Очень важный день

Лёлька делает последний пшик, выключает отпариватель и удовлетворённо разглядывает свою работу — платье отглажено без всякого утюга — красота! По кремовому полю рассыпались нежно-голубые незабудки с крохотными зелёными листочками и солнечными серединками. Как удобно покупать вещи онлайн! Не надо слоняться по магазинам, толкаться в душных примерочных и отзеркаливать недружелюбные взгляды продавщиц. Правда, сложно остановиться, ведь там столько хорошеньких вещиц! Лёлька любовно оглаживает пальцами платье-рубашку с питоновым принтом, милый костюм с клетчатой юбочкой в складку. Хорошо, что на кредитной карточке три месяца без процентов. Лёлька успеет вернуть, сейчас как раз нарисовался новый заказ на меню и рекламные листовки для ресторана азиатской кухни. И за два выполненных тоже вот-вот капнет денежка. Зато теперь не надо потихоньку таскать наряды у Викуси. Да и что у неё можно позаимствовать кроме скучных деловых костюмов? Викуся теперь работает в солидной фирме, а Лёлька только переходит на второй курс. Живут они вдвоём, папа с мамой в очередной командировке, теперь на Филиппинах. Папа — дипломат, Лёлька с Викусей всё детство мотались по разным странам, а теперь вот осели на родине. Лёлька влезает в обновку и кружится у зеркала. Юбка поднимается красивыми волнами до самой талии, но всё прилично, корейцы — народ предусмотрительный, и с нравственностью у них строго. Поэтому к платью прилагаются труселя с точно таким же рисунком. Ну, то есть, это скорее коротенькие шортики, в которых худенькие Лёлькины бедра даже кажутся чуть покруглее. Носки с кружевной оборкой отлично смотрятся с белыми кедами. Джинсовая жилетка идеально подходит под цвет незабудок, а крошечный шейный платочек — под изумрудные листики. Лёлька мотает головой — новая стрижка просто чудо! Больше не надо резинок и дурацкой заколки, которая только выдирает волосы. Лёлька улыбается себе в зеркало, но улыбка получается немного грустной. Сегодня особенный день. Его надо провести так, чтобы запомнить навсегда. Каждую минуту! Лёлька хватает рюкзачок-медвежонка и выскакивает на лестничную площадку. Три пролёта вприпрыжку, и вот оно лето! Жаркий август дышит в лицо пылью и выхлопом несущихся мимо машин. А на остановке уже ждёт Миша! Лёлька тут же забывает все советы опытных блогерш о том, что нельзя демонстрировать свою заинтересованность, а наоборот, следует сохранять независимый и отстранённый вид, и скачет к нему бодрым галопом. Миша красивый. У него тонкий нос с горбинкой, бледная кожа и чудесные дымчатые глаза за линзами очков. Викуся, правда, сказала, что ничего особенного и совершенно обыкновенный — она видела фотки — но что она понимает! А ещё Миша очень умный. Он уже в шестнадцать поступил в самый крутой университет, потому что выиграл какую-то заумную олимпиаду. Теперь он старшекурсник и должен ехать в летний физико-математический лагерь учить юных гениев решать сложные задачки. Это ужасно грустно. И хоть Лёльке чертовски хочется плакать, надо улыбаться. Миша не должен ничего почувствовать раньше времени. — Привет! — говорит Миша и ласково смотрит на Лёльку. Он всегда смотрит так, будто вокруг больше нет никого и ничего. В фокусе только Лёлька. — Привет! Какие у нас на сегодня планы? — Лёлька легонько покачивает бёдрами, отчего незабудки приходят в движение и кивают своими тугими соцветиями, подмигивают ярко-жёлтыми глазка́ми. — Давай сначала погуляем, погода хорошая. А потом в кино. Я билеты забронировал. Но если не хочешь, можем не ходить, — спохватывается Миша. У них это вечная история. Каждый боится не угодить другому. Лёлька хочет, чтобы хорошо было Мише, и наоборот. Они едут в парк, в тот самый, где познакомились полтора месяца назад, когда брали напрокат велосипеды. Как назло, нормальные разобрали, и остался только тандем. А Лёльке как раз приспичило покататься. Можно было подождать, но Миша, смущённо поправляя очки, предложил взять это смешное чудище на двоих. Они исколесили весь немаленький парк, а потом купили мороженое и нашли укромный уголок с уютным прудиком, в котором желтели кувшинки. Устроились прямо на траве и слизывали шустрые капли, убегающие из вафельных рожков, а вокруг носились в радостном танце бабочки. В этот раз Миша выбирает лодку. Он гребёт, а Лельке остаётся только красиво сидеть на корме и опускать пальцы в прохладную тёмную воду. — Представляешь, — говорит Миша, — в этой смене лекции будет читать сам Маслов! Я б, наверное, умер от счастья, если бы мне в четырнадцать выпал такой шанс! Лёлька не знает, кто такой Маслов. И слава богу, что Миша не слушал его лекций в таком нежном возрасте, а то, не дай бог, действительно бы умер, пусть даже и от счастья. А так он вполне живой и изо всех сил налегает на вёсла, отчего Лёлькину ладонь щекочут водяные бурунчики. — А у вас там развлекательная программа-то предусмотрена? Или с утра до ночи задачки решать будете? — Что ты! Там много всего! И спортивные игры, и тим-билдинг, и даже дискотека! Лёлька пытается представить Мишу на дискотеке. Воображение рисует, как он обнимает какую-нибудь вожатую в медленном танце, и щёки тут же полыхают ревнивым огнём. Но Лёлька ни одним движением не показывает, что это неприятно. Не время и не место. Они сдают лодку и бродят по тенистым аллеям. Где-то сбоку жужжит косилка, и в воздухе разносится запах бензина и скошенной травы. Миша достаёт из рюкзака банан и протягивает Лёльке. — Держи. Миша ужасно заботливый. Всё время норовит подкормить. То мороженое, то пирожок, то в кафе утащит. Лёльке это приятно. Бабушка когда-то тоже подкладывала добавки, говорила, сердце щемит смотреть на Лёлькины локоточки-коленочки, острые, как у кузнечика. Лёлька откусывает банан и протягивает Мише. В этом есть что-то очень интимное — пить из одного стакана, откусывать от одного яблока, или вот от банана. Они с Мишей не то что не целовались ещё, даже за руки не держались. Лёльке ужасно хочется, но нельзя. Миша такого не заслужил. Вот уедет в свой лагерь, отвыкнет немножко, а когда вернётся, не будет больше никакой Лёльки. Пусть лучше так. Он переживёт. Вечером они идут в кино. Конечно, не последний ряд. Самая серединка. У Лёльки стакан с карамельным попкорном и бутылка газировки в подлокотнике. Только от сладкого подступает тошнота. Кадры на экране мелькают, но мозг их не регистрирует, потому что всё Лёлькино существо сосредоточено в одной точке — в той, где локтя касается тёплое Мишино предплечье. Когда зал замирает от бешеной погони, происходит то, о чём Лёлька давно мечтает. Пальцы накрывает Мишина рука. Не тискает, не жмёт, просто слегка согревает в прохладном от кондиционеров зале. Эта невинная ласка трогает Лёльку до глубины души. Слёзы — вот зачем они так — собираются в уголках глаз и норовят испортить тщательно нанесённый макияж. Лёлька — ас в рисовании стрелок и эксперт в выделении скул румянами и тоном. Домой они идут пешком. Вечерний город устал от зноя. Прилетевший с запада ветерок тормошит пыльную листву, играет с подолом Лёлькиной юбки. Ночью, похоже, будет дождь. Они подходят к остановке — месту их встречи и прощания. Миша что-то говорит, но Лёлька не слышит слов, только голос. Надо наслушаться впрок. Через несколько дней из сети исчезнет профиль, телефон перестанет реагировать на звонки, ближе к сентябрю платья и юбки спрячутся в шкаф, уступив место мешковатым джинсам и худи. От этих мыслей Лёлька упускает момент, когда одна шустрая слезинка всё-таки скатывается на щёку. — Эй, ну ты чего? Я же всего на две недели уеду. Ты даже не заметишь! Я буду тебе писать каждый день, а вечером постараюсь звонить. Миша такой добрый, такой нежный, и от этого становится совсем невыносимо. Лёлька быстро моргает, но непослушные слёзы всё текут и текут. Идея была просто пропасть с радаров. Но сейчас Лёлька понимает, что так нельзя, и от этого ещё горше. — Можно я тебя поцелую? — спрашивает Миша и наклоняется, видимо, не будет дожидаться ответа. Лёлька отворачивается. Нельзя этого допустить, хотя губы горят желанием. Миша цепляет пальцами лацканы джинсовки. — Мы не можем, — выдавливает из себя Лёлька. — Мне надо тебе кое-что сказать… Тут Миша делает что-то и вовсе ему несвойственное — хватает в охапку так, что Лёлькин нос утыкается ему в плечо. Сильные руки гладят по спине. — Ну, ты что? Всё нормально, всё хорошо. Лёлька мелко вздрагивает. Подлые слёзы уже промочили рубашку, и из горла рвётся вместе со всхлипом то, чего говорить нельзя ни при каких обстоятельствах: — Миш, я же парень. Лёлька съёживается, ожидая чего угодно. Вот сейчас Миша оттолкнёт, даст пощёчину или просто развернётся и уйдёт навсегда. Но ничего такого не происходит. Объятья становятся крепче, и в ухо прилетает тихий шёпот: — Я знаю. Я близорукий, но не слепой. Лёлька дёргается, но из плотного кольца рук не вырваться. — Я сразу понял. Но ты всё равно лучше всех. Лёля! — Лёня, вообще-то, — хлюпая носом совершенно неприлично. — Да какая разница! Вот вернусь, познакомлю тебя с мамой. Поможешь мне квартиру найти? Надо пространство освободить, у мамы личная жизнь намечается. А если ты не против, то и у меня тоже может. Лёлька поднимает голову, не до конца понимая слова. Миша дует на опухшее лицо. Потом касается губами покрасневших от слёз глаз. И, наконец, очень нежно целует, почти невесомо. — Лёлька! — шепчет он тихо. — Счастье моё!