***
Январская погода мало чем радовала: холодные ветра, сугробы по колено и гололёд, из-за которого люди не хотели высовываться из тёплых домов, но им так или иначе приходилось волочь себя наружу. Одной из таких была двадцатидвухлетняя девушка, спешившая к своему парню. Событие было радостное — день рождения. Молодой человек предлагал заехать, мол, так быстрее будет, но она отказалась, заверив, что ноги-руки имеются, значит — не пропадёт. На самом же деле ей хотелось по дороге заскочить в магазин, купить сладостей, вина, чтобы веселее было. Кудри накрутила, накрасилась, натянула сапоги, хотела сразу после попутку поймать, чтобы отвёз куда нужно. Поздоровалась с продавщицей, обменялась парой слов о личном: что сладостей и вино брала не для того, чтобы залечить израненную расставанием душу, как раз наоборот. Улыбка не сходила с лица, смеялась тихо, потому что настроение было хорошее. Сказала свой «рахмет», скрывшись из виду. Вышла, морозному ветру лицо подставив. Постояв так несколько секунд, направилась на остановку, молясь, чтобы порядочный человек попался, нынче время опасное, никому нельзя было довериться. Под ногами хрустел снег, и всё было хорошо до того момента, пока у девушки не возникло странное чувство, будто за ней кто-то пристально наблюдал. Остановилась посередине дороги, но оборачиваться никак не решалась — страшно. Всё-таки обернулась, пересилив себя: никого, правда, не увидела. — Показалось, — проговорила вслух она. — Просто показалось. Пошла дальше, только шаг ускорила и стала боязливо по сторонам осматриваться. Так добралась до пустыря. Не любила она этот путь. Каждый раз кровь в жилах застывала от осознания, что ни машина здесь не проезжала, ни людей поблизости не было видно. Чтобы дойти до остановки, нужно было пройти несколько метров, зимой сделать это было труднее, деваться однако было некуда. Неосознанно ускорила шаг, задышала часто, словно зверёк, за которым гнался хищник, словно дичь, на которую целился охотник, словно… жертва. Удар. Перед глазами всё поплыло, девушка не сразу поняла, что её ударили чем-то тяжёлым сзади. Коснулась затылка, пошатываясь из стороны в сторону — увидела кровь на кончиках пальцев, сглотнула. «Всё-таки не показалось», — первая возникшая мысль, смешно даже стало на секунду, страшно до ужаса. Не дав опомниться, неизвестный стал душить, чтобы слышала лишь его тяжёлое дыхание, мерзкий голос, чтобы даже лица не видя тряслась, моля отпустить. Она сопротивлялась и кричала, что есть мочи, но её тут же заткнули, тогда попыталась побить пакетом, опять не вышло: захват был слишком сильным, воздуха с каждым разом становилось всё меньше. Уже тогда понимала, что ей не удастся выбриться, но всё ещё надежда в душе теплилась. Девушка что только ни пыталась сделать: договориться, клялась, что сделает всё, что он попросит, даже соврала, что дома ждёт годовалый ребёнок — без толку. Вдруг почувствовала, как что-что острое упёрлось под рёбра, сердце в пятки ушло. Глянула, чуть не вскрикнула от увиденного, ведь боялась, что прирежет прямо здесь. — Шагай, — приказал, и она послушалась. Направилась в сторону кустов, сразу же подумала, что здесь её труп будет труднее найти. — Остановись, — застыла. Швырнул на застылую землю, она застонала от боли. Пакет с продуктами упал совсем рядом. Она рыдала навзрыд, молилась, взывала к человечности, она казалось себе настолько жалкой, никчёмной оттого, что не могла ничего сделать. Знала, что сейчас произойдёт, поэтому закрыла глаза, чтобы чуть облегчить участь. Смешно, но ей казалось, что так всё пройдёт быстрее. Развернул лицом, а она тяжело дышала, на обеих щеках застыли слёзы. Он не просил открывать глаза, ему было выгодно, чтобы она не видела его лица. Запустил грязные руки под шубу, гладил коленки, поднимаясь к бёдрам. Ей стало тошно: она подумала о своём молодом человеке, что, если бы согласилась тогда, всего этого не произошло бы. Стянул сапоги, шубу, бросив их куда-то в сторону. Стянул капроновые колготки, приказав открыть рот. Подчинилась. Запихал её же капроны в глотку, чтобы кричать не смела, а после… первый грубый толчок отозвался адской болью, она замычала, на глаза подступили снова слёзы. Она плакала, вспоминая родителей, которых заверила, что вернётся к десяти, плакала когда мужчина толкнулся ещё раз от обиды на саму себя за то, что оказалась слишком слабой для того, чтобы противостоять ему. Плакала, ведь наделась на лучшее будущее, хотела найти достойную работу. Думала о том, как скажет отцу и матери, что её изнасиловали, хотя и не надеялась остаться в живых. Мужчина часто дышал, она слышала как бьётся его сердце, но есть ли оно у таких? Только чёрствое, прогнившее. Пытался поцеловать, но она стала уворачиваться. Тогда он дал звонкую пощечину, схватив за нижнюю челюсть, заставил держать голову ровно. Почувствовала, как он водит ножом по её щеке, тихо смеясь. От этого хриплого смеха все внутренности выворачивало наизнанку, но она даже не пискнула, потому что хотела, чтобы всё поскорее закончилось. И оно закончилось, но он её не отпустил, а продолжил издеваться. Развернул на живот, сел на неё, заламывая руки. Боль вернулась с новой силой, когда нож проник под кожу, задевая позвонок. Она глухо закричала, начав дёргаться. Нож вышел из спины, но затем снова вонзился в плечо, а затем снова и снова… развернул к себе лицом и теперь она, сквозь кровавую пелену смогла разглядеть его лицо, но было слишком поздно. Заулыбался коварно, вынул колготки, видимо хотел услышать последние слова. — По…пожалуй-ста, — простонала на последнем издыхании. — Слишком банально. Без особого труда вонзил нож в грудь — прямо в сердце. А после прошёлся по остальным частям тела, уродуя жертву. Первый удар, второй — их было настолько много, что в один момент кусок ножа сломался, оставшись в молодом теле. Десять, двадцать, тридцать… сорок — он не считал, бил до того момента, пока не выдохся. А когда она умерла закрыл ей глаза: мёртвым ведь нельзя смотреть на живых. Взял в руки капроны, замотал вокруг тонкой шеи, посчитав это последним штрихом для завершения картины. Смерть в своём истинном обличии: кровавая, красивая, мученическая. Он видел смерть каждый день, наблюдал за тем, как люди умирали, не приходя в сознание. Он был окружён смертью, но вместо того, чтобы бороться с ней, стал её посредником. И эта роль будоражила его сознание до невозможности. Как только слез с девушки, отряхнулся от снега. Взгляд зацепился за пакет, подошёл к нему и взял. Заглянул — вино. Оно было таким же сладким, как её кровь, и такого же цвета, и растекалось почти как тёмно-красное по бокалам. Жаль только, что кровь в отличии от вина пить не любил. Решил продукты с собой забрать, вдруг угостит кого-нибудь, выпьет с молодой девушкой по бокалу, а потом всё как всегда, по отработанному сценарию. А пока ему нужно было добраться до дома и взять лопату, чтобы как следует похоронить её, ведь это последнее благое дело, которое он может совершить для неё. Нечего живым на мертвеца смотреть. Глядишь, на тот свет утащит.***
Айказина не соврала, когда сказала, что трупы уже видела в учебной практике, в жизни. Поэтому там, в кабинете, с гордо поднятой головой заявила, что ей плохо не станет. Но сейчас к горлу поступил приступ тошноты, который она всеми силами пыталась подавить, сама ведь на это согласилась. Убедила себя, что осмотр тела — ещё одно испытание, способ доказать силу, выдержку. — Кровоизлияние в кожные ткани, третья степень обморожения, на шее следов удушья нет, горло он не трогал. Никаких следов сопротивления нет, раны колото-резаные, нанесены двадцать часов назад. Наш маньяк сначала задел позвонок, а после стал бить по грудной клетке. Более сорока пяти ударов. В области сердца, рёбер и живота. Внутренние органы на месте, он не каннибал. При вскрытии нашёл кусок ножа, должно быть наносил удары в одно и то же место по нескольку раз, что остриё застряло в плоти, — судмедэксперт протянул полиэтиленовый пакетик. — Сомневаюсь, что поможет, осколок слишком маленький. Алихан был прав: улика мало чем могла помочь, именно поэтому Меруерт погрузилась в мысли, пытаясь расставить все изложенные факты по полочкам: изнасилованных, убитых девушек и женщин находили закопанными или вовсе не находили. Нападал сзади, оглушая тупым предметом и самое ужасное — на его счету есть маленькая девочка восьми лет. От этого осознания у следователя кровь в жилах кипела от злости, а по телу пробегали мурашки, когда представляла, как этот монстр безжалостно насиловал, а после закапывал. — Раньше другие следаки с этим работали, — пояснил Шалкар по пути к моргу. — Ну, как сказать, «работали». Долго признавать не хотели, что маньяк, улики неправильно собирали, анау-мынау. — Ай қарап жүрді ме, не істегенін білмеймін нах, — не выдержал Думан, ругнувшись. Он всем видом показывал своё недовольство, на что имел полное право. Они все понимали, что любой ответственный следователь давно бы разложил всё по полкам, упёк бы зверя за решётку, но случилось так, как случилось и теперь медлить было нельзя. — Но вас может заинтересовать другое. Голос Алихана вырвал Меруерт из воспоминаний, заставив сосредоточиться на трупе. Шалкар и Думан застыли в ожидании, глаза загорелись недобрым огнём от предвкушения. Им, как и ей, хотелось побыстрее поймать маньяка. Судмедэксперт, помолчав несколько секунд, продолжил: — Первый ножевой удар в области грудной клетки пришёлся прямо по сердцу, в стенку левого желудочка. Из-за повреждения мышечная ткань истончилась и образовался тромб. Кровообращение было нарушено, сердце наполнилось кровью, вследствие чего отказало. — И? — спросил Алтаев, выслушав заключение. — Попроще поясни, нихуя не понял. Мужчина усмехнулся, деловито поправив очки. Как показалось Меруерт, Алихан обиделся или по крайней мере ему нравилось подтрунивать над молодыми следователями, но, видимо, заметив измотанные лица, понял, что тянуть с ответом и играть в «угадайку» не было смысла, когда на кону стояла чья-то жизнь. — Это значит, товарищи, — начал он, — Что мы имеем дело с медработником, скорее всего с врачом. Маньяк знал куда бить, поэтому он всего один, остальные раны нанесены посмертно. Пазл в головах следователей сложился окончательно: поэтому оглушал, поэтому долго не могли обследовать генетические материалы, поэтому тела закапывал, чтобы прогнить успели, поэтому никакого сопротивления не было, врачам ведь доверяли. Меруерт поражалась тому, какими люди могли быть наивными, что подпускали незнакомцев к себе настолько близко. Впрочем, ей ли говорить, если её же родители со странной уверенностью говорили о том, что таких людей мало, мол, все ведь друг друга знали, помогали и что навряд ли у людей хватит духу на подобные зверства. — Менталитет басқа ғой бізде, қызым. Менталитет. Слово неприятно вертелось у Айтказиной на языке, возвращая в не самые приятные воспоминания, которые хотелось стереть из памяти. Сколько бы она ни пыталась объяснить, что для совершения преступления не важна ни раса, ни национальность и уж тем более менталитет, однако Самал Шариповна была непреклонна. Её слова можно было растолковать как «если я не слышала и не видела — значит этого не было». Тогда Меруерт не верила словам матери, говоря, что со временем всё измениться, а она в ответ неутешительно качала головой. И, как оказалось, не зря.***
— Точно справитесь? — Рахимов глядел на неё с недоверчивым прищуром. Меруерт искренне не понимала, в чём он видел проблему. Они оба были следователями, оба вовлечены в это дело, цель была одна. Осмелилась предположить, что отсутствие опыта мешало им установить контакт, и именно из-за этого возникало сомнение. — Что сложного в том, чтобы опросить медработников? Внутри неприятно кольнуло, предвещая нечто плохое. Думан не вклинивался в их разговор, предпочитая оставаться той самой нейтральной стороной, которая если что могла сгладить ситуацию, но девушка сомневалась, что всё кончилось бы дракой, хотя напряжение витало в воздухе, смешиваясь с сигаретным дымом. — Ничего сложного нет, конечно, — выпрямился, разминая мышцы. Бросил окурок в пепельницу, — Но нам придётся прошерстить немало больниц, проверить всех — от главврача до санитарки. А ещё вы девушка, и… — Айказина перебила его. — Какое это имеет отношение к делу? — Я не договорил, — отчеканил Шалкар грубо. — Не нужно воспринимать всё в штыки, Меруерт. Я это к тому, что вы девушка, и можете устать от многочасовых опросов, поэтому предлагаю взять напарника. Теперь понятно, какое это отношение имеет к делу? Она закатила глаза, но только и всего. Спорить сейчас не было ни желания, ни времени. На самом же деле Айтказина не хотела признавать, что слова Шалкара её задели и достаточно сильно. Но она молчала, потому что отец говорил: «не нужно устраивать скандалы, трепать нервы. Предки не зря говорили, что терпение — золото. С мужчинами совсем спорить не нужно, бесполезно это». И Меруерт прислушалась к словам отца, хоть внутри бушевал ураган из не самых приятных эмоций — от испепеляющего гнева, до жгучей обиды. Опять, опять одно и то же. Стиснув зубы и сглотнув ком, вставший поперёк горла, девушка молча перебирала досье врачей для составления списка подозреваемых. С каждой папкой дыхание учащалось, приходилось дышать через нос, чтобы унять дрожь в теле. Воспоминания о студенческих годах вспышками всплывали в памяти, голоса и насмешки клеймом впечатались в сознание, став стимулом идти дальше, жить ради самой себя, а не других. — Куда ты идешь, Айтказина?! Всё равно ведь за бумагами сидеть, лучше бы на бухгалтера пошла — разницы никакой. — Ты же девочка, Меру. Замуж выйдешь, детей родишь — это закономерность. Всевышний создал женщину из ребра Адама, чтобы она была матерью всего живого, а не следователем как ты. Если бы все думали так же, как ты, человечество бы давно вымерло к чёртовой матери. Подумай над этим, может ақыл кірер. — Будь нежной, мужчинам подобное поведение не нравится. — Я поставил вам низкий балл, потому что вы не могли знать этого. Девушки априори в подобном не смыслят. Полагаю, выбрали эту специальность из-за детской травмы или из-за того, что хотели заранее защититься от домогательств, я прав? Виски ужасно давило от перенапряжения. Мелкая дрожь превратилась в паническую атаку, усиливаясь с каждой секундой. Больше не в силах находиться в таком тесном помещении, Меруерт встала из-за стола, быстрым шагом вышла, оставив коллег, которым лишь оставалось глядеть ей вслед. — Сөздерің қатты тиіп кеткен сияқты, брат. Ты же знаешь женщин, они слишком чувствительные, — голос Думана был последним, что Айтказина смогла уловить, прежде чем направиться в уборную. Нужно было прийти в себя как можно скорее, ведь уголовный розыск, как часто говорили в ненавистном университете, не место для розовых соплей. Плеснув по лицу холодной водой из-под крана, Меруерт взглянула на себя в зеркало. Вот она, настоящая — заплаканная, слабая, совсем беззубая, что не может постоять за себя, отбить какую-то жалкую фразу, хотя раньше слышала и похлеще. Сжимала бортик раковины, пытаясь отдышаться, но слёзы душили, скатывались по горящим щекам, вниз по подбородку, падали снова и снова. Каждая упавшая капля была равносильна той боли, от которой страдала до сих пор. Думала, что отпустила, надеялась, что на работе будет по-другому. Глупо было так полагать, слишком наивно. Молодой следовательнице хотелось вернуться домой, завернуться в тёплое одеяло и спрятаться в объятиях любимой матери, которая могла бы защитить от зла, грязи, расплодившейся по всей земле. Но после пришло чёткое осознание: со злом нужно бороться, а не прятаться. Можно сколько угодно бояться, бездействие — самое страшное. Видеть, как всё вокруг рушится, как люди умирают один за другим, знать, как другие люди, возомнившие себя вершителями судеб, спокойно разгуливают по улице только лишь потому, что в один момент, почувствовав безнаказанность, решили, что им дозволено убивать. Ещё на первом курсе преподаватель задал один, на первый взгляд, простой вопрос: «в чём ваша цель, следователи?» Кто-то кричал о поимке маньяка, кто-то — о человеческих жизнях, а кто-то горланил об укреплении судебной системы. Алдияр Жунусович тогда никого не осадил, лишь внимательно слушал их, соглашаясь с каждым. В те времена ещё никто не понимал почему он соглашался со всеми утверждениями, ведь как им казалось тогда каждый вопрос должен иметь конкретный ответ. Но именно сейчас Меруерт поняла, что как такого правильного ответа не было, потому что правы были все, потому что каждый человек сам ставил себе цель. И если бы можно было повернуть время время вспять, она без всяких колебаний ответила бы: — Восстановить справедливость. Девушка, уже давно пришедшая в себя, собиралась вернуться обратно в кабинет, чтобы продолжить дело, однако на полпути она встретилась с начальником отдела, который, завидев заплаканное лицо подчинённой, устроил настоящий допрос, и как бы Айтказина ни пыталась убедить его в том, что всё хорошо, он не поверил, предложив пройти в его кабинет для личного разговора. — Рахмет, Олжас Кайратович, но у меня ведь работа, — вовремя вспомнила о ней, пытаясь ускользнуть от ответов, правда, мужчина был непреклонен, поэтому и села на стул рядом со столом, пока он наливал себе рюмку коньяка, ей предлагать, к счастью, не стал. Следовательница молчала, опустив голову. Рассматривала пол, разминала пальцы, кусала губы. Нехорошо так получилось, что по сути коллег своих в первый же рабочий день подставила, да и доносить не хотелось, как говорили родители «ұят болады». Как она после такого в глаза им смотреть должна? Она понимала, что, если скажет об этом — гореть будет со стыда, и тогда напряжение между ними вырастет в несколько раз, а портить отношение решительно не хотелось. Пусть считают слабой, пусть подставят напарника, но клеймо доносчицы Меруерт носить была не намерена. Начальник однако не отступал. Заверил, что это важно, когда девушка сказала, что глупости, ведь он прежде всего начальник и должен знать о всех проблемах, которые сравнил с сорняками в огороде. На подобное сравнение Меруерт горестно усмехнулась, а ведь была доля правды в его словах, поэтому сдалась. Дрожащим голосом выдала всё, что на душе таилось столько лет. Ей так хотелось выговориться, поделиться болью, и Олжас Кайратович слушал со всей внимательностью, не перебивая. Иногда, правда, недобро хмурился, морщился. Тело снова бросило в дрожь, глаза намокли, но она держалась, чтобы слезу не увидел начальник. Как только Меруерт закончила, он внезапно встал с места. — Пошли. Ослушаться Айтказина никак не могла, поэму медленно поднялась, понимая, что добром это не кончится. Ноги будто залили свинцом — каждый шаг в сторону кабинета давался тяжело, хотелось развернуться и сбежать как можно дальше от этого проклятого места, уволиться. Шла, еле поспевая за быстрыми шагами коренастого мужчины, молясь, чтобы, как она сама считала, донос не отразился на работе. Хотя понимала: если Рахимову сделают выговор, не придётся проливать бессмысленных слёз. С одной стороны страх, а с другой — радость за саму себя. Сердце бешено стучало, билось о рёбра. Родители точно такое бы не одобрили, сказали бы, что с такой проблемой могла сама разобраться и девушка это понимала, но было слишком поздно. Олжас Кайратович переступил порог с совершенно невозмутимым лицом, будто ни о чём не слышал и просто пришёл проведать, но когда за ним, опустив глаза, зашла Меруерт, для мужчин, как оказалось, всё стало ясно. Она словила на себе их озадаченные взгляды, сделать, однако, ничего не могла. Ей оставалось лишь смотреть на них и ждать, чего именно — понятия ни имела. Шалкар с Думаном подскочили со своих тёплых мест, параллельно собирая разбросанные по всему столу бумаги в одну стопку. — Сядьте. Астыларыңнан су шықты ма әлде? Олжас Кайратович откровенно насмехался над ними, однако мужчины молчали, будто уже привыкли к подобному обращению. Да и кто осмелился бы пойти против начальника? Никто не хотел проблем, потому что боялись увольнения. Девушка не смогла сдержать довольной улыбки, отчего-то было до ужаса приятно видеть, как уверенность Шалкара улетучилось, стоило ему напомнить о том, что он ни чем не лучше остальных работников отдела, как говорил сам начальник, «новичок, пороха не нюхавший». — Что за свинарник вы тут развели, блять? — недовольный выкрик прошёлся эхом по помещению, отчего Меруерт невольно дёрнулась на месте. Его голос звучал как гром среди ясного неба. Низкий баритон добавлял образу начальника властности, а словам — ощутимый вес. — Какие новости по делу? — Мы тут… — Думан откашлялся. — Поняли, что наш маньяк скорее всего медработник и теперь составляем список, — следователя прервали. — «Мы» — это Алихан или Меруерт, которую прессуют в первый же день? — взгляд его устремился на Рахимова, который слушал выговор спокойно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя он уже давно понял, на что Олжас Кайратович намекал. — Чего молчишь? Раз говоришь, что ты пиздец следователь и раздаёшь советы новичкам, давай, сайра! Теперь он не стеснялся в выражениях, показывая тем самым искренние намерения. Айтказиной хотелось провалиться сквозь землю от стыда, не смотреть в сторону коллег. Она не боялась осуждения с их стороны, страшило осознание того, что своим доносом показала слабость, беспомощность. Меруерт была уверена — после этого случая жизнь её превратится в ад, потому что подобное в правоохранительных органах не прощали. Так утверждал отец, а привычки спорить с тем, кто варился в этом много лет, девушка не имела. — Олжас Кайратович, позвольте мне… — Думан попытался ответить за Шалкара, сняв тем самым напряжение, витавшее в воздухе, но Рахимов не дал ему закончить мысль. — Да, Алихан выяснил, что в общей сложности маньяк нанёс сорок пять ножевых ранений и то, что он, вероятнее всего, медработник. Меруерт составляла список больниц в районе, где были обнаружены трупы, — посмотрел на девушку, которая стояла сжавшись всем телом. Она надеялась, что её не упомянут, хотела стать невидимой для тёмных глаз Шалкара, чтобы взгляд его не пронзал холодом, заставляющим что-то внутри предательски сжиматься, чтобы Думан не таращился, будто изучая её, чтобы Олжас Кайратович напрочь забыл о том, что услышал в своём кабинете. — Меруерт? — окликнул, и сердце ушло в пятки. Будто очнувшись ото сна, Айтказина дёрнулась на месте, потупив взгляд. Не сразу поняла, чего именно от неё хотел Рахимов, но когда суть всё-таки дошла, она, сориентировавшись, взяла стопку бумаг и протянула Олжасу Кайратовичу. Он смазано прошёлся по тексту, казалось, его мало интересовал лист бумаги, но ради приличия сделал вид, что изучал представленный материал со всей внимательностью. Кинул бумагу на стол, тыкнул в него и пригрозил: — Чтобы прошерстили всех немедленно и нашли этого урода, иначе… — не успел закончить мысль, вспомнив, что браниться в присутствии дам некрасиво, исправился. — Сами знаете. И чтобы никакой дедовщины я больше не видел, иначе выгоню пинком под зад. За языком следите — иначе отрежу, — повернулся в сторону Думана. — Я ясно выразился?! — Ясно, Олжас Кайратович. Мужчина кивнул сам себе и уверенной походкой зашагал в сторону двери, оставив после себя странное чувство. Все трое молчали, долго молчали. Меруерт нервно теребила край тёплого свитера, до боли закусив губу. О том, чтобы заговорить первой или посмотреть в сторону коллег не было и речи — слишком уж стыдно. Шалкар, прикрыв веки взял список в руки, вчитываясь. Думан же грузно выдохнул и, сев, закурил. Снова. Прошла минута, вторая, так могло продлиться до бесконечности, если бы Шалкар не заговорил: — Думан, заведи машину. Сам знаешь, зима, греется долго. — Жаңа ғана отырдым ғой мен, — возмутился Алтаев, на что у следователя появился достойный ответ. — Давай-давай, машинада отырасың. Нехотя Думан встал с тёплого места, пробубнив себе под нос нечто невнятное — то ли мат, то ли просто возмущение. Снял с вешалки тёплую куртку, а после поспешно удалился. И вот они стояли вдвоём, в пустом кабинете, в абсолютной тишине. Айтказина осмелилась поднять голову только тогда, когда снова услышала голос Рахимова. Он был еле уловимым, будто Шалкар так же боялся начать диалог. — Простите меня, перегнул. Она ничего не ответила, лишь слушала. Шалкар спрятал глаза, разглядывая ботинки. Меруерт задумалась над предложением Рахимова о напарнике. Несмотря на то, что ей не нравилась сама формулировка этого предложения, больниц было действительно немало и пара тройка рук действительно бы не помешала. Мама учила, что в любом вопросе можно найти компромисс, лазейку, нужно лишь поискать повнимательнее. Иногда взгляды родителей не совпадали с её, во многих вопросах мнения расходились, однако девушка их всё равно любила, признавая, что некоторые советы были действительно полезны. Сейчас, после извинений, Айтказина готова была пойти навстречу. — Нам нужно взять ещё несколько человек с собой, — голос ровный, хоть внутри всё переворачивалось от волнения. — Есть кандидаты на роль напарника? Шалкар, явно не ожидавший услышать подобное, растерялся. — Ну, — кашлянул, — Есть Марат, Елдос. Можем разделиться: Вы с Думаном и Маратом поедете на опрос, пока мы будем пробивать по базе, вдруг наш маньяк уже судим, потом сравним данные. Идёт? Она кивнула и, ничего больше не добавив, направилась в сторону двери. На душе стало спокойней после извинений, чувство вины пропало. Только сейчас поняла, что сделала всё правильно, ведь подобное поведение нужно пресекать ещё в зародыше, иначе оно разрастётся до небывалых масштабов. Айтказина понимала, что бороться с этим сорняком придётся ещё долго и крайне мучительно, но начало уже было положено. Рахимов окликнул её, когда Меруерт уже накинула пальто, собираясь выйти. — Я прощён? — на что девушка лишь дёрнула уголками губ, ответив так, как отвечали большинство мам капризным детям. — Көреміз.***
Опросы проходили медленно, но верно. Медперсонал относился к их появлению с настороженностью, некоторые отказывались давать показания, на что Думан раздражался, и его приходилось успокаивать. Нервный, уставший и голодный не мог стерпеть молчания. Она его не знала, поэтому просто молча смотрела на то, как Алтаева выводили из кабинета или на то, как он выходил сам, чтобы покурить. Айтказина же продолжала опрос. Нервничала, тряслась, но старалась держаться при простых гражданах, ведь если сам следователь не уверен в своих силах, то и доверия он не вызовет. — Не замечали у коллег странного поведения? — людям нужно было смотреть в глаза, чтобы уловить каждое действие, чтобы не смогли утаить важную для следствия информацию. Глаза выдавали человека, Меруерт в это верила, хоть окружение её говорило о том, что подобное утверждение — чушь. — Отпрашивались, не приходили на работу в период третьего января по десятое? Ответ был всегда один: нет, не знаем. По пальцем можно было сосчитать тех, кто сообщал о своих подозрениях, хотя в итоге ничего дельного от допросов так называемых подозреваемых не выходило — у всех имелось алиби. — Это уже пятая больница по счёту, а мы нихуя не узнали! — Алтаев, отчаявшись, проводил время на улице, мотаясь из стороны в сторону. — Надышался я этой хлорки, аж тошнит. Шалкар мал, — за часы, проведённые с Думаном, Меруерт привыкла слышать из его уст отборные маты сразу на двух языках. Брань, ей, конечно, не нравилась, однако запрещать ничего не могла, поэтому стояла молча, изредка бросая взгляды на Марата, который пожимал плечами. — Сам в тёплом месте сидит, а нас, блять, жердің көтіне отправил. Говорить о том, что осталось ещё пять Айтказина побоялась. Человека в возбуждённом состоянии провоцировать не стоило, но похоже Марат плевал с высокой колокольни на подобные предостережения и выдал без промедлений: — Шыда, брат. Ещё немного осталось, всего пять больниц. Думан выдал нервный смешок, потом затушил сигарету, выкинув её в рыхлый снег и раздавив подошвой. В одном этом жесте виднелось то, насколько он был зол, насколько сильно ему хотелось вернуться в отдел, но не мог. Алтаев молча двинулся к машине. — Чё стоите как истуканы? Здесь нам делать нечего. Меруерт и Марат переглянулись и, согласившись с выводом Думана, пошли за ним, сели в машину. Ехали в гнетущей тишине. Айтказина смотрела в окно, наблюдая за тем, как дома исчезали с поля зрения, оставаясь позади. Глаза слипались от усталости, и сколько бы она ни пыталась держаться, погода располагала ко сну. Правда, поспать получилось недолго — она проснулась от громкого звука мотора. С трудом разлепив глаза, увидела, как Думан всеми силами пытался завести машину, но никак не получалось. — Не болды? — сонным голосом спросила Меруерт, выпрямившись. — В сугробе застряли, — выдал Марат, взглянув на неё через плечо. Девушка обречённо выдохнула. Подумала про себя, что теперь они точно в этом районе останутся надолго. Теперь она разделяла недовольство Думана: более того, сама захотела сказать пару ласковых Рахимову, но тут же отогнала мысли, убедив себя в том, что за всех непременно выскажется Думан по приезде в отдел, а сейчас нужно было что-то делать с машиной. — Сейчас вернёмся, сиди здесь, — мужчины вышли, и на сей раз Меруерт послушалась, наблюдая за тем, как они пытались вытащить старенький жигуль. Попытки не увенчались успехом, и даже вдвоём они не могли завести его. Помощь пришла откуда не ждали: через окно девушка увидела, как к Марату с Думаном подошёл незнакомый мужчина в голубом комбинезоне. Мужчина был молод, не меньше тридцати лет, тощий, но высокий. На минуту даже засомневалась, что такой человек мог бы помочь. Теперь они толкали машину втроём, и она наконец начала ехать, а когда Алтаев сел за руль и прокрутил ключ — послышался долгожданный рёв мотора. Меруерт расслабилась. Марат тоже уселся на переднее сидение. — Спасибо Вам большое, выручили, — Алтаев протянул руку через открытое окно для рукопожатия в знак благодарности, незнакомец принял её, чуть сжав. — Да не за что, — однако, завидев Меруерт, он словно поменялся в лице, глаза его засияли от удивления. — Так вы с дамой, ребята. Здравствуйте! — Здравствуйте, — как-то настороженно ответила она. Теперь, когда ей удалось хоть немного увидеть незнакомца, почувствовала некий дискомфорт. Ему было явно не больше тридцати, но выглядел на пятьдесят. — Поскорее бы весна, чтобы подснежники повылезали, а не сугробы и холода. Любите подснежники собирать? Собирать подснежники? Меруерт смутилась заданному вопросу, но оставить без ответа не могла, поэтому, хоть и с долей скептицизма, выдала: — Не особо. — А зря, — цокнул языком мужчина. — Они очень красивые и пахнут вкусно. Парни, возьмите на заметку. Вдруг подарите такой же красивой девушке. — Обязательно. Нам пора, — Думан, явно что-то заподозрив, поторопил незнакомца. Он кивнул, позволив ему поднять стекло автомобиля. Меруерт неприятно поёжилась, как только они тронулись. — Подснежники собирать, блять. Какой человек в здравом уме их рвать будет? Странный он дядька. — Қойш, помог же, — возразил Марат. — Ты вон тоже с причудами у нас, но мы же ничего не говорим. — Э, Мара, көтіңді қысшы! И так работы дохуя. Работы действительно оказалось выше крыши. Они объездили оставшиеся больницы, результата никакого. Уже давно стемнело, и вернулась команда только к десятому часу — холодные, голодные, с диким желанием прилечь куда-нибудь. Стоило переступить порог маленького кабинета, как Думан со злости швырнул на стол, прямо перед Шалкаром, который даже не поднял голову, толстую папку, в которой были записаны все показания. Пока Меруерт и Марат разминали затёкшие мышцы, согревались как могли и просто ждали того момента, когда Думан наконец скажет всё, что он думал о коллеге. — Нихуя. Ноль. Дым, — уселся на стул, нервно закурив. — Знаешь кто ты, Шалкар, мать твою, Рахимов? Ты — пидарас, гандон, ишак, настоящий мал, блять, который задницу свою не захотел поднять. В следующий раз сам поедешь на опросы-хуепросы, пешком сука! Иттің баласы, қотақбас. Вот ты кто, а не следак! Шалкар наконец поднял голову, казалось, что он не услышал то количество матов, которое на него обрушил коллега. Простое «қара», заставило опешить не только его, но и Марата с Меруерт. На них смотрел мужчина, который несколько часов назад помог им выбраться из сугроба, которому Думан пожал руку, обозвав странным. По побледневшему лицу Марата можно было понять, что он вмиг пожалел о сказанных ранее словах. — Я не просиживал задницу, Думан, — насмешливо, с лёгкой улыбкой заявил Рахимов, явно упиваясь шокированными взглядами коллег. — Сверил сперму, группу крови, нашёл адрес бывшей жены, которая рассказала, что развелась с ним из-за его извращённых фантазий. Единственное, она не знала, где он сейчас находится, поэтому не смог выйти на его след, решил дождаться вас. Походу не зря, и у вас всё-таки есть данные? Я прав? — Блять! — Думан разъярённо стукнул кулаком по столу. — Упустили! Мы его раньше тебя, сука, видели, я ему руку даже жал, — ему было мерзко от одного лишь факта, он поморщился и резко поднявшись со стула пошёл к раковине. — А я-то думаю, чё он про подснежники фигню затирает, — Алтаев старательно натирал руки мылом, будто пытался смыть с себя всю грязь, смрад и кровь. Человеческую кровь. — Какие подснежники? — не понял Шалкар, нахмурившись. Он ждал подробностей, смотрел на коллег, пытаясь связать факты между собой. — Причём тут цветы? Айтказина, выдохнув, заключила: — Не цветы, Шалкар — трупы.***
— Дмитрий Сергеевич Яромольник, шестьдесят второго года рождения. Ранее имел судимость за убийства, сопряжённые с изнасилованием, но вышел по УДО, — каждое слово, сказанное Шалкаром, вызывало дрожь, разгоняя горячую кровь по венам. В голове не укладывалось, как такого человека могли выпустить на свободу, как позволили такому человеку продолжить свои зверства? А то, что огорчало Меруерт больше всего — они видели его, были в шаге от того, чтобы поймать его, но они его упустили, гоняясь не за теми. — Бывший медик, если быть точнее — фельдшер по образованию, поэтому так хорошо знал анатомию, но после ареста не смог восстановиться и стал разнорабочим. Утешало Меруерт в данной ситуации лишь одно: ещё не поздно было всё исправить и задержать его прямо дома. Думан ехал на максимальной скорости, настолько быстро, насколько позволяла машина. Среди ночи под светом луны облажавшиеся следователи пересекали улицы города в попытке найти решение, остановить монстра, пока не стало слишком поздно. Выйдя из машины, следователи сразу же подготовили пистолеты, переглянувшись, зашли в подъезд, начали медленно подниматься: сначала на первый, потом на второй и так до седьмого. Застыли перед дверью с номером шестьдесят шесть и, затаив дыхание, постучали. Тишина. Снова постучали — ответа нет. В голову закралась мысль, что, возможно, они ошиблись адресом, дверью. Шалкар предложил выбить дверь, но Меруерт была категорически против, аргументируя это тем, что платить за испорченную дверь — не вариант. Вдруг открылась соседняя дверь, из которой выглянула женщина средних лет. По первой реакции было видно, что она испугалась, и как бы им ни хотелось не пугать её ещё больше, они были обязаны представиться. — Вы кто? — Уголовный розыск, — спрятали оружие, показав вместо них документы, чтобы женщина поверила. — Не знаете, где сейчас ваш сосед из шестьдесят шестой? — Он съехал сегодня, отдал ключи. Сказал, что мать умерла, на похороны уехал. Мол, квартиру завещала, и работу присмотрел. — А куда уехал, не знаете? — Меруерт сгорала от нетерпения. Ей не хотелось упустить маньяка, на этот раз навсегда. — Кажется, что-то говорил про Усть-Каменногорск и что-то про билет на поезд в половину одиннадцатого. Тут они поняли сразу — времени осталось немного, точнее, его совсем не осталось.***
Железнодорожный вокзал был шумным по своему обыкновению. Толпы людей с чемоданами то приходили, то уходили. Лишь три человека стояли в отдалённом месте, ожидая, когда нужный им поезд приедет и не успеет увезти убийцу. Особого плана не было: они в штатском берут Дмитрия бесшумно, сразу. — Блять, если он и в этот раз съебётся, нам пизда, — выругался Думан, не стесняясь. Шалкар нахмурился и, ткнув локтем Алтаева в бок, нравоучительно произнёс: — Базар свой фильтруй немного. Неприлично при девушке так материться. Ұят қайда? — А чё, разве Олжас Кайратович не так сказал? — фыркнул недовольно. — И ещё, твоими стараниями она уже привыкла к моим матам. Ей даже нравится, да, Мика? Меруерт скрестила руки на груди и глянула исподлобья. — Во-первых, я Меруерт, а во-вторых, нет, мне не нравится, но да, я привыкла. После томительного ожидания наконец объявили о приходе поезда, и следователи ринулись к вагонам. — Все помнят план? — Айтказина кивнула. — Разделаемся, просим у проводников список, заходим и берём его, не создавая шума. В случае побега прижимаем с разных сторон. Так и разошлись на три стороны. Шалкар пошёл влево, Думан — направо. Действовать нужно было стремительно, поэтому она старалась отвечать на вопросы ничего не понимавших проводников кратко и по делу. Стоило ей показать документы, все сомнения тут же снялись и в руках оказался список пассажиров поезда. Лихорадочно она пробегалась по именам и фамилиям, пытаясь найти нужного человека. Положение дел усугубляло ещё то, что до отправки осталось всего десять минут. Только через двадцать неудачных попыток удалось найти нужного человека. Дмитрий Сергеевич Яромольник. Третье купе, пятнадцатое место. Бинго. Вошла вместе с толпой, стараясь не привлекать внимание. Каждый шаг давался тяжело, будто ноги облили свинцом, но она шла к цели, ведь именно Яромольник был её доказательством того, что она сможет работать в уголовном розыске, что не только мужчины могут идти по кровавому следу преступника. Он — её гарантия к успеху, как бы цинично это ни звучало. Она это понимала и поэтому не давала себе право на ошибку. Ошибка — провал, ошибка — смерть. Сердце у Меруерт колотилось так сильно, будто вот-вот выскочит из груди. Она знала, что первое задержание всегда волнительное, но не предполагала, что настолько. Более того, подключиться к делу в первый же день — редкое явление и ей, можно сказать, невероятно повезло. Ловить преступника в одиночку — страшно, не утишало даже заряженное оружие под боком. Молилась, чтобы Шалкар и Думан успели, чтобы маньяк, поняв безвыходность ситуации, сдался быстро. Но в сознании Айтказина проигрывала самые худшие варианты развития событий, морально готовясь к погоне. Она застыла перед дверью в купе. Несколько секунд — и дверь открылась, явив следовательнице одного из монстров в человеческом обличии. Он сидел просто, казалось, сначала даже удивился, увидев знакомые лица, но потом до него стало доходить: назад пути нет. — Дмитрий Сергеевич Яромольник? — Да. — Уголовный розыск, пройдёмте со мной, — усмехнулась, вспомнив его же слова. — Будем подснежники собирать. И он повиновался. Никакого сопротивления не было даже тогда, когда его заковывали в заслуженные наручники. Вывели с поезда как и хотели: бесшумно, быстро. Он шёл с гордо поднятой головой, видимо, заведомо зная о том, что за убийства ему светила высшая мера наказания — казнь. Меруерт была более чем уверена, что последним, что вылетит из его уст, будет правдой.***
— Это всё из-за жены случилось, — в кабинете допроса, закованный в наручники Дмитрий Яромольник не спеша рассказывал всё с самого начала с нескрываемой толикой печали или её подобием, пока на него пристально смотрели три следователя, которые привели его сюда, и начальник отдела. — Она не хотела мириться со мной, с моими желаниями, а я мирился, понимаете? — конечно, не понимали. Такого, как он, нельзя понять, нельзя поставить себя на его место, лишь он сам может рассказать, что чувствовал и делал. — Я всегда был окружён смертью, я даже на медика пошёл поэтому. Смерть манила меня, но я должен был спасать людей от неё, а не… — осёкся, — Не становиться тем, кто приносит её. — Кончай философствовать! — Думан снова не сдержался. — Говори, как девушек зарубил, как маленькую девочку, тварь такая, изнасиловать пытался, как убил и закопал, сука! Сердце у Меруерт сжалось. Восьмилетняя девочка, которая, доверившись монстру, расплатилась жизнью. Девочка, которая только-только пошла в школу, впервые надела белые бантики, только нашла друзей. Она всё понимала и чувствовала, наверняка кричала от боли. На глаза невольно навернулись слёзы, которые она сдерживала как могла. — О, да, я помню, — кивнул. — Маленькая, милая Катенька… она котят очень любила. В тот день была в белой футболке с цветочками, в панаме, с распущенными волосами, глаза такие голубенькие, большие, напуганные. Пахла вкусно, тогда у меня дикое совершенно желание появилось. Не знаю отчего, раньше я на детей не… не нападал, — голову опустил. — В глаза смотри, блять! — теперь ругался Шалкар. Сжав челюсти, глаза зло выпучив и сжав кулаки до побеления костяшек, держался, чтобы не дать в лицо. Самообладание сохраняли лишь два человека, но и они были на грани срыва. — Говори! — Это было на даче, где-то к полудню. Я пригласил её поиграть с котятами, сказав, что недавно кошка родила. Ну и она пошла, а когда зашла в дом, удивилась, что котят нет, а я сзади напал, повалил на пол, пытался раздеть, ну… сами понимаете. Горло сдавило огромным комом, рвотные позывы вернулись. Айтказиной хотелось забыть обо всём, но теперь это въелось в память и навряд ли уйдёт. Сейчас она боролось с желанием совершить самосуд. Взять заряженный пистолет, выстрелить прямо в голову и наконец сбросить эту тяжесть с плеч. «Нельзя!» — отчаянно кричал здравый смысл. Закон всё сделал бы за неё, по крайней мере ей хотелось в это верить. Сейчас они могли распоряжаться лишь его показаниями, вытягивать из него как можно больше слов. — Тело закопали сразу или через время? — наконец подала голос Айтказина, пытаясь говорить ровно. — Как убили, так же, как и остальных? — Через время, ночью. Задушил. Закопал в зарослях неподалёку. В общей сложности допрос продлился около восьми часов, до самого утра и лишь только тогда, когда конвой увёл его, все смогли выдохнуть, несмотря на то что осадок всё же остался. Заночевали в отделе, пойти домой никто не смог. Уснула Мерует прямо за столом, среди стопки бумаг. Всю ночь ей снился кошмар, снилась девочка, о которой Яромольник говорил со спокойным лицом, ни в чём не раскаиваясь. Меруерт смотрела со стороны на то, как маленькую девочку уводила тень, но ничего не могла сделать. Она была лишь безмолвным свидетелем кошмара, слышала плач и крики, но не могла спасти. Никто не мог. Её разбудил голос Шалкара. Она подняла голову, увидела, что коллега стоял с двумя стаканами, и сначала не поняла, что он ей принёс, но как только приняла, поняла, что это был кофе. — Примите в качестве извинения, — объяснился Рахимов. — Тем более шаршадыңыз, надо взбодриться. — Вы же уже извинились, — не поняла Меруерт, но всё-таки сделала глоток. — Сіз «көреміз» дедіңіз, а это не значит, что вы меня простили, правильно? Меруерт усмехнулась. Всё-таки он был настойчивым, правда, она не знала, красит ли его это или наоборот портит. Рахимов для неё был загадкой, которую разгадать было непросто, хотя стоило ли оно того — разгадывать человека, если цель твоя совсем не в этом? Ответа не знала. Такое ощущение, что Меруерт не знала ничего, даже того, чего хотела от жизни. — Как думаете, его расстреляют? — посмотрела на Шалкара с некой надеждой на положительный ответ, хотя знала, что точно сказать ничего было нельзя. — Должны, если, конечно, в законе ничего не поменяется. В принципе, это и не наши проблемы, мы свою часть отработали. Вы молодец, Меруерт. — Мы молодцы. Мы ведь команда… — осеклась и чуть неуверенно спросила: — Да? Шалкар открыл было рот, чтобы ответить, как в кабинет завалился Думан с несколькими папками. Весь растрёпанный, с покрасневшими глазами и сигаретой, которая не давала ему окончательно сойти с ума. — Это пиздец! Шалкар с Меруерт переглянулись, посмотрев на Алтаева с немым вопросом, а тот в свою очередь выдал следующее, явно не веря в то, что говорит подобное. — Из озера вытащили разложившийся труп, не удаётся опознать. — Так в чём тут «пиздец»? — всё ещё вопрошал Шалкар, Меруерт поняла, что что-то тут нечисто и чуйка её не подвела. — Да бля, дай договорить! Пиздец в том, что вытащили только туловище без головы и в том, что Мика была права, — подошёл к настенной доске, тыкнув в фотографию молодой девушки на берегу озера с разбитой головой. — Это никакая не бытовуха, и это больше не висяк! Это, мать вашу, маньяк-головорез.