Чтобы друг друга понять

      Майский неприлично громко ржал на всю лабораторию. Сидящая рядом Антонова смущённо пыталась подавить улыбку.       Причиной общему веселью был преступник, за душой которого они послали Тихонова, сказавший «А нормальные оперативники кончились?», когда этого Тихонова впервые увидел.       — Сука-а, — задыхаясь, просипел Серёга, раскачивающийся на стуле. — Нет, просто год неурожайный был.       Ваня зло и возмущённо пыхтел в устройство прослушки.       — Валь, ладно этот хрен с бородкой, но ты-то куда? Я слышу, как ты хихикаешь, — недовольно поскрипывавшим голосом сказал Иван. — Падла, удирает! — крикнул он, и скоро его дыхание сбилось, стало слышно удары берц по щебëнке.       Ваня уверенно сокращал дистанцию, бежал во весь опор; Серёга проживал с ним каждую секунду, он слышал свист ветра, поднимающего торчком ванину чёлку, ощущал невесомые ледяные иголочки, распирающие лёгкие, уставшие от погони, чувствовал ушибы ступней, ощутимые даже через толстенную подошву обуви. Майский проживал эти моменты как будто в параллельном измерении.       Через несколько секунд вся лаборатория услышала мягкий стук тела об тело, ругань преступника (Майский потянулся закрыть уши Вале), звук защелкивающихся наручников на запястьях гражданина.       — И попрошу в следующий раз не выражаться, — уже более ровным тоном сказал Тихонов, который на том конце связи конвоировал преступника к машине ФЭС. — Тебя, вообще-то, дамы слышат.       — И дети, — хохотнул Серёга Майский.       — Майский, ты охуел? — о, Ваня ждал этого момента. Он не поддавался раздражению и желанию сию же секунду объяснить в популярных конструкциях Сергею, что он думает по поводу этих детсадовских шуточек, и что сделает с ним, его халатом и его анусом, когда вернётся в штаб ФЭС. Да как этот перекормыш вообще посмел задеть его честь, его, Ивана Фёдоровича Тихонова, майора спецназа ГРУ! Всё ради этого момента: он навис над сидящим на стуле Майским, уперевшись руками в подлокотники, с выражением самого праведного гнева на лице. Сергей впечатлённым, если по-честному, не выглядел: только скалился радостно.       — Майский, я тебя спрашиваю! Что за детский сад? — до Ивана сначала не дошло, почему у Майского случился новый приступ хохота, а потом он понял.       Чертыхнулся под нос, отпустил несчастные ручки у кресла. Оперся жилистыми бёдрами о стол, посмотрел на весёлого Майского исподлобья. Вид его сердитого лупоглазого лица всё-таки заставил Серёгу подуспокоиться.       — Вань, ну, Вань, — заискивающе начал он, аккуратно двигаясь на стуле, стуча колёсиками по стыкам плитки на полу, в сторону наступившегося Тихонова. — Ну ты ж знаешь, я не со зла. Ну хочешь, я скажу, что ты самый лучший оперативник, которого знали компетентные органы? Что ты шерстяной волчара? И как мощны твои лапищи? Или экспертизу вне очереди сделаю, — Майский все-таки подкатил к Ване. На стуле.       Внезапно для Вани Серёга оказался слишком близко и схватил его за худощавые бока. Иван, широко улыбающийся трепу Серёжи, крупно вздрогнул.       — Майский! — впрочем, возмущение его было недолгим. — А знаешь, что. Сделай, сделай мне экспертизу, — Ваня потянулся к фирменному фэсовскому чемоданчику и вытащил оттуда несколько объемных зип-пакетиков, набитых окурками. — Это из квартиры убитого, — Иван злорадно улыбнулся. — Здесь штук сорок, не больше. Ты их изучи, пожалуйста, может, чью-нибудь ещё ДНК найдешь? Господи, как же нам повезло, — со слишком явной радостью и благовением, чтобы быть искренним, воскликнул Тихонов. — Что убиенный чистил пепельницы раз в неделю!       Пританцовывая, Ваня двинулся к выходу из лаборатории.       В следующий раз встретились они в кафетерии.       Ваня, прихлюпывая, пил кофе из высокой кружки с логотипом и залипал в телефон. Тихонов был расслаблен: он сидел скрючившись, как офисная креветка, плечи его были опущены, только лениво двигался палец, листающий ленту видео. Иван выделялся мягким чёрным пятнышком на фоне серой кухни, слабо освещённой холодным светом из коридора.       — Чего смотришь? — умеренно громко спросил Серёга, чтобы не спугнуть атмосферу.       Не получилось.       Ванька крупно вздрогнул, кружка громко стукнулась о столешницу. Серёге было трудно уловить глазом момент, когда Иван соскочил со стула и встал в стойку, готовый снять ему голову с плеч.       — Серег? — глаза Ваньки раздражённо расширились, впрочем, выдохнул он с облегчением. — Ты… Нахер так подкрадываться?       — Извини, Вань, — Майский смотрел на Тихонова с, как он думал, самым проникновенным взглядом. Это сработало, но не так, как планировал Серёга. Ванька фыркнул, но благодушный настрой снова вернулся в кафетерий.       Ваня снова залез на барный стул, обхватил ладонью кружку. Майский иногда думал, что ручки у кружек Тихонов презирает как явление. Серёга щелкнул выключателем, свет под потолком с гулом заморгал и в помещении стало светло. Тихонов только на секунду сощурил свои лупоглазые зенки. Майский не особо рассматривал реакции Тихонова, он искал пропитание. В шкафчике нашлись пакетики чая, в ящике кто-то заныкал овсяное печенье с изюмом. Довольный добычей, Майский сел обедать.       И тут же чувство глубокого удовлетворения сменилось чувством такой же глубокой зависти: Тихонов ковырял чайной ложечкой красивейший шоколадный торт. Впрочем, Майский тоже стал внезапно интересен Тихонову: Серёга сжимал в пальцах папку с заключением.       — Камрад? — начал Майский. — Скажи, те окурки правда нужно обследовать?       Тихонов выдохнул с лёгким смешком.       — Нет, Серёг. Это на крайний случай. Мы и так доказали, что в квартире потерпевший был не один в момент… потерпения. Ты и доказал, — Серёга взглянул в глаза Ивана. Бесстыжие, карие, лупоглазые. Впрочем, бесстыжим Ванька казался Серёже ещё недолго: тот, поняв, на что так пялился Майский отломил большой кусочек торта ложкой и поднёс ко рту Майского. — Ешь, — безапелляционно заявил майор Тихонов.       — Так точно, — гаркнул Серёга, подняв нос к потолку. И не отбирая ложки у Ивана, нагнулся и съел весь предложенный кусок. Торт был мягоньким, выразительно шоколадным на вкус, и… Серёга был готов клясться Ивану в вечной любви. Но вместо громких и пустых слов пододвинул к нему папку с заключением.       — О-о-о, — радостно протянул Иван. — Не зря я этим гражданином щебенку пропахивал. Это, получается, он Семенчука исколотил?       — Он, — удовлетворённо кивнул Майский.       Кто бы что не говорил, но Тихонов работал чётко и чисто. Да, выглядел субтильным и низеньким, но физическую силу он сполна компенсировал вертлявостью и ловкостью. Бил резко, в цель. И знал, как приложить минимум усилий, чтобы впечатать оппонента в стену лицом. И Майский, напару с Белой, залипал на изящного, как ланцет, Ваньку на турнике, ринге, задержании.       Однажды Таня, с гордостью глядевшая на своего напарника, пошутила, что Ванька у них прямо сказочный. Николай Петрович, патологоанатом их, лукаво улыбнувшись уточнил: «Дурачок?», на что схлопотал несильный подзатыльник стальной ладонью Рогозиной и Танино оправдание: «Добрый мóлодец». Только добрым Ванька редко был: метким был не только его кулак, но и язык тоже.       Тощий Ванька, язва и гик, как будто не в своей жизни оказался, в военной форме выглядел странно и чужеродно. Только Тихонов куда угодно без вазелина залезет, вот и в эту личину обернулся, как в родную.       — Я на допрос, — хрипловатым голосом оповестил Ваня Серёгу.       — Вперёд, тебя ждут большие дела, — торжественно сказал Майский.       Ваня выдохнул сквозь зубы что-то похожее на «Как же я заебался». Впрочем, улыбаться он не перестал.       Серёга Майский в жизни бы не подумал шутить над коллегой, боевым товарищем и, в конце концов, оперативником, но Тихонов сам подкинул питательной среды для шуток в их первую встречу.       Сергей мог описать этот момент с поразительной точностью.       Длинный коридор, подсвеченный холодными лампами. Галина Николаевна, как всегда — прекрасная в своей дисциплинированности и ледовитости. И лупоглазый цуцик рядом, нахально и кривовато улыбающийся. В футболке, в которой было херово всё, кроме её чёрного цвета: размер, слишком большой для этого субтильного создания, ядовитый цвет шрифта, кстати о нём, сам шрифт, конечно, тоже был уродливым дальше некуда. И надпись. «Жизнь грустная.» Однозначно. После такой-то футболки Серёга тоже изменил бы своему оптимизму. Когда цуцик открыл рот, стало вообще не до смеха. Серёжа всеми фибрами души понял, почему же у этого молодого человека беды с экзистенциализмом.       — Вот это ничего себе, — прокаркал он, задирая голову кверху, чтобы посмотреть Серёге в глаза. — Это что, ещё один оперативник? Не надо, я сам неплохо справляюсь, — этот лохматый Кощей московского разлива был оперативником.       Серёга не мог сдержаться.       Нередко Майского заносило. У майора Тихонова была живая мимика: губы сжимались в тонкую-тонкую бледную полоску, лоб хмурился в ответ на особенно низкие (хе-хе) шутки. И Серега чувствовал как изнутри его противно подъедает совесть и смущение, потому что Иван ничего плохого не сделал, принцип семейности соблюдает. Да, язва и нахал, ну а кто безгрешен? Майский, что ли, у которого при виде Ивана мозги перестают функционировать? И каждый раз, ощущая стыдный жар на щеках от обиженного вида Ванечки, обещает себе завязать язык в узел и больше его не распускать.       И снова, и снова забывать об этом и подначивать Ванечку, потому что вид того, как он слабо и неохотно улыбается отзывается где-то мягким теплом; смотреть на то, как он закатывает глаза вообще отдельный вид удовольствия, потому что они большие, карие, выразительные. А веки тонкие, синеватые с короткими бледными ресницами.       — Что? О Ваньке думаешь? — хитро улыбаясь в усы спросил Николай Петрович.       — А? — Серёга проморгался, возвращаясь в реальность. На папке в руках красовался продольный залом, который Майский попытался разгладить пальцами. Когда ж успел помять-то? — А ты как понял? — Майский внимательно посмотрел на Николая всё ещё мутноватым взглядом.       — Ну, — начал Круглов, ковыряясь зубастым пинцетом в раневом канале. — Когда вы только начали работать совместно… Тц, застряла, зараза, — пробормотал он себе под нос. — Так вот, когда он к тебе начал гонять сначала за экспертизами, затем по мелочи, ты после его ухода так же выглядел… Опа-на, — довольно ухмыльнулся он, вытаскивая на свет расплющенную пулю. — Это Антоновой гостинец, — заявил он, звеня свинцовой бляшкой об чашку Петри. — Взгляд в никуда, — он взмахнул кровавым пинцетом, обозначая направление этого «никуда». — Ноль внимания на окружение. Но вид довольный, только слюна не капает.       Николай Петрович на него довольно посмотрел с прищуром. Сергей ответил на его взгляд своим жалобным. Круглов саркастически, но добро выдохнул:       — Нравится он тебе? — Майский отвёл глаза. — Нравится. Ты не боись, Серёг, никому не расскажу. Пригласил бы его кофе попить, а не это всё. Дергаешь его за косички только.       — И прям заметно? — хрипловатым голосом спросил Серёга, сжимая в пальцах картонную папку. — И Валя, наверное, заметила.       — Заметила-заметила, — заявил от порога задорный женский голос. Сергей почувствовал холодок по спине от слабого испуга, но быстро понял, что в голосе Вали не было ни злости, ни осуждения; чуть успокоился, показательно-обречённо прикрыл лицо фирменной папкой. — На меня бы кто так слюни пускал, — мечтательно выдала она, забирая стеклянную посуду из рук Николая. Он и Майский многозначительно переглянулись. Что ж, это дело только Рогозиной.       — Что-что пускал? — приподняв бровь в слабом удивлении переспросила Галина Николаевна, заглядывая в дверь их уютного и тихого морга.       — Вашу кашу, — максимально тихо выдохнул Сергей. Теперь испуганно и напряжённо оглядывалась Антонова. Круглов только сардонически посмеивался. Майский показал ему язык.       «Гоголь,» — подумал Сергей. — «У Гоголя тоже была немая сцена».       Но среди персонажей Николая Васильевича не было прекрасной, сильной и волевой полковника Галины Николаевны, которая разрулила образовавшуюся неловкость зычным приказом возвращаться к работе.       Сергей Майский приступил к экспертизам с небывалым вдохновением.       — Здравствуй, рабочий класс! — родной сипловатый голос раздался на всю лабораторию. Вместе с ним в стерильную комнату просочился запах варёного кофе. — Это всё мне? — лукаво спросил Иван, стукая об столешницу картонный стаканчик и кивая в сторону стопки свежих, только из принтера, заключений.       — Ну раз разговор идёт так, то да, это всё тебе, — Серёга жадно отхлебнул кофе. — И даже больше, — добавил он и докинул сверху ещё два листа.       — Серёга-а-а, — протянул Тихонов. — Ты меня утешил, — радостно добавил он и погладил пальцами шею Майского. — А я только что с задержания. Подельника предполагаемого поймал, сейчас Таня на допросе. Лютует. Сейчас мы быстренько от него получим признание, а не получим, так прижмем, — он потряс в воздухе распечатками экспертиз. — И всё будет на мази.       Серёга только открыл рот, чтоб прокомментировать ситуацию, что, мол, странная ситуация у них в ФЭС: люди, которые выглядят как зайки, в допросных голоса срывают, а «шкафы»-сотрудники по лабораториям отсиживаются.       Но не успел он подумать, что лучше на эту тему помолчать, этой же мыслью поделился сам Иван:       — Отдельное удовольствие смотреть на то, как эти бугаи забиваются в угол допросной из-за Танечки, которая целиком в их ботинок помещается, — хмыкнул он под удивлённый взгляд Серёги.       Телефон на его столе ожил.       — Майский, — поприветствовал абонента Сергей. — Рядом вот сидит, — и скосил глаза на Ваню. На том конце провода говорили явно о нем. — Окей, понял-принял. Обработаю, — пробормотал Серёга и сбросил звонок. Повернулся к Ване. — Снимай штаны.       Тихонов в этот момент напоминал рыбу, выброшенную на сушу: он глупо открыл рот. Закрыл рот. Снова открыл. Ещё раз закрыл. Было похоже, что всеми силами пытался проветрить перегревшийся в секунду мозг. Майский прикинул: если рыба, то, наверное, вобла. Вон, глаза какие.       — Ладно тебе, успокойся, товарищ майор, — с хриплым смешком сказал Майский. — Шучу. Куртку снимай. В квартире у организатора пыльцы специфических растений больше чем воздуха. Если этот хрен с ним взаимодействовал, то этой херни, — он неопределённо кивнул. — На нём полно. И рубль за сто, что при задержании у вас случился, эм, близкий контакт, то есть и на тебе теперь этой пыльцы хоть жопой жуй. Снимай куртку, короче.       Иван с невероятно постным лицом стянул с себя чёрную ветровку с логотипом во всю спину. Бросил на стол.       У Майского возникла крайне сомнительная идея.       — А ведь ты в этой ветровке и в кофейне побывал. И на свежем воздухе.       — Да, — Иван облизал тонкие сухие губы.       — А на месте задержания ты в расстёгнутой куртке был?       — Ну, да? — Тихонов с подозрением прищурился.       — М, — многозначительно выдал Сергей, рукой ища на столе ножницы. Нашёл. — Ну, через голову тебе водолазку стягивать нежелательно, смахнешь ещё, — плотоядно улыбнулся Майский.       — Серёг, бля, ты че задумал?! — Тихонов попятился от него со смущенным и напуганным выражением лица. Сергей подтаял.       — Да ладно тебе, Вань, ну, — произнёс он самым мягким и располагающим голосом на который был способен. — Не пугайся, не задену, — и положил руку ему на пояс, вытягивая тёплую от чужого тела водолазку из штанов.       — Сереж, я тут ветровку подозреваемого принесла и пробу с его… волос, — удивлённо дрогнувшим голосом закончила Валя, державшая свёрток и пробирку в руках. Она моргнула, оглядывая картину перед собой. — Я помешала, да? — слишком сочувственно протянула она. — Извините, мальчики, я уже ухожу. О! — она дёрнулась к шнурку и закрыла жалюзи, так, чтоб из коридора не было видно, что происходит в лаборатории. И с хихиканьем попятилась к выходу. — Всё-всё, не отвлекаю, — проворковала она, закрывая дверь с той стороны.       — Да, — после полминутного молчания медленно проговорил Ваня. — Можно же было взять одежду у самого подозреваемого, — он перевёл растерянный взгляд на Майского.       — Выходит, что можно, — так же рассеянно ответил Майский.       И глубоко вздохнул, потому что в следующую секунду Тихонов прижался к нему ближе, зажав между ними ладонь Майского. Обхватил тонкими, но крепкими руками могучие плечи Майского. Подтянулся на цыпочках, чтобы положить голову на плечо Серёги.       — Тебе Белая, что ли, проболталась, — вслух подумал он вяло.       — Белая? — уточнил Серёга, второй рукой зарываясь в жёсткие вихры на затылке Вани. Он пока не вполне понимал, что же происходит, но это ему нравилось.       — Белая, — подтвердил майор Тихонов. — Говорит она, типа Майский тебя за косички дёргает, как девочку понравившуюся в детском садике. А я возьми и спиздани, что тебя бы сам за косичку подергал бы, — и добавил глухо, — в белую ткань халата уткнувшись носом. — И не только за косичку. Но тебя же хрен поймёшь, — пожаловался Иван уже обычным тоном. — То ли ты серьёзно, то ли по привычке.       — Я… — Майский так-то не особо имел понятие чего «он», но ответить что-то надо было, так? Впрочем, Ваня этого не требовал. Его несло по течению своей мысли.       — Ещё и хвост этот твой дурацкий. Дашь потрогать? — Тихонов поднял на него лупоглазые зенки. Выглядел он как будто уязвленно, но на дне их сверкало что-то весёлое и язвительное.       — Дам, — утвердительно кивнул Серёга и, возвращая реплику, добавил. — И не только хвост.       Тихонов хохотнул в ответ, поднял руку и провёл ей от макушки Серёги до середины хвоста. Подергал за него, накрутил на палец.       — Прикольно, — одобрительно кивнул Ваня, всё ещё прижимаясь щекой к Майскому. Но его ноги уже устали держать его на цыпочках, и Ванька сполз с плеча на грудь Серёге.       — А вот ты тощий, — жалобно заявил Серёга хрипловатым голосом. — И тискать тебя, наверное, неудобно.       — Неудобно на потолке спать, — не согласился с ним Тихонов. — А я себя тискать и не даю. Только после третьего свидания.       — Строго, — присвистнул Майский. — Есть ограничения по поцелуям?       — Есть, — Делано серьёзно протянул Тихонов. — Но в качестве исключения и моральной компенсации… Мы никому не скажем, — высоко подняв брови, заговорщески добавил он, глядя прямо Серёге в глаза.       — Понял, — бойко отозвался Майский, все-таки схватил его за задницу, как оказалось, чтобы усадить на столешницу, и крепко поцеловал.       Тихонов, хм, тихо и глухо простонал в поцелуй, подушечками пальцев потирая серьгу в ухе, хм, Серёги. Что ж, это было точно приятно, это точно стоило всех приколов.       — В следующий раз галстук на ручку двери повесьте, — Иван дёрнулся от Майского, испуганно глядя ему за спину.       — Ну, Коль, ну что ж такое-то а? — с обречённостью в голосе спросил Сергей, не отлипая от Тихонова. Через его форменную водолазку прощупывались и рёбра и позвонки. И ключицы, и кости плеча. За которые Майский точно покусает Ваню. Как только они избавятся от зрителей.       — И вы туда же, — с тяжестью всего мира в голосе сказал Иван. — Рабочий день заканчивается через час, — проговорил он довольно отстранённо.       — Да, — в то ему ответил Майский.       — Нам нужно о многом поговорить.       — Ну да, типа того.       — К тебе? — Тихонов глядел на него широко открытыми глазами. Самыми красивыми глазами в этом ебнутом мире, Сергей был клясться вон той центрифугой в этом.       — Ко мне, — довольно отозвался Майский, выдыхая в лохматую макушку Ивана. Ну какой же он все-таки… — Малыш.       — Бля, ну, Серёг, ну всё же так хорошо начиналось, — завозился Иван, дабы продемонстрировать своё негодование по поводу, только руками Серегиных плеч обнял крепче.