Небо

      Рэй мысленно считал — редкие капли, разбивающиеся о лобовое стекло, секунды, проезжающие мимо машины. Что угодно. Лишь бы не слишком предаваться несвойственной ему меланхолии. Смотрел на часы и ждал.       — Погода премерзкая, — ДОК появился внезапно, бросил фразу вместо приветствия, торопясь забраться в салон.       Захлопнул дверь с такой силой, что на зеркале закачался подаренный Эмбер брелочек в виде карикатурного инопланетянина. Зелёного, большеглазого. Всегда заставлявшего друзей выдумывать и наперебой выдавать множество необидных шуток.       — Просто дождь. В этом климате часто…— Рэй пожал плечами и улыбнулся, но одёрнул себя, поймав убийственный взгляд, — Прости. Устал? Сильно?       — От них — да. Для тебя силы найду, если пообещаешь не доставать работой, — ДОК бросил промокший насквозь шарф на заднее сиденье.       И лишь теперь Рэй заметил — сам не укрывался, но бережно замотал потрёпанную тряпичную сумку, в которой всегда носил документы. Потому что работа — что бы он ни имел в виду под этим словом — первостепенна. Превыше всего. Впору ревновать.       Не восемь уставных часов, не душный кабинет, даже не спонтанные поездки на другой конец штата. Ну, когда «чтобы через три часа был в министерстве». И плевать, что ехать все восемь.       Призвание.       Как у самого Рэя. Разве что он — будущий император. А ДОК, вот, учёный. И иначе не могло быть, потому что только так — правильно.       — Я хотел показать тебе место. Тут совсем недалеко и по пути…— повернул ключ, заводя машину, одну руку опустил на руль, а второй потянулся, несмело взял чужую ладонь.       — Это определённо самое неловкое приглашение на свидание из всех, что я слышал, — ДОК криво усмехнулся, но руку не убрал, — Скажи, ты когда-нибудь перестанешь вести себя, как грёбаный девственник, пытающийся закадрить королеву школьного бала?       — Вообще-то…       — Именно. Это королева школьного бала безуспешно пытается закадрить тебя. Так что прекращай.

***

      Мерцающий тёплыми огнями город с высоты казался больше. В непрекращающейся суматохе последних — с ума сойти! — трёх циклов Рэй так и не нашёл времени изучить его основательно. Знал лишь, что всегда усматривал занимательный символизм в названии.       Клир. Вью. Может, про небо, а может — персонально для Рэя — не про него вовсе.       — Кому вообще пришло в голову ставить посреди леса единственную лавочку?       Прикосновение плеча к плечу — почти неощутимо, ненароком, но оттого более сокровенно. Голос тихий, без привычных режущих и надрывных интонаций, что иногда прорывались без причины. Спокойный.       Мягкая полуулыбка. Кто вообще мог подумать, что он способен улыбаться так?       Небо выпуталось из облаков, вновь обнажая тёмную глубину и бесчисленные светлячки звёзд. Лишь редкие выдохи дыма где-то сбоку будто вновь затягивали небо на краткие мгновения. Рэй уже давно научился не обращать внимания на запах сигарет. Неприятный, но по-своему любимый, как одна из мелких черт в чужом портрете.       Ночная свежая прохлада ударила в голову, и захотелось не то закричать о своём почти иррационально сильном счастье, не то тихо и крепко прижать в объятиях. Разделить чувства и этот вечер с тем, кто нежданно стал так дорог.       Потянулся, но замер. Приметил деталь, полоснувшую по сердцам и совести.       — Ну у тебя и взгляд, — ДОК поморщился, спешно уводя глаза в сторону, — Что не так?       Рэй замешкался. Так хотел придумать что-нибудь особое, поддержать, увести разговор от всех этих чертовски земных проблем, что нечаянно сказал правду.       — У тебя руки трясутся, — сжал холодную ладонь, бережно провёл большим пальцем по неровному шраму, будто в который раз стараясь стереть его простым касанием. Легко, как Миранда смазавшуюся помаду или Тодд маркерные пометки на деталях. Не вышло.       — Недосып. Нервы. Холодно… не знаю, — плечи дёрнулись, ДОК отстранился, зажал тлеющую сигарету в зубах и сцепил пальцы в замок, стараясь унять дрожь.       Рэй знал, что он лжёт. Настоящая причина была известна им обоим, и оба молчали о ней. Рэй — трусливо, ДОК — снисходительно. Уже обговорено с тысячу раз, прощено с сотню, а ему всё равно до невыносимого совестно.       Снял куртку и накинул на чужие плечи. Смазанно, будто в жесте извинения, коснулся губами виска, вдруг думая о том, как непростительно мало времени у них друг для друга.       Сжал в объятиях и поднял глаза к небу, уверенно глядя в бескрайний тёмно-синий бархат с сияющими крупицами звёзд.       И всё же «Клирвью» — не только про небо.