***
Он думает о прошедшей тренировке, о завтрашней игре, еле перебирая ногами, поправляя спортивную сумку на плече, когда дорога домой внезапно становится во сто крат интереснее. Перед ним возникает какое-то ржавое чучело, преграждая дорогу. Руки в карманах, взгляд исподлобья, ссадины на лице. Все понятно. — И хули тебе понятно? Разве Тянь сказал это вслух? Окей, кажется, пора реально отдохнуть, пора уже рухнуть мешком на любимую кровать, обнять холодненькую подушку, сладко потянуться. Оставалось только разобраться с внезапно возникшей проблемой. Проблема была по-классике в невзрачных спортивках, потрепанных старых кедах, и, — за что глаз цеплялся дольше всего, — в красной олимпийке. Хах, похоже на нашу форму, забавно. Кому-нибудь другому забавно бы нихрена не было, но только не Тяню. Его не то чтобы не смущала стоящая перед ним фигура, — в обычный день она бы вызывала дикий интерес, желание докопаться в ответ, узнать, а что же от него хотят? А если вдруг он не захочет коммуницировать? То… то что? Кому-то это не нравилось, кто-то не улавливал опасности в ебнутой улыбочке, рассекавшей лицо, и тогда он доходчиво объяснял, что не надо свои руки совать, куда не следовало, и плакаться теперь только маме будете, что у вас ручка сломана, как жаль. Из мыслей его вырывает хриплый голос, снова обращавшийся к Тяню: — Я не пойму, ты че лыбишься? Я что-то смешное сказал? — наглая быдловатая фигура делает шаг вперед, выходя из темного переулка, являя свои и в правду не показавшиеся, настоящие ржаво-рыжие волосы, коротко под ежик остриженные. — Ты что-то хотел? — Тянь игнорирует выпады, игнорирует тупые провоцирующие вопросы, сегодня нет сил участвовать в этом цирке. — Слыш, ты какой-то слишком дерзкий, парень, — рыжее нечто все также глядит голодным псом исподлобья, недобро пилит взглядом. — Я — иду домой. Тебе — пройти не мешаю, — он делает паузу, — Если добавить нечего, то дай пройти, —смотрит глаза в глаза, улавливая в тех перемену, каждую новую эмоцию, каждый новый маленький микро ахуй от уверенного наглого тона, с которым тот говорит. — А если мне все-таки что-то нужно? — рыжая голова нагибается ниже, как и тон, с которым он говорит. — А если тебе что-то нужно, то озвучь поскорее, я тороплюсь, — Тянь скучающе отводит взгляд, показывая, что беседа ему неинтересна. — Блять, ну ты, конечно, тот еще тип, — рыжий сплевывает на землю, мнется с ноги на ногу, — деньги мне нужны, гони, что есть в карманах, и вали. Миленько, ничего не скажешь. — На пиво? — Тянь усмехается, — Не дам. — припечатывает уверенно, хуй ты что сделаешь. — Да бля, какое еще пиво, — рыжий смотрит волком, щерится, недовольный, скалится, зубки острые показывая, — мне на проезд, — и добавляет тихо, бурча скорее себе под нос, — и может че пожрать. — А свои где потерял? — Тянь наседает, искренне интересуется, ведя беседу с каким-то гопником из подворотни, где же его деньги. Чудеса. — А тебя это ебать не должно, — рыжий тут же снова включает псину, краснеет отчего-то, — деньги гони, пока… — Пока что? — Тянь уставший, Тянь заебанный, но даже в таком состоянии вывезти драку с каким-то дворовым пацаном способен. Но пацан, к его удивлению, на драку не настроен, осматривает Тяня с головы до ног, и отвечает коротким: — Пока автобусы еще ходят, придурок. Поступить можно было по-разному. Можно было оттолкнуть пацана, пройти мимо, а если бы тот начал бычить, скинуть сумку, и отметелить, на сколько силы позволяли. Можно было сразу вшатать ему по ржавой башке, чтоб вырубился, проспал здесь до утра, и ехать никуда бы не пришлось, как удачно. Но Тянь сегодня максимально уставший, и голова, наверное, тяжело соображает после изнурительных пробежек, а может потому что в нее разок попало мячом… Рыжий парень напрягается, подбирается весь, когда его «жертва» руками в карманах перебирает, сжимая что-то в кулаке. Правильно, рыжик, бойся, это ты с виду только грозная псина, а если подольше в твои глаза поглядеть, то там обычную побитую рыжую котяру видно, которую пнуть, как нехер, максимум которой, - это вцепиться своими зубами в тяневский загривок. За что потом тебя, рыжая ты кошка, добермановской хваткой разорвут пополам. Тянь нащупывает мятые купюры в кармане куртки, оставшиеся с последнего выигранного спора с Цзянем, сгребает те в кулак, и подходит ближе. Рыжий не успевает среагировать, привык, наверное, что чужие руки тянутся к лицу, чтоб всечь, к солнышку, да к чему угодно, кроме рук, и когда все-таки чужие ладони вдруг обхватывают свои, заставляя разжать напрягшиеся, сжатые до боли кулаки, он лишь тупо пялится на то, как пара купюр мягко приземляются ему в руки, накрываемые сверху горячей ладонью. — Ну держи, — Тянь усмехается, думая, какой же сюр происходит, — смотри, не проеби на какое-то дерьмо, — в такой ситуации остается лишь поучать клянчившего в подворотне деньги гопника жизни, правильно, Тянь. — Поучи меня еще, бл… — рыжий пацан на секунду затыкается, осознавая, что в его руках пара купюр по 100 юаней, — сколько блять?.. Вопрос явно риторический. Видимо, у рыжего еще не было такого крупного улова. Поздравляю, Тянь, даже здесь ты отличился, красавчик. — Можно сказать спасибо, — Тянь ехидно уточняет напоследок, проходя мимо остолбеневшего парня, задевая того плечом, — а лучше было просто нормально попросить. Рыжий вскидывает голову, цепляется своими глазами-лезвиями за взгляд напротив, и откуда только столько нахальства? Удивление быстро сходит с его веснушчатого, покрытого ссадинами лица, оставляя лишь тот самый псевдо-собачий оскал, губы его раскрываются, выдавая очередную колкость, смещавшуюся с внезапным откровением: — Нормально попросить нихуя обычно не работает, — рыжий ядовито усмехается, — угрозы работают лучше. Тянь удивлен, — последнее, что он ожидал, — это крупица выданной правды, откровение от какого-то безызвестного, встреченного в первый и последний раз в жизни гоповатого рыжего парня. Он ожидал посыла валить поскорее нахер, игнора, да чего угодно, но не этого. — Удачи добраться, рыжик, — Тянь улыбается, уже по-доброму, открыто, без загонов, и отворачивается, вновь поправляя сумку. — Эй, мажорик! — в спину прилетает тем самым хриплым, низким голосом. Тянь лениво оборачивается, и видит, как в ответ это самое рыжее нечто машет ему рукой с деньгами, а второй, — кто бы мог подумать, вот же скотина, — показывает ему средний палец. — Спасибо за бабки, придурок. — скалится своей клыкастой улыбкой, — Надеюсь, еще встретимся. Тянь качает головой. Вот же рыжий дурак.Часть 1
10 марта 2024 г. в 20:17
Тянь устал, смертельно, до подкашивающихся, непослушных ног, до проебанного второго и третьего дыхания, до тошноты и черноты перед глазами. Тренировка была на износ, как в последний раз, будто у них завтра не игра с соседним универом, а с ссаными Чикаго буллз.
Тренер никогда их не жалел, а сегодня так вообще вызверел окончательно, срываясь то и дело на Тяне, как капитане: «раз ты капитан, то и следи за своими обмудками, не дай им подвести команду, и сам не проебись, пошел!».
Тянь обожал баскетбол, обожал момент выхода на поле, предвкушение игры, когда ты пожимаешь руки сопернику, когда стоишь в центре, разыгрывая мяч, когда ты одерживаешь маленькую победу, касаясь кончиками пальцев заветного мяча, перенимая на себя весь ход игры, задавая темп, слыша, как сзади стучат по паркету кроссовки врагов, и как те по-бычьи разъяренно дышат в спину.
Это вызывало дикий кайф, желание жить, давало второе, и третье дыхание, когда легкие не то, что горят, они нахуй уже выжжены в пепел, и дышишь ты на чистом адреналине, движешься на чистых инстинктах, уворачиваясь от чужих лап опекунов, не давая себя схватить, не давая завладеть мячом. Перехватывая, обводя, стуча заветные раз, два, три. Забивая. Получая ебаный оргазм от победы. Вот так и надо было жить. Только ради этого.
Только ради этого он сегодня работал на износ, потел и выжимал из себя остатки пота, крича на тех, кто уже не мог, кто сдавался и валился без сил на паркет.
Показать, кто здесь лучший, кто здесь номер один.