***
Острый длинный ноготок вел по холодной, тощей, с просвечивающими на бледной коже венами груди. Темно-бордовые старые шторы слегка развевались от сквозняка в разбитом окне. — С юбилеем, дорогой. Я люблю тебя уже сто тридцать пять лет. — голос в темноте спальни звучал хрипло и приглушенно. В ответ что-то тихо просопели. Должно быть, второй [не]человек еще спал. Первый игриво вздохнул и убрал руку. Юноша, которому принадлежал первый голос, откинулся обратно на шелковую подушку и теперь смотрел в потолок. Красная радужка глаз неброско светилась. Под одеялом что-то зашевелилось. Изящные пальчики с длинными ногтями переплелись с чужими, чуть покрупнее. Идиллия ленивого пробуждения позволяла ненадолго, но все же заглушить штормящие, навязчивые мысли о свежей крови, терроризирующие разум уже несколько долгих месяцев. За это время в окрестностях замка не потерялось ни одного горе-грибника, ни одна душа не заглядывала в шиповниковый сад в поисках сочных ягод, даже близко никто не подходил. Начинался серьезный голод, мириться с которым становилось все тяжелее, невыносимее. Под глазами расплылись темные пятна, а в уголках, у самых век, раскинулись сеточки красных тонких капилляров. Тремор мелкой редкой дрожью сотрясал конечности. Одежда обвисала тряпками на исхудалых плечах. Голод для вампира означал медленные муки, переходящие в совершенную агонию, нестерпимую и беспощадную, требующую только немедленного вонзания клыков в чью-нибудь шею, да вогнать поглубже, сжать горлышко посильнее, до синяков и гематом, сначала жадно наслаждаясь, а потом бесстыдно растягивая удовольствие, парализуя болью и навсегда усыпляя бедную жертву. Молодая кровь — настоящая сладость. Она особенно вкусная, насыщенная, горячая настолько же, насколько смертельно желанная и манящая, но такая досадно редкая. Постарше уже начинает горчить и неприятно сворачиваться, но для утоления потребности отлично подходит, хотя доставляет меньшее удовлетворение, но все же, за неимением лучшего и на такую грех жаловаться. Они и не жаловались. Они просто терпеливо поджидали, находя друг в друге успокоение и прекрасную компанию вот уже больше века здесь, в этом замке, где их души однажды вернул с того света старый ворожей, неверно произнесший с ветхой книжонки заклинание. Седой чародей, уже постепенно терявший рассудок, без каких-либо корыстных целей совершенно случайно обрек двух неупокоенных юношей на жизнь, не ограниченную временем, но ограниченную периметром шиповникового сада, который простирался во все стороны от замка на скромные для такого чертога полверсты. Красные глаза в темноте резко уставились в одну точку. Их хозяин к чему-то тщательно прислушивался. Узкие зрачки забегали из стороны в сторону. Снова раздался тихий хриплый голос: — Просыпайся. Саш, просыпайся. Второе тело в кровати не двигалось. В последний месяц Александр спал втрое больше обычного — сказывался голод. Предпринимая безуспешные попытки разбудить второго словесно, первый задействовал по-другому и приподнялся на локте. Холодные, посиневшие сухие губы коснулись мертвенно-бледной щеки, задержались на пару мгновений, затем прошептали на ухо: — Любимый, вставай. Я, кажется, что-то чувствую. Во мраке спальни тусклым светом загорелась вторая пара глаз. Послышался слабый стон боли — от голода мучительно сдавливало виски. — Тише, тише, мой хороший, тише, — сухие губы оставили невесомый поцелуй на чужих, потрескавшихся. — Похоже, у нас гости. Чуть меньше чем через четверть часа первый вампир звонко щелкнул костлявыми пальцами, и по всему замку сами собой зажглись факелы, изредка потрескивающие в закоптелых металлических держателях. Второй, тяжело заваливаясь в сторону от истощения, медленно спускался по каменным ступеням к входной двери. Эхо мягко вторило нетвердым шагам. Внизу уже ждал первый и протягивал руку. Ослабевшие ноги все же подвели Александра, подкосившись на последней ступеньке, и тот свалился точно первому в объятия, хватаясь за подставленную хрупкую ладонь. — Я держу, держу тебя. — Спасибо, Ярослав. — Уже совсем скоро. — Знаю. В ушах у обоих стоял шум, сквозь который едва различался шелест травы и опавших листьев — снаружи кто-то только что перешагнул границу сада и нерешительной походкой осторожно двигался вглубь, к особняку. Обычным человеческим слухом этого расслышать с такого внушительного расстояния было невозможно, но Ярослав и Александр не первый десяток лет были намертво привязаны древним заклятьем к месту своего воскрешения, и оттого не могли его покинуть и слышали и чувствовали все, что происходило поблизости, а особенно чутко — чужие шаги и дурманящий страх, который сейчас ощущался особенно отчетливо, легким ветерком задуваемый в разбитые окна.***
Мерцающий огонек масляной лампадки слабо колебался. Медная конструкция в девичьей руке негромко поскрипывала, отвечая на мелкую нервную дрожь. Как бы ни хотела Дарья этого признавать — она дико боялась. Идти по лесу было не страшно, а как только она увидела смутные очертания неухоженных, в ряд посаженных кустарников перед собой, то вдруг холодом прошибать стало. Вот и он, тот самый шиповник. Честно сказать, Дарья до этого самого момента мысленно себя убеждала, что поверье — вранье. И вот завиднелся вдалеке особняк, в голове во всех деталях завспоминалась легенда, мозг предательски начал рисовать вокруг чудовищ, но девушка не могла повернуть назад. Она пообещала, и в первую очередь самой себе, что докажет, что это все выдумки. Дарья покрепче сжала цепочку крестика и шаткой поступью двинулась дальше. Вокруг не было слышно ни единого звука, кроме собственного беспокойного шумного дыхания, шагов и дребезжания лампадки. В окнах замка горел тусклый свет. Скорее всего, внутри кто-то был. «Это, должно быть, просто потерявшиеся путники… Никаких вампиров не существует», — уверяла себя Дарья, четко и со стыдом понимая, что сама ни на грамм уже не сомневается в правдивости легенды. Ей конец. Ей абсолютно точно конец, она сама, своими ногами, пришла на свою смерть. Обнадеживали только серебряный крестик и две головки чеснока в кармане. «А может быть, это все-таки чья-то злая шутка? Может быть, за этим замком просто кто-то приглядывает и забыл потушить огонь? А может быть…» Дарья постучала в дверь. По ту сторону стояла гробовая тишина. Дарья постучала во второй раз, держа в руке крест. Нет ответа. Снова тишина. Внезапно петли скрипнули, раздался глухой щелчок. Девушка в недоумении осмотрелась в поисках источника звука. Она поднесла лампадку ближе к дверной ставне и чуть надавила. Дверь медленно поехала назад. Открыто. Перед Дарьей возникла большая зальная комната, погруженная в полумрак. Большое количество факелов на стенах не справлялось с таким обширным пространством, и комната освещалась плохо. Сразу напротив двери вглубь замка уходил темный длинный коридор, устланный пурпурным ковром, который, казалось, лежал здесь целую вечность. От вымощенных камнем полов и стен тянуло мертвецким холодом. «Ладно, вроде никого. Я быстро проверю, что здесь есть. Если что, шустро бегать умею, чеснок и серебро при себе, все будет хорошо…» — набравшись смелости, которой оставались считанные крупицы, Дарья перешагнула порог огромного дома, не заметив тихого звяка металла. Ужас пронизывал до костей. Женщина на старинной выцветшей картине на стене моргнула. — Чего..? — вырвалось у Дарьи вслух. Дверь за спиной с оглушительным грохотом захлопнулась. Девушка громко вскрикнула и моментально обернулась, закрыв уши ладонями. Лампадка упала на пол, по стеклу пошла кривая трещина. Масло внутри затопило свечу, фитиль погас. Прямо за дверью стоял юноша, на вид лет двадцати двух, не больше, в готическом жилете и пепельным, бескровным лицом. Он крепко держал руку с очень длинными ногтями на дверной ставне, отрезая Дарье путь назад. В панике девушка развернулась и бросилась вперед, судорожно доставая из нагрудного кармана платьица чеснок. Единственным ее планом оставалось бежать по коридору и либо прятаться, либо прыгать в ближайшее окошко, но не сделала она и трех шагов, как уперлась в чей-то торс с белой хлопковой рубашкой поверх. Чеснок выпал из рук. Дарья ощутила выступающие под одеждой напротив ребра. Отступив назад, девушка невольно, скорее рефлекторно, по своей человеческой натуре подняла взгляд выше, к лицу стоявшего впереди [не]человека, заглянуть, понять положение и… почувствовала, как цепенеет. — Глупая, глупая Дарья. Неужели не учили тебя, что вурдалаку в глаза смотреть нельзя? Ай-яй-яй… Не в силах пошевелиться, понимая, что собственное тело больше не слушалось, стало словно ватное, девушка в безмолвии стояла прямо перед Александром. Разум застилала плотная пелена, думать о чем-либо становилось невозможным. Последние внятные мысли тягуче проплыли в задурманенном чарами сознании: «Надо вернуть… Сонин крестик… Она же… расстроится… Зря я им… не поверила…» Васильковые девичьи глазки померкли. Полностью подчиненная вампирской воле, Дарья уже ни о чем не жалела, не скорбела. Только холод обжигающе скользил по ногам. Сзади невесомо подошел Ярослав и атласной красной лентой перевязал девушке за спиной тонкие запястья. Вампиры переглянулись. По лицам обоих поползли хищные улыбки, обнажая острые клыки. Ярослав провел пальцами по девичьей нежной шее, отводя выбившиеся из косы золотые пряди в сторону, и снова посмотрел на Александра: — Приятного аппетита, милый. — Приятного аппетита. Четыре клыка разом впились в бархатистую кожу у самого плеча, пронзая артерию. Короткий визг вырвался из груди девушки, содрогая тельце, и через секунду перешел в глухой, потрясенный резкой болью хрип. Теплая, свежая, амброзийная кровь брызнула из ранок, тоненькими струйками стекала вниз и оставляла пятнышки на светлом платье. Наслаждение, растущее с каждым миллилитром, пьянило, словно медовое вино. Нестерпимый голод плавно таял, но такой опостылевший, он заставлял жадно глотать все больше и больше, высасывая подчистую. Мышцы снова наполнялись силой, раны затягивались, кости обрастали новым мясом, растягивая иссохшую кожу и делая ее вновь упругой, шелковистой. Обессилевшая Дарья обмякала в цепких руках вурдалаков. Девушка уже не стояла сама, и вампирам вместе с ней пришлось опуститься на ледяной пол. Нежные девичьи колени моментально замерзли и заныли от студеного камня, вот только Дарья уже ничего не чувствовала. Жизнь покидала ее, утекая через маленькие дырочки в шее. Сердце постепенно замедлялось, пока не остановилось совсем. Из бледного тела ушла последняя капля крови, и вампиры, наконец, отстранились. Голова девушки перевесила в сторону, и Дарья замертво упала на пол. Ярослав вытер рот рукавом своей черной кружевной рубашки. Благородная ткань тут же пропиталась красной жидкостью насквозь. Александр по другую сторону от покойницы довольно облизывался. Его глаза вновь уверенно сверкали алым. Ярослав потянулся к нему, нависая над телом девушки: — Саш, у тебя тут… — ладонь коснулась мягкой щеки, большой палец провел по подбородку, размазывая остатки крови. Александр успел лишь вопросительно посмотреть на юношу, прежде чем тот впился горячим поцелуем в губы. Ярослав провел острым языком по еще теплым клыкам Александра, проталкиваясь в податливо приоткрытые уста. Еще не высохшая до конца кровь безобразно растиралась по белой коже, и это добавляло каких-то давно позабытых от длительного голода жарких, страстных ощущений. Казалось, влюбленные, одичавшие от долгого изнурения, не помнили что это значит — чувствовать друг друга, и потому сейчас отчаянно, совершенно бесстыдно кусались и лизались над остывающим телом бедной девушки. Едва найдя в себе волю расцепить поцелуй, вампиры поднялись и хищно друг друга оглядывали, готовые наброситься и повалить один другого прямо здесь, в огромной входной зале. Градус желания нарастал в геометрической прогрессии, но у них оставалось последнее дело. — Я разберусь с телом, Яр. — Буду ждать тебя в спальне. — Люблю тебя до смерти. — И я тебя.***
Где-то у порога, у самой двери, в лунном свете блестел забытый серебряный крестик.