Прощание

Пахло сыростью. Этот запах пропитывал стены, просачивался сквозь полы чёрного пальто. Намотанные на запястье в несколько слоёв бинты так же отдавали этим ароматом. Визиты Дазая сюда были отнюдь не редкостью, напротив — он как ни странно был завсегдатаем этого недружелюбного, на первый взгляд, места. В руке у него была бумажка. Этот лист бумаги не отличался от сотен тех, которые Осаму приносил сюда до этого. Послание, неаккуратно нацарапанное на поверхности, так же являлось совершенно обыденным. Дазай не любил долгих предисловий, а уж тем более, не умел грамотно излагать свою мысль на бумаге. Там нужна была краткость и лаконичность, что ему совсем не подходило. Осаму скорее любил длинные монологи, но и писем писать не желал. Он знал, что его в любом случае поймут, какая бы нелепица ни была написана на бумажке. Да и к тому же, если говорить начистоту, то Осаму в этой ситуации имел преимущество: у этого одинокого человека, сидящего в подвале, не было других собеседников. Говоря на чистоту, сложно назвать его именно словом «человек». Собственно, как и самого Дазая. Они оба — заложники своей неполноценности. У них могло быть хоть тысячи монологов на эту тему, но никто никогда не озвучивал итога, собственно, по этой причине, все их разговоры являлись пустой болтовнёй. Дазаю так казалось. Возможно, Верлен-сан думал иначе. Мало кто знал, что у него на уме после всех этих событий двухлетней давности. Можно сказать одно — душа его разбита и растоптана. Осаму чувствовал себя не лучше. Вообще, ему не часто приходилось задумываться о своём состоянии. В этом не имелось такой сильной необходимости. Иначе, Дазай просто утонет во тьме собственных мыслей. Они были такими же непроглядными, как и мрак, окутывающий лестничный пролёт около подвальной двери. Осаму тихо остановился, а потом, шурша подолами пальто, присел, положив бумажку на холодный пол. Два изящных, вытянутых пальца протолкнули её сквозь щель. По другую сторону от двери сидел мужчина. Он был красив и статен, казалось, в самом рассвете своих лет, однако взгляд его не выражал абсолютно ничего. Человек буквально умер изнутри. Это случилось ещё два года назад. Собственно, теперь у него не осталось ничего. Лишь записки, которые ему приносил один весьма экстравагантный юноша держали разум Верлена в шатком здравии. Так же немного помогали облегчить боль стихи и письма давно умершему. Человеку, который ушёл уже давно. Однако с каждым днём мысли его становились всё более путанными. Поль уже не мог изливать их на бумагу. На все вопросы о том, чего ему ещё ждать, был лишь один ответ: «Шторма». Это давало хоть и хрупкую, но надежду, за которую можно зацепиться и не сойти с ума. Верлен ощутил коснувшийся лодыжек сквозняк. Он повернул голову к двери и увидел, как сквозь неё, будто сама собой, просунулась бумажка, сложенная вчетверо. Разве уже время? Странно, обычно, подобные записки приходили глубокой ночью, когда никто не мог бы услышать их тихие разговоры. Что за срочность? Хотя, может быть, ощущение времени у Верлена исказилось, пока он сидел тут. В любом случае, не лишним будет подойти и узнать, в чём дело. Поль поднялся со своего кресла и медленным шагом подступил к аккуратно сложенной бумажке. Его изящные пальцы зацепили её края, а потом подняли с пола. Развернув лист, он увидел всего пару иероглифов: «Попрощаться». Пару секунд Верлен неподвижно разглядывал лист, будто пытаясь понять истинную суть, а потом его губы разомкнулись: — Дазай-кун? — Верлен-сан, — произнёс игривый голос за дверью. — И могу ли я узнать, в чём же причина? Стоящий за дверью Дазай пожал плечами и хмыкнул: — Боюсь, степень нашей близости не позволяет вам уточнять такие детали, — сказал он с намеренной игривостью. Это был обычный тон их разговора. — Что ж, весьма прискорбно, должен признать, — пальцы Верлена смяли бумажку, будто бы его воля не желала мириться с этим фактом. — Увы, мне будет не хватать наших тёплых бесед. — Пожалуй, — послышался сухой ответ. Дазай выудил из кармана ключ, а потом бесцеремонно вставил его в замок, даже не спросив у Верлена разрешения. Он имел доступ к этому подвалу как исполнитель, да и потом, если бы не его план, неуловимого короля убийц из Европы так и не удалось бы изловить. Осаму по-хозяйски открывает дверь и заходит, после чего запирает её, как бы отсекая самому себе дальнейшие пути к отступлению. В подвале воняет сыростью и плесенью ещё больше, чем на входе. Дазай привык к этому горьковатому запаху. Он проходит внутрь тесной комнаты, освещённой одной лишь голой лампой, полностью игнорируя Верлена. Весьма знакомая атмосфера. Осаму понятия не имеет, зачем вообще это сделал, но большинтсов его поступков даже для него самого загадка. Он подходит к письменному столу и проводит рукой по пыльной поверхности. На краю лежит стопка писем. Дазай хватает одно из них и быстро пробегается глазами по строкам. Позади него слышится стук каблуков. После чего чья-то рука резко выхватывает пожелтевший лист. Он оборачивается к инициатору этого действия и с насмешкой спрашивает: — В чём дело, Верлен-сан? — Убери свои поганые руки, — говорит тот строгим, но лишённым ярких эмоций голосом. Дазай усмехается, нахально, будто потешается над чувствами самого Поля. Тому это не нравится и его лицо выражает разочарование. Однако он больше не говорит ни слова, лишь подходит и кладёт лист обратно в стопку. Голос Осаму вновь раздается по подвалу: — Какая глупость, писать тому, кого уже нет, не находите, Верлен-сан? — Что ты понимаешь? — спрашивает тот, исступленно глядя на пожелтевшую бумагу. — Я понимаю только то, что в этом нет смысла, — Дазай пожимает плечами и тут же в его сторону бросают самый уничтожающий и колкий взгляд. Он даже не пошевелился, более того, продолжил: — Сколько будет жить ваша любовь, а? Верлен-сан? — Осаму подходит ближе к нему и насмешливо наклоняет голову, глядя своим единственным глазом на его тускло освещённое лицо. Верлен моментально поворачивается и замечает, что находится в опасной близости от Осаму. Пару минут они лишь смотрят друг на друга, а потом Дазай шепчет: — Сколько? Три года? Пять? Поль теряет терпение и его губы искривляются в гневе. Он не трогает Осаму, зная, что тот прав. Из груди вырывается судорожный выдох. Дазай может видеть сомнения, проступившие на лице Верлена. Ему было ясно, что тот, за два года заточения соскучился по человеческому теплу. По теплу одного конкретного человека. От Дазая не стоит ждать даже фальшивого притворства. Если он хотел, он брал, если он хотел, чтобы брали его, он отдавался. Всё просто. В данный же момент ему дико хотелось чего-то такого. Возможно, большинство адекватных людей назовут его больным, однако Осаму не то, чтобы с ними не согласен. То было какое-то извращённое желание. Дазай и сам не понимал этого, но ощутив, как у него в руках остывает тело лучшего друга, хотелось, чтобы кто-то это возместил, заместо холода подарил жар, который заполнит тело. Он подходит к Верлену и слегка касается его плеча, покрытого лишь тканью рубашки. Тот резко вздрагивает от холодных пальцев, обернувшись. В его взгляде непонимание, во взгляде напротив похоть, боль и желание умереть. Сердце Поля сжимается от досады, от отвращения, однако исход один. Он хватает Дазая за покрытую бинтами руку, притягивает к себе, сжимая запястье. Верлен грубо хватает чужое лицо и впивается в кожу двумя пальцами, накрывает губы Осаму своими. Тот отвечает, протягивая свою ладонь к щеке Верлена. Он не умел быть ни нежным, ни страстным, а знал только грубость. Так и не коснувшись его лица, Дазай оказывается прижат всем телом к чужому. Ему не позволяют вольностей. Управление здесь явно не у него. Руки, внезапно сжимающие бока, грубые, горячие, не уступающие никому. Их поцелуй становится более развратным, он не наполнен ничем, кроме плотского желания. Губы Верлена небрежно скользят по едва ли открытым устам Дазая. Его язык грубо проталкивается ему в рот, тем самым углубляя поцелуй. Дыхания не хватает. Никто не отстраняется. Оба уже решили окунуться в эту тьму и дороги назад нет. Одним резким, но не грубым движением Поль сбрасывает пальто, висящее на худых плечах Дазая. Он с шорохом кидает его куда-то на стоящую в углу кушетку. Осаму отрывает взгляд лишь на миг, но не успевает разглядеть, куда оно приземлилось, потому что его резко разворачивают спиной. Верлен кладет руки ему на лопатки и заставляет прижаться ближе. Жар между их телами начинает разрастаться, вытесняя даже стыд и отвращение. Сейчас Поль хочет одного — закончить всё так, как это и предполагалось. Он порывисто отстраняется и расстегивает пуговицы на жилетке. Взгляд Дазая внимательно следит за движениями его рук. Губы приоткрыты в жаждущем желании. Этому лучше того стоить. Тело Осаму мягко толкают, заставляя сесть на кушетку. Рубашка Верлена расстёгнута. Он подхватывает пальцами её края и освобождает подтянутую грудь от одежды. Дазай всё ещё смотрит неотрывно, будто боится, что это всё — хрупкий мираж. Он не может не признать, что Поль сложён хорошо, статно. Его плечи покатые и гладкие. Дазай хоть и меньше, но ненамного. Верлен вполне мог посчитать Осаму даже хрупким, но в действительности так не было. Тело дрожит от внезапно накатившего холода, которого он так не желает ощущать. Руки тянутся вперёд к нему, будто бы умоляя заключить себя в спасительные объятия. Его мягко хватают за запястья, а потом резко разворачивают. Мгновение и Дазай уже падает лопатками на скомканное пальто. Верлен нависает над ним. Он седлает его бёдра, но не надавливает слишком сильно. Скользит руками под рубашку, чувствуя лишь ткань бинтов. Справится с таким количеством пуговиц может быть сложно. Поль решает действовать иначе: резким движением задирает её до до пояса и вдруг слышит: — Бросьте, Верлен-сан…мы же не любовью занимаемся, — говорит Дазай, глядя на него снизу вверх. Верлен ухмыляется. Осаму наверняка ужасно тугой и подготавливать его придётся долго. Пожалуй, для него хватит трех пальцев. Он на мгновение замирает, раздумывая. Снизу раздается тихое: — В правом кармане, можете воспользоваться этим, я совсем не возражаю. Поль поднимает бровь. Он склоняется над Дазаем, прижимая его своим телом к кушетке и тянется к карману длинного чёрного пальто. Рука выуживает оттуда тюбик вазелина, явно предназначенный для смазки оружия. С губ срывается усмешка. Предусмотрительно. Верлен расстёгивает ремень Дазая и спускает с него штаны до колен. Его ноги так же покрыты бинтами. Область паха к счастью свободна от них. Дазай уже достаточно возбужден, чтобы это могло быть видно сквозь нижнее бельё. Интересно, что его так завело? На лице появляется дразнящая ухмылка. Карие глаза смотрят выжидающе. Верлен прикасается к нижней части своих одежд. Весьма заводит, если уж признаться, но никто из них не мог быть честным друг с другом. Он оголяет бёдра. Выступающие на поясе косточки матово освещены. Дазай ощущает жар. Это невыносимо — осознавать, что пришлось сорваться в такую пропасть, чтобы Верлен обратил на него своё драгоценное внимание. Поль не хочет больше медлить. Раз уж Осаму не нуждается в прелюдии, то можно сразу перейти к более интенсивным действиям. Он наносит на палец вазелина и медленно вводит его в Дазая под тихое шипение последнего. Это движение было намеренно акцентированным. Верлен прикладывает немного силы медленно надавливая на сжимающие палец мышцы. Под ним раздается судорожный вдох, а потом поясница Осаму слегка выгибается. Недостаточно, чтобы это можно было назвать полноценным прогибом, лишь слегка, от удовольствия или боли, Верлен уже не может сказать. Он чувствует, как внутри зарождается грязное желание. Лучше отвернуться, противиться ему. Сердце начинает стучать о рёбра, и чем сильнее его ритм, тем более чувствительны движения Верлена. Дазай начинает сбито дышать. Явный показатель растущего возбуждения. Поль растягивает губы в ухмылке, больше похожей на оскал. И вот уже второй палец входит в Дазая. Тот раздвигает ноги шире, даже слегка обмякает. Он будто бы придвинулся ближе. Желает, чтобы Верлен входил глубже, пожалуй, не только пальцами. Однако ещё не время. Поль желает продолжить своеобразную пытку, раздвигая пальцы ножницами. Изо рта Дазая вырывается глухой хныкающий стон. Верлен на мгновение даже удивляется, но потом ему становится жарко. Грудь сжимается. Он медленно вводит третий палец. Дазай выгибается, тянется к нему. Сам Поль, кажется, только этого и ждал. Его щека ласково прильнула к грубоватой забинтованной руке. Губы коснулись кожи. Осаму не отводит взгляда, разгорячённо постанывает. Из груди у него раздается тихое: — Верлен-сан… Его это наоборот лишь забавляет. Нарочно двинув пальцами глубже, Верлен наклоняется к уху Осаму, шепчет: — Да? Тот ничего не отвечает. Из-за давления внутри лишь стонет, прислоняясь лопатками к кушетке. Уже не холодно. Дазай теперь не против снять и рубашку. Верлен продолжает растягивать его. Сколько же можно? Он хныкает в нетерпении, но не озвучивает просьбу, а только продолжает извиваться под прижимающей его обнажённой грудью. Бинтованные руки ложатся на оголённые лопатки, притягивают к себе. Соски Верлена трутся о ткань. Он тяжело дышит, целуя Дазая за ухом. Пора. Сил терпеть больше нет. Поль медленно вытаскивает пальцы с влажным хлюпаньем вазелина. Обилие его естественной смазки тоже немалое. Пожалуй, войти будет легче, чем он думал. Верлен направляет себя рукой и медленно вставляет член в Дазая. На этот раз звук намного сочнее и влажнее. Осаму вздрагивает, слегка сжимаясь. Его руки надавливают на горячую кожу Верлена. Тот прижимается, потираясь грудью о его грудь, делает несколько неглубоких движений. Дазай поджимает губы, стараясь сдержать стоны. Не больно, но до жути непривычно. Такое ощущение, будто его вот-вот разорвёт от давления изнутри. Он старается расслабится, но тут слышит тихое, почти заботливое: — Не сжимай меня, раздвинь ноги. Ему даже не хочется никак это комментировать, только подчиниться. Верлен приподнимает его бёдра, входит глубже. На этот раз уже у него изо рта рвётся стон. Мягкий, бархатный и короткий. Хочется услышать это ещё раз. Вот до чего Дазай может довести. Поль двигается всё более чувственно, это не идёт ни в какое сравнение с растяжкой пальцами. Верлен тяжело дышит, прижимается губами к губам Осаму. Жарко. Даже слишком. По спине скользят грубые и шероховатые кончики пальцев. Он прогибается под прикосновения, слышит сдавленные стоны. Не свои. Верлен отстраняется на мгновение, чтобы коротко вдохнуть. Дазай вторит ему, шепчет: — Верлен-сан. И это, кажется, готово свести Поля с ума. Он хватает его за руку и переплетает пальцы, прижимает её к кушетке. Движения становятся более рваными. Смазки всё ещё достаточно, так что можно продолжать в том же темпе. Он вновь накрывает губы Дазая своими, чтобы тот больше так не стонал, иначе всё закончится очень быстро. Раздаются тихие влажные шлепки. Верлен ускоряется. Осаму под ним становится всё более нетерпеливым. Его разгорячённое тело извивается от приближающегося оргазма. Даже не нужно спрашивать, необходимо ли ему больше. Легко догадаться, что да. Поль выпрямляется, чтобы сделать позицию более удобной. Он приподнимает Дазая за бёдра, продолжая исступлённо вбиваться в него. С губ срывается шёпот: — Дазай-кун. Тот отзывается на имя. Верлен тихо постанывает, чувствуя, что ещё немного и кончит первым. Осаму тоже это понимает по окрепшей хватке на его бёдрах. Пальцы Поля впиваются в бинты. Дазай зажмуривается, приоткрывает рот в глухом стоне. Верлен ощущается слишком приятно. Даже его бока, которые он обнимает ногами, горят от жара. Темп движений ускоряется. Осаму хоть и нежно, но буквально вдавливают в кушетку. Лицо Верлена красное от возбуждения и напряжения. На лбу выступила испарина. Поль вбивался в него до исступления, до стонов, застывших на губах, но так с них и не сорвавшихся. Он глубоко вдыхает и, наконец, кончает внутрь Дазая. Тот не то чтобы против. Осаму двигает бёдрами, стараясь продлить этот миг. Ему хочется чувствовать его. Верлен медленно входит на всю длину. Между ними раздается влажное хлюпанье спермы. Дазай расслабляет ягодицы и хрипло стонет. В отличие от Поля, Осаму более требовательный к завершению процесса. Придя в себя, Верлен вновь крепко перехватывает его бёдра, начав наращивать темп. Вбиваясь по самое основание, он медленно, но верно доводит Дазая до оргазма. Тот дрожит, выгибается, упираясь макушкой в скомканное пальто. Тихие стоны срываются с губ. Дав страсти между ними улечься, они оба осмеливаются взглянуть друг на друга. Больше у них не будет такой возможности. Верлен протягивает руку и убирает со лба Дазая прилипшие волосы. Тот мокрый и потный. Поль глядит на эту картину и нутро вновь скручивает от отвращения. И это их прощание?