порядку.       Итак, я жила... живу в поместье вместе с хозяевами. Амира Ревера всегда встречает меня с ледяной холодностью в отличие от ее сыновей. От одного вида их я сгораю от стыда и неловкости, забывая, собственно, с какой целью сюда приехала. Находиться с этими мужчинами в одном помещением – сущее испытание. Не потому что они невоспитанные или грубые, а потому что они вызывали во мне такие чувства, в которых мне стыдно признаться даже самой себе. И чем чаще мы виделись, тем труднее мне было им сопротивляться.       Больше всех мне нравился Авриэль. Мне нравилось иногда незаметно (надеюсь, так оно и было) рассматривать его лицо. Он всегда был в работе. Даже во время еды. Пока он листал бумаги, я любовалась им. Мне представлялось, что однажды я смогу пропустить между пальцев его волосы, когда буду поправлять челку. Она часто спадала ему на лоб и мешала читать. А какие у него глаза, дорогой дневник! Я таких никогда-никогда не встречала. Яркий теплый янтарь радужки обрамляло густое золото. В зависимости от освещения, их оттенок имел то шоколадно-кофейный цвет, то глубокий медно-коричневый, но непременно с золотистым отсветом. В редкие моменты, когда Авриэль, вероятно, о чем-то задумывался, его глаза напоминали звериные, но он быстро брал себя в руки и они снова светились теплом.       Авриэль настолько мне нравился, что я решила непременно с ним сблизиться.       Как я не старалась обратить на себя внимание старшего Ревера, чего только не делала, но он словно ледяная глыба – сложен, недоступен, и кроме работы, почти ничем в течение дня не занимался, что сильно осложняло мои попытки обратить на себя внимание.       Помню, однажды, после очередного провала, я бродила по поместью и случайно наткнулась на лестницу, которая привела меня в башню. Я уже как-то упоминала о ее существовании ранее, дорогой дневник. Поскольку делать мне было совершенно нечего, так как хозяйку, Амиру, внезапно сразила болезнь, а ее сыновья тоже находились в делах, я могла свободно исследовать все доступные мне коридоры и залы поместья. Наткнувшись на башню, мне сразу же захотелось подняться наверх и узнать, какой вид с нее открывался. Наверняка, захватывающий. И хотя я до жути боялась высоты, все же была уверена, что наверху есть ограждение, которое не позволит мне выпасть. Да и к краю подходить совсем не обязательно. Так ведь?       Когда я поднялась, то поняла, насколько оказалась права. Вид был потрясающий. Но подойти к краю я не решалась – слишком хлипким казалось то, что с натяжкой можно назвать ограждением. Ревера как раз занимались реставрацией поместья. Возможно, что однажды здесь появится крепкий каменный парапет. А сейчас лучше наслаждаться видом с того места, где я и стояла.       Вид с башни открывался на три стороны: на часть поля, уходящего направо и продолжающегося вне пределов моего зрения, уже наползал вечерний туман; слева же за высоким горным хребтом тянулась цепь размытых холмов. А впереди на много километров раскинулся густой лес старых тенистых дубов, вязов, елей и сосен. Несомненно, они были полны дичи, и там ни раз с гончими и с борзыми охотились на птицу или кабана и хозяева дома, и слуги, которые вряд ли делают это для развлечения. Но мне хотелось перешагнуть за лес, поглядеть, что там делается за ним на дороге. Тонкая, едва различимая нить ее то петляла, то прерывалась, прячась за деревьями, то вновь выныривала. Эта линия навела меня на мысль о жизни, о том, как неожиданно она может оборваться. Додумать ее я не успела.       Сначала мне почудилось, будто одна из картин, которыми были увешаны стены башни внутри, качнулась. Затем я услышала голос. Тот же голос я слышала и в саду. Сейчас он не звал меня, скорее тревожно шептал: “Беги. Беги”. Поднялся сильный ветер, за моей спиной что-то шаркнуло, и вздрогнув, я отпрыгнула в сторону будущего балкона и ограждения. Пол подо мной закончился.       – Вот и все, – подумала я.       Слезы текли из моих глаз от встречного ветра и от понимания, что смерть уже протянула ко мне свои руки. Я даже ощутила их прикосновение, и полет стал немного медленнее и мягче. Мне не хотелось умирать. А потом я услышала:       – Можешь открыть глаза.       Существо с синими крыльями, с синим хвостом с пушистой кисточкой на конце стояло напротив меня. Таких существ я не видела ни в одной книге, но подумала, что это могло быть что-то потустороннее, что встречает человеческую душу после гибели тела. Проводник? Меня уже нет в моем мире? Я даже не помнила, что был удар о землю.       Некоторое время мы простояли молча. Мы стояли внизу, на земле, и смотрели друг на друга. Он будто ждал, что я начну первая. Я посмотрела вверх. На темном небе поблескивали звезды, ветер стих, но мне было холодно. Когда я это поняла – что ощущаю холод и что, возможно, то, что стоит передо мной мне не мерещится, меня всю передернуло. Ноги сразу сделались ватными, а грудь заполнила тяжесть.       – Испугалась, – произнесло существо голосом одного из близнецов, Кимэя. – Слишком просто.       Я не могла понять, что именно показалось ему простым, потому что держалась уже из последних сил. Не только на ногах. Мне срочно нужно было найти туалет, хотя подошел бы любой куст, только бы он, наверное, он, ушел. Я уже чувствовала спазмы внизу живота.       – Мне надо… надо идти.       Существо вдруг оказалось так близко, что я вздрогнула от неожиданности, и спазмы усилились.       – Испугалась, – повторяет оно.       – Я боюсь высоты, – отвечаю я честно, и мои руки сами ложаться на его шею и плечи. Я утыкаюсь носом в шершавую кожу и прошу отпустить меня. – Пожалуйста.       Когда существо убирает мои руки, я вижу, что передо мной действительно стоит Кимэй. Он говорит, что зайдет ко мне позже с лекарством. Перед тем, как позволить мне уйти, он взял меня за руку и, усмехнувшись, сказал:       – Хочу, чтобы ты помнила.       Как я бежала к поместью, дорогой дневник, как бежала. После приема лекарства, я еще долго не могла уснуть, думая над словами Кимэя, пока не поняла. Он хотел, чтобы я запомнила, кто спас меня. Это был не Авриэль, по которому так страдало мое сердце. Это был он, или оно – синее существо с кожаными перепончатыми крыльями и кисточкой на конце хвоста.       Даже удивительно, что я смогла столько вспомнить. А теперь, дорогой дневник, мне нужно немного поспать, так что до встречи.       С надеждой остаться живой и в рассудке, Луиза.

ХХХХ

      Прежде, чем продолжить свои записи, несколько ночей я читала предыдущие. Теперь я готова продолжить ту историю – про синее существо, про Кимэя. Кстати, мне кажется, что обозначать каждую запись буквой “Х” была не самая моя лучшая идеей, но сейчас не об этом.       Трудно сказать, что придало мне смелости, чтобы прийти к Кимэю и спросить его про тот день. Что он мог мне ответить? Что все случившееся со мной привиделось мне во сне? Вполне в духе Ревера.       Так и случилось. Почти. Я зашла в комнату Кимэя без стука. Он будто ждал меня, даже замечания не сделал, что нельзя вот так врываться к малознакомому мужчине в комнату.       – Только не говори, что все это выдумка, – начала я сходу.       – Я и не собирался морочить тебе голову, – сказал он и поднялся мне навстречу. А потом произошло нечто неожиданное. Кимэй наклонился, и наши губы встретились в мягком поцелуе. Сердце мое забилось чаще, но одновременно с этим я ощутила слабость. – У тебя снова жар, – произнес он так обыденно, будто пару секунд назад не случилось чего-то такого. – Кстати, взгляни.       Кимэй извлек откуда-то снизу синий костюм, крылья и хвост. Он даже примерил некоторые детали и дал прикоснуться к ним. Кимэй иногда делился подробностями о работе, поэтому то, что он работает в больнице, а костюм нужен, чтобы радовать маленьких пациентов, звучало правдоподобно и даже несколько благородно. Мне взрослой симпатизировали драконы, а уж как радовались, наверное, малыши. Только в тот вечер Кимэй был в двух образах сразу: в полудраконьем и человеческом. Уверена, я бы смогла отличить один от другого даже сейчас.       – Выпей, – Кимэй протянул мне чашку с настоем, и густо насыщенный запах высушенных трав поплыл по воздуху. – Я изменил состав.       – Я ведь нигде не перешла тебе дорогу?       – О чем ты?       Как бы мне хотелось сейчас держать в руках телефон, а лучше профессиональный фотоаппарат, потому что увидеть удивление на лице Кимэя, хотя он и быстро вернулся в свое обычное состояние, явление редкое и прекрасное.       – Надеюсь, ты не решил меня отравить.       – Тогда бы я добавил туда измельченные плоды манцинеллы или сока веха и чем-нибудь подсластил, чтобы скрыть горечь.       Он говорил это с таким спокойствием, что от моей веселости, зародившейся секунду назад, ничего не осталось. Холодная дрожь пробежала по моим спине и волосам. Видимо, Кимэй понял, какого эффекта достиг своими словами, потому что потом он произнес только одно слово: ”Шутка”, и снова протянул мне чашку.       Я подчинилась. А что еще оставалось? Только добраться до своей кровати, потому что постельный режим важен для скорого выздоровления. Так говорил Кимэй, мой личный доктор. Сон навалился мягко и незаметно. Те же руки внесли меня в мою комнату и уложили в кровать. Перед тем, как окончательно провалиться в темноту, я услышала:       – Хочу, чтобы ты помнила.       Почему? Почему это было так важно, чтобы я помнила о его заботе? Возможно, чуть позже мне удастся в разобраться в этом. Новое лекарство действовало безотказно. И все произошедшее казалось нелепой выдумкой больного ума и тела, до некоторого времени.       Кимэй пичкал меня отварами для укрепления нервной системы, витаминами, таблетками от головной боли. А я помнила, он же сам просил. Помнила. Но как только мне становилось лучше, неслась утром с завтраком и кофе к Авриэлю, и снова получала порцию равнодушия.       – Не по тому сохнешь, девочка, – однажды выдал мне Даниэль.       Я вытерла подступившие слезы и бросила в сторону пустой поднос.       – Я помню, – огрызнулась я на светловолосую копию Кимэя и, толкнув Даниэля в грудь, убежала к себе.       На фоне стресса и нового отвара хвосты мне теперь мерещились у каждого Ревера. А может, это какой-то заговор, который я пока не могу раскрыть. Думать, что у меня открылся дар и я вижу истинную сущность человека, мне нравилось больше, чем считать себя безумной. Но что-то с этим нужно делать. Например, перестать пить ту дрянь, что готовит для меня Кимэй. Если он и детей так лечит, мне остается только посочувствовать его пациентам.       На этом я бы хотела закончить, дорогой дневник. Мне так и не удалось найти башню, но иногда, как раньше, слышу слабые женские голоса. Я не сошла с ума, все это происходит со мной по-настоящему. А еще, дорогой дневник, за картиной на третьем этаже находится дверь в подвал, набитый всякими непонятными статуэтками, масками и прочими безделушками. Одну я прихватила с собой. Просто не могла оставить ее там пылиться. Вряд ли кто-то заметит пропажу, потому что этого барахла там целая гора. Обещаю, что когда буду покидать поместье, верну Ревера все их игрушки. Я же не воровка какая-то.       С надеждой хоть в чем-нибудь разобраться, Луиза.

ХХХХХ

      Дорогой дневник, я нашла способ минимизировать действие отравы, которую мне подсовывают Ревера. Все-таки мне непонятно, если я им так мешаю, то почему от меня не избавиться быстро? Им доставляет удовольствие мучить, смотреть, как медленно я угасаю? Или я подопытная мышь в их экспериментах? Боже мой, почему эта мысль не пришла мне раньше? Теперь понятно, зачем они забрались так далеко. Чем дальше поместье от города и людей, тем легче им скрыть то, чем они здесь занимаются. Значит, я все-таки жертва.       Теперь, когда я разгадала их тайну, мне точно нужно бежать отсюда, как можно дальше и побыстрее. Но сначала придется подождать, пока из моего организма не выйдет весь яд, иначе все мои усилия пойдут прахом. От большей части отравы я избавляюсь самым простым способом: после того, как Ревера уходят из моей комнаты, бросаюсь в ванную и засовываю два пальца в горло как можно глубже. Надо признаться, что это не очень приятно, но ради спасения можно немного и пострадать, чтобы потом не пришлось страдать еще больше.       Кстати, отраву давно не приносили. Наверное, поняли, что я не какая-то там глупышка, которую можно вот так просто взять и обмануть. Конечно, мне свойственны наивность и доверчивость, что вовсе не делает меня полностью безрассудной. Или необходимость меня травить отпала?.. Не знаю, что и думать. Правда теперь, когда я добилась того, что хотела, мне будто стало не хватать той дряни. Кажется, так и проявляется зависимость. Зато теперь мне понятны причины провалов в памяти, понятны и галлюцинаций. Кажется, я повторяюсь. Ну и ладно.       Есть один плюс в этой ситуации, меня точно не разберут на части. Не хочу говорить прямо, как есть. От одной только мысли об этом меня опять выворачивает. Боже, как же трещит голова. Может, сходить к Кимэю и попросить?.. Сделаю только глоточек, а остальное отправлю в слив.       Нет, нельзя. Я не дам этим мужчинам завладеть моим разумом, потом и до тела доберутся. Обдумаю эту мысль позже и поделюсь. Потом, потом... Хотя лучше сейчас, а то вдруг забуду. У меня есть жуткая мысль, что, возможно, в подвале поместья держат похищенных девушек. Эти девушки делают некоторые вещи, понятно какие, чтобы получить порцию яда. Надеюсь, я ошибаюсь. Но лучше быть начеку, иначе стану одной из них. Поэтому…       Прости, отвлеклась.       Поэтому я почти ничего не пью за столом, потому что уверена, яд теперь подсыпан в мою утреннюю чашку кофе или обеденный бокал вина или… или в чем угодно они могут растворить порошок. Приходится пить из-под крана. Туда-то они точно сыпать ничего не будут. С едой, конечно, все сложнее, потому что не есть совсем невозможно.       У этой отравы есть неприятная побочка. Я вижу вещи такими, какие они есть. Уверена, что настоящими. Так вот, Ревера – монстры. Не в том смысле, что это люди без сердца, души и морали, потому что не только внутри, но и внешне они выглядят как чудовища.       И когда я спускаюсь вниз – к каждому приему пищи, то просто не могу прикоснуться к еде.       Я вижу всех их. Всех Ревера в истинном обличии. До недавнего времени я сомневалась, что это правда, не считая галлюцинаций в виде хвостов, пока не стала случайным свидетелем разговора.       – Она видит нас.       Когда я проходила мимо, они замолчали, но мне и без того было понятно, что говорили они обо мне. Или?.. Да нет, конечно же обо мне. Потому что кроме меня здесь больше никого нет. Я имею в виду из гостей. Если только они не прячут девушек в каком-нибудь месте, чтобы их нельзя было услышать или случайно встретиться.       С надеждой, что мои галлюцинации – всего лишь последствие болезни, Луиза.

ХХХХХХ

      Дорогой дневник, к сожалению, я не знаю ни одной молитвы, а они бы сейчас бы мне очень пригодились. Интересно, какова вероятность того, что в библиотеке я могу найти молитвослов? Даже не представляю, как спросить об этом Кимэя. Да и в общем не очень-то и хочется к нему обращаться. Иногда меня даже раздражает, что он всегда оказывается рядом. Почему вместо него рядом не оказывается Авриэль? Эх. Хотя надо признаться, что Кимэй красив. Правда то же самое я могла бы сказать о Даниэле и о Рэми, если бы не одно обстоятельство.       Как минимум трижды в день мне приходилось быть максимально внимательной и притворяться, будто все осталось, как раньше, – что они все те же красивые мужчины. Их хочется видеть, слушать и так грустно расставаться с ними до следующего дня.       Как же это сложно, тем более когда внимательные глаза Кимэя, кажется, уже все заметили. Он знает. Он точно знает. Он все понял, но почему-то молчит.       Я стараюсь не смотреть ему в лицо и, ссылаясь на плохое самочувствие, ухожу к себе.       В туалете меня рвет. Уже без засовывания пальцев. Мне кажется, что я становлюсь похожа на призрака. Пришлось даже завесить зеркало простыней, чтобы не пугаться собственного отражения.       – Ты же защитишь меня? – обращаюсь я к побрякушке в форме рыбок, вытаскивая ее из-под футболки. – Ты и дневник.       Хорошо, что шнурок, на котором болтается кулончик, длинный. Так он не вывалится в самый неожиданный момент перед глазами хозяев и не выдаст моей шалости. Даже если оно и случится, никто не догадается, откуда я его взяла. Никто, кроме, кажется, Кимэя. Он и об этом, наверняка, знает. О том, что верну, тоже.       – Перестань лезть в мою голову!       Я зажмуриваюсь и сжимаю руками виски. Выждав несколько секунд, я отпускаю голову и включаю воду, затем стягиваю с полотенцесушителя тряпку и сую ее под ледяную струю. Когда она полностью намокает, отжимаю и иду вместе с ней в постель. Из-за непроходящих дождей, сырости и холода на улице, в комнате и, конечно, на нервной почве меня постоянно мучает мигрень. Но даже она не могла выгнать из моих мыслей Кимэя.       Он победил. Он добился своего. Я помню. Вспоминаю. Я вижу.       Я вижу его глаза. Весь мир смотрит на меня его глазами. Я чувствую руки, мягкие и теплые, они бережно сжимали меня у той башни, которую мне так и не удалось найти. Я думаю о нем чаще, чем следовало бы. Даже сейчас мне хотелось, чтобы он находился рядом. Уверена, будь он сейчас со мной, даже боль бы на какое-то время отступила. Еще бы эти его рожки перестали мне видится. Хотя иногда мне думается, что не такие уж они и страшные, вполне себе симпатичные рожки.       О чем я думаю? Сумасшедшая. Не хватало еще влюбиться. Нет. Это исключено. Разве можно влюбиться в чудовище, которое поджидает тебя за каждым углом, выслеживает, путает и свободно заходит в твою спальню с кувшином, полным отравы? И все же время от времени какое-то непонятное сочувствие к этому существу рождается в моей глупой душе.       Так хочется тебе рассказать еще, дорогой дневник, но мне нужно кое-что успеть сделать, поэтому придется расстаться. Надеюсь, ненадолго.       С надеждой не потерять голову, Луиза.

ХХХХХХ

      Дорогой дневник, теперь я абсолютно точно убеждена, что выбранный способ обозначения записей ужасен. Он не дает понимания, в какой день я сделала запись и сколько дней, а может даже недель и месяцев прошло с предыдущей.       Какой нормальный человек выберет крестики для того, чтобы делать с их помощью пометки в личном дневнике? Разве что математик. Хотя, скорее, умалишенный. Они ведь так подписи ставят? Вряд ли я отношусь к кому-то из них, шифровальщицей тоже не была. А кем? Жизнь до поместья вдруг оказалась какой-то туманной и не моей словно. Точно во мне жили два человека. И новая Луиза медленно и незаметно выталкивала воспоминания той прежней Луизы.       Обещаю подумать над всем этим более тщательно, но сейчас мне слишком трудно сдерживаться и размышлять дальше на тему “Х” и второй моей личности, потому что произошло такое!       Прежде, чем я все тебе расскажу, должна предупредить, что мне нужно ускориться в записях, слишком много всего происходит. Большая часть стирается из моей памяти уже к ужину, но меня не покидает ощущение тревоги, будто совсем скоро случится что-то очень плохое. Но все по порядку.       Итак, я забрала у Кимэя кольцо!       На самом деле, я просто пыталась перевести тему, потому ответить, почему моя тарелка каждый раз остается полной, оказалось невероятно сложно. Надо, кстати, подумать над этим, чтобы в следующий раз не пришлось выкручиваться. Так вот. Я думала над тем, что сказать, и взгляд мой упал на украшение. Чувствую, еще немного и моя комната станет сокровищницей, потому что все, что мне будет нравиться или хоть как-то привлекать, тут же окажется в моих руках.       Вот так просто к одной побрякушке добавилась другая – кольцо Кимэя, которое он слишком легко согласился мне отдать. Позже, правда, от Даниэля я узнала, что вряд ли Кимэй сделал это бескорыстно. Оказывается, теперь одному из Ревера я задолжала желание. Где только была моя голова?       В этом поместье не только вокруг меня творится что-то непонятное, но и во мне самой творятся разные странности. То я с порога влюбляюсь в мужчину, которого вижу впервые, и зря, как говорил Даниэль, по нему “сохну”, то ворую в чужом доме украшение, пусть оно и выглядит как древнее барахло. Теперь вот согласилась на желание, сама того не подозревая. А что может загадать Кимэй, одному Богу известно. Что-то я часто стала думать о Боге. Если бы только о нем.       Кимэй завладел моими мыслями. Мне становилось неспокойно, но больше всего меня волновало то, что рядом с Кимэем сердце в груди как-то по-особенному трепыхалось. Он тревожил его, тревожил душу и снился мне каждую ночь.       Днем у окна, пока никто не слышал, я молилась. Мне очень хотелось остаться хорошей и правильной, уехать отсюда такой же, какой я вошла в двери этого дома. Я обещала, что перестану рыться в чужих комнатах и шкафах, как воришка, не буду таскать вещи и безделушки, отдам это дурацкое кольцо, выполню, если придется, желание, поблагодарю за лечение и тихо исчезну из жизни Ревера.       Но ночью все переменялось. Невозможно представить, в какое изумление приводили меня мои собственные фантазии. Мне снились сны, и сны эти вряд ли можно отнести к целомудренным.       Получится ли у меня пройти через новые соблазны незапятнанной? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь.       Сейчас, дорогой дневник, я поделюсь с тобой одним из моих снов – самым первым, с которого все началось.       Я, как обычно, грелась возле камина, на котором стояли подсвечники с огарками, и разглядывала сонетку для вызова слуг. Вероятно, когда-то давно она выполняла свои функции, но теперь служила лишь декоративным элементом, потому что слуги Ревера были либо немыми, либо глухими, либо с каким-то другим недостатком. Мне хотелось думать, что Ревера из благородства дали этим несчастным крышу над головой и средства к существованию, а не являлись теми, из-за кого эти люди вдруг стали калеками до конца своих дней.       Я грелась и вдруг в дверь постучали, но не ворвались, как тут принято, а подождали моего ответа.       – Войдите.       Кимэй входит в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Он сообщает мне, что Амире уже лучше, поэтому пора заняться тем, для чего я сюда приехала. Я сосредоточилась на его словах, пытаясь вспомнить забытое, но мысль, как необъезженная лошадь, – все время сворачивала не туда. С какого момента все пошло кувырком? Начиналось-то все хорошо. Предложение, от которого невозможно отказаться, шикарное поместье, красивые мужчины и куча планов на будущее.       Легкое прикосновение к руке заставляет меня очнуться. Кимэй шепчет мне на ухо, что я слишком часто тревожусь по пустякам, поэтому у меня болит голова. Говорит, мне необходим отдых, что здесь, с ним мне можно расслабиться, нужно только довериться. А потом обхватывает меня руками, прижимает к себе и целует.       Этот поцелуй отличался от того первого робкого поцелуя. Теперь Кимэй целовал меня бережно, не торопясь.       Все мысли мои в миг оборвались. Не знаю, что на меня нашло, но я не оттолкнула его. Наоборот, я прильнула губами к его губам и с той же нежностью ответила на поцелуй. И вдруг меня захлестнуло чувство, что я нужна, необходима, желанна, как будто я сокровище. Да простят меня все святые, но мне не хотелось, чтобы это заканчивалось.       Кимэй будто почувствовал мое желание, и одежда исчезала с наших тел.       Мне не хватит слов и смелости, чтобы описать ласку, от которой у меня до сих пор дрожат колени. Я не могу быть хорошей. Во всяком случае, не сейчас. Счастье, пусть временное, все-таки лучше, и я шагнула в его объятия.       Остальное потом.       С надеждой, что моя душа не будет гореть в аду, Луиза.

ХХХХХХХХ

      Дорогой дневник!       Влюблена, я совсем влюблена! Самым глупым девичьим влюблением. В такой момент кто-нибудь из взрослых обычно говорил: “Совсем эти молодые голову потеряли”. Вот и я потеряла. Но мне кажется, произошло это намного раньше наших ночных свиданий. Удивительно, и, по правде сказать, грустно. Как всякая страдающая от этой сладкой болезни, я старалась найти оправдание для того, кто вызвал сердечный трепет в моей груди. Помоги мне, боже, не остаться здесь и не погибнуть, потому что влюбилась я до того сильно, что готова решиться на всякие глупости.       Кстати, забыла тебе рассказать в прошлый раз, что то ли болезнь сошла на нет, то ли весь яд вышел, потому что ни рожки, ни хвост мне больше не мерещатся. Все пришло в норму, словно ничего и не было. Это действительно похоже на галлюцинации, когда знаешь о том, что этого нет в реальности, но оно все равно существует перед твоими глазами. Чаще всего, глюки случаются на нервной почве и исчезают также неожиданно, как и появляются. Я вычитала это в книге из хозяйской библиотеки. Теперь это место стало самым любимым в поместье. Не из-за Кимэя, конечно. Хотя из-за него тоже.       Впрочем, все это не имеет значения. Важно, что с Кимэем у нас образовалась связь. Моя душа рвалась к нему, он нуждался в ней, нуждался во мне, и от таких мыслей у меня кружилась голова, а в груди возникала щекотка.       Жаль, что днем мне не могли быть так же близки, как и ночью. Я стеснялась спросить, почему. Надеюсь, он все объяснит мне. Позже. Сам. А теперь прости, но мне пора бежать.       Твоя дорогая Л.       P.s. Мне кажется, что лучше тебя снова перепрятать. На всякий случай.

ХХХХХХХХХ

      Дорогой дневник, прости, что снова оставила тебя так надолго. Конечно, по записям сложно сказать, сколько недель я к тебе не притрагивалась. Думаю, что прошло немного больше двух месяцев. Как видишь, мы еще в поместье, хотя надеялась, что сбегу отсюда при первой же возможности. Конечно, я заберу тебя с собой, и неважно, кому ты принадлежал до меня.       Ты ведь никому не расскажешь обо всем том, что меня волнует, правда? Вряд ли по собственному желанию, ты стал бы моим предателем. Именно поэтому я стараюсь тебя хорошо прятать. Мне приятно, что я могу доверить тебе свои страхи, чувства и сны.       Кстати, о снах. Здесь, в поместье, они беспокойные и реальнее настоящего, в котором я существую и которое кажется призрачнее моих видений. Иногда они такие странные. Я будто нахожусь между жизнью и смертью, и в этот самый момент мне открывается послание от высших сил. Бывает оно содержит предупреждение, или мне видится предсказание: то, что может случится, если я не изменю решения, а бывает – некто подпускает меня к стене с тонкой кривой щелью, через которую можно разглядеть чужие миры. Одного только не понимаю, будущее мне снится или прошлое. А может, это только мои выдумки?       Хочу рассказать тебе о тех сновидениях, которые больше других меня взволновали. Многие из них я не могу расшифровать и объяснить, поэтому буду писать так, как есть. Но начну с другого, а потом опишу сны.       Встречи наши с Кимэем по-прежнему продолжались. Я прочла много книг в библиотеке Ревера, но не нашла ни одной об асурах. Тогда мне пришлось спросить про них у Кимэя. Он почему-то сказал, что мне не нужно о них ничего знать. Я удивилась, ведь ночью, перед тем, как оставить меня одну, он сам предложил познакомиться в книгах с этими существами. Тогда мне показалось, что он увлекается мифологией и это еще одна тема, которую ему хочется обсудить со мной.       Когда Кимэй ушел из библиотеки по делам, я тоже вышла и долго ходила по темным коридорам поместья. Тогда-то я и столкнулась с новым гостем, из-за которого в мои сны снова стали проникать кошмары.       – Убери от нее руки, Ливий.       Смерть душила меня, в глазах начало темнеть, поэтому я не разглядела спасителя, но перед тем, как отключиться, сказала на чужом языке:       – Пришло время для нового Бога, и ты будешь лизать мои ноги в надежде, что я пощажу тебя.       Очнулась я в своей постели и от кошмаров. Вот, что мне приснилось.       Меня окружала темнота. Ждать пришлось долго, прежде чем в тишине прозвучали тихие слова.       – Обхитри. Обмани его.       Я не знаю, но чувствую, что прошептавший эти слова говорил о Кимэе.       – Зачем? Как?       Как обмануть того, кто все знает? Никак. Это невозможно. Даже если бы у меня был помощник, то он должен быть сильнее или хотя бы равен по силе Кимэю. Даниэль? Боже, нет. Заключать сделку с одним демоном, чтобы обмануть другого. Это точно кончится плохо. Тем более они братья. Близнецы! Я пропала.       – Обхитри. Обмани его.       Прозвучало рядом, и пространство наполнилось ощутительными видениями.       Я так сильно сжала в руке кулон, что даже сквозь сон почувствовала боль. Кровь потекла по ладони, к запястью, и я ощутила нечто странное, силу. Не свою. Это нечто рвалось наружу. И слово “сила” для него самое подходящее.       – Жертва новому богу принесена. – Сила прикоснулась ко мне, и я ощутила блаженный покой: нежась в нем, потягиваясь в сонных волнах, я слизывала с ладони кровь. Все вокруг и внутри меня дышало силой – я сама была силой, древней, могущественной. – Мне нужно тело. Живое. Не мертвое.       Сон резко оборвался. Какой-то звук ворвался в мое сознание, и картинка растворилась. Я проснулась на мгновенье, приподняла голову, посмотрела вокруг себя и опять заснула.       Мы с Кимэем стояли перед входом в сад.       – Откуда ты знаешь маорийский? – спросил он.       – Знаю что?       Кимэй смотрел на меня скорее равнодушно, чем радостно. Это был другой Кимэй, чужой. Глаза его не выражали эмоций, он приблизился: от него веяло холодом, он упирался мне в грудь и проникал в сердце. Я чуть не заплакала, чувствуя как связь, образовавшаяся между нами, рвется, и мне стало так грустно.       – Сегодня ты говорила на маорийском.       – Я не знаю других языков, тем более маорийского.       Мне не понравился тон, с которым Кимэй обращался ко мне. Внутри у меня все сжалось. Надежда на нежные объятия и поцелуи, по которым соскучилась моё тело, таяла, как свеча на каминной полке.       – Откуда он у тебя?       Кимэй подцепил пальцем верёвку с побрякушкой. Как он заметил?       Я уже собралась с храбростью, чтобы признаться ему о своей вылазке в подвал-сокровищницу, вернуть кулончик на место, но Кимэй меня перебил.       – А кольцо?       – Ты же забрал его несколько дней назад. Хочешь вернуть? Я не против.       Я чуть не выскочила из тапок, когда Кимэй схватил меня за руку и потащил за собой в поместье, по холодным и скользким ступеням – наверх, прямо по коридору, а потом вниз. Путь мне был известен.       Бежать за Кимэем было трудно, потому что хоть я почти ничего не ела, живот мой заметно округлился.       Там нас встретил Даниэль.       – Ты слишком проблемная, я это сразу понял. – Даниэль зевнул, лениво потянулся и мягкой, расслабленной походкой направился ко мне. – Мне не хочется этого делать, детка. Но всем нам иногда приходится чем-то жертвовать. В нашем случае – невнимательностью.       Я хотела спросить: “А в моем случае?”, но не стала, потому что ответ был очевиден.       Проснулась я вся в поту и с болью в руке. Рана оказалась пустячная, но кровь текла обильно, пачкая свежие наволочку и простыню. Но самое ужасное я обнаружила позже. На мне больше не было кольца Кимэя.       Могут ли сны быть вещими? Могу ли они нас о чем-то предупреждать? Надеюсь, что мой сон был просто сном и ничем больше. Но признаю честно, Даниэль меня сильно напугал.       С надеждой не стать жертвой иллюзий и собственной глупости, Л.

ХХХХХХХХХХ

      Дорогой дневник, все повторяется. Вокруг меня снова творится какая-то чертовщина. Но сегодня она достигла своего апогея.       – Ты меня слышишь?       Над моим лицом склонился Кимэй. Вопрос, который задал не только он, встревожил меня. Надо ли объяснять, что голоса в голове не то, чему можно порадоваться, даже если рядом с тобой находится тот, кого ты желаешь душой и телом и одновременно немножечко, но боишься?       – Да, – ответила я, чувствуя, как у меня все пересохло во рту, и встала с кровати.       Тогда тот, второй голос позвал меня в тот самый момент, когда Кимэй сказал, что нужно поговорить. Мне бы хотелось остаться. Побыть с ним, ведь наши встречи последнее время так редки, но голос… Будь он проклят. Ему невозможно сопротивляться. Он ждал меня там, в сокровищнице, но я все равно спросила:       – В подвал?..       – Зачем? – произнесли мы оба – я и Кимэй – и вышли из комнаты.       Путь казался и краток, и легок. Только предчувствие подсказывало мне, что в чужом для меня месте не стоит ожидать чего-то хорошего.       – Пришлааа… – услышала я и, как оказалось, Кимэй. Он же его и видел. Проследив направление взгляда, я уставилась в тот же угол, в который смотрел Кимэй. Через некоторое время мне удалось заметить шевеление тени, а затем я ощутила прикосновение. Такое знакомое, такое приятное, что тут же отозвалось в моем теле желанием. Я взглянула на Кимэя и поняла – все плохо, все очень плохо. Голос, принадлежавший знакомой мне силе, и хвост Кимэя – не глюки.       – Оставь надежды, Кимэй. Я возрожусь в сосуде с душой и сделаю тебя главным помощником, если ты, конечно, не будешь сопротивляться. – Воздух, находившийся до сих пор в состоянии покоя, вдруг пришел в движение. – Будешь, будееешь… Тем интереснее. Я уже давно представляю, как ты стоишь передо мной на коленях, опустив голову в подчинении. Какое зрелище – гнев на коленях! – и сила расхохоталась таким смехом, что я оледенела от страха.       – Ты не успел, не успел! – бесновалась сила. – Не смог предвидеть, всевидящий. Она могла бы дать тебе больше, но ты не смог. Я чувствую на ней лишь свое прикосновение. И пусть в сладких стонах она шептала твое имя, питался жизнью не ты, – и снова этот зловещий смех.       Мне бы бежать отсюда, но я стояла, словно вкопанная, слушая подробности моей интимной жизни. Замирая от страха, я ощущала прилив возбуждения, который снова сменялся страхом. Мне казалось, будто все это происходит не со мной. Я бы уже сгорела со стыда, умерла от ужаса. И в наслаждении. (последнее слово я не писала!)       – Кимэй, – произнесла сила и я взглянула на асура. Теперь я точно знала, что Кимэй – демон. Сердце у него так и билось, и ему было чрезвычайно трудно сохранять спокойствие, которым он так часто прикрывался в жизни. – Жертва новому богу принесена.       Кимэй менялся. Его глаза, прямо устремленные в темноту, наполнились мраком, вспыхнули и загорелись огнем неудержимого гнева. Когда гнев переполнил его, силы схлестнулись друг с другом.       Все закончилось неожиданно, или вполне ожидаемо для такой ситуации. Я оказалась пришпилена остроконечной палкой к стене. Она прошла насквозь меня, через живот, и, должно быть, от шока я не сразу услышала рев.       Сила выла так, что уши закладывало. А потом, прорычав:       – Лечи это тело, Кимэй, хорошо лечи, потому что я им еще воспользуюсь, – расплылась в воздухе и растворилась во мраке.       Если вспомню, что было дальше, то напишу.       Л.

ХХХХХХХХХХХ

      Дорогой дневник, я точно схожу с ума. Прошлая запись кажется мне бредом. Очевидно, что в мои записи кто-то пробрался. Этот кто-то пишет о смерти и наслаждении, но потом страницы с этими строками исчезают. Ночью меня преследуют кошмары, а днем… Днем тоже не лучше. Знаешь…       Подожди, кажется, кто-то скребется в дверь.

ХХХХХХХХХХХ

      Дорогой дневник, за дверью точно кто-то был, но когда вышла в коридор, он был пуст. Что я хотела сказать? Что…       Прости, мне снова нужно отлучиться, я опять слышу какой-то шум в коридоре.

ХХХХХХХХХХХ

      Дорогой дневник…