Соник ненавидит запах сигарет.
Шэдоу в первый раз закуривает рядом с Соником, позволяя уставшей голове упасть на плечо давнего друга, когда они сидят на старой, деревянной скамейке, где-то в парке пасмурным днëм, делясь друг с другом тягостями минувших дней. Его веки устало опускаются и сигарета, заключëнная между двумя шрамованными пальцами, начинает медленно тлеть — зажжëнная, яркая и одноразовая, как его жизнь. Шэдоу делает первую, глубокую затяжку, распространяя никотиновый дым в их окружении, а его пустой взгляд опускается в пол — безразличный и холодный. Соник улавливает ментоловый аромат никотина и слегка хмурится, поджимая губы, когда переводит взгляд на Шэдоу — и медленно крадëтся рукой по его спине, останавливаясь на поясе, аккуратно поглаживая большим пальцем, позволяя уставшему, чëрно-красному ежу немного отдохнуть вот так на своëм плече. Соник криво улыбается, его взгляд кажется мягким — как обычно — скрывая искры недовольства и печали в изумрудных глазах. Он старается подавлять это в себе, старается не думать о том, что это всë равно безнадёжно и неминуемо приведëт лишь к одному — и пальцы другой руки решаются нагло выхватить сигарету из палевых губ, словно это могло быть способом его спасения: — Прекращай, Шэдоу, только сильнее себя загубишь. Шэдоу отвечает на его слова лëгко-горькой усмешкой, даже не поднимая взгляда рубиновых глаз, что были тусклыми и равнодушными, оставаясь в прежнем положении и лишь сильнее наваливаясь на персиковое плечо — сегодня противная апатия снова разъедает его, поэтому нет настроения и сил ругаться. Шэдоу определённо уверен, что смирился со своим состоянием и принял свою участь — эти слова больше ничего не значат, потому что он знает, как бы сильно Соник не пытался заботиться о нëм, находясь рядом, как бы сильно он не возмущался из-за вредных привычек Шэдоу — которыми, раньше, были не только сигареты, он с трудом слез с иглы и перестал без остановки заливать в себя алкоголь — он не сможет ничего изменить. Соник никогда не сможет изменить того, что уже произошло, здесь не поможет его усердная забота, не помогут молитвы раскаяния за грехи или деньги, и Шэдоу прекрасно понимал — жестоко сковывая ледяными цепями свою тревогу и отчаяние, стараясь удержать как можно дольше на дне заебавшегося сознания — что он сам во всëм виноват: — Мне уже нечего терять, Соник, ты же знаешь.***
Соник начинает привыкать к запаху сигарет.
Соник не считал точно дни с момента их встречи, но знал определённо, что прошло достаточно времени с того самого дня, как он забрал Шэдоу к себе домой и заявил, что больше никогда не оставит его одного. Настало лето. Разлука до этого момента длилась годами и, возможно, Соник бы даже не столкнулся тогда с Шэдоу, с которым они когда-то были достаточно близкими друзьями, даже учились в одном колледже, пока жизнь не разделила их пути — кажется, Соник ещë тогда начал сомневаться в том, что испытывает к Шэдоу только дружеские чувства. Возможно, если бы не это внезапное стечение обстоятельств — они пересеклись на зимнем фестивале перед новым годом, на который его притащил Тейлз — они бы так никогда больше и не увиделись, и Соник бы не узнал, что Шэдоу находится сейчас так близко, в одном городе с ним, и медленно умирает: — Мне нужно выйти покурить. Соник накидывает на себя халат, поднимаясь с ещë тëплой и помятой постели — которую он ненасытно делил с Шэдоу всего несколько минут назад — чтобы сесть на край, и его взгляд приковывается к чëрно-красным иголкам, обладатель которых отворачивается и медленно отдаляется в сторону балкона — зажимая между губ очередную сигарету: — Хорошо. Соник позволяет пустой усмешке снова сорваться с его губ, когда Шэдоу так доверчиво-влюблëнно смотрит в его изумрудные глаза и касается, нежно, губами его щеки, сжимая пальцами плечо — прежде чем покинуть. И Соник склоняет голову, прикрывая глаза, когда остаëтся в одиночестве, запуская одну из ладоней в свои кобальтовые иголки, нервозно стискивая в них пальцы — укол вины вновь пронзает что-то внутри него и заставляет болезненно кровоточить, пытаясь сломать непосильным давлением. Соник знает, что виноват перед Шэдоу как минимум в том, что не мог быть рядом тогда, когда он нуждался в нëм больше всего — когда Шэдоу бился в истерике, в отчаянии разбивал руки в кровь, кричал его имя, оставляя на собственном теле и на пальцах шрамы — никто не мог поддержать его, потому что он даже не просил этой поддержки. И кажется, то был лишь безнадёжный селфхарм, Шэдоу пытался заглушить душевную боль физической — когда казалось, что он больше не может этого выдержать, когда казалось, что это всë, край, дальше лишь свободное падение. Жизнь не переставала бить его кнутом, преподнося в награду лишь ничтожные крошки от желанного пряника. Это казалось невыносимым. Шэдоу казалось, что он скоро сойдëт с ума. Он боялся сломаться окончательно. Соник знает, знает обо всëм, Шэдоу рассказал ему. И сейчас, когда он был рядом, когда позволял быть настолько близким и откровенным с собой — в повседневной жизни, на свиданиях, в постели — Соник мог хотя бы на время усмирить свою тревогу, заткнуть пустоту от безысходности, утешить — себя и его — и позаботиться о том, кого любил. Даже если Шэдоу с самого начала убеждал Соника в том, что это, в конечном итоге, не принесëт ему ничего, кроме боли, но Соник ответил — плевать. — Всего полгода, и этого аромата в твоëм доме больше не будет, не переживай. Шэдоу пропускает едва слышимый смех, что, кажется, мягко-саркастический, и Соник догадывается, что это лишь самоирония и очередное напоминание для него о том, что его привязанность обязательно оставит после себя последствия — но Соник и так знает, держит это в голове каждый, чëртов, день. Соник не хочет думать об этом прямо сейчас, не хочет ломать свою и без того уставшую голову больными мыслями, когда оказывается настолько близко — когда его грудь прижимается к чужой спине и руки обхватывают стройную талию, скрытую тканью шëлкового халата, когда его глаза расслабленно смыкаются. И Соник с тихим вздохом утыкается в чëрную шею, оставляя аккуратный поцелуй, его руки гладят, с нежностью, пояс и бëдра, прижимая ближе к себе — заставляя Шэдоу слегка содрогнуться и откинуть голову немного назад с грубым стоном, роняя из губ сигарету, укладываясь на плечо Соника, накрывая его руки своими ладонями. И кажется, Соник уже почти привык к этому резкому, ментоловому аромату, что едко врезается в нос и лëгкие, вынуждая морщиться от отвращения — но сейчас он, почему-то, не обращает на это внимания. — Знаешь, я бы хотел оставить его здесь навсегда.***
Соник больше не отвергает запах сигарет.
Соник забегает в квартиру и громко зовëт его в приступе паники — не снявший куртки, не разувшийся, уставший — прерывисто отдышиваясь и бегая, судорожно, взглядом по комнате, пока тут же не смекает метнуться к приоткрытой двери в ванную. Шэдоу не отвечал на его звонки, а когда Соник отправил несколько сообщений, он ответил лишь «я так больше не могу», и тогда Соник понял, что начался отсчëт, в котором каждая секунда была на вес золота. Соник боялся этого больше всего, он боялся того, что Шэдоу снова падëт в бездну отчаяния, снова вернëтся к своим старым запретным привычкам, которые губили его только быстрее и мучительнее, снова начнëт ломать себя и глушить вспышки больной психики в физических страданиях — или, того хуже, решит закончить это раз и навсегда. И Соник застывает на месте, в дверном проëме, чувствуя, как ужас и разочарование разливаются в нëм с каждой секундой всë сильнее, когда Шэдоу стоит прямо перед ним таким — обнажëнным, мокрым, в собственной крови, сжимая в пальцах шприц, наполненный веществом, лишающим разума — что был поднесëн близко к области вены на сгибе локтя, но ещë не успел вонзиться под кожу. Шэдоу ощущает, как всë его тело дрожит в приступе панической атаки, его глаза приковываются к Сонику, распахнутые и горящие страхом — и кобальтовый ëж резко бросается к нему, толкает назад, хватая запястья чëрных рук с карминовыми полосками, заставляя шприц со столь желанным ядом выпасть на пол, голос Соника надламывается, когда он кричит во всю глотку: — Шэдоу, нет, мы не пройдëм через это снова!! Ты слышишь меня, блять, я тебе этого не позволю!! И Шэдоу прижимается к холодной, кафельной стене около раковины — залитой ошмëтками крови — плечом, и хрипло кашляет кровью, окрашивая собственный мех в свежий алый и окрапляя одежду Соника — болезнь сожрала его лëгкие, это была последняя стадия, Шэдоу не сомневался в этом, вспоминая, как несколько дней назад приступы кашля участились, снова и снова — кровавые: — Я больше не хочу… Я так устал от всего… Я заебался жить с пониманием того, что скоро сдохну, Соник… Шэдоу всхлипывает, бархатисто-хриплый голос колеблется на каждом слове и чувство безнадёжности всего этого вновь овладевает его разумом, ощущение того, что он уже на грани, не давало спокойно спать уже которую ночь, вгоняло в тяжëлое психическое помутнение, заставляя Шэдоу решиться на отчаянный шаг — в очередной раз. Соник взял с него слово — больше никогда не лезть в эту грязь. Но Шэдоу его не сдержал и теперь, когда Соник судорожно стискивал его в своих объятиях, крепко целуя, прижимая всем телом к стене позади, чтобы не позволить совершить лишних действий — Шэдоу чувствовал себя мерзкой сволочью, которая даже на границе своей жизни предала доверие того, кто его любил и беспокоился о его чëртовой жизни. Эти мысли только усиливали нахлынувшую паническую атаку и Шэдоу позволил слезам покатиться по своим щекам, его тело отчаянно содрогалось в руках Соника сильнее, шрамованные пальцы вцепились в плечи Соника, царапая когтями лëгкую куртку, впиваясь так, что доставало до самой кожи, агрессивно целуя его и кусая персиковые губы в попытке найти утешение — раздирая их до крови. И Соник позволяет ему выплеснуть всю свою боль, позволяет обрушить на себя накопившееся внутри отчаяние, позволяет оставлять на собственном теле раны и следы своего разочарования, продолжая крепко прижимать Шэдоу к себе, стараясь ответить на его беспорядочные, грубые поцелуи — чувствуя привкус своей же крови на языке — и успокаивающе гладя ладонями спину, поясницу, руки, стараясь хотя бы немного развеять его страдания. Соник искренне желал забрать всю его боль себе, желал излечить его от страданий и сделать счастливым. Соник хотел только этого — чтобы Шэдоу был счастлив, чтобы улыбался и больше никогда не отдавался в руки безумия, он обещал заботиться о нëм, всегда быть рядом, сделать всë, чтобы его жизнь снова стала яркой и прекрасной. И Соник понимал в этот момент, что тоже не смог сдержать своë слово: — Покри…чать… Хо…чу… По…кричать… Мо…жно? Шэдоу, на грани истерики, находит в себе силы произнести эти слова ломающимся и обрывистым голосом, медленно поднимая пустой взгляд, выражающий ужас, чтобы посмотреть в печальные глаза Соника своими мокрыми и уставшими — с синяками под глазами из-за недосыпа от приступов кровавого кашля — удерживаясь только дрожащими пальцами за плечи Соника и еле-еле стоя на ногах: — Конечно, Шэдоу, я всë понимаю. Соник старается выдавить мягкую, кривую улыбку, одаряя его заботливым взглядом, оставляя лëгкий поцелуй на окровавленных, палевых губах — не заботясь о размазанной по его же одежде и лицу крови. Соник поддерживающе оглаживает его талию и продолжает удерживать, чтобы не позволить упасть — прежде чем позволить Шэдоу, набирая в испорченные лëгкие кислород, уткнуться лицом в его грудь, которую разрывает всплеск разделëнной боли. И Шэдоу кричит во всë горло, душераздирающе громко и яростно, бьëтся в конвульсиях, практически раздирая одежду Соника — и крик его отдаëтся жутким эхом от стен ванной комнаты, повторяясь снова и снова, слëзы сами скатываются мокрыми дорожками по палевым щекам. И дрожащие пальцы на его руках ужасно ноют от силы, с которой они сжимают ладони Соника, которые ласково накрывают его, переплетаясь вместе, показывая поддержку и готовность пройти через весь кошмар вместе с Шэдоу: — Я рядом, Шэдоу, всегда буду. Не бойся показывать мне свою боль, не держи это отчаяние в себе. Соник успокаивает его только спустя час истерики и криков, понимая, что Шэдоу просто больше не мог терпеть, что он действительно устал и ему было это нужно — выплеснуть накопившееся в себе, чтобы не совершить больше лишних ошибок. Соник помогает ему стереть с себя следы собственной крови, переодеться, обработать раны и принять необходимые лекарства, чтобы подавить боль в груди и проблемы с кровью из-за еë потери. Шэдоу каждую неделю обязательно посещает своего врача, а если это экстренный случай — раньше. Улучшения в его случае даже не брались отслеживать, потому что болезнь неизбежно приводила только к единственному исходу, можно было прогнозировать лишь оставшееся время до этого момента и улучшать общее состояние медицинскими препаратами. — Мне очень жаль, что тебе приходится проходить через такое со мной. Спасибо, что ты здесь, Соник. Наверное, я бы давно слетел с катушек в одиночестве. И сейчас, сидя на кухне, на коленках Соника, Шэдоу улыбается, прикрывая глаза, и снова выпускает из лëгких никотин, с удовольствием зажимая между губ сигарету, расслабленно утыкаясь в его плечо с каждым выдохом. Кажется, ему действительно стало легче, но тело продолжало слегка дрожать из-за пережитого стресса. Соник устремляет спокойный взгляд в окно, за которым срывается дождь, аккуратно стискивая Шэдоу в своих руках, оставляя заботливый поцелуй на его виске. А запах сигарет, что исходит от Шэдоу, успокаивает его нервы — он наклоняется и шепчет: — Я обещал всегда быть рядом, значит я буду, не важно, что произойдёт, просто запомни это, Шэдоу.***
Соник закрывает глаза и вдыхает сигаретный дым глубоко в свои лëгкие.
Прогуливаться одному по заснеженной аллее в самый разгар снегопада — который, кажется, заботливо укрывает его кобальтовые иголки и нежно ласкает персиковое лицо, словно утешая, возвращая к воспоминаниям — уже не кажется ему таким невыносимым. Прошëл год с того самого момента и кажется, вроде уже не так сильно болит, кажется, одиночество уже не угнетает его и чувство вины не обрушивается лавиной холодными вечерами у камина, когда он сидит, закутавшись в мягкий плед, с кружкой крепкого глинтвейна — которые они когда-то делили вместе — в руках, с абсолютно пустым взглядом куда-то в глубь потрескивающего костра. Соник вспоминает момент, когда снова повстречал Шэдоу здесь, и позволяет себе короткий, искренний смех, как тогда, опуская взгляд на заснеженную дорожку, стискивая сигарету в губах, пряча руки в карманы от холода поднявшегося ветра и прислушивается к хрусту снега под ногами, пока шагает дальше. «Я даже не помню, когда мы виделись в последний раз, рад видеть тебя здесь» И Сонику хочется верить, что он действительно был счастлив с Шэдоу каждое мгновение, с самого начала их отношений и до трагичного их конца — о последнем он, тогда, вообще-то, даже не думал. «Тогда, может, выпьем за встречу? Мне есть, что тебе рассказать, за столько-то лет» Соник тогда был до безумия влюблëн в этого мрачновато-саркастичного, чëрно-красного ежа, который заставлял его сердце трепетать от одного только взгляда, вызывая настоящую бурю бабочек в животе — до самого головокружения. «Шэдоу, я хочу тебе кое-что сказать…» И смотря в один день с теплом в его рубиновые глаза, трепетно сжимая в руках его ладони и целуя тонкие пальцы, произнося слова любви, Соник ожидал услышать совсем не такой ответ. «Соник, мы не можем, я умираю» И тогда Соник с разочарованием понял, что это был переломный момент, что всë было обречено с самого начала — оба были обречены — когда Шэдоу аккуратно убрал его руки от своих и со взглядом, полным сожаления, отвернулся, коротко объясняя, что его лëгкие медленно пожирает болезнь, которую невозможно излечить, а его оставшийся срок — один год. «Поэтому, давай не будем, я не хочу становиться из-за этого чьей-то обузой» Шэдоу, наверное, надеялся тогда, что Соник сразу же отступит и они смогут остаться просто друзьями, как во времена колледжа, не желая привязываться к тому, кто уже получил приговор. Но уже было слишком поздно, чтобы Соник мог что-то сделать со своими чувствами. «Ты серьёзно предлагаешь мне вот так просто бросить тебя одного сейчас?» И Шэдоу понял, что ошибся, когда персиковые руки заключили его в объятия и Соник, прижимаясь ближе со спины, шептал обещания быть рядом, болезнь Шэдоу совсем не оттолкнула его и чëрно-красный ëж тогда почувствовал, как в нëм вспыхнула искра надежды — что он хотя бы сдохнет не в полном одиночестве. «Я всë равно останусь с тобой, Шэдоу, пожалуйста, давай хотя бы попробуем» Соник останавливается, замирая на месте, зубы прокусывают фильтр сигареты на последнем выдохе и он чувствует, как его руки и губы слегка дрожат с пронзившим ощущением гнетущей тоски, что заседает глубоко в его сознании уже слишком мучительно долго — он закрывает рукой лицо и нервозно сжимает пальцы, понимая, что это определённо не от морозного холода. Это от душевного холода и пустоты, которые остались отпечатками на Сонике после смерти Шэдоу и раздирали противной, ноющей болью в груди, в голове, застревая комом в горле и отпускаясь облегчением с дорожками солëной воды на щеках. Отвратительно. Соник думает, что ему больше не больно, эти чувства всего лишь прошлое, он убеждает себя в этом изо дня в день — когда просыпается в полном одиночестве в холодной постели, не в силах каждый раз перестать проверять ладонью место рядом с собой, в надежде обнаружить Шэдоу снова там. В надежде, что это было всего лишь затянувшимся кошмарным сном. И стоя перед зеркалом, абсолютно обнажëнным, прислоняясь к поверхности, бережно, ладонью, выводя пальцами понятные только ему очертания, утыкаясь лбом и прикасаясь, нежно, губами — словно стараясь повторить воспоминания о проведëнных вместе ночах. Шэдоу несколько раз позволял Сонику соблазнять себя перед этим самым зеркалом, он помнит отчëтливо каждый изгиб его тела, каждый стон и каждое движение, и как он вздыхал с наслаждением всë громче, когда Соник покрывал его поцелуями и брал грубее, прижимая к холодной зеркальной поверхности. И выходя на балкон, вальяжно опираясь на перила локтëм, нарочито шумно чиркая зажигалкой, дрожащими пальцами, пока не заставит сигарету в его губах наконец-то вспыхнуть, стараясь повторить в точности до мельчайших деталей повáдки Шэдоу — в итоге лишь понимая, что окончательно тронулся умом. — В конце концов, я тоже когда-нибудь погасну и стану пеплом, как ты, верно? Соник бросает вопрос, кажется, в пустоту, потому что знает, что ему уже не ответят — и усмехается, горько и холодно, приподнимая сигарету, с которой сравнивал скоротечность жизни, покачивая, слегка, между пальцев, наблюдая за тем, как она медленно дотлевает самостоятельно, прежде чем рассеять пепел по морозному воздуху: — Мы ещë обязательно встретимся, Шэдоу, обещаю. Мне так жаль, что я опоздал. Я люблю тебя. Соник расслабляет пальцы и пренебрежительно позволяет дотлевшему окурку упасть на снежную поверхность, он скрывает руки в карманах куртки снова и переступает, кажется, вместе с ним, черту смирения на этот раз по-настоящему, отдаляясь, пока не скроется за бурным танцем снежинок и не растворится в толпе окончательно. Эта зима стала для него особенно холодной.