Тепло

Ещё, на удивление яркое, осенне солнце безжалостно жарило. Днём было по-летнему тепло, что шло вразрез с утренним морозком, поэтому со школы приходилось таскаться с ветровкой в руках. Марат мог бы не надевать надоедающую куртку и идти так, в форме, но мать, поджидающая его на пороге пригрозила домашним арестом – пришлось повиноваться. Устало пробежав взглядом по редким прохожим, парень наконец-то обратил внимание на болтающего друга. Парень ещё давно потерял суть диалога, так что сейчас лишь тупо кивнул на какой-то вопрос и искрящийся взгляд. Пустые разговоры после загруженного учебного дня он не любил, особенно в те дни, когда доставучая завуч караулила прогульщиков у входа, но бубнёж Андрея, его мелодичный поставленный голос, звучащий где-то на заднем плане, прерывать не хотелось. — ...А она, походу, до сих пор тебе за доску мстит... — Андрей хохотнул и осторожно толкнул друга в плечо, посмотрел в глаза пристально, дожидаясь ответной реакции. — Чего? Я прослушал, повтори. — Искренне признался Суворов. В затылке резко раздалось неприятное покалывание, он шикнул и устало выдохнул: — Что-то плоховато мне. Школа слишком плохо на меня влияет, понимаешь? Васильев натянуто улыбается и машет головой, понимая, что Марат его совсем не слушал: — это ты на неё плохо влияешь... Ну помнишь, когда ты географичке доску мылом намазал? Она до сих пор злится на тебя за это, хотя года два прошло. — А-а-а, ты про это. — парень сделал вид, что не услышал первую часть фразы и приулыбнулся от вспомнившесйя истории. — Да, походу. Остальную часть пути ребята шли в тишине, но не в напрягающей и звинящей, как это бывало на семейных застольях, когда отец в очередной раз проводил поучительные беседы о будущем, о выпуске в этом году, о появлении девушки с которой Марат коротал большую часть своего времени – От мыслей об этом он усмехается и хитро смотрит на задумчивого Васильева–, а в уютной, нежно-обволакивающей и волнительно-холодящей. — пойдём ко мне? — Спрашивает Суворов, становившись около полуразвалившейся детской площадки, на которой кроме пары турников и замшелой скамейки не было, в целом назвать это площадкой можно было с натяжкой, скорее рассадником алкашей. Перед ними развилка: первая дорожка в сторону пёстренькового многоквартирника, другая – в глубь улицы, к серым пятиэтажным домам, расставленных как костяшки домино, в детстве всегда казалось, что даже лёгкое дуновение ветра сможет уронить их всех. Вопрос скорее риторический, потому что ни разу отрицательного ответа после не следовало. — Давай. — Андрей ответил не думая, быстро, как отчеканил, щёки вмиг порозовели. Суворов усмехается. Сам ведь никогда в гости не напросится, будет до последнего стоять и смотреть как пёс, ласки жаждущий, а как заветное "ко мне" услышит, так к ногам падает и носом в ботинки тычется. — Иди сюда. — Рукой к волосам светлым тянется. Касается сначала нежно, между пальцев прядки путает, а потом сжимает покрепче и подтягивает поближе. В губы Андрея, красные от покусываний частых – нервничает слишком много: из-за семьи, из-за тройки по сольфеджио и учительских придирок — хочется вцепится, прилипнуть к ним и не отлипать никогда. — Марат, ты чего? — А глаза у него такие глубокие. Суворов и подумать никогда не мог, что в чьём-то взгляде в действительности, а не только в слащавых романах и дурацких цитатах в личных дневниках девчонок, можно тонуть. — Ну, Марат... — Васильев несильно давит на плечи парня и отстраняется. — Не здесь же, в конце-то концов. Пошли. — Шикает с напускным раздражением, у самого с большим трудом остановиться получается. — Идём. — Марат в улыбке широченный расплывается, когда заалевшее лицо и взгляд затуманенный видит. Андрея, и без того смущённого донельзя, фыркающего на каждую нежность, за руку берёт. В квартиру они вваливаются под аккомпонимент противного скрипа двери и недовольного бубнёжа Васильева о том, что нельзя так средь бела дня на улице себя вести, тем более недалеко от их домов, где все друг друга знают. Марат хмыкает и неопределённо пожимает плечами. — Да ладно ты, мы же не целовались там при всех. Да и на улице безлюдно, одни мы как дураки шатаемся. — Вот именно, что мы одни. Если бы кто-то из знакомых в окно посмотрел, чтобы мы тогда делали? — не унимался в нравоучениях Андрей. Он всегда был параноиком, а после того как они стали состоять в официальных, насколько это возможно, отношениях так совсем с ума сошёл – от каждого взгляда косого шарахается. — Успокойся. Мы же ничего не сделали такого. — Приугадывая ответ в виде какого-нибудь натянутого аргумента на то, почему им нельзя даже смотреть друг на друга с теплом на улице, Марат приобнимает Васильева за плечи и с нежностью шепчет: — Андрей, у нас ещё много дел до прихода моих с работы, ты помнишь? — утыкается в шею и ведёт носом до скулы, горячим дыханием вызывая дрожь. — Помню. — Парень успокаивается и, наконец расслабившись, тянется за поцелуем. — Подожди чуть-чуть. — Как в отместку, Суворов распускает объятия и отходит назад, он понимает – обижаться не на что, но не помучить такого трепещущего Андрея было бы преступлением. — пойдём сперва чаю попьём. Брови Андрея карикатурно поползли вверх, а рот в удивлении приоткрылся. — Марат, ты о чём вообще сейчас говоришь?.. — хотел было возразить и потянулся обратно, но Марат не позволил. Он перехватил тонкие руки, и заговорчески произнёс: — Попроси меня. — Чего? — Васильев вспыхнул, прекрасно понимая о чём и в какой, желательно, форме просить, слегка подвигал схваченными руками и умоляюще уставился на Суворова. — Ну? — Тот настаивал на своём. Одной рукой он продолжил держать запястья Андрея, а другой потянулся к его шее, бережно провёл по выпирающему кадыку, подбородку и губам. Андрей шумно сглотнул, смирившись, и, взглянув из-под лобья, быстро прошептал: — Давай пройдем в твою комнату, сядем на кровать и... — Марат не дал договорить, наконец-то прикоснувшись к губам. Он нетерпеливо оттянул нижнюю губу и прикусил, прошёлся языком по ряду зубов и небу. Васильев тихо охнул и схватился освободившимися руками за плечи Марата, машинально отступил назад, запнулся об свою валяющуюся куртку и облакотился на стену. Марат перешёл с губ на шею, влажно причмокивая и покусывая за светлую кожу, оставил парочку красноватых отметин, ухмыльнулся с этого. Суворов, вжимается в дрожащего от возбуждения Андрея, тянется к его паху и несильно надавливает. Парень приоткрывает рот в немом стоне, резко откидывает голову назад и одной рукой тянется к чужой шее, совсем не обращая внимание на раздавшуюся боль от удара о стену. От удовольствия заложило уши и земля из-под ног ушла, кажется, что в ощущениях этих он растворяется. С наслаждением поймав губами парочку томных вздохов Васильева, Марат принимается расстёгивать его ширинку подрагивающими руками. В низу живота свернуло тугущий узел, болезненно тянущий от вида разгорячённого светловолосого, перед глазами расстелилась дымчатая пелена, мир сузился до маленькой прихожей и их двоих. — Марат. — Андрей затуманенным взглядом мечется по Суворову, невопад тараторя какие-то бессвязные нежности. У Марата что-то звонко щёлкает в голове и он опускается на колени. Васильев вздрагивает и заворожённо смотрит. Парень стягивает мешающие брюки и трепетно целует колени. Бережно облизывает каждую царапинку, синячок и родинку, языком проводит по бедру и пару раз кусает. Андрей сдавленно стонет и сводит ноги, что вызывает тупое недовольство где-то в груди. Сглотнув липкий ком в горле, Марат хрипло приказывает расслабиться и тянется к резинке трусов. Избавившись и от них Марат удовлетворённо мычит и проводит рукой по вставшему члену, в ответ на это слышится глухой кашель и задушенный вздох. Одной рукой продолжая размеренные движения по возбуждённой плоти, другой Суворов хлопает Андрея по заду, тот, кажется, чуть не помер от переизбытка чувств. Но этого мало, поэтому, прикрыв глаза, Марат проводит языком по всей длине члена, вдыхает побольше воздуха и берёт в рот головку, Васильев мечется, стонет, зажав рот рукой, и слегка качает бёдрами вперёд, сподвигая взять больше, Суворов смотрит, прищурившись, на него, расплавленного и потерянного, и несдержанно стонет. Дрожь пробегает по члену и пульсацией отдаёт в паху, перед глазами вспышками рассыпаются звёзды. Андрей, кажется, пытается что-то сказать, задыхаясь в надрывных вздохах и кончает. Марат тоже. Бездумно стерев всё с лица об рубашку, Суворов, покачиваясь, поднимается. — Пиздец. — В пол голоса проговаривает Андрей и тянет Марата на себя, заключая в крепкие объятия. — Ага. — хмыкает ему в шею, бережно гладит по щекам и невесомо прикасается губами ко лбу. Он весь растрёпанный, в заляпанной рубашке и с влажным пятном на штанах. А ещё, похоже, по-настоящему счастлив.