***
Следующий день прошел буквально во мгновение: Джей всеми возможностями коротал тянувшиеся часы, и ожидания его были вознаграждены. Ближе к ночному часу, когда основная масса отдыхающих мирно расположилась по гостиничным номерам или в лобби отеля, юноша выскользнул из своей комнаты, дабы не разбудить родителей. Несмотря на то, что он был уже достаточно взрослым, те не одобряли прогулок по ночам, особенно мама. Впрочем, обычно Джей и не рвался к подобного рода приключениям – до тех пор, пока в его жизни вновь не появился Чонвон. Тот ждал его у причала; лунный свет бликовал в волновавшейся от легкого бриза водной глади, волны всплесками настигали белый песок и отходили вновь. Свежий морской воздух наполнял легкие и держал разгоряченные мысли в тонусе, что Джею, впрочем, не сильно-то и помогало: даже после разрядки, стоя под душем, он все равно думал о том, сколь сильное влечение испытывал к Чонвону. Ему было недостаточно трогать себя, он вполне естественно хотел близости с объектом его чувств, и потому ожидал свидания с крайним нетерпением. – Не замерз? – тотчас же спросил он; поверх просторной светлой футболки Чонвон ничего не надел, хотя ближе к ночи всегда ощутимо холодало, и он мог продрогнуть. Он хотел было снять с себя джинсовку, не дождавшись прямого ответа, однако старший помотал головой, мол, в том нет надобности. Рыцарский поступок был отвергнут, но для себя Джей решил, что как только заметит, что его спутник начнет мерзнуть, то немедленно согреет его – и одеждой, и объятием. С некоторое время, перебрасываясь несколькими короткими фразами смолл-тока, они бродили по пляжу вдоль океана. Джей усиленно подавлял желание взять Чонвона за руку, сплести меж собой их пальцы, однако беспокоился о том, не будет ли он выглядеть излишне навязчивым. В Штатах тактильность, согласно новой этике, не слишком-то приветствовалась, если не была оговорена заблаговременно. Он не имел бы абсолютно ничего против, если бы Чонвон сам как-либо прильнул к нему, но тот не торопился одарять его нежностью, держась спокойно и невозмутимо. С тем Джей не был уверен в том, что ему не откажут в прикосновении, пусть вчера они уже зашли за рамки непринужденного дружеского общения. – Твои мысли такие громкие, что я могу их слышать, – Чонвон дразнится, обнажая зубы в усмешке. – Боишься, что я тебя съем? Предположение это выглядело одновременно как будоражащим, так и очаровательным донельзя: Джей был околдован настолько, что немедля согласился бы на то, чтобы Чонвон его растерзал. Чонвон уже терзал его, пускай царапины были шалостью маленького котенка. – Нет, не боюсь, – он улыбнулся, позволяя себе, наконец, взять чужую руку в свою. – Хотя я был бы признателен, если бы ты позволил мне жить. – Ничего не могу обещать, – Чонвон капризно повел плечами, и Джей почти физически ощутил свою нужду в том, чтобы исцеловать их, освободив от сокрывавшей тело футболки. Через несколько пройденных метров Чонвон сказал, что гулять ему надоело, и он хочет отдохнуть. На сей раз от джинсовки он не отказался: за неимением какого-либо пледа или лежаков поблизости, Джей, с присущей ему галантностью, постелил свою куртку на холодный песок, дабы Чонвон не попачкался. Сам же он приземлился наземь как есть. – Готов к завтрашнему дню? – завел он затем разговор, вспомнив о намерении их родителей отправиться на исследование древних руин, очередной местной достопримечательности. – Не хочу блуждать по каким-то развалинам, – ответ старшего был вполне предсказуем. – Я от вчерашней поездки еще не отошел. Чонвон и правда был что кот – активному времяпрепровождению предпочитал нечто более размеренное и ленное. Джей же, с энтузиазмом всякого экстраверта, любил новые ощущения, знания и впечатления, и потому не был против посвятить половину дня новой экскурсии. Так, они провели бы с Чонвоном время вместе, могли бы так же, как и недавно, подотстав от «предков», ненадолго уединиться и предаться поцелуям, могли бы общаться и узнавать друг друга... Во всяком случае, поездка была, скорее, поводом, нежели целью самой по себе. – Было бы здорово поехать вместе, – с сожалением произнес Джей. – Это... тоже могло было бы быть нашим свиданием. – Только ты, я и наши родители, – засмеялся Чонвон. – Très romantique. – Нет, ну... Можно, конечно, отмазаться... И остаться на острове. – И чем бы мы могли заняться? Сказав это, Чонвон незаметно подался ближе к своему собеседнику, который не сразу и заметил того, как сократилась и без того малая дистанция меж ними. – Чем... чем только ты захочешь. Я... хочу с тобой всего, – Джей невольно запнулся от сердечного беспокойства, разыгравшегося из-за столь двусмысленной близости; ночью все казалось еще более греховным, и потому еще более соблазнительным. Все сложнее было держаться джентльменом, когда красавица-кокетка сама обольщала всяческими откровенными словами и действами. Чонвон усмехнулся. Упираясь одной рукой о свой импровизированный джинсовый плед, другой он коснулся груди Джея, принимаясь выводить на ней кончиками пальцев невидимые узоры. Он намеренно проходится по чуть проступавшим через ткань майки соскам, но делает это дразняще и завлекающе, так, чтобы партнер уловил его игривость и перенял общий флиртливый лад. – Всего-всего? – уточняет он, переходя почти на полушепот. – Мой милый донсэн-и. Тогда ты, должно быть, не откажешься от того, что хен может сделать для тебя? Он опускает руку на область паха и мягко на нее надавливает. Он не намекает, он дает понять о своих намерениях совершенно открыто, и Джей осознает их со всей отчетливостью. – Хен, ты не обязан... – бормочет он, в действительности так считая. Конечно, Чонвон мог сделать многое, как и сказал. Но хотел ли? Того же, казалось, подобные нюансы не смущали ни на грамм. Он даже не отнял руки, лишь ловко расстегивая пуговицу на поясе и молнию шортов младшего. – Джей-а, нельзя быть таким правильным, – Чонвон покачал головой, оглаживая чужой член все теми же легкими движениями. – Ни за что не поверю, что в своих фантазиях на мой счет ты такой же обходительный. Джей, не удержавшись, шумно выдохнул, почувствовав, что прикосновения постепенно становились все более ощутимыми и чувственными. Чонвон был определенно умел в том, чтобы доставлять удовольствие, пусть сравнивать с кем-либо ему еще толком и не приходилось. И, конечно, был прав, говоря о том, что возбуждение порой подталкивало Джея к сценариям весьма грязным. – Что я делаю? В твоих мокрых снах, – поинтересовался Чонвон; не сбавляя темпа, и без того довольно размеренного, он прильнул к партнеру так, что контакт меж ними принял особенно интимный настрой. О, в фантазиях Джея Чонвон был неукротим и неумолим, словно кошка. Он стонал, когда младший брал его, уложив под себя, царапал крепкую спину, вцепляясь в нее в моменты особого телесного удовольствия, а когда брал член любовника в рот, то делал это совсем как в порнофильмах – с характерными влажными звуками и глухими стонами. Но Джей хотел с ним не только пошлости, но и долгого, тягучего, что мед, секса, исполненного любовью и искренним щенячьим обожанием. Джей бы окружил хена всем тем пылом чувств, что тот заслуживал, и даже больше. Он носил бы его на руках, ласкал бы всеми возможными средствами, и пусть ему недоставало опыта, с Чонвоном, он был уверен, все пошло бы как по маслу, потому что любовь – лучший наставник. – Ты очень... горячий, – произнес Джей, справившись с небольшим смущением: dirty talk давался зачастую куда проще, когда проходил по переписке, а не вживую, буквально лицом к лицу. – Я думал о том, как мы... занимаемся любовью, и ты сосешь мне, и... Речь его прервалась сдавленным стоном, который слетел с губ, когда Чонвон сжал чувствительную головку. – Детальнее, детка. Ты сливаешь мне в рот или на лицо? Шлепаешь по губам своим членом, когда обтираешь о них сперму после всего? А как тебе нравится меня трахать? В какой позе? – Хен... – Джей звучит почти умоляюще, ведь в один момент Чонвон приостановился, и он рефлекторно подался бедрами к руке возлюбленного. – Пожалуйста… Однако для Чонвона то – полная и безоговорочная капитуляция. Его рука двигается все быстрее и увереннее, а сам он – до восхитительного безжалостен, не давая Джею насладиться медленными, распаляющими, почти нежными ласками. Кончиком носа он трется о щеку младшего, создавая тем дополнительный пикантный контраст. Он знал, сколь сильно был желанен, сколь были обращены к нему мысли его воздыхателя. Он знал это, и стремился лишь укрепить их связь и эту дурманящую влюбленность. – Малыш Джей так сильно хочет, чтобы Чонвонни-хен дал ему кончить? – спросил он; проскользнувшая в голосе насмешка отчего-то дала в голову пьянящими брызгами шампанского, и Джей ощутил новый прилив возбуждения. – Да, хен, пожалуйста, – тотчас подхватил он правила игры, готовый умолять. Пред чарами темных глаз и бархатного голоса он был слаб, но сдаться на чужую милость казалось ему величайшим благом, на которое он только мог рассчитывать. – Я очень-очень хочу– – Тогда кончай, представляя, как вставляешь мне, – Джей ощущает кожей его теплое дыхание, табачно-вишневое от выкуренных сигарет – самый сладкий коктейль на свете. – Хен хочет, чтобы такой славный мальчик, как ты поимел его... Завтра же. Чонвон приникает дразнящим поцелуем к его шее, чуть склонившись, и Джей, простонав совершенно беспомощно, излился ему в руку. В первый раз в жизни он пачкал чью-то руку, а не свою собственную, и ощущение это показалось ему потрясающим. Это распалило в нем самую настоящую тактильную жадность, которая, поглощая разум все активнее, требовала уже не просто поцелуев и банальной дрочки, но полноценного акта сопряжения тел, каковое Чонвон обозначил на следующий день: цена вопроса – небольшое лукавство перед родителями, что позволит ему остаться со старшим вдвоем. Он скажется больным, дабы его не в меру активный и деятельный отец не принялся увещевать сына, как обязательно стал бы делать, скажи тот, что никуда уезжать ему не хочется просто потому что. Не заявлять же во всеуслышание о том, что, кажется, ему, как небрежно выражаются иные, «перепадет». Впрочем, все это будет завтра. Сегодня он один на один с его мечтой, прежде такой недоступной, а ныне – далекой куда менее. К Чонвону нелегко подобраться, но он стоит всех затрачиваемых усилий, всех тех дней безнадежной, казалось бы, влюбленности, потому что, в конечном итоге, он позволил младшему быть рядом и дал ему шанс на нечто большее. Окрыленный сладостной эйфорией, сейчас Джей не спрашивает разрешения на поцелуй – тем более, что Чонвон, судя по его реакции ранее, вероятно, предпочитал решительных мужчин. Джею хочется быть таким рядом с ним, и он накрывает его губы своими, пылко, спешно, но вкладывая всю свою готовность быть для Чонвона послушным и славным, что щеночек ретривера.***
Все шло точно по плану. Отец, всплеснув руками, принялся сетовать на подорвавшееся вдруг в самом разгаре отпуска здоровье сына, но ожидаемо проглотил наживку, а вот мама, кажется, о чем-то догадывалась: по чистейшей случайности они обнаружила полуночное возвращение отпрыска, и когда поинтересовалась, что тот делал в столь поздний час, получила честный, хотя и немало сконфуженный, ответ. Почти честный, разумеется – Джей лишь сказал, что гулял по пляжу вместе с Чонвоном. Однако вкупе с блеском глаз и попачканной влажным песком джинсовкой выводы можно было делать самые что ни на есть далеко идущие. Госпожа Пак их и сделала, заулыбавшись, но ничего не сказав. С тем, что всякое не самое изощренное лукавство Джея она считывала очень хорошо, было ясно, что тот попросту пытался избежать экскурсии старым как мир способом, дабы вместо нее провести время куда интереснее. Сын мог скрывать свою влюбленность от кого угодно, но не от нее. Он всегда был больше мамин сын – мягкий, обходительный, вежливый, многое ей поверял, и потому она не стала наседать ни с какими вопросами. Когда придет час, тот сам ей все расскажет. Итак, родители, собравшись, как и было оговорено, своей небольшой компанией, уехали. Блуждать по многовековым вооружениям они собирались вплоть до вечера, оставляя детей друг на друга. «Не маленькие уже», заключил господин Ян, очевидно, не слишком опечаленный тем, что его и без того небольшое семейство будет не в полном составе. Казалось, что к Чонвону у него было что-то вроде личной неприязни, хотя по отношению к своему единственному ребенку это выглядело несколько странно. Джей хотел бы знать о Чонвоне все. Тот никогда не был особенно разговорчив, и уж точно не хотел бы обсуждать тонкости своих неладившихся отношений с отцом в обстановке, в которой до́лжно было предаваться иным занятиям. Джей предвкушал то, как он и его возлюбленный займутся, наконец, сексом, потому что, признаться, он так сильно хотел Чонвона, что одних лишь фантазий ему становилось катастрофически мало. К тому же, к своим девятнадцати он еще ни разу ни с кем не спал: возможно, любому другому это покажется невероятно глупым, но Джей искренне хотел заняться любовью, а не просто трахнуться с кем-то. Конечно, не то чтобы это был намеренный целибат, – никаких радикальных пуританских воззрений – однако подходящий случай все как-то не представлялся. Да и, признаться, образ Чонвона не оставлял его, несмотря на огромное расстояние между ними и стремительно утекавшее время. Он часто думал о том, каким будет его (их) первый раз: тому обязательно предшествовало бы романтическое свидание, а также долгая сессия поцелуев и прикосновений, признания и искрившая химией магия момента. Чонвон же столь сентиментальных настроений особенно не разделял, поэтому на разные предложения провести время как подобало любой парочке лишь пожал плечами: – Ты... передумал, да? – осторожно спросил Джей, когда Чонвон со скучающим видом разглядывал представленные в номере небольшие живописные полотна, работы местных авторов. – Насчет нас. – А ты? – задал старший встречный вопрос. – Все ходишь вокруг да около. Стесняешься меня после вчерашнего? – Нет, я... Просто не хочу, чтобы тебе было как-либо дискомфортно со мной. Чонвон оглядел его с ног до головы, как часто, по наблюдениям самого Джея, делал в общении, когда сказанное казалось ему странным. Это не придавало второй стороне уверенности, однако Джей решил не заострять на том внимание, в конце концов, в общем и целом хара́ктерность хена заставляла его испытывать своего рода трепет. То же сладостное волнение прошлось по нему огненным всполохом, когда Чонвон, подойдя к нему, стоявшему у кровати, ближе, одним жестом, будто кот лапкой, слегка толкнул его. Джей тотчас осел на упругий матрас, и Чонвон забрался на его колени, усаживаясь и обвивая шею руками. – Достаточно исчерпывающий ответ? – поинтересовался тот, весьма тесно вжимаясь в бедра партнера. – Или хочешь, чтобы я озвучил вслух, что не против с тобой трахнуться? – Я просто хочу, чтобы тебе все нравилось, хен, – прошелестел Джей, буквально не веря в то, что его фантазии, наконец, постепенно становятся явью. – И, конечно, мне важно твое согласие– Чонвон прервал его поцелуем, столь уверенным и умелым, что всякие сомнения исчезли прочь.***
Джей в самом деле не думал, что ему будет настолько хорошо. Чонвон сказал, что сделает все сам, хотя по первости младший порывался было проявить собственную инициативу, например, одаривая любовника ласками и прикосновениями. Он был, возможно, даже перевозбужден, коль скоро ему представилась возможность не только потерять девственность, но и сделать это с тем, кого он, без всяких преувеличений, просто обожал. Чонвон же был куда спокойнее: он знал, что делать, и направлял партнера, держа его бурю эмоций под контролем. Джей совершенно искренне наслаждался тем, что видел перед собой: Чонвон седлал его бедра и сам, томно вздыхая, неспешно и чувственно двигался на его члене. Молочно-белый, мягкий, теплый и восхитительный, что самые жаркие мечты; при том, что он с самого начала стремился обозначить свою доминантность, он был невероятно пленителен в роли куда более беспомощной и ведомой, особенно когда, прикрывая глаза, прикусывал нижнюю губу, опускаясь на член по его основание. Джей держал руки на его талии, и в льющемся через окно солнечном свете сплетение их тел представлялось дивной красоты картиной, двумя контрастировавшими оттенками кожи, светлее и смуглее. По традиционно азиатским представлениям о возвышенной красоте Чонвон, вероятно, стремился избежать любого загара, а вот Джей был настоящий American boy, да и на открытом воздухе явно бывал куда чаще своего хена. Однако сия разница казалась ему очень горячей, потому что так Чонвон представал перед ним еще более хрупкий, еще более кукольный. – Я сейчас... Хен, я сейчас кончу, – забормотал Джей, когда старший занял темп более активный, изгибаясь на нем. – Я не разрешаю, – отозвался Чонвон почти равнодушно. – Сначала я объезжу тебя, как захочу сам, и только потом позволю кончить. Каким надменным взором он одарил своего партнера, каким сумасшедше-приятным ощутился его запрет!.. Прежде Джей и помыслить не мог, что будет ждать так сильно чьей-то милости и чьей-то похвалы. Чонвон прекрасен и жесток, взор его темных глаз, определенно, исполнен собственного превосходства и потаенного пренебрежения, безжалостного, но в том и потрясающего. Он властвовал сердцем Джея, его мыслями, его твердым возбужденным членом, ставшим таким от одних лишь поцелуев. Джей и мечтать не мог о большем, хотя, конечно, кое-что он все же изменил бы – снял бы презерватив, дабы прочувствовать любовника плоть к плоти. Впрочем, в таком случае сдерживать себя ему было бы еще сложнее, потому что Чонвон был влажный от смазки и жаркий от тесного трения, и даже периодически меняя темп, сжимал младшего внутри себя, будто специально дразнясь и проверяя на прочность. О, Джей сделает все, чтобы заслужить его одобрение. Он старался оттягивать желание тела излиться, потому что Чонвон велел ему делать так, хотя, признаться, это было совершенно мучительно – и с тем вместе Джей испытывал нечто невероятное. И дело заключалось вовсе не в том, что похвастать иным сексуальным опытом он не мог. Чонвон был воплощением всех его грез, и если раньше детская влюбленность зиждилась на иррациональной пылкости, то сейчас, когда мальчишки значительно повзрослели, она приобрела вполне явственные формы. Джей чувствовал свою слабость перед уверенностью Чонвона, готов был окружать его вниманием и делать для него все, что тот ни попросит, а Чонвон с благосклонностью балованной принцессы оказывал ему честь ухаживать за собой и снисходил до разрешения поцеловать. Будь они в самом деле принцессой и рыцарем, Джей без всяких раздумий продал бы родину за то, чтобы Чонвон на несколько сладких мгновений приподнял бы свои пышные юбки и показал ему обнаженные белые щиколотки. Сейчас же он мог насладиться возлюбленным во всей его невероятнейшей красоте. Чонвон изгибался на нем столь чувственно, столь раскованно и естественно, что при одном лишь взгляде на него можно было сказать, что постельные умения были неотъемлемой его природой. Его стоны были нечастыми и весьма сдержанными, и тем сильнее это воспаляло в Джее желание не только выслужиться перед Чонвоном, слушаясь его, что верный пес, но и доказать, что в нем было достаточно силы для того, чтобы доставить хену настоящее удовольствие. Он представляет, как будет брать старшего в коленно-локтевой, вталкиваясь в него глубоко и часто, как тот будет вскрикивать, будто в фильмах для взрослых, однако реальность предстает ему еще прекраснее. В ней Чонвон приостанавливается, сжимает в себе член партнера и, мучая его будто нарочно, произносит: – Как же ты жалок. Джей содрогается всем телом от того экстатического разряда, что пробивает его с головы до ног. Он стонет громче своего любовника, когда же тот занимает выражение пристально-испытующее – почти насмешливое в своей небрежности. – Боже, хен... – растерянно бормочет Джей. Он судорожно оглаживает изгибы талии и бедер старшего чуть дрожащими от возбуждения руками, стремится вложить в эти жесты всю безграничную и беспомощную свою любовь, потому что Чонвон, весь Чонвон с его потрясающим телом, красивым лицом и неприступным сердцем – его слабость. Слетевшие с уст слова были упоительны в своей беспощадности, они остро хлестнули Джея по лицу, но тот не отказался бы и от настоящей пощечины рукой его ангельского возлюбленного. То, что кто иной воспринял бы как чистейшей воды оскорбление, Джей расценил как необычайную милость, коей Чонвон его одарил. Ведь тот прекрасен и недоступен, а Джей – лишь его воздыхатель, которому посчастливилось овладеть объектом своей страсти. И он будет умолять его о том снова и снова, а потому и согласие, и отказ (ежели, конечно, то не прямое волеизъявление) будут прельстительны в одинаковой мере. Первое будет значить доступ к желанному телу, второе же будет подразумевать процесс игры и ухищрений, который, в конечном итоге, приведет все к тому же результату, но путем чуть более долгим, обходным. В первом Чонвон наградит своего славного мальчика за послушание, а во втором обойдется с ним совершенно жестоко, просто потому что может себе это позволить. За всей накрывшей его эйфорией Джей запоздало вспомнил о том, что удовольствие вышло несколько односторонним: аккуратный член Чонвона, прижимавшийся к низу его живота, так и не исторгся семенем, в отличие от его собственного. – Хен... – он приподнялся на локтях, когда Чонвон неторопливо прервал единение их тел. – Можно я... отсосу тебе? И... ну, вставлю в тебя пальцы?.. Скажи, как ты бы хотел, и я– – Валяй, – кивнул старший, ложась на постель и без всякого смущения лениво разводя перед любовником ноги. Он знал себе цену, и то, с какой готовностью Джей примется осыпать его горячими ласками. Эта уверенность была сексуальной – каковым же был и сам Чонвон в целом, приручая и обольщая без каких-либо особых усилий.***
Они трахнулись еще один не особенно продолжительный раз, а после, стерев с тел следы любви влажными салфетками, включили первый попавшийся фильм и заказали в номер еды. Конечно, Джей с удовольствием продолжил бы изучать все грани их чувственной близости, однако родители могли вернуться неровен час, да и Чонвон решил, что с младшего будет достаточно и пары раз – для начала. Корейских субтитров к фильму не было, а с английским у Чонвона, как Джей успел заметить, было не слишком ладно, поэтому тому довольно быстро наскучило, и он принялся сидеть в телефоне, ведя с кем-то переписку. Джею бы очень хотелось проводить время вдвоем, не разделенными кем-то в Сети, но сказать о том прямо он счел не очень-то вежливым. Его учили, что по-настоящему воспитанный человек никогда не укажет другому на его этический промах, и с тем он смиренно выжидал, когда Чонвону наскучит его интернет-собеседник и он вернется в реальный мир. Может, он даже устроил бы голову на плече Джея и прижался бы к нему, ведь они теперь... встречаются, или что-то типа того. «Разумеется, мы встречаемся», тотчас же отбросил Джей все малейшие сомнения. Их и быть не должно было, ведь все это время Чонвон лишь потворствовал развитию чувств. Не будь он готов к отношениям, стал бы намекать еще тогда, у бассейна? Ведь на признание он не ответил «нет». Ныне же они и вовсе перешли от сугубо платоническому к бездуховной телесности. – Чонвонни-хен, – немного подумав, заговорил Джей. – Какие у тебя... планы на Рождество? Чонвон пожал плечами, мельком взглянув на собеседника. – Пока никаких. Мои родители хотят, по обыкновению, полететь в Канаду, но я бывал там так часто, что мне уже надоело. Скорее всего, я отмажусь. – О... как жаль, что тебе не по душе, – улыбка Джея стала немного неловкой и почти виноватой, будто бы это он был виновен в том, что маленького господина, кому все весьма скоро приедалось, не развлекали должным образом. – В Канаде очень здорово на Рождество, хотя мои больше предпочитают Швейцарию. Мне тоже нравится. Катаемся на лыжах, на сноубордах. – Здорово, – отозвался Чонвон без особенного воодушевления. – Мой отдых с родителями обычно заканчивается тем, что мы с отцом сремся, а мама пытается нас помирить. Джей почувствовал, что тот вот-вот может раскрыться, повериться ему, и потому напряженно молчал, боясь спугнуть чужую хрупкую откровенность. Он не был слеп и с самого начала отметил, что с Яном-старшим Чонвон держался отстраненно и холодно, и тот также не проявлял к сыну особого расположения. Впрочем, каждая семья была несчастна по-своему, и намеренно лезть в душу он не собирался. Однако Чонвон не продолжил рассказ. Сказанного было достаточно, потому что излишние выплески каких бы то ни было эмоций никогда особенно не поддерживались в его семье, и он принял правила этой игры. Он был независим и горд, что дикая кошка, и не давал себя гладить. Он таил в себе множество секретов и исчезал под пологом ночи, оставляя Джея наедине с массой мучивших его вопросов.***
И все же порой Чонвон, при всей его эмоциональной отстраненности, скрыть своих мыслей и настроений не мог. Он не озвучивал, что в том или ином моменте глодало его, но Джей улавливал это, считывал с незаметно сменявшихся оттенков задумчивости на спокойном красивом лице, слышал в повисавшей тишине. После неудавшегося потока откровений Чонвон вернулся к сетевому общению, набирая, стирая, раздумывая над ответом, чуть слышно постукивая ногтем по экрану в порыве подсознательного волнения. «Он переживает», подумал Джей мысль самую очевидную, но выяснять причину, разумеется, не осмелился. В конце концов, Чонвон был сам вправе решать, готов он к диалогу или нет. Со своей стороны Джей постарался проявить максимальное участие: он мягко погладил сидящего близ старшего по бедру, талии, тепло улыбнулся, давая понять, что был рядом. Чонвон одарил его слегка озадаченным взглядом, однако ничему не воспротивился, принимая молчаливую поддержку. Джей искренне жалел, что им предоставилась всего одна неделя. Будь у них больше времени, то у них было бы и больше свиданий, больше встреч, больше горячего секса. Не то чтобы он не был готов встречаться на расстоянии, но перед вынужденным расставанием он хотел вдоволь насытиться всем тем физиологически-чувственным, что дарили их с Чонвоном отношения. Меж тем для восполнения желаемого им оставалось меньше пары дней, а так как на отдыхе они все же были не одни, то приходилось мириться с присутствием рядом родителей. Пожалуй, впервые в жизни Джей хотел, чтобы они занимались чем-то своим без него, давая столь необходимое личное пространство. Они могли бы и уйти, например, оставляя юных влюбленных на попечении самих себя. Просто кощунственно было бы не предаться плотскому в предпоследний день отдыха: на всякий случай Джей взял парочку презервативов в лобби отеля, потому что в прошлый раз вопросами защиты вынужден был озаботиться Чонвон. Однако последний был, кажется, не особенно в настроении для того, чтобы ими воспользоваться: за завтраком он был погружен в свои мысли и толком ничего не ел, потягивая через трубочку холодный сливочный кофе. Он то и дело поглядывал на свой телефон, когда экран высвечивался пушем уведомлений, и почти не обращал внимания ни на кого, даже на Джея, который искренне того ждал, ведомый, разумеется, далеко не одной лишь телесной тягой, но и желанием всякой близости – душевной, в первую очередь. Сколь же быстро, оказывается, могло быть потеряно расположение, если речь шла о Чонвоне! Еще недавно он сам подзывал к себе Джея, кокетничал и заигрывал с ним, а теперь держался так, будто его не существовало вовсе. Не партнеры, не друзья, не любовники, а только лишь старые знакомые, которые волею случая оказались на одном острове, и теперь вынуждены были обмениваться краткими репликами ни о чем, дабы соблюдать правила светского приличия. Безразличие ранило так же, как то делали и жестокие слова, однако Джей благоразумно старался не накручивать себя раньше времени. Не волноваться о любимом человеке он не мог – свойство сердечной натуры, но давить на того не желал тоже. Навязчивость никому не была по нраву, а потому он решил дать Чонвону отойти и разобраться с беспокоившим его самолично – просто потому что знал, что старший едва ли потерпел какое-либо вмешательство без его одобрения. Чонвон – первый его партнер, первые его сильные чувства. Он боялся сделать что-либо не так, сказать что-то не то, боялся разрушить и без того шаткую конструкцию их союза. Таковой она являлась в силу новизны и отсутствия разного рода житейского опыта, что рано или поздно приходил ко всем парам. С ним же множилось и доверие, ведь проходя вместе через что-либо, узнаешь возлюбленного с новых сторон. Джей был готов открыться Чонвону, а вот тот сделать то же в ответ не торопился. Однако слишком долго гадать о том Джею не пришлось – все тот же случай представился ему сам, в лучших традициях слезливого кино о порушенных чувствах. Вот-вот должно было начаться вечернее шоу для гостей, подразумевавшее национальные танцы, игру на инструментах и, разумеется, всевозможные трюки с огнем. Посетители отеля заняли свои места, распивая диковинные алкогольные коктейли, общаясь друг с другом, заказывая блюда на любой вкус, и семьи Ян и Пак, собравшись за столиком на несколько персон, не были исключением. Отсутствовал на своем месте разве что Чонвон, и господин Ян, цокнув языком, обратился к Джею, дабы тот, на правах «друга» отыскал его и привел к остальным. Чонвон был у бассейна. Он разговаривал с кем-то по телефону, прикрывая другое ухо рукой из-за игравшей поодаль музыки из уличных колонок. Особенно скрываться он не пытался, и потому разговор его был слышен любому случайному прохожему. Джей тоже его услышал. – Рики-я... – Чонвон звучал неожиданно взволнованно и вместе с тем даже воодушевленно; казалось, на другом конце провода был некто очень и очень для него важный, поэтому его речь играла совершенно иным окрасом – гораздо более... беспомощным, что ли? – Все окей, правда. Я просто... Ты же знаешь, я не выношу эту шлюху с тобой рядом. В следующий раз я оттаскаю твоего Сонхуна за волосы, если он только опять к тебе полезет... А как мне его еще назвать? У него ноги не сводятся. Вероятно, упомянутый Рики являлся мастером обольщения и манипуляций, раз в диалоге с ним Чонвон был столь податлив. Последний слушал его, не перебивая, и лишь после перенял эстафету: – Неважно, что у вас было... Ладно? Я правда не злюсь. Я просто... Не могу без тебя. Давай увидимся, как я приеду, хорошо? Я очень скучаю. Тут абсолютно нечего делать, и... Да, по нему я соскучился тоже. Он издал двусмысленный смешок. Нетрудно было догадаться, о чем шла речь. Джей не смог найти в себе сил сдвинуться с места. Хотя он услышал достаточно, ноги его будто приросли к земле, не давая пошевелиться. Осознание пришло к нему моментально, и чем дольше длился чужой разговор, обраставший все более игривыми фразочками, тем сильнее он ощущал свою бесконечную ничтожность. Для Чонвона он был лишь развлечением, причем развлечением пустым и бесцельным. Не признайся Джей ему в своих чувствах первым, тот и не посмотрел бы на него, потому что ни дня их знакомства не рассматривал младшего как потенциального возлюбленного. Не потому что уже был несвободен – причина крылась в ином. Джей был не в его вкусе, Джей вел себя слишком мягко и учтиво, Джей был хорошим и славным парнем, которых извечно оставляли «за бортом», выбирая проблематичных «бэдбоев». Именно от таких у Чонвона, как тот выражался, «не сводились ноги», от таких он испытывал порхание бабочек в низу живота и первобытный инстинкт отдаваться сильному. Ему не нужны были отношения, построенные на здоровом доверии друг к другу, его заводили драмы, конфликт и агрессия. С гораздо бо́льшим наслаждением он позволял изменщику Рики смыкать руки на своей шее, в то время как Джей желал смыкать на нем руки лишь в душевном объятии. Чонвон переспал с ним от нечего делать, и сделал это с такой легкостью, будто ему это ничего и не стоило. Вполне вероятно, что так и было: возможно, испытывая обиду и жгучую ревность, он посчитал измену со своей стороны справедливой расплатой за то, как его любовничек с ним поступил. Всего-навсего симметрично отыгрался. Вот только по итогу они помирились, Чонвон простил Рики, а Джей остался использованным. Все вернулось на круги своя, только ныне в ссоре двоих на пепелище осталось чужое истерзанное сердце. – Я тебя тоже, – негромко произнес Чонвон, принимая чужое лживое признание. Он рад был обманываться той иллюзией близости, что для них с Рики называлась «свободными отношениями», но честные и настоящие слова любви Джея не представляли для него ровным счетом никакого интереса. Безразлично ему было и то, что, обернувшись, он увидел перед собой младшего, совершенно разбитого и помрачневшего. Он понимал, что тот все слышал, но не торопился (как Джей, признаться, подспудно надеялся) исправлять сделанное. «Все это не то, о чем ты подумал», сказал бы Чонвон, забрасывая Джею удочку, на которую тот, без сомнений, повелся бы. Но он только вздохнул и покачал головой, словно бы сетуя на свою небольшую оплошность. – Мне жаль, – добавил он вскоре, не жалея, разумеется, ни на грамм. За что он извинялся? За то, что был не слишком-то осмотрителен и не удосужился, например, закрыться в уборной, щебеча со своим парнем? Джею вдруг почему-то подумалось, что если бы этот Рики позвонил, пока они занимались сексом днем ранее, Чонвон не преминул бы снять трубку и завести с ним диалог прямо в процессе. Но что было хуже всего – так это внезапное, но совершенно ясное понимание того, что даже после произошедшего, после того как вскрылись все карты и жестокая правда явила свой неприглядный лик, ненавидеть Чонвона он просто не мог. Чонвон, смеясь, играл его сердцем, швыряя, пиная и сминая его как только угодно, но даже так оно все еще судорожно билось, выстукивая ритм чужого имени. «Чон-вон, Чон-вон». Он был чертовски прав, считая его жалким, но, если честно, Джей, утопавший в своей любви, простивший бы Чонвону что угодно, был бы счастлив услышать это снова.