Капучино для Годжо-сама

Сатору Годжо ненавидел стереотип, что взрослые, уважаемые мужчины пьют только чёрный кофе. Без молока, без сахара и, видимо, без надежды на хоть какую-то радость в жизни. Именно из-за этого дурацкого стереотипа, который в его офисе не поддерживал только он, вокруг не было ни одной нормальной кофейни. Годжо проверял — каждый раз, перед тем, как куда-то устроиться, он делал дежурный обход территории. Во-первых, рядом с офисом должен был быть парк. Ну или какое-то зелёное подобие природы, чтобы после тяжёлых переговоров и заседаний можно было посидеть в тени деревьев и передохнуть. Ударение в последнем слове ставилось в зависимости от ситуации. Японец оставался японцем, даже несмотря на то, что в Канаде он прожил большую часть жизни. Тяга к природе и созерцанию в Сатору была совершенно азиатская, особая, и жизнь в мегаполисах её не изменила. Во-вторых — кофейня. Сатору Годжо жизненно необходима была нормальная кофейня рядом с офисом. Это была природная необходимость, наравне с уборной и столовой. И вот тут всегда начинались проблемы. В деловых кварталах всё всегда было немножко не по-человечески. Сатору смотрел на своих коллег и работников соседних зданий и не понимал — они что, серьёзно вот такие? На лицах неизменно было такое серьёзное выражение, будто они решали судьбу человечества, и всё никак не могли решить. Костюмы — обязательно тесные, даже не по фигуре, а немного впритык, видимо, чтобы не расслабляться. Или они когда-то были по фигуре, а потом что-то пошло не так. Сатору было так интересно, почему даже его сотрудники, которым он разрешил не соблюдать деловой дресс-код, продолжали выглядеть как клуб любителей сериала «Офис». Сам-то он костюмы носил крайне редко, оправдывая это тем, что если он придёт в чём-то по фигуре, то вся работа Ванкувера остановится. И вот в этом царстве уныния никогда не было нормальных кофеен. Это было проклятие Годжо — куда бы он ни шёл, где бы он ни работал и каким бы влиятельным ни становился, он просто не мог найти место, где можно было бы попить нормальный карамельный капучино. В квартале, где он работал, было пять кофеен. Он знал их ассортимент с первого дня, хотя было сложно запомнить то, что тебя не интересует. Пять кофеен с примерно одинаковыми названиями и минималистичным, серо-чёрным дизайном — Годжо терялся от того, сколько эстетического восторга тот вызывал у его коллег, — где никогда не было свободных столиков. Всё было оккупировано фрилансерами с ноутбуками, а на столе — маленькая чашечка, сто миллилитров американо, растянутые на вечность. Годжо заходил в одну, вторую, следующие — и ему уже становилось скучно. Из «весёленького» — так он называл любые вариации кофе с молоком и сахаром — был только лавандовый раф. Когда Годжо пытался смириться с тем, что его просьба сделать капучино с карамельным сиропом неизменно встречала приступы снобизма, он попробовал этот лавандовый раф. Кофе с травой, как вкусно, подумал он, выкинув почти полный стакан на глазах бариста. Краем взгляда он заметил, что снобистский приступ у того почти сменился на сердечный. Потом он решил стать серьёзным дядей и пил американо, чередуя с эспрессо. В конце месяца этого невольного «эксперимента» он заметил, что стал нервным, дни казались серее, а после работы он вроде даже плакал в душе, но, возможно, это из-за шампуня, попавшего в глаза. В любом случае, он понял, что точно так же, как он не мог искоренить потребность в уединении среди деревьев, так же он не мог избавиться от любви к капучино с карамельным сиропом. Это было его законное право, и что, неужели мужчина, добившийся поста начальника одной из крупных компаний Ванкувера уже в двадцать восемь, не мог обеспечить себя вкусным кофе?! После месяца расстройства со вкусом чёрного кофе он перешёл на энергетики. Был слишком энергичным, весёлым, но это не помогало скрыть трясущиеся руки. И в один день после работы он пошёл искать, куда же приведёт его сердце, которое ещё могло работать. Он верил в свою интуицию — прогулки по родному городу всегда его успокаивали, даже после рабочего дня, когда его все раздражали, Ванкувер мог зализать раны своим свежим воздухом и закатами. Он чувствовал себя частью этого города, знал, что все его импульсы проходили через его тело. В Ванкувере он никогда не был одинок, даже если объективно это было так. Сатору ничего не мешало найти себе партнера. Даже то, что он гей, будто упрощало поиск, но его одиночество было осознанным. Он не хотел искать партнёра на одну ночь, не хотел что-то неполноценное. Он не хотел партнёра, который бы его устраивал с условностями, может, это было эгоистично, но он верил, что когда придёт время, он поймёт. Глядя на своих друзей и коллег, которые от одиночества бежали, куда глаза глядят, Сатору становилось и смешно, и грустно. Он уважал людей. Поэтому не хотел использовать их, чтобы заткнуть дыру в душе. На самом деле, даже эта метафора ему не подходила — никакой дыры и боли в его одиночестве не было, это скорее было микропроветривание сердца, от которого иногда начинало сквозить. Годжо гордился этой метафорой, но вслух её не говорил, потому что так пафосно могут рассуждать только люди, отрицающие какую-то проблему. Не он, нет, конечно, не он. Критерии отбора кофейни, куда он будет сбегать из мира серости, были не очень серьёзные: до неё можно дойти пешком (Годжо ходил быстро, зачем ещё нужно было тренироваться, если не ради этого?) и он должен был знать наверняка, что там есть чёртов карамельный сироп, который снобы из его бизнес-центра так ненавидели. В планах у него был выкуп всех пяти кофеен. Когда Годжо шёл и думал об этом, то он понимал, что цель-то была вполне реальна — Сатору Годжо выкидывал рубашки «Прада», когда они бледнели, так что уж говорить о покупке нескольких кофеен. Вот только было что-то жестокое в этой идее — на одной Годжо бы не остановился, а выкуп сразу пяти был бы монополией. И хотя Сатору не мог поверить, что его подчинённые находили радость в кофе со вкусом сажи, но, наверное, так и было. Годжо решил, что если не найдёт ничего, что ему бы понравилось, то придётся стать кофейным узурпатором и насильно подвести местных работяг к идеальному миру кофе. А потом он встретил Гето Сугуру. Точнее, сначала он увидел небольшую кофейню в обрамлении бумажных фонариков и верандой, потом — литровую бутылку карамельного сиропа в окне. И из внимательного и серьёзного начальника Годжо превратился в кофемана в рецидиве. Гето Сугуру он встретил, когда вбежал в кофейню — благо, там никого больше не было, но он бы и очередь растолкал, если бы она там была — и сказал с жадным взглядом: — Здравствуйте, мне, пожалуйста, капучино с карамельным сиропом. Нет, два. И оба — самого большого объёма. Бариста стоял спиной к прилавку, когда Годжо ворвался ураганом, и теперь растерянно обернулся. И тут-то Годжо понял, что станет постоянным клиентом. Если у этой кофейни какие-то проблемы или долги — покроет. Если есть бонусная система — пусть ему расскажут поподробнее, оформит всё, что попросят. Перед ним стоял высокий, тёмноволосый мужчина. Примерно его возраста. Длинные волосы были убраны в пучок, из которого небрежно выбивалась одна прядь. Бариста поправил её тыльной стороной ладони, и Сатору почувствовал себя викторианским джентльменом, увидевшим щиколотку красивой дамы — какие-то совсем неожиданные чувства, будоражащие и нежные. Рукава рубашки были закатаны до локтя, и Сатору уже пожалел, что посмотрел на эти руки — красивые и сильные. Так ещё он и был азиатом. Японская душа Сатору, спрятанная за европеоидной внешностью, пропустила удар. Если он будет японцем, подумал Годжо, то он будет ухаживать как в последний раз. Флиртовать так, что неловко будет каждому, кто это услышит. Потому что если уж его свободолюбивое одиночество дало трещину, то, возможно, это было не просто так. Надо было обдумать это после двух огромных капучино. Желательно ещё приторно сладких, чтобы, в случае неудачи, можно было впасть в сахарную кому. — Два больших капучино с карамельным сиропом, — он легко вбил что-то в сенсорный экран у кассы, — можно Ваше имя? — Могу и номер телефона дать, — Сатору улыбнулся и опустил тёмные очки. Взгляд искрящихся голубых глаз был его коронной фишкой, добивающей тех, кто ещё сомневался, нравился ли им красавчик Годжо. Бариста непонимающе посмотрел на него. — А, Вы уже есть в нашей бонусной системе? Да, конечно, диктуйте… — Н-нет, нет! Это я пытался познакомиться… Ладно, неважно. Сатору сам не ожидал, что мог настолько теряться. Словно кто-то достал маховик времени и решил поиздеваться над Годжо — будто его слабое кофеиновое сердце могло выдержать такие шуточки, ага. И вот — ему никакие не двадцать восемь, а лет тринадцать, и он впервые понял, что ему плевать на красоту девочек, а вот при виде мальчика из баскетбольной команды он смущается и не может связать два слова. Время шло, а слова так и не связывались при виде красивых парней. Сатору подумал, что если бы кто-то из его подчинённых или коллег увидел, как он неловко замял свой флирт при виде бариста, они бы никогда не поверили, что это тот же самый Сатору, которому принадлежала большая часть активов их компании. Уверенный, смешливый и любящий знать, что другие осознают его силу. Но при этом — так и не нашедший отношений, потому что его мозг не мог устоять от соблазна отупеть при виде высоких, милых азиатов. — Ну, можем пока начать с имени, — бариста неожиданно тепло улыбнулся, — так как Вас зовут? Он уже занёс фломастер над стаканчиком, и Годжо понял, что, даже несмотря на добродушную улыбку — она идеально сочеталась с его мягким голосом, боже, и на каких заводах этих идеальных красавчиков штампуют?! — это был не ответный флирт. Просто Сатору знал, что в задачи каждого бариста входило немножечко заигрываний и создание бисексуальной энергетики — ни мужчины, ни женщины не должны уходить без чувства лёгкой влюблённости. Даже в бездушных серых кофейнях бизнес-квартала Годжо бариста очень старались это сделать, но на Сатору их уловки не действовали. Если в кофейне не было карамельного капучино, то его могли хоть облизать — он все равно остался бы непреклонен. — Сатору Годжо. Он уже ни на что не надеялся, как бариста вскинул брови и улыбнулся ярче. Сердце откликнулось болезненно — ну почему люди, которые нравились Годжо, так легко вовлекались в разговор, но все равно оставались недоступны?.. — Какое необычное имя! Никогда бы не подумал, что вы тоже японец. «Тоже?!» Верность данным обещаниям всегда играла против Годжо. «Тоже японец». «Тоже». Мать твою, «тоже»! — Меня зовут Сугуру Гето. Чем-то похоже, Вам не кажется? Годжо почувствовал, как покраснел. Благо, его румянец не был ярким и всепоглощающим, но даже лёгкая розоватая краска на щеках его обжигала. «Это его работа, ничего необычного. К тому же, повод пообщаться есть, не надо терять голову раньше времени». В кофейне было пусто — всё то время, пока они общались, никто так и не зашёл. Годжо не знал, радоваться ему или нет — с одной стороны, он был счастлив, что поводов поболтать с симпатичным Сугуру было больше с каждой минутой, но с другой, если они настолько непопулярны, то, скорее всего, бариста может уволиться. Ну уж нет, Годжо теперь точно знал, что будет им делать выручку — и, если что, оставлять неприлично большие чаевые, от которого у любого японца случится сердечный приступ. Хотя, конечно, лучше было бы обойтись без смерти Гето. — А Вы давно переехали? — Да, настолько давно, что уже не выгляжу как азиат, — Сатору усмехнулся, и Сугуру вместе с ним. Это ощущалось как победа, — не помню, кажется, в четыре года. — У Вас хороший английский, я так и думал, что Вы тут давно живёте… А я переехал всего год назад. Это, наверное, слышно. Сугуру после каждой фразы скромно отводил глаза и улыбался, будто извиняясь за сказанное. Да, Сатору слышал и акцент, и странные ударения, и чисто японскую манеру добавлять гласные в конце слова и на стыке согласных, но его скромное очарование сглаживало все ошибки. Сатору решил, что отступать нельзя и приготовившись перед очередной неловкостью, улыбнулся и облокотился о прилавок. — Не понимаю, о чём Вы. С таким голосом Вы можете говорить, как угодно, и это будет звучать прелестно. Сугуру, уже отвернувшийся к кофемашине, тут же повернулся к Сатору и рассеянно заморгал. Сатору обожал наблюдать за тем, как терялись люди, когда он говорил что-то приятное — мало того, что в жизни он редко кому говорил комплименты, но его флирт всегда напоминал танк, сминающий всё на своём пути. Он не умел по-другому — что такое эти ваши полутона? Если человек ему был неинтересен, он показывал это максимально точно, чтобы потом не было недопониманий. Когда человек нравился — он готов был об этом сказать прямо с первой же встречи, и если всем неловко, то, значит, всё идёт по плану. Правда, глядя на скромного Сугуру, Сатору казалось, что он шёл по минному полю и вот-вот мог всё испортить — было видно, что в душе Гето был тем ещё тихоней, и даже работа бариста не могла это скрыть. На одну уверенную фразочку приходилось несколько растерянных взглядов из-под опущенных ресниц и таких же улыбок. И почему красивые люди никогда не осознавали, как они прекрасны?.. Ну, думал Сатору, только он сам не в счёт. Исключение, подтверждающее правило. — Спасибо, — он наконец улыбнулся. Как-то по-особенному — более искренне, будто роль вечно приветливого бариста приостановилась, и Сатору заметил, что именно эти слова особенно запали ему в душу. Сатору так и наблюдал за ним, молча впитывал каждый жест, а Сугуру продолжал улыбаться. Улыбка то сходила с его лица, а потом, когда Сугуру что-то вспоминал, он едва заметно поднимал брови и улыбался вновь. Один раз даже ненадолго прикрыл глаза и мотнул головой. Сатору бы всё отдал, чтобы уметь рисовать, и прямо сейчас набросать этот очаровательный жест на салфетке. Он вообще был не влюбчивым, но иногда чья-то внешность и обаяние покоряли с первого взгляда. К тому же, Сатору посчитал знаком то, что они оба были из Японии — он очень редко встречал японцев в Ванкувере. Тем более таких милых. Годжо Сатору бы не стал руководителем в таком молодом возрасте, если бы не умел добиваться своего. Раньше он так думал и про людей, но, глядя на Сугуру, он сам будто замирал и боялся сделать что-то слишком настойчивое. Как же трудно было с теми, кто действительно нравился! Вся лёгкость и обаяние покидали Сатору, как и способность ясно мыслить, жизнь вообще слишком сильно усложнялась, когда хотелось познакомиться с кем-то стоящим. Но, с другой стороны, Сатору уже не мог бы жить спокойно, зная, что в каких-то трёх километрах от его работы работал такой очаровательный мужчина. И как японец мог быть таким высоким? Он уехал из родной страны, потому что устал обо всё биться головой?.. Пока Годжо думал об этом, Сугуру поставил два стакана с капучино в картонный держатель с ручкой. — Два капучино для Годжо-сама! — «Годжо-сама»? — Теперь настала очередь Годжо улыбаться, — Это типа вместо «Мистера»? Я плохо помню все степени вежливости… — Да, это похоже на английский «Мистер». Извините, если Вас это смутило. Он реально мог подумать, что Сатору бы оскорбился на это?! Да только за то, что Сугуру наконец-то сделал ему любимый кофе, какого бы качества тот ни был, Сатору уже не имел права обижаться на этого прекрасного молодого человека! Удивительно, что бариста в его бизнес-центре, даже зная о его должности и предпочтениях, продолжали к нему относиться как к бомжонку с паперти, а Сугуру, который не знал о нём ничего, выверял каждое слово и не позволял себе лишнего. А ещё говорят, что канадцы самые вежливые люди в мире — ага, пока это не бариста в спешалти-кофейнях, которые услышали о просьбе добавить химозной карамели в их священный напиток. Он не сдержался и сразу же взял стакан, сделал глоток — ожидаемо обжёгся и поморщился. Сугуру еле слышно усмехнулся, будто умилённо. Или Сатору хотел в это верить?.. Он чувствовал себя дураком на фоне этого парня, и, кажется, уже даже не скрывал этого. — Осторожно, он очень горячий, — мягко сказал Гето. — Arigatou! Ну надо же было как-то подтвердить своё японское происхождение. Хотя, подумал Сатору, как будет «спасибо» по-японски знали даже канадские дети, но на большее он без подготовки не был способен. — Теперь и я слышу, что Вы давно переехали. — Почему? Я по-японски говорю с канадским акцентом? Какой ужас, хорошо, что Вас не слышат мои родители! Они оба рассмеялись. Когда они посмеялись в унисон, Сатору почувствовал, что всё правильно. И что Сугуру, если они бы сблизились, возможно, не был бы таким тихим и замкнутым — когда он смеялся, он прикрывал глаза и слегка заметно запрокидывал голову. Ну почему Сатору это вообще замечал?.. Ему было двадцать восемь, этому парню — немногим меньше, а в итоге Сатору вёл себя так, будто у него пубертат позавчера начался. Так же отводил глаза, которыми обычно сражал наповал, отчаянно пытался шутить и даже вспомнить родной язык. — Извините за навязчивый вопрос, но… Вы завтра здесь работаете? Если что, можете не отвечать. Я и так, наверное, Вас уже смутил раз сто за этот разговор. Честно, я умею флиртовать, но Вы так на меня влияете, что я забываю английский! А по-японски я помню всего пару слов, в общем, это очень жалкое зрелище… — Нет-нет, всё в порядке! И… Флиртуете Вы вполне хорошо. Завтра будет моя смена, приходите, если будет свободное время. Сатору сделал ещё один глоток кофе. И точно понял, что это была судьба. Сугуру Гето готовил идеальный карамельный капучино. Шансов не влюбиться не осталось. На обеденном перерыве Сатору Годжо вспомнил, что лет в пятнадцать он лучше всех пробежал марафон в школе. Уже в том возрасте он был выше всех в классе, но ещё не превратился в двухметровую шпалу, которой был сейчас — однако, длинные ноги все равно давали преимущество. Сознательно Сатору выбирал не дружить ни с кем ниже метра семидесяти пяти — низкие люди не могли поспеть за его длинным, быстрым шагом. К счастью, с Сугуру их разница в росте была не такой уж большой. Ещё один знак, что за его внимание можно было побороться — только непонятно, с кем. Возможно, со здравым смыслом, который орал в голос, когда Годжо пытался флиртовать и бежал со всех ног на обеденном перерыве в кофейню, где работал Сугуру. Три километра туда-обратно — это уже сорок минут быстрым шагом, а ещё нужно было дождаться своей очереди, приготовленного кофе и выкроить в этом всём место для разговора с Сугуру. Ну хоть в планере это всё поминутно расписывать, лишь бы успеть. Но он успевал. На следующий же день он вбежал в кофейню, отчего Сугуру вздрогнул и удивлённо посмотрел на Сатору, пытающегося отдышаться. — Годжо-сама! Добрый день… Вы что, бежали? Сатору махнул рукой в знак приветствия и, поправив тёмные очки, вздохнул поглубже. — Ага… П-привет, Сугуру… Мне… Мне как обычно, ну, то есть, как вчера. Это будет теперь как обычно… Он огляделся. В кофейне не было ни одного свободного стола. Маленькая кофейня с тремя столиками выглядела переполненной, но у кассы никого не было. Отлично. На самом деле, даже если бы Сугуру тут не работал, Годжо бы сюда ходил. Да, он бы не бежал три километра посреди рабочего дня, но на выходных бы заглядывал. Кофейня напоминала маленькую сказочную комнату с гирляндами и бумажными фонариками, мягкими бархатными стульями, внутри густо пахло выпечкой, кофе и карамелью. Если бы была возможность, Сатору бы съел этот воздух. И да, он не только хотел кофе, но и был голоден. — … И какую-нибудь сладкую булочку с корицей. Сугуру, а если ты съешь булочку с корицей, это будет считаться за каннибализм? Сатору думал, что вот-вот умрёт, задохнувшись — а красота Сугуру только способствовала этому — так что уже не страшно, что это был самый ужасный подкат за историю человечества. Сугуру отвернулся, чтобы скрыть стеснение, но ответил со слышной улыбкой в голосе: — То же самое хотелось бы спросить у Вас, Годжо-сама. Сатору в последний момент сдержался, чтобы не прикрыть лицо руками. Что происходило? Это такой диалект английского у бариста был, флиртующе-взаимный? Он так со всеми общался, или для Сатору у них особая программа лояльности? — Можешь называть меня Сатору. Кстати, я вчера пытался дать тебе мой номер телефона — могу попробовать ещё раз? — Да, секунду, я плохо воспринимаю цифры на слух… Сугуру уже принялся колдовать у кофемашины. Волосы по-прежнему спадали на лоб, он их поправлял быстрым движением ладони, а у Сатору едва хватало усилий, чтобы не наблюдать за этим с открытым ртом. Он не знал, что был таким впечатлительным. А потом нашёл эту кофейню и уже второй день чувствовал, как его трясло от нежности. И что это такое, и как это понимать?! — Я запишу, — Сатору достал ручку из кармана рубашки и быстро написал свой номер на салфетке. Такое он видел только в фильмах. На всякий случай подписал «Сатору», и, чтобы наверняка, нарисовал автопортрет рядом — круглое лицо с тёмными очками, точкой вместо рта и шипами белых волос. Иногда он использовал этот рисунок вместо подписи, но в бухгалтерии, почему-то, никто не ценил его креативность и хорошее настроение. — У тебя обеденный перерыв? — Сугуру повернулся к Сатору, пока готовился капучино, — Где-то далеко работаешь, раз приходится бежать? Сегодня Сугуру был более расслабленным, и Сатору заметил, что когда тот пытался говорить свободнее, его японский акцент заполнял все слова, некоторые менял до неузнаваемости. «Как же он красиво разговаривает…» — Я работаю в бизнес-квартале. И никто среди этих снобов не готовит капучино с карамелью. У них даже сиропов нет, представляешь?! — Какой кошмар. Не люблю снобов, но среди моих коллег таких достаточно много. — Ага. Они мне предложили лавандовый раф как альтернативу капучино с карамелью. — О, боже! Да, теперь я понимаю, почему ты бежал сюда. У нас тут всё спокойнее в этом плане… — А ещё у вас работает самый красивый бариста, которого я когда-либо видел, — Сатору опять облокотился о прилавок, заглядывая в глаза Сугуру. Они были тёмные, как и волосы, а в солнечных лучах в них появлялся кофейный оттенок. Как символично. Сатору не знал, что способен на все эти сантименты. Сугуру опустил взгляд и засмеялся. — Тоже хороший аргумент, спасибо, — он задумчиво посмотрел на питчер, — наверное, если тебе делает комплимент красивый человек, то это правда, да? Сатору опустил тёмные очки, хотя, наверное, стоило их, наоборот, прижать посильнее, чтобы Сугуру не заметил бегающего, растерянного взгляда. — Что?.. — Это была попытка сказать, что ты тоже красивый. Мой английский — это позор, конечно… Я смутил тебя? Сатору поднял брови и улыбнулся одним уголком губ. — Нет, нет! Я просто уточнил. Да, получается, это правда. Они переглянулись смущёнными взглядами. Сугуру опять выглядел так, будто обнажилось его истинное отношение к происходящему — более осознанное, что ли. Он не выглядел как человек, который заигрывал бы с каждым встречным. Скорее, это был тот бариста, который пришёл в кофейню, чтобы тихо работать с кофемашиной и думать о жизни всю смену, иногда отвлекаясь на посетителей. Да, Сатору романтизировал эту профессию. Даже до знакомства с Сугуру он любил поговорить с бариста, пару раз флиртовал с девушками, но, скорее, чтобы поддержать общий тон общения. Это было своего рода правила — работники в кофейне ему попадались исключительно интересные, болтливые и весёлые. Но Сугуру все равно был исключением. В нём было что-то, от чего Сатору становилось одновременно волнительно и спокойно. За ним хотелось наблюдать, подмечать каждую особенность его поведения, порезать пальцы о его скулы, вспомнить японский, узнать, как пахнут его волосы и как он ведёт себя вне работы. Он представлял его на свидании в ресторане или на какой-нибудь выставке, как он так же стеснительно бы отводил взгляд и смеялся с прикрытыми глазами. Рассказал бы что-нибудь о жизни в Японии, из какой он префектуры и почему переехал в Канаду? Сугуру обладал такой нежной и при этом утончённой внешностью, что Сатору не представлял ничего пошлого. Он реально влюбился. Сначала он хотел узнать его как человека и захлебнуться поцелуями, а потом уже продвигаться дальше. С такими людьми не представляют секс на первом же свидании — с ними представляют, как будут встречать закат после свидания где-нибудь на смотровой площадке. — Капучино для Годжо-сама! — Сугуру довольно улыбнулся, — Или лучше сказать Сатору? Мне просто понравилось, как звучит эта фраза. — Как тебе угодно, — он едва удержался, чтобы не добавить какое-то ласковое словечко, — благодарю. Когда Сатору расплатился и ушёл, он заметил, что Сугуру всё-таки убрал салфетку с номером в карман штанов. Вечером Сатору пришло сообщение: «Привет, Сатору! Это Сугуру Гето, бариста с карамельным капучино ;) Забыл сказать, что завтра не моя смена. Если это для тебя важно… Но моя коллега тоже очень хорошо делает кофе! У Сатору сердце забилось так быстро, что пришлось сесть — когда он увидел это сообщение, он уже лежал в кровати, но подскочил и вчитался в буквы. У Сугуру Гето на аватарке был его мультяшный портрет — чёрточки вместо глаз, чёрная фигура, похожая на шахматную, вместо тела, точка вместо рта. У Сатору на аватарке было нечто похожее на то, что он нарисовал сегодня на салфетке. Фирменный автопортрет, да. Он не успел ответить, как Сугуру добавил: «Забавный рисунок на аватарке! У нас определённо есть что-то общее, хаха» Это просто добило Годжо. Он упал обратно на подушку и взъерошил волосы. И вот что на такое отвечать? «ДА МЫ ВООБЩЕ ГРЁБАННЫЕ СОУЛМЕЙТЫ СПАСИБО Я ВЛЮБИЛСЯ КАК ШКОЛЬНИК»? Но он просто лайкнул второе сообщение и ответил: «Спасибо за предупреждение, но если она не Сугуру Гето, меня она не интересует» «А как же любовь к карамельному капучино?..» «Переживу. Когда твоя смена? Что делаешь на выходных? Когда заканчивается твой рабочий день? Можешь ответить на любой из трёх вопросов.» «Отвечу на все: послезавтра, лежу дома, в девять.» Общаться онлайн было легче, но Сатору никогда не нравились переписки — он был жутко тактильный, а в сообщениях никак не прикоснуться к чужим рукам. Хотя, когда Сугуру прислал фото своего уставшего лица напротив кофемашины, Сатору почувствовал что-то интимное — почти как касание или поцелуй. Он рассмотрел на нём всё — и растрёпанные волосы, и туннели в ушах, и узкие, сонные глаза. У него были красивые пальцы, как у музыканта — кажется, он это заметил сегодня днём, но убедился ещё раз. В Сугуру Гето не было изъянов. Какой кошмар. Сатору Годжо уважал право каждого человека провести выходной лёжа дома, поэтому даже не пытался пригласить куда-то Сугуру. Но когда была его смена — он опять прибежал, опять попросил карамельный капучино — Сугуру готовил его по какому-то гениальному рецепту, Сатору готов был пить его литрами — и, пока ждал свой заказ, спросил: — Как прошёл выходной? — Лёжа. — Значит, идеально? — Именно. Как приятно, что ты меня понимаешь, — Сугуру засмеялся и потянулся. Когда он тянулся, аналогия с котом просилась сама собой, однако Сатору вновь сдержался. Внутренний критик всё же чувствовал, когда был перебор, но Годжо мечтал от него избавиться. — Думаешь? Знаешь, я до сих пор не знаю, что тебе нравится. Вообще нет идей. — В смысле?.. — Сугуру обратил свой взгляд на Сатору, и он выглядел так же, как и в первый день. Растерянно и скромно. — Ну, из того, что можно подарить. Не знаю, цветы там, конфеты, какой-нибудь пакет кофейных зёрен с Марса. Что угодно — смогу достать всё, что попросишь. Иногда Годжо перебарщивал с флиртом и западал в роль шугар дэдди, но сразу же себя одёргивал. Только вот сейчас забыл это сделать и смотрел на Сугуру жадным, внимательным взглядом. — Кем же ты работаешь, раз так уверен в этом? — Я работаю Годжо Сатору. В общем, неважно, просто скажи. Я хочу как-то порадовать того, кто спасает мою ужасную жизнь без карамельного капучино. Сугуру провёл рукой по волосам и наклонил голову. — Не знаю, никогда об этом не думал… Наверное, цветы? Я люблю растения, так что, наверное, цветы. — В горшке или в букете? — Главное, чтобы от Годжо Сатору, — Сугуру поставил кофе перед Сатору и подмигнул. У него не получилось, и в итоге он просто моргнул по очереди. Сатору сделал вид, что не заметил этого, но когда выходил, то рассмеялся — он впервые смеялся в голос от умиления. Широкая душа Сатору Годжо требовала купить самый большой и дорогой букет, когда он после работы зашёл в цветочный. Но потом он опять одёрнул себя и решил купить что-то, что ему бы напоминало Сугуру, а не свою привычку сорить деньгами. Но в итоге и букет с гортензией, эвкалиптом и пионами выглядел больше стандартного — чувства к Сугуру не получалось скрыть, даже когда их пытались выразить через язык цветов. В девять в кофейне уже никого не было, Сугуру чистил кофемашину, потом протирал столы и пересчитывал деньги в кассе. Сатору написал, что будет ждать его на улице — хотел сделать сюрприз и не задерживать Гето на работе. Но когда Сугуру вышел, Сатору тут же вытащил букет из-за спины и вытянул перед собой. — Этот букет называется «Я, кажется, без ума от Сугуру Гето». Представляешь, флорист так и сказал, это официальное название! Сугуру замер и забегал глазами — его взгляд метался от букета к довольному, но смущённому лицу Сатору. — С-спасибо, — Сугуру осторожно взял букет и стал рассматривать со всех сторон, — нет, правда, спасибо! Вау… Это очень красиво. Почти как ты. Он точно называется «Я, кажется, без ума от Сугуру Гето»? По-моему, я видел такой же, он назывался «Мне нравится Сатору Годжо, я бы сказал это на японском, но он его не понимает»? Сатору захохотал, и Сугуру тут же приблизился и прижал его к себе в объятия. Секунда — и он уже целовал его в открытые губы, Сатору растерялся и, видимо, Сугуру это почувствовал и отстранился. — Мне кажется, я сделал это неправильно. Я могу попытаться ещё раз? Сатору казалось, что он никогда не краснел очевидно и густо, но потом его поцеловал Сугуру Гето. Он кивнул и Сугуру прильнул к его губам вновь. И за этот вечер попытался ещё, и ещё, и ещё. В парке, по пути домой, у дома. И каждый раз — успешно. Улыбка, не сходящая с зацелованных губ Годжо, всё ещё карамельно-кофейных на вкус, это подтверждала. Целовался он так же, как делал кофе. То есть, идеально.