Раздели со мной сумасшествие.

— Почему не спишь? Мэй Няньцин мягкой поступью проходит на тёмную кухню, прекрасно ориентируясь в чужом доме. Поправляет на себе футболку Цзюнь У и садится напротив. Тот, докуривая, тушит сигарету в пепельнице, буквально вдавливая ее с силой, чтобы она исчезла, превратилась в пепел. Как его душа. Как его мысли. Как он сам. Это его ритуал - курить ночью. Традиция. А не просто по какой-то причине. Хотя... Все может быть. Буквально пару часов назад он трахнул своего психотерапевта. Довольно грубовато. Почти так же вдавливал в кровать, как эту бедную сигарету. — Если ты думаешь, что мне было больно - забудь, — зачем-то сам говорит Няньцин, тоже прикуривая. — Нам это было нужно. — Насиловать тебя? — Цзюнь У поднимает брови и холодно смотрит на него. Чужая улыбка ядовито ползёт по бледному лицу. — Разве ты взял меня без моего позволения? — Я... Был груб. — Это типичное для тебя состояние, — Няньцин пожимает плечами и поднимает замерзшие ноги на стул. У Цзюнь У слишком хорошая фантазия, чтобы сейчас представить, как край футболки сбился, обнажая белые бедра. Мэй же внизу полностью голый. И все ещё раскрытый скорее всего. Он и сам не знает, как так получилось, что они оба оказались в одной постели. Всё что он помнит - гроза, перебои с электричеством, сильный дождь. Звонок в дверь и на пороге мокрый Няньцин. Грубый Няньцин. Властный Няньцин, который хватает за волосы, сжимает и целует как свою собственность. Цзюнь У сдаваться не собирается. Поэтому отвечает грубостью на грубость. Разрывает одежду, швыряет продрогшее тело на кровать и ложится сверху. Пара обжигающих шлепков по округлым, мягким ягодицам, по мошонке, по поджимающимся яичкам. Снова удар по ягодице, резкая ласка по спине вверх, чтобы потом сжать в кулаке мокрые волосы. Услышать стон. Услышать хрип. Ощутить теперь власть самому... Сглатывает слюну, вспоминая. — Мне не было больно, если тебя это волнует, — затягивается Няньцин и чуть ли не в лицо выдыхает сизый горький дым. — Но знаешь, тебе не обязательно в следующий раз сдерживать себя. — В следующий раз? — Цзюнь У хрипло смеётся. — Ты хочешь следующий раз? Смелый. Тебя уволят. Психотерапевтам нельзя спать с пациентами. — А кто-то узнает? Где свидетели? Разве что ты записал это все на видео... Принеси, хочу посмотреть. Цзюнь У снова смеётся, но уже громче. Немо восхищается им. Ему интересно. Интересно, что ещё скрывает в себе этот человек? Под прекрасной маской светлого и несущего в мир покой и добро психотерапевта. Что таит в себе его бледная кожа? Эти красивые глаза? Кажется, он свихнулся в момент. Они оба. — И как часто у тебя такие как я? — спрашивает Цзюнь У, продолжая смотреть прямо, не моргая. Няньцин докуривает, тушит сигарету и зевает. Потягивается. — Ты первый. Справедливое замечание - психотерапевт не должен спать с пациентами. — Я исключение? — Ты псих. — Потом улыбается игриво, но как-то ненормально. — Таких уже люблю. В его голосе что-то ядовитое и страшное. Цзюнь У не знает как реагировать. Но почему-то возбуждается. — Я разнес тебе кабинет в первые дни, — медленно произносит он, вспоминая, как его - обросшего, не умытого, злого на весь мир после контузии, которую он получил, воюя в горячей точке, отправили к психотерапевту, а он, выбесившись этим фактом, сначала разгромил кабинет бывшего начальника, а потом и кабинет Няньцина, потому что сам психотерапевт не хотел писать в бумагах, что у того все хорошо. Было видно, да. — Ага. — Я обзывал тебя и обещал убить. — И принёс пистолет однажды, — Мэй Няньцин облизывает губы и снова улыбается. — Я действительно хотел убить тебя. — Пару часов назад ты меня выебал. Было круто. — Я... Хочу тебя. Опять. Кажется всегда. Ему срывает крышу. Цзюнь У рывком дёргает его из-за стола и тащит обратно в спальню. Швыряет на кровать как в прошлый раз и нависает сверху. — Ты понимаешь, что это все? Ты в плену. Ты мой. — Готовишься к пыткам? — Няньцин сам псих, понимает мужчина, сжимая его за горло. — Да-а-а... Ты такой сильный. Собираешься уничтожить меня - такого слабого в твоих руках? Цзюнь У долго смотрит и пытается найти крупинки здравого смысла в глазах своего психотерапевта. Или любовника. Черт знает. Но в глазах лишь чёрная бездна сумасшествия. — Ты больной. Это ты больной! — Все мы больны, — шепчет Няньцин и раздвигает ноги. — Только кто-то хочет излечиться, а кто-то - мы с тобой. Толкается сам, насаживаясь на член Цзюнь У и стонет от боли: внутри от прошлых рывков все ноет. — Псих, — шипит Цзюнь У и закрывает глаза, пережидая волну острого желания и успокаиваясь. Не хватало сорваться. — Как и ты, — улыбается ядовито Мэй Няньцин и стонет снова от первого толчка крепких бёдер. Его тело быстро устаёт двигаться и он устало хнычет, когда Цзюнь У выходит из него, щедро смазывает покрасневший вход и уже сам, как и до этого, в знакомом уже темпе вжимает Няньцина в кровать. Спинка громко стучит о стену и Мэй кричит на весь дом - соседи только через забор, можно вдоволь наораться и устроить адский марафон. Он, в этой напряженной гонке, расслабляется, как ни странно, и хочет узнать, почему. Наверное потому, что впервые отпустил себя, впервые сделал так, как захотел, впервые почувствовал свободу: свою, своего тела, своих мыслей. Наверное, потому что он действительно тоже больной. Няньцин не хотел бы думать сейчас о прошлом, но это выходит машинально... Серый, холодный дом с наглухо закрытыми окнами грязными шторами. Пыльные полки с парой религиозных книг. Совершенно одурманеные родители. Постоянные молитвы. Вонь. И сам он, нарушивший правило этой секты, сидящий в тёмном и холодном подвале, слизывающий со стен небольшие крохи воды. Мамуля и папуля (два дьявола под маской родителей) должно быть думают, что справедливо его наказали за бунт, который он устроил, однако Няньцин не исправляется. Он только и думает, что о ненависти. К ним, к миру, к Богу, ко всему. К себе. Он не мылся уже так долго, что отвратителен сам себе. Хочется есть. И пить. И спать. И сдохнуть уже... — Эй! — Цзюнь У шлепает легонько по щеке. — Ты будто отключился. Няньцин смаргивает пелену с глаз. Теперь все иначе. У него много денег, своя квартира, полная уходовой косметики ванная комната, нет родителей, зато есть своя жизнь. И свобода. Теперь есть. Смотрит на него и продолжает трахать. — В норме? — уточняет Цзюнь У, поглаживая потное тело любовника. — Почти да, — шепчет Няньцин и поддерживает свои ноги под коленями. — Давай сильнее. Прям так, чтобы... Чтобы я ни о чем не думал. И Цзюнь У делает. Делает так, что привязывает его к себе. Полностью. Навсегда. Никто и не против.