***
Но ни через неделю, ни через месяц, ни через год Сану не удаётся найти того юношу. Его сердце и его душа тоскуют по нему, и Чхве расспрашивает всех, кого может, об этом удивительном юноше. Ответ он находит лишь в одной из пыльных книг библиотеки отца. Она лежала далеко-далеко, в самом тёмном уголке. Чхве трепетно проводил пальцами по имени возлюбленного и по страницам с текстом, вычитывая информацию о том, кто вырезал себя мечом на сердце наследника. Чхве понимает — чтобы увидеть юношу-Бога, ему нужна битва. Потому что звук даже готовящихся к бою мечей уже заставляет того проснуться и появиться на поле боя в предвкушении славной битвы. Однако на троне всё ещё, даже спустя 16 лет после той встречи, сидит его достаточно миролюбивый отец, который прибегает к военной силе в очень редких случаях. Сан отца любил всем сердцем, но он стоял на пути к его бессмертной любви. Узнай кто, какие мысли крутились в голове единственного сына императора, его бы давно сочли сумасшедшим и посадили в тюрьму. Но никто не знал. И никто даже не заметил, как любящий и восхищённый взгляд сына на отца изменился, став холодным и презирающим. Чхве долго продумывал план, как бы подтолкнуть отца развязать хотя бы мелкую войну с кем-нибудь. Но император был словно глух к заискивающему тону своего сына. И Сан придумал другой план. Звучавший намного более ужасно, чем тот, в котором он пытался уговорить отца напасть на кого-то из соседей из-за их несуществующих проступков. В одну из своих поездок в соседнее государство Сан ищет наёмников, и один наёмник находит его поздним вечером в одном из кабаков. — По городу слухи ходят, что вы искали наёмников. Что ж, перед вами стоит один из лучших. Только и цены у меня соответствующие. — хитрая ухмылка расплылась по смуглому лицу. — Надеюсь, это не бахвальство. У меня сделка: ты едешь со мной и убиваешь императора моей империи. Я помогу тебе и в замок пройти, и в покои пробраться, но ты должен будешь его убить. После этого тебя ловят, и на допросе ты говоришь, что ты из этого государства. После я помогаю тебе бежать из тюрьмы и империи, заплатив приличную сумму. Договорились? — ухмылка на лице Чхве пропитана ядом, а в глазах сверкает мрачная уверенность, и наёмник соглашается, лишь потребовав часть суммы вперёд. Раскатистый, словно гром, смех, разносится по помещению, но Сан платит часть заранее. Так погибает любимый народом император Чхве Чонхоль, и Сану приходится играть глубокую скорбь, ведь он был сыном. Не играет он лишь отчасти, потому что пусть он и практически своими руками убил своего отца, он его любил. Но больная любовь к единожды увиденному юноше-Богу была сильнее сыновьей любви. И после нескольких дней скорби, на церемонии принятия титула императора, Чхве произнёс свою речь: — Мы, народ империи, должны помнить императора Чхве мирным, добрым и храбрым. Он поднял нас с колен, и мы должны помнить его деяния ради благополучия империи. Мы должны сохранить и не разрушить всё то, что он построил своими руками. К сожалению, на его труд покусилось, прислав убийцу, одно из соседних государств, с которым мы уже века в дружеских отношениях. Несмотря на свой мирный характер, наш император мог быть строгим, и предательства не терпел. Его убеждения буду трепетно хранить и исполнять я, его сын, Чхве Сан. Сан сделал вид, что сначала попытался мирным путём договориться, но сам же написал ответ-обманку, в котором соседи якобы отказывались от обвинений. И тогда Чхве, в глазах народа выглядящий скорбящим сыном и требующим мести за смерть любимого отца, повёл армию на то государство.***
Звуки клинков ласкали слух Сана, крики воинов были как бальзам на его заледеневшую для людей душу. Глазами Чхве искал юношу, которого полюбил далёких 16 лет назад. И увидел. Он словно не поменялся за эти лета. Бог был всё таким же на вид хрупким, но меч в его руках летал, словно он держал травинку. Сердце теперь императора сначала замирает, а потом заходится в быстром ритме, и ноги сами ведут его на поле боя. Его меч наготове, ведь слова с прошлой встречи он помнит лучше собственного имени. Своим мечом он останавливает занесённый над воином его империи меч юноши, нахально ему улыбаясь. Юноша-Бог, что только что хладнокровно убивал людей в угоду собственному удовольствию и своей давней подруге, Богине Смерти, теперь поражённо смотрел на того, кто посмел его остановить. В глазах мелькнуло узнавание, и юноша оскаливается, нападая на Сана. Сан парирует его удары, отходя всё дальше от эпицентра сражения, уводя за собой и юношу, что расслабленно атакует императора. Звон их мечей не такой слышный, как на поле боя, он свистящий и словно сквозит нежностью. Чхве на клинках признаётся в любви тому, кто лишь безжалостно убивает людей, когда те сами убивают друг друга. И Бог понимает эти слова, ведь язык клинков — это тот язык, на котором он говорит лучше, чем на всех языках мира. — Я так ждал встречи с тобой, Кан Ёсан. — имя юноши так правильно перекатывается на языке. Сан шептал его много раз за прошедшие 16 лет, но сейчас, когда он обращается к его обладателю напрямую, это чувствуется на совершенно другом уровне. Дрожь прошлась по телам обоих. Они оба опустили свои мечи, что позволило Чхве подойти ближе к неуловимому Богу. Сан очень нагло утягивает Ёсана в свои объятия, лбом утыкаясь в его выглядящее хрупким, а на деле очень крепкое плечо. Эти объятия чувствуются самыми правильными на свете. Ничто с этим для императора не сравнится. Его даже не беспокоит, что Кан может чувствовать его учащённое сердцебиение. Мужчина мягко касается чужой шеи поцелуем и, не встретив сопротивления, продолжает цепочку поцелуев по открытой ключице. — Вот так встреча, император Чхве. Боюсь, что ваши чувства всё равно угаснут, подобно жизням воинов на поле позади нас. Вы ведь сами понимаете, как именно я существую. Так что до встречи. Если доживёте до неё. — и он выскальзывает из рук императора, оставляя нахальный поцелуй в уголок его губ. — Ты обещал меня убить при следующей встрече! — крикнул вдогонку он, горько улыбаясь. Кан повернулся с широкой ухмылкой. — Считайте это залогом нашей следующей встречи, император Чхве. В следующий раз я, возможно, и исполню обещание. Если мы увидимся. Наслаждайтесь жизнью, она у вас, людей, до невозможности коротка. — и Ёсан ринулся снова в бой, орудуя мечом профессиональнее всех воинов. Сан поджимает губы, и в его глазах непоколебимость — он развяжет войну хоть на несколько веков, лишь бы иметь возможность увидеться с Ёсаном вновь, и на этот раз на более долгое время. Возвращается Сан с победой, его чествуют. Народ уважает его, ведь он отомстил за своего отца и их предыдущего императора, а также расширил границы империи. Однако никто не подозревал, что совсем скоро весь их мир погрязнет в ужасной войне, которую на самом деле развязал их уважаемый и благословляемый император Чхве Сан. Ему потребовалось много усилий, много смекалки и политических умений, чтобы натравить соседей друг на друга. Однако его усилия стоили того, чтобы мировая война разгорелась подобно пожару, не оставив никого в стороне. Да, его империя тоже была поглощена пожаром боёв, но народ свято верил, что виноваты другие государства, но никак не император Чхве. И Сан упивался этим слепым уважением и обожанием.***
Сан старался присутствовать на каждом поле боя своих воинов, глазами выискивая одного, не принадлежащего его войску, воина, чьи пируэты с мечом восхищали мужчину, заставляя кровь быстрее бегать по организму. Он воспроизводил увиденное на поле боя в мыслях по ночам, лёжа в своей кровати, без стыда предаваясь похоти и ублажению себя. Выверенные движения и кровь людей, стекающая по его мечу и пачкающая скульптурное лицо, порой так сильно возбуждали императора, что он стремительно уходил в палатку, обустроенную специально для него, так как подданные знали, что император иногда может появляться на битвах, чтобы контролировать армию. Думая о том, что было бы, если бы его верные советники узнали, зачем он на самом деле появляется на полях битвы, да и наблюдает достаточно близко к основному пожару, Чхве усмехался, представляя лица этих состарившихся консервативных людишек. Задумавшись, Сан даже не заметил, как рядом с его местом наблюдения стала биться пара людей, а точнее вражеский воин и его полюбившийся Бог. Стоило Ёсану проткнуть бедного молодого парня своим повидавшим многого мечом, как его схватили за руку, уводя куда-то в сторону. Лишь оказавшись в роскошной палатке, из горла Кана вырывается смех, и он, вырвав руку из крепкой хватки, сгибается от смеха. — Не думал, что ты окажешься настолько безумным, император Чхве. Ведь ты развязал эту войну, я прав? И всё лишь ради меня? — говорит он сквозь смех. На деле, Ёсана всё-таки поражает, как далеко зашёл император. Видимо, тот действительно любил его, Бога Мечей, который может появляться лишь тогда, когда клинки воинов звонко выстукивают его призыв. Отчего-то эти мысли заставили его бледные щёки залиться слабым румянцем. — Ты абсолютно прав, прекрасный Ёсан. Я ждал 16 лет тебя, за это время мои чувства лишь разгорались подобно огню, подобно войне, охватившей все континенты. Я готов ради тебя поддерживать войну в мире хоть навеки, лишь бы иметь возможность любоваться тобой, говорить с тобой, касаться тебя. — когда Сан оказался так близко, что он мог чувствовать его дыхание, срывающееся с его искусанных губ, Ёсан не мог сказать. Чхве невесомо провёл тыльной стороной ладони по порозовевшей щеке Бога, второй рукой смело проводя по закрытой одеждой груди, спокойно вздымающейся. Ухмылка украсила лицо Кана, и он сделал шаг назад, уходя от прикосновений, что заставляли кровь внутри него медленно закипать. — Ты и правда безумец, император Чхве. Но ты отличаешься ото всех. Отличаешься тем, что приглянулся одному Богу. — Ёсан подкидывает один из своих клинков, что всегда у него был под рукой, прямо в рукаве. Из-за этого порой его атаки были столь молниеносны, что человеческий взгляд не замечал их. Видел их разве что только Сан, что так долго смотрел на боевые пируэты Кана, что видел их словно в замедленном режиме. Ёсан подносит кинжал к шее застывшего Чхве, аккуратно проводя им по коже, почти не касаясь и не царапая. — Но даже несмотря на симпатию, я всё ещё могу сделать с тобой что угодно в любой момент. Могу ранить, могу убить, как обещал. Разве тебе не страшно? — о, если бы Сан боялся, он бы даже не старался искать юношу. Его страх был давно поглощён больной любовью, ещё тогда, в их первую встречу, так что в ответ он только мягко улыбается. Аккуратно обхватив запястье Кана, держащее кинжал, он подносит к своему лицу и, смотря прямо в глаза Богу, проводит по клинку языком, прекрасно осознавая, сколько чужой крови он в себя впитал. Ёсан распахивает рот, почти сразу же закрывая его, поджимая губы, резко отводит кинжал, расцарапывая язык императора и моментально впивается в его губы грубым поцелуем, пробуя на вкус кровь того, кто ему приглянулся ещё 16 лет назад, кого он обещал убить при первой встрече, решив отпустить, потому что жаль было убивать такого красивого парнишку, а делиться с подругой Смертью он не хотел. Сан охотно ответил на поцелуй, не отличаясь теперь особой нежностью, которая была прежде. Он словно мстил за прошедшие 16 лет ожидания. Он грубо кусал губы Ёсана, вкушая его кровь, что была слаще любого вина и пьянила не хуже. Его ладони сжали тонкую талию Бога, прижимая ближе к себе. Сзади прижался тот самый кинжал, холодя разгорячённую спину даже сквозь одежду. Их поцелуй был похож на войну, шедшую сейчас во всём мире. Между ними не то что искры сверкали, между ними горел самый настоящий пожар. Пожар странной, больной для других, но такой правильной для них двоих любви между Богом и сошедшим с ума императором. Нехватка кислорода не мешала им продолжать борьбу губ, языков и зубов, они дышали друг другом. Только начав основательно задыхаться, они разорвали свои губы, жадно глотая воздух. Шум людей и звон мечей затих только для них. Сан надеялся, что война продолжится достаточно долго, чтобы он мог видеть Ёсана как можно больше и дольше. Ёсан надеялся на тоже самое. — Если война будет заканчиваться, и не будет способов её продолжить — я исполню своё обещание и убью тебя, Чхве Сан. Убью, чтобы забрать с собой навсегда. — поклялся шёпотом Кан, лбом утыкаясь в лоб императора, пачкая того в крови врагов и подданных окончательно. Сан лишь широко улыбнулся, прикрывая глаза. Он был готов принять смерть только от рук полюбившегося так давно Бога.