***
Разглядывая отражение задумчивого лица в глади белого полусухого, любезно налитого из личных запасов, Фредерик вертел бокал, словно искажая себя самого. Ему казалось, что в этот вечер он и вправду изменился. Что-то в нём встало не в свой отсек. Но неправильным себя он не ощущал. Подняв голову и осмотрев опустевшую комнату, Чилтон позволил себе подняться с мягкого кресла и пройти к столу, заваленному бумагами. Последние полчаса, что он находился в особняке Вёрджеров, бывшим огромным каменным замком с множеством окон и дверей, с кучей прислуги и рабочих, вечно снующих туда-сюда, были проведены в компании новых знакомых. Его интересовала история, спрятанная за столь эксцентричными отношениями, история, что хранила в себе причину каждого испуганного взгляда Марго, обнажённого перед незнакомцем в галерее. Но больше всего его интересовала, конечно, личность Мэйсона. Кто он такой и почему он держит свою сестру в ежовых рукавицах? Почему вертит ей, приказывает, заставляет подчиняться и ползать за ним следом? Шрам на руке заболел, заставляя накрыть запястье дрожащими пальцами. И лишь сейчас Фредерик осознал, что тот самый человек, что так топит его в вязком болоте интереса, вызывая страх ощутить на макушке липко-зелёную жижу тины, является предназначенным ему судьбой. Ударивший по солнечному сплетению тяжёлый приклад непокорного и непоколебимого охотничьего ружья, коим теперь Чилтон был загнан в угол, заставил почувствовать трудность вдоха и выдоха. Положив руку на грудь, он не ощутил ускоренного сердцебиения. И кровь не бурлила в ушах. Он не боялся. Пусть и был прижат к стене столь грязными обстоятельствами, насильно связан с кем-то столь девиантным, он не трясся в ужасе и не мечтал сбежать отсюда, забыть всё это как страшный сон. По долгу работы его тянуло к таким людям. И это единственное, что было в нём неправильно. Отставив бокал, он потянулся к фотографии, что лежала на столе перевёрнутой, точно показывая свою неприязнь к кому-то, кто на ней изображён. Взяв вставленное в дорогую деревянную рамку фото, Фредерик перевернул его и вгляделся в три фигуры, что были на нём запечатлены: Мэйсон, Марго, а посередине, видимо, их отец. Вёрджер младший стоял, расправившись, выпятив грудь и позволив себе накрыть плечо отца широкой ладонью; девушка же жалась ближе к краю фото, так и крича всем своим видом, что она не желает находиться рядом. И это многое разъяснило Чилтону в отношении истории брата и сестры: скорее всего, Мэйсон был любимым ребёнком или что-то заставило их отца переместить весь свет софитов на последнего, оставив бедную-несчастную Марго во тьме отцовского неодобрения; их полярность на этом не заканчивалась, вырисовывая в богатом воображении новые догадки: Вёрджер, должно быть, скучал по умершему отцу, его сестра же потеряла одного из третировавших её и потому, должно быть, испытывала облегчение, но теперь Мэйсон старался за двоих, одаривая сестрицу и своей, и отцовской любовью. Хлопнула дверь. Медленно повернув голову на источник звука, Фредерик встретился взглядом с Вёрджером, пересекавшим комнату уверенно, спрятав руки в карманы. Чилтон поставил фото обратно на стол, не решившись перевернуть его, и почувствовал шлейф одеколона вперемешку с духами Марго, пронёсшийся вслед за обогнувшим стол мужчиной. — Марго устала, — оповестил Мэйсон и присел за своё кожаное кресло, свободно располагая руки на подлокотниках. Стоявший над ним Фредерик не чувствовал себя в ведущей позиции даже несмотря на взгляд сверху-вниз. — Она прилегла отдохнуть. Просила передать, что вы ей очень понравились, и она была бы рада видеть вас вновь. Заметив стоящее фото, Вёрджер нервно сглотнул и тут же потянулся опрокинуть его. Негромкий, но содрогнувший внутренности хлопок заставил зажмуриться. — Прошу, присядьте, глаза болят вечно смотреть вверх, — поглядев на Фредерика с мгновение, мужчина указал рукой на кресло, стоявшее рядом со столом. Чилтон послушно уселся и закинул ногу на ногу. — Как много вы успели узнать про меня, Фредерик? — подавшись чуть вперёд, Мэйсон приподнял брови, выказывая искренний интерес. — Достаточно, — холодно обронил мужчина и проследил за реакцией собеседника. Чужие глаза устало закатились. — Вижу, вам не по душе мой краткий ответ. Потянувшись к портсигару, Вёрджер словно пытался не съязвить, а потому решил занять губы толстой сигарой. Повертев её в руках, а затем поднеся к лицу, мужчина сделал глубокий вдох, создавая первое впечатление об аромате. Затем достал из ящичка небольшую гильотину и срезал кончик тёмно-синего свёртка, после чего зажал сигару меж губ и поджёг, с слышимым шипением втягивая едкий, плотный дым. Даже в этом Чилтон видел эксцентричность. Сигареты курят от зависимости. Сигары же — от желания казаться чем-то состоятельным. — Я дам вам ответ, которого вы жаждете, если вы обещаете дать мне ответ, которого жажду я, — слова, произносимые Фредериком, вызывали в собеседнике взволнованность и заинтригованность. Широкая улыбка разрезала его серьёзное лицо. Эта игра, что затеял Мэйсон своими действиями, начинала нравиться с каждым мгновением всё сильнее. Это становилось азартом, впрыснутым в кровь по латеральной вене тонкой иглой. Осталось дождаться прихода. — Вы знаете, как вести дела, Фредерик. Я рад, что «Сатурн» свёл нас, — потерев руки в предвкушении, мужчина ожидал, когда же Чилтон выполнит свою часть уговора. Но тот не спешил делиться мыслями. Поднеся бокал к лицу, он вдохнул запах мёда, обрамлённый мягкими нотами мандарина и ванили. Прикрыв глаза, Фредерик сделал глоток, а затем ещё один вдох. Чужое нетерпеливое дыхание, неумело скрытое курением, заставило улыбнуться. — Вы хотите знать, что я знаю о вас? Как человек или как дипломированный специалист? — Как тот, с кем я связан шрамами. Этот ответ обескуражил. Вынудил открыть глаза и заметить, что рукав чужой рубашки закатан по локоть, обнажая полосу, что делила руку напополам. Чувствуя интимность этого момента, чувствуя, что таким действием Мэйсон взращивает их связь, красной нитью впившуюся в запястья, Фредерик снял пиджак и последовал примеру собеседника, оголив собственный шрам. Проведя по нему пальцем, точно в попытке удостовериться в сотый раз, что он настоящий, Чилтон невольно улыбнулся. — Хорошо, — ещё глоток вина будто для храбрости. — Судя по количеству шрамов, у вас была тяжёлая юность. До сих пор помню, как болели мои руки и ноги от бесчисленных порезов, что я ощущал на себе, — проводя по ноге тыльной стороной ладони, Фредерик словно успокаивал фантомную боль. — Несколько раз вы чуть не умерли от удушья. Мне было до ужаса страшно тогда. Странгуляционная борозда не сходила неделю. Мама говорила, что у меня очень непутёвый соулмейт. — Браво, Фредерик! Мне приятно слышать, что вы помните обо всех. Это много значит для меня и нашей связи, — выпуская из приоткрытых губ струю белого дыма, подхватываемую порывами ветра из открытого окна, Мэйсон выглядел довольным. — С превеликой радостью отвечу на ваш вопрос. Не забывайте, что я отвечу на него так, как вы хотите этого. Задавайте правильно. Фредерик облизнул пересохшие губы и задумался, пряча взгляд в вальсировавших с ветром полупрозрачных шторах. — Скажите… Вы ведь сами наносили себе эти порезы? Душили себя? Не кто-то. Не вы, потому, что было больно и хотелось умереть. А потому, что вы — мазохист. Я прав? Чужое лицо засветилось ярче сверхновой. Опешив от такого, Вёрджер откинулся на спинку кресла и оттолкнулся ногами от пола, отъезжая на небольшое расстояние. Затянувшись и пытаясь переварить услышанное, что так безжалостно выстрелило в самое его естество, Мэйсон вдруг почувствовал себя абсолютно голым. И это возбуждало до чёртиков. Наблюдая за Вёрджером, Фредерик не мог сдержать странных чувств. Знать, что твой соулмейт наносил увечья, которые обязательно согнут тебя от боли, самостоятельно, было сродни плевка в душу. — Надеюсь, вы не держите на меня зла, Фредерик? — этот вопрос, скрывавший в себе ответ, казался насмешкой. Но серые глаза не сочились ядом. — О, не переживайте. Я давно привык быть вашим соулмейтом. Мэйсон одобрительно оглянул Чилтона с ног до головы и положил сигару, истлевшую лишь наполовину, в хрустальную пепельницу. Встал с кресла и подошёл к Фредерику, сидящему со скрещенными на груди руками, садясь перед ним на корточки и глядя сквозь глаза куда-то в самую душу. Улыбка, искрящаяся чем-то заразительно отвратительным, выворачивавшим всё нутро в агонии, опьяняла. Запустив руку себе за спину, спустя мгновение Вёрджер показал мужчине складной нож, вертя его в руках, позволяя рассмотреть каждую деталь. — Этот нож достался мне от отца. Мы вместе ходили на рынок и точным, резким выпадом лезвия проверяли толщину свиного жира. Однажды мне захотелось узнать, какова толщина моего жира, Фредерик. — И какова же она? — вновь глядя сверху-вниз и не чувствуя превосходства, Чилтон удивлялся тому, сколько граней содержит в себе сидящий перед ним человек. — Возбуждающе толста, — голос дрожал от напряжения, а воздух сверкал искрами, осыпавшимися на голову и плечи пеплом. — Вонзив впервые, я не смог остановиться. Мне желалось добраться до мяса, спрятанного внутри. Мэйсон умолк, прикрывая глаза. Он вздрогнул, проводя пальцем по ручке ножа, внутри которой было спрятано острое лезвие. И Фредерик смог ощутить то самое возбуждение, что поглотило Вёрджера. — Вы хотели когда-нибудь сделать себе больно? — не открывая глаз, Мэйсон продолжал прерывисто дышать. Чилтон переживал всю ту же накрывшую с головой лавину странно-извращённого. — И не затем, чтобы сделать больно себе, а затем, чтобы оставить след на вашем соулмейте. Чтобы узнать того, кто связан с вами, по какому-нибудь витиеватому узору на предплечье или бедре. Фредерик едва сглотнул, чувствуя, как мозг начинает плыть от всего, что происходит здесь и сейчас. Жар чужого тела опалял точно костёр, обещавший сожрать волосы и одежду, а затем превратить тебя в уголёк, но лишь из самых лучших побуждений. Все шрамы разом, что годами оставлял на нём, точно на полотне, Мэйсон, протяжно заныли. Но впервые за всё время жизни с ними Чилтон ощутил что-то тёплое и приятное, что разлилось внутри него необъятным океаном. Выпитое вино лишь потворствовало фантазиям, обостряя весь этот сюрреализм. Фредерик убрал руки с груди и расположил их на ногах, ощупывая шрамы сквозь ткань брюк и заставляя мелкие паучьи лапки-мурашки волнами прокатываться по телу. — Нет, — голос предательски дрогнул, заставляя шептать. — Я никогда не думал о том, чтобы сделать больно тому, кого должен полюбить. Это жестоко, — внезапно встретившись с чужими пронзительными глазами, Чилтон ахнул и прикрыл рот ладонью. Вёрджер потянулся к ней и бережно взял за запястье, притягивая обратно и располагая на ляжке ладонью кверху. Раскрыв нож с характерным щелчком, он провёл остриём по шраму совсем невесомо. — У меня не было на это права. Глядя на действия Мэйсона, не в силах им противиться, Фредерик лишь тяжело дышал, ощущая, как запекаются внутри него его собственные органы. Чужие пальцы ласково вложили нож в дрожащую ладонь. — Теперь у вас есть такое право, — голос звучал сладко, словно сам Дьявол науськивал Чилтона на грехопадение. — Подарите мне шрам, Фредерик. Где угодно. Я с честью приму его. Спрятанные за линзами очков глаза сверкали от восторга и возбуждения. Рассматривая оружие в своей руке, Фредерик колебался. Он ужасно боялся боли. И поэтому такая просьба пугала его. Словно прочитав мысли собеседника, Вёрджер позволил себе мягко улыбнуться. — Не волнуйтесь. В поместье есть врачи, которые помогут нам обоим. Вы можете даже вскрыть нам глотки, — голос срывался на рык, полный чего-то животного. — Но я бы оставил что-то столь интимное на потом… Чилтон тщательно обдумывал всё сказанное. Но даже это не помогало трезво оценивать ожидания и возможности. Голова гудела от гнусавого роя пчёл, что нашли в разжиженном жарой мозгу пристанище. Сердце обливалось кровью, достигая предельной скорости, кровь в ушах бурлила адовыми котлами, а в груди что-то клокотало весенней грозой. Он чувствовал, как земля уходила из-под ног, и комната начинала пляску, превращаясь в одно большое пятно из оттенков. Недвижимой фигурой оставался лишь Мэйсон, терпеливо ждавший исполнения просьбы, словно ребёнок, что отсчитывал дни до своего дня рождения. Всё выло и верещало, атакуя разгорячённое сознание, перелопаченное и перевёрнутое с ног на голову. Ткнув остриём в свою ляжку, едва надавливая, Фредерик вдруг ощутил волны тока, что предательски сводили конечности в блаженном экстазе. Прикрыв глаза то ли от страха, то ли от наслаждения, он настраивал себя, не понимая теперь, почувствует ли он боль, которой так насытился за годы своей жизни. Быть может, это настоящее влияние присутствия соулмейта, а быть может Чилтон просто сошёл с ума. Внезапно ощутившаяся на своей рука слегка увеличила силу, с которой лезвие соприкасалось с плотью. Расположив вторую руку на другой ляжке мужчины, вцепляясь в неё пальцами, Мэйсон приподнялся с корточек и нагнулся, прислоняя свою щёку к щеке Фредерика, зарывая нос в прядях шоколадных волос, небрежно спадавших на ухо. — Я помогу вам, — тяжело, словно гвозди, вбивающиеся в крышку гроба. — Позвольте помочь. — Я… — говорить было невыносимо. — Я позволяю. Резкая боль, осыпавшаяся искрами удовольствия на оголённое сердце, заставила изогнуться. Вошедшее в плоть лезвие безжалостно впустило свои клыки, раздирая мягкое, розовое мясо. Рефлекторно потянувшись к спасению, словно бы это действие могло уменьшить неприятные ощущения, обжигавшие всю ногу, Фредерик расположил свою руку на шее Вёрджера и притянул того ещё ближе к себе, отчего лезвие наклонилось, разрезая кожу дальше. Мэйсон выпустил полный удовольствия стон, ощущая, как кровь медленно текла по его собственной ноге, пропитывая штанину, и оказывалась на полу, окропляя место, где он и Фредерик наконец слились воедино. Что-то божественное, снизошедшее в момент зарождения этого симбиоза, отозвалось красной нитью, впившейся в кожу запястий до желания разодрать ногтями, лишь бы не зудело. — Разве… — слушать чужой сводящий с ума голос было пыткой. — Разве это не прекрасно? Разве не благословение то, что позволено ощутить нам сейчас? — Мэйсон подрагивал от волны экстаза, набросившейся на него неумолимым цунами. И его дрожь, словно по натянутой меж двух консервных банок верёвке, передавалась прижавшемуся к нему мужчине. Тот лишь глубоко дышал, глядя на чужую руку, так бережно державшую торчавший из его ноги нож, не позволяя тому двигаться. Фредерик почувствовал, как Сатурн, гогоча, откусил от него очередной кусок. И улыбка растянула его трепетавшие губы.Связанные шрамами.
11 марта 2024 г. в 01:49
В местах скопления большой рыбы Фредерик всегда чувствовал себя своим. Неважно, что рыбой он не был — так, скользкий спрут, вьющийся в калейдоскопе жизни, превращающий себя в немыслимые фигуры. Казалось, что если поджать ноги и пригнуться, на лицо попадёт намного больше солнечного света, и дно, на котором он залёг, наконец расцепит свои объятия. Казалось, что если не дать себе пасть ниже, он никогда не наберёт достаточной силы для прыжка. Очень часто мужчине снилось, как он корчился от боли, складывался пополам и выблёвывал своё сердце. А оно, небольшое, размером с кулак, трепетало на кафельном полу. Фредерик брал его в руки, чувствуя, как оно дрожит, отдавая вибрацией в кончики пальцев, рассматривал так, словно видел впервые, а затем пожирал его. Чавкая, пачкая лицо в багровой крови, он поглощал кусок за куском, жадно впиваясь острыми зубами в мягкую мышцу. И лишь тогда оно переставало ныть от той тяжести, что несло в себе; лишь тогда оно позволяло себе заткнуться на время и прекратить верещать днём и ночью о том, как всё происходящее осточертело. В ближайшие после этого события пару недель Фредерик мог спать спокойно. Затем всё начиналось заново.
Иногда он чувствовал себя жуком. Крошечным, незаметным, которого легко пнуть или раздавить. Фредерику мерещилось, что в мире не существовало ни одного человека, который бы не оставил трещину на фарфоровой чашке его жизни. Он лишь старательно склеивал осколки, думая, что всё будет в порядке. Но сквозь мелкие щели просачивались кровь и слёзы. Лавируя между собравшимися в галерее людьми в дорогих костюмах, он старался никого не задевать. Обычно приходя на столь массовые мероприятия, мужчина искал внимания. Снова выворачивал себя наизнанку, делая из рёбер крылья, чтобы его заметили. Сегодня же он хотел утонуть в другом.
«Сатурн, пожирающий своего сына», пожалуй, самая выдающаяся картина, что когда-либо влияла на Фредерика. Глядя в полные безумия глаза Сатурна, он чувствовал, словно сам когда-то не раз встречался с такими. Но каждый раз не мог понять, где именно. Чудилось, что остервенелый взгляд детоубийцы был для него чем-то привычным сродни фильму, засмотренному до дыр. Ощущал ли он родство с ним? Нет. Но связь впивалась в кожу красными нитями, передавливая вены на запястьях. Расположив тонкие пальцы на голубо-фиолетовом узоре, проглядывающем сквозь загорелую кожу, он слегка потёр его и продолжил свой путь до зала с «Сатурном».
К его несчастью, картину уже рассматривали двое. Остановившись на полпути посреди громадного зала, он чувствовал, как время в бурлящем потоке проснувшейся весенней реки замерло, скованное льдами немого удивления. Разглядывая со спины заинтересованных Гойей, Фредерик замечал, как пристально вглядывался в шедевр мужчина, а дама, стоявшая рядом, наоборот скучающе оглядывалась по сторонам. Этот дуэт выделялся на фоне остальных не внешне — внутренне, и мужчина улавливал что-то манящее в нём. Окинув печальную девушку взглядом, он заприметил приложенную к груди, согнутую в локте руку, облачённую в чёрную ткань, закреплённую на плече. Сердце внезапно пропустило удар, словно готовясь выпрыгнуть через горло. Переместив глаза на мужчину в длинном сером пальто, Фредерику удалось разглядеть, что обе его руки целы. Значит, не соулмейты.
— Гойей интересуетесь? — внезапный вопрос заставил парочку вздрогнуть. — Прошу прощения, если напугал вас. Уверен, «Сатурном» нужно наслаждаться наедине, но мне показалось, что дама скучает.
— Она всегда такая, — осклабился мужчина с взъерошенной копной пшеничных волос, больше напоминавших гнездо на его голове. — Да, Марго? — он пихнул девушку в бок, и та лишь молча кивнула, окинув стоящего рядом с ней презрительным взглядом.
— Я отойду в уборную, — оповестила Марго, словно почувствовав, что Господь наконец улыбнулся ей и послал кого-то, кто даст бедняжке время отдохнуть от всего этого.
Мужчина театрально приложил палец к губам, точно обдумывал столь простые слова, решая, какой ответ на них дать. Спутница, несмотря на интонацию оповещения, а не вопроса, действительно ждала его. Фредерик задумчиво наблюдал за этой сценой, пытаясь понять, кем же эти двое являются друг другу.
— Иди, — наконец изрёк незнакомец, и дама благодарно склонила голову, тут же разворачиваясь на каблуках своих начищенных до блеска ботинок. — Простите мою Марго. Она такая грубая, — лицо кривилось от отвращения, но глаза жадно облизывали уходящую фигуру. И как только та растворилась в толпе, сменили цель, впиваясь в чужие напротив. — Мэйсон Вёрджер.
Тонкая рука в толстой кожаной перчатке взмыла ввысь, останавливаясь на уровне груди в предложении рукопожатия.
— Фредерик Чилтон, — протянув свою, мужчина на мгновение обронил взгляд на чужое запястье и заметил на нём шрам. — Извините, вы не могли бы… Снять свою перчатку?
Мэйсон выгнул бровь в немом вопросе, но противиться просьбе не стал. Стянув скрипящую ткань, он развернул алебастровую кисть ладонью вверх, и глаза Фредерика слегка расширились от того, что ему удалось увидеть: выплывая откуда-то из-под рукава, длинный багровый шрам, так контрастировавший с цветом кожи, брал своё начало между безымянным и средним пальцем. Чувствуя, как в груди что-то сжимается, Чилтон неторопливо поднёс свою руку к чужой и показал новому знакомому точно такой же шрам, что красовался на его ладони, убегая через запястье на предплечье, разрезая плоть аккурат пополам. Долгое молчание, окружившее их непроницаемым куполом, старательно взращивало что-то хрупкое. Первым на новорождённый росток наступил Мэйсон.
— Интересно, — спокойное лицо разрезала ухмылка, и Вёрджер поспешил надеть перчатку обратно. Фредерик же так и смотрел на свою ладонь, словно не мог до конца осознать того, что произошло. — Скажите, что вы думаете о «Сатурне»?
— Пытаетесь ощупать меня? — не поднимая глаз, Чилтон был уверен в том, что чужие сверлят его.
— О, с вашего позволения, — Мэйсон сложил руки в молящем жесте, тут же сцепляя пальцы в замок. — Поделитесь вашим, а я поделюсь своим.
— Вы же знаете, что за миф стал родителем этой картины? — серые глаза напротив, спрятанные за линзами очков, внимательно вглядывались в собеседника. Мэйсон покривил губами и уверенно кивнул. — Сатурн, он же Кронос, бог времени, поглощал своих детей, боясь, что они свергнут его. Несмотря на то, что в мифе неродивый папаша глотал отпрысков, оставляя тех в живых внутри себя, на картине Гойи он хищно раздирает одного из них на куски, словно пытаясь уверить себя в том, что он не выживет и не навредит ему, — Фредерик умолк на мгновение и приложил кисть, сложенную в кулак, к губам, пытаясь скрыть улыбку. — Прошу прощения за лирическое отступление. Что же касается личного восприятия… Я чувствую себя сыном Сатурна. Тем, которого он нещадно атакует рядами острых зубов. Иногда мне кажется, что я обязательно найду свежий след на коже. Время беспощадно ко мне, Мэйсон. Оно трапезничает мной. И я ничего не могу с этим поделать.
Вёрджер молча слушал монолог мужчины, прикрыв глаза. Всё сказанное так отзывалось внутри него, что сердце трепетало от ужаса и величественности данного момента. Ещё мгновение, казалось ему, и всего его содрогнёт от блаженных судорог. Каждое слово до боли реально ощущалось клыками, вонзавшимися в кожу.
— Нас с вами связывает не только шрам, Фредерик, — заговорщический, прибитый шёпот едва слышался в шуме толпы. — Мне даже страшно, ей-богу страшно, что моё восприятие «Сатурна» так похоже на ваше, — губы расплылись в оскале, обнажая белоснежные резцы. — Когда умер мой отец, я ощущал каждый укол твёрдых зубов, как смыкаются губы, причмокивая от удовольствия. Я не мог этому противиться и просто ждал, когда целиком окажусь в желудке Сатурна. Но он не спешил глотать меня. Словно насмехаясь, отрывал совсем немного, пережёвывал и откладывал оставшееся в сторону. Интересно, сколько мне осталось ждать? — казалось, вопрос был риторическим. — Мы с вами сыны Сатурна, Фредерик.
Фредерик вдруг почувствовал, как красная нить на его запястье натянулась, но он заставил себя сдержать порыв поддаться наваждению и протянуть руку к Вёрджеру. Несмотря на это, он отчётливо видел, как нить, словно змея, наперекор ему, шипя, обвилась вокруг чужого запястья аккурат поперёк шрама. Мэйсон едва заметно вздрогнул от резкой, сдавливающей, режущей плоть боли, и рефлекторно посмотрел на повреждённую руку. Почудилось, словно что-то очень тонкое вонзилось, желая прорезать и врасти намертво. Мэйсон лишь приподнял уголки губ, позволяя этому случиться.
В это время наконец вернулась Марго. Точно служебная собака, надрессированная на послушание, девушка встала рядом с Вёрджером и кивнула Фредерику в повторном приветствии.
— Я не представил вас друг другу, моя оплошность, — Мэйсон едва ощутимо ударил себя по виску. — Фредерик, это Марго, моя сестра, — он рвано приобнял девушку за талию, заставляя ту пошатнуться. Чилтон заметил, как блеснул страх в её глазах, и как стальная рука мужчины вцепилась в хрупкое тело, сжимая выглаженную ткань пиджака. — Марго, будь хорошей девочкой, поздоровайся с новым знакомым.
Сладкий, певчески-приторный голос отдавал чем-то металлическим. Взыгравший на языке отзвук принуждающе-извращённого заставил поморщиться. Марго облизнула губы, стараясь скрыть страх и волнение.
— Добрый вечер, Фредерик, — она замолчала, явно не желая говорить больше, но тут же вновь вздрогнула. — Рада знакомству.
Её холодный голос не колебался, но блестящие глаза и бешено пульсировавшая артерия на шее говорили сами за себя. И её тело вновь качнулось, словно пытаясь выстоять в бушующем шторме. Здоровая рука потянулась в желании рукопожатия. Чилтон неуверенно принял её, ощущая страх, что излучала Марго, всеми фибрами своей души. Он сделал это скорее потому, что не собирался гневать Мэйсона, и эта мысль, выстрелившая на поражение, заставила огонь неподдельного интереса к личности нового знакомого вспыхнуть чем-то негасимым. Отпустив фарфоровую кисть с аккуратными пальчиками, Чилтон вдруг почувствовал тяжесть.
— Почему бы нам не продолжить столь увлекательный вечер у нас? — притягивая сестру ещё ближе, заставляя её в очередной раз терять равновесие, Вёрджер оставил звучный поцелуй на бледной девичьей щеке. — Что скажете, Фредерик? Уважите нас своим визитом на пару-тройку бокалов вина и ещё один интересный диалог?
Этот вопрос ставил в тупик. Выбор, собственно, без выбора, вдарил по внутренней стороне коленей, заставляя чувствовать слабость. Посмотрев на наручные часы, Фредерик обдумывал, может ли он позволить себе попытку отказаться. Но ни странности общения брата с сестрой, ни собственное желание узнать Вёрджера ближе, не допускали и малейшего отступления. Глубоко вздохнув, он встрепенулся, чувствуя на коже животные, облизывающие поцелуи чужого всепоглощающего тумана, спрятанного в глазах, и на мгновение куда-то вглубь проникла песнь сирены. А ей не подчиниться нельзя.