|Если о человеке можно сказать, что сын любил его, тогда думаю, такой человек достоин считаться великим.
«— Дэниел Уоллес — Крупная рыба»|
1988 год… Воспоминания На протяжении значимой части своей сознательной жизни Питер Джейсон Квилл вспоминал тот самый день, когда он в последний раз видел свою маму — всю бледную, худую, изнеможенную, сгорающую на глазах из-за смертельной болезни. Вспоминал поступок испугавшегося ребёнка, который проигнорировал последнюю просьбу матери — дать ей свою руку, ведь тот самый ребёнок даже боялся заглянуть в любящие его — больше собственной жизни — зелено-голубые глаза. Страх был завязан не на внешнем виде уходящей, а на безысходности и неспособности контролировать эмоции, как бы маленький Питер Квилл ни старался не бояться, стоя у больничной койки и сжимая кулачки так сильно, что лунки от ногтей чётким следом оставались на нежной коже ладоней. Помнил, как закричал, что было силы в голосе восьмилетнего пацана, когда краем глаза увидел, что ладонь матери, только что тянущаяся к нему — опустилась на белые больничные простыни. Дальше всё произошло быстро: его оторвали от кровати, вывели в больничный безлюдный коридор, приказав никуда не уходить, а Питер, смотря через пелену слёз на больничную палату, где толпились врачи и родственники, смог простоять не больше десяти секунд, впоследствии бросившись бежать — куда глаза глядят. Он бежал от своего страха, бессилия и стыда за не исполненную предсмертную просьбу — прочь из больницы на ночную улицу. От энергетики смерти, которая в миг заполнила собой всё вокруг, давя на лёгкие и порождая ком слёз, что застревал в горле. От тихих всхлипов родственников, кои так же доносились до его ушей до тех пор, пока Питер не добежал до самого выхода, у которого стихли шаги суетившихся врачей. Тогда юную голову разрывали самые разные вопросы наряду с оглашающими иными мыслями: «Как мне теперь жить без мамы?» «Почему я испугался посмотреть на неё?» «Почему не дал свою руку?» «Кому я нужен теперь, ведь даже отца у меня нет?!» «Я теперь сирота!» «Я не хочу возвращаться туда, там где смерть и полно боли!». «Я не хочу возвращаться в дом, который отныне стал чужим, ведь в него никогда больше не зайдёт мама». Ему хотелось исчезнуть, а ещё лучше — проснуться в своей кровати, увидеть в окне чудесное солнечное утро и почувствовать запах яблочных оладий с корицей, которые у мамы были безумно вкусными. Они вдвоём всегда дополняли их кленовым сиропом или же мёдом. Так хотелось надеяться, что он проснётся, побежит и обнимет живую, жизнерадостную, смеющуюся и просто любимую маму, которая, как всегда, поцеловала бы его в обе щёчки, потрепала взлохмаченные и вьющиеся волосы и отправила сперва бы в душ и чистить зубы, но реальность была куда суровее, жёстче. Пит был ребёнком, который впервые столкнулся со смертью так близко. Пусть Квилл был мал и смерти до того дня, изменившего всю его жизнь, он так близко не встречал, парню всё же хватало мозгов понять, что как раньше — никогда не будет. Никто его так больше не полюбит. Никому он не будет нужен. Никто больше не приготовит наивкуснейшие яблочные оладьи. Никто больше не будет делать с ним уроки, гулять в парке, кататься на велосипеде и самокате и есть мороженое. Никто больше не расскажет ему столь увлекательных историй из жизни как мама. Никто больше не будет слушать с ним старую музыку и знакомить с новой. Никто не сможет её заменить. Никогда. И жить, как думал мальчик, ему больше не стоит, ведь он один. Что делать человеку в этом большом мире, если он один? Поток бесконечных мыслей и льющихся слёз прервало падение. От истерики и бега его ноги стали заплетаться, в связи с чем спустя минуты три быстрого бега Питер распластался на траве, поливая землю слезами. Тогда в Миссури стояло жаркое лето, а дождей не было больше двух недель. Детские солёные слёзы — первые капли влаги, что впитала в себя земля, истосковавшаяся по воде. В тот момент Питер ощущал усталость и слабость. Все последние недели он старался себя отвлекать чем только мог от ужасных мыслей о скором расставании с мамой, в которые до конца старался не верить. Он рисовал, делал уроки, читал, но больше всего слушал музыку через плеер, которая могла заглушить слишком взрослые, слишком тяжёлые, мрачные и жестокие мысли. Лежа на траве лицом в землю, мальчику хотелось достать из портфеля кассетный аудиоплеер, лечь на спину и просто смотреть на звёзды хоть до самой зимы, хоть круглый год! Но тогда он и подумать не мог, что его жизнь снова изменится… Второй раз за последние пять минут. Смотря на зелёную траву при ночном освещении, он вдруг почувствовал закружившийся вокруг него из ниоткуда взявшийся ветер, а затем с неба полился луч света с необъяснимой притягивающей силой. Пытаясь закрыть лицо и уберечь зрение от слепящего света, Квилл с трудом разглядел громадный летающий космический корабль прямо в небе, который как-то незаметно, бесшумно подлетел, о чём юный мальчик тогда даже и не задумался. Ощутив, что его тело стало отрываться от земли и поднимается выше, прямо к открывшемуся люку космолёта, застрявший крик в горле наконец-то вырвался, но его никто не услышал… Как сейчас Питер помнит скопившихся вокруг себя людей, которые с интересом, держа в руках оружия, поглядывали на нового гостя, которого вскоре доставят к заказчику. Перепуганный взгляд бегал от одного человека к другому, иногда цепляясь за особенности их тел: у кого-то отсутствовал, либо полностью был заменён глаз; а то и часть самой головы; рук или ног; а то и часть самой головы, имея металлические импланты. И когда позади него раздались чьи-то грубые шаги, от которых под задницей дрожал пол, Квилл испуганно обернулся, смотря перепуганными глазами на синекожего мужчину с красным гребнем на голове. — А юнец-то слабый, туго придётся, — выкрикнул кто-то из толпы космических разбойников, мнение которого охотно поддержали. Красные глаза капитана вмиг отыскали полноватого мужчину с хиленькой бородкой и не сильно густыми, но длинными и почти полностью поседевшими волосами. Внешне он так же был мало похож на человека, имея наиболее белую кожу, чересчур широкие чёрные глаза с янтарными и вытянутыми зрачками, как у кошки или змеи, а лицо его и вовсе было изувечено шрамами, которые он получил в ожесточённых боях. — Оружие убрать, — приказал Йонду, наблюдая, как команда послушно опустила огнестрельные, острые да колющиеся предметы. — Два шага назад. Команда переглянулась, не понимая, для чего стоит освобождать ещё больше места, но спорить с капитаном, у которого и так терпение бывает ни к чёрту, никто не решился, а потому каждый повиновался. Сам Йонду Удонта опустился на одно колено перед пацаном, осмотрев его. От пристального взгляда не ускользнули следы впитавшихся капель слёз на рубашке в районе груди, как раскрасневшиеся лицо и глаза, и даже стёртый зелёный след от травы на джинсах не укрылся от его пронзительного взгляда. Питер смотрел на хранившего молчание мужчину, боясь даже малейший звук проронить. — Назови имя, парень, — обратился к нему капитан, прекрасно зная его от отца ребёнка. Йонду хотелось просто разговорить перепуганного Питера. — Молчать невежливо, тем более перед мной. Сглотнув, Питер, сидевший до этого на пятой точке, поднялся, чувствуя в коленях небывалую дрожь. Ему было психологически проще, когда он смотрел в глаза кому-то на одном уровне (пусть не всегда). Терпеть не мог, когда кто-то над ним возвышался. — П-Питер… Питер Квилл… М-меня так з-зовут, — заикаясь то ли из-за страха, то ли из-за с трудом сдерживаемых слёз, Пит хотел, пытался, но боялся и не мог постоянно смотреть на мужчину, отводя взгляд. — Хорошо, Питер. Я — Йонду Удонта. Капитан. Капитан, не желая пугать ребёнка ещё больше, протянул ему руку, не особо надеясь на рукопожатие. Йонду было важно избежать детских истерик на корабле и беспорядка, поэтому до исполнения заказа капитан корабля надеялся установить какие-никакие доверительные отношения с юнцом. Питер телом вздрогнул, когда синяя рука вытянулась в его сторону, но шаг назад не сделал, понимая, что как бы не было страшно — бежать бесполезно и некуда. Он на непонятном космическом корабле, в который его затянуло лучом света с помощью каких-то внеземных технологий. Да и вокруг было слишком много других людей, через которых ребёнок даже бы и не пробился. Питер жил в благопристойном районе среднего класса, где не случалось криминальных случаев, однако пару раз он задумывался о том, как повёл бы себя, если одним днём его кто-то вздумал бы похитить, либо же он оказался заложником. Всех же такие мысли посещают в какой-то момент жизни, да? И кто бы знал, что это спустя какое-то время окажется правдой… Он смотрел много фильмов, читал с мамой книги, и всякий раз мотал на ум, что истерики и страх лишь злят похитителей и заставляют делать с жертвами ужасные вещи вплоть до физического или психологического насилия. Квиллу было страшно, и он понимал, что каждый это видит, осознавал, что лить слёзы или тем более бросаться в истерику, как бы ему этого ни хотелось — нельзя. Чтобы сохранить себе жизнь, юный мальчик считал, что стоит вести себя как можно лучше, тогда, гляди, и повезёт, и его хотя бы не убьют. Поэтому, недолго подумав, он неуверенно протянул свою ладонь Йонду, когда тот уже хотел опустить руку, не ожидая ответа. Смотря в лицо опустошителя, Квилл увидел во взгляде мужчины удивление этому шагу, и так же заметил, как Йонду сменил фокус внимания на трясущуюся руку мальчишки, которую не сильно сжимал в своей. — Зачем вы меня забрали? — шмыгнув носом, спросил Питер, посмотрев сначала на капитана и убрав свою ладонь от его, а затем обернулся через правое плечо, но увидев большое количество людей, тут же опустил взгляд в пол, сжав ладони в замок почти до самого хруста. — Что я сделал? Что со мной будет? — с испугу заговорил он, сыпля вопросами. — Вы будете ставить надо мной опыты? Продадите? Чего вы хотите? Йонду улыбнулся, обнажив ряд кривых, но белых и местами вставных серебряных зубов. Его улыбка показалась Питеру жуткой, ничего хорошего точно не обещающей. — Съесть тебя хотим! — вновь выкрикнул кто-то из толпы. — Да, — тут же поддержал того напарник. — Слышали, что человеческое мясо — отменное. Йонду с трудом подавил желание засмеяться, когда увидел, что глаза ребёнка от страха чуть ли не стали выкатываться из орбит. Питер пытался отыскать того, кто так сказал, но не мог. Его взгляд скакал от одного смеющегося космического пирата на другого, а тело вовсе отказывалось подчиняться. — Ч-ч… — заикаясь, пытался сказать юный гость хоть что-то, — мясо? — Не бойся, малец, — Йонду постарался выдавить из себя наиболее добродушную улыбку. — Никто тебя не съест, а если даже попытается, то… Под чётким контролем детских перепуганных глаз Йонду Удонта отодвинул перед красного плаща. Питер тут же заметил небольшую, совсем тонкую красную стрелу, что надёжно держалась в кожаном чехле на бедре. Засвистев неторопливо, стрела по зову хозяина покинула свой «дом», поднявшись в воздух под обескураженный взгляд ребёнка. Опустошители тут же затаили дыхание, зная, что когда капитан вызывает своё главное оружие, то следом наступит чья-то очень скорая смерть. Резкий свист, и стрела, не успел Квилл чего-то сообразить, прилетела к тому, кто так неудачно пошутил, чуть ли не касаясь остриём глазного яблока. Команда не на шутку перепугалась, отступив от темнокожего высокого мужчины с дредами. — Капитан, — обратился несчастный к Йонду, опасаясь за свой глаз, — это же шутка была! — Ты не умеешь шутить, Ион, — издав короткий свист, кэп приказал стреле приблизится ещё ближе, остановившись в последнем миллиметре от глядевшего на него подчинённого. — Кто ещё раз посмеет облизнуться, либо нездорово пошутить, почувствует остриё моей стрелы выбранной мною частью собственного тела. Все услышали? Команда закивала, убрав на всякий случай оружия за свои спины. Стрела была отозвана, а Квилл, не проронивший и звука, в какой-то момент ощутил, что ноги становятся непослушными, а веки сами собой начали закрываться. Не успев и звука проронить, ребёнок без сознания свалился на железный пол, по-прежнему оставаясь под прицелом сотни глаз. — Да уж… Слабенький, — цокнул языком Удонта, опустившись на одно колено, чтобы взять ребёнка на руки. — Хотя, может и стресс, кто его знает, — вновь выровнявшись во весь рост, капитан принял решение отнести малого в свои покои, пока тот бы не пришёл в себя. — Держим курс на планету к его папаше.* * *
Когда Питер пришёл в себя, то на мгновение он подумал, что всё то, что произошло с ним раннее — было дурным сном… Он даже допустил мысль, что сейчас откроет глаза и увидит свою комнату в темно-коричневых и синих тонах. Предвкушал, как побежит к маме и увидит её живой. Он вот-вот готов был поверить в то, что всё с ним произошло раннее — кошмарный сон! Так он думал до того, пока не открыл глаза и резко не сел в кровати, которые тут же наткнулись на металлический потолок, а качка стала ощущаться сильнее. Испытав снова настигнувшее чувство панического беспокойства, мальчик посмотрел влево, услышав сдавленный кашель. Простудившийся Удонта, не первый день страдающий от боли в горле и постоянного кашля, старался не будить ребёнка, из-за всех сил подавляя желание кашлянуть. Он стоял у окна, наблюдая за безграничным космосом, в отражение которого увидел проснувшегося ребёнка. — Снова в обморок не рухнешь, пацан? Питер лишь обнял себя за колени и уткнулся в них носом, смотря перед собой, но никак не на капитана космолёта, к которому он испытывал неподдельное чувство страха. Йонду повернулся и направился к Квиллу, чуть шаркая тяжёлыми ботинками об пол. Питер косил взгляд на приближающаяся тень, чувствуя дрожь в собственном теле. Когда Удонта сел рядом, ребёнок опустил взгляд в меховое одеяло, всё ещё не желая смотреть на похитителя. — Есть хочешь? — в ответ парень покачал головой. — Слушай, тебе нечего бояться, Питер. Тебе здесь ничего не угрожает… — А как же заявление про человеческое мясо? — Ну, — Йонду почесал щетину, — есть планеты, где каннибализм процветает, но не здесь. — Не верю! — Питер отвернулся, прислонившись щекой к коленям. — Некоторые из вас выглядят так, словно сбежали с какой-то такой планеты: кривые, а то и вовсе зубы акульи; странная внешность… Даже ты — синюшный. Капитан рассмеялся, решив поделится своей небольшой историей, чтобы попробовать расположить парня к себе: — Я центаврианец. На моей планеты все такие — синюшные. Правда, это единственное, что я знаю о своей планете. Я давно там не был… — Удонта взял небольшую паузу, подумав, что ребёнок захочет что-то спросить или сказать, но тот молчал, всё так же обнимая свои ноги. — Меня с ранних лет продали в рабство собственные родители, — это на Питера произвело впечатление, и он обратил свой взгляд на Йонду. — Более двадцати лет я мало что видел, большую часть той жизни проведя в клетке с подобными мне. — Почему тебя продали? Ты был плохой? — В те времена на моей планете царил кризис. Почти всем было нечего есть, пить, каждая семья выживала — как могла. Те, у кого отбирали самое последнее — крышу над головой — умирали. Я был не первым, кого родители продали… — над вторым вопросом Йонду задумался, ответив с потускневшей улыбкой. — Я был — как все, не плохим, но и не однозначно хорошим. Я бегал, играл, иногда бунтовал и вредничал, но не думаю, что был плохим… Но я стал таким, после того, как оказался вдали от родителей в нечеловеческих условиях, где у тебя было два пути: борьба и смерть. К смерти я не был готов, да и казалось мне тогда, что жизнь — высший дар и его нужно ценить, как бы тяжело не было. Сейчас я считаю так же. Мне по нраву было и остаётся — бороться за жизнь, наказывать наиболее плохих парней, искать приключения и путешествовать по необъятному космосу. Питер прикусывал язык, желая задать капитану ещё пару вопросов, но не думал, что он настолько захочет разоткровенничаться. — Не прикусывай язык, Питер, — сделал замечание Удонта, улыбнувшись. — Болеть будет. — Ну, а ты… Ты когда-нибудь прилетал домой? Хотел найти своих родителей? — Нет, не прилетал. Хотел это сделать первые пол года в роли раба, а потом я счёл этот поступок за непростительное предательство. Мне глубоко фиолетово, живы они или подохли с голода, а может и от заразы какой-нибудь. — Это жестоко… Так нельзя! — А детей продавать можно? — А красть детей можно? — парировал ребёнок, с вызовом взглянув на капитана. Удонта прикусил язык, а затем стиснул зубы, боясь сболтнуть не то ругательство. — Так чем ты лучше? Если бы кто-то из команды увидел капитана сейчас, то лицо того, кто застал бы этот разговор — вытянулось от захватившего, парализовавшего изумления. Йонду практически ничто не могло лишить почвы под ногами. Много лет не случалось чего-то, что заставило бы его раскрыть рот, мысли испарится, а в сердце и вовсе кольнуло что-то неприятное. Питер даже не догадывался, какую струну сумел затронуть в сердце сурового капитана космического корабля. Удонта даже отвёл взгляд, ощутив детскую обиду на родителей, коя неожиданно вспыхнула в его сердце. «А я думал, что похоронил её в глубине свой почерневшей души и залил кровью недругов». — Раз молчишь, получается, ты ничем не лучше своих родителей… Йонду резко поднялся, посмотрев на ребёнка рассерженным взглядом. Капитану так много хотелось сказать, хотелось даже раскричаться, но увидев испуганный взгляд Питера, он и сам не понял, как сдержался. Сжав кулаки, он широким и быстрым шагом обошёл кровать, желая покинуть свой укромный уголок прямо сейчас. Мальчик проследил за ним, ни разу не моргнув. Вдруг капитан установился у железной двери, ладонью коснувшись преграды. Видимо, хотел толкнуть и выйти, но передумал. — Быть может, дружок, ты и прав… — бросил у двери Йонду, не зная, услышал Питер эти слова, а если даже услышал, то понял ли. В любом случае ответа он бы не дождался, тут же исчезнув за дверью.* * *
От Земли до планеты Эго Йонду, его команде и самому Питеру с их космолётами нужно было добираться около месяца, за который Удонта далеко не раз задавался одними и теми же вопросами. Питер Квилл — не был единственным ребёнком, которого Удонта похищал с родных планет и привозил к Эго за хорошенькую сумму юнитов. Но каждый раз, когда он возвращался на планету к мужчине, который, откровенно, не очень-то устраивал опустошителя, Йонду задавал себе вопрос: а где тот десяток детей, коих он уже привёз? Однажды он осмелился задать этот вопрос Эго, на что получил колюще-режущий взгляд и отрезывающее: «не твоё дело». И что-то Удонту нашёптывало о том, что других детей давно нет в живых. Чем больше они приближались к точке «В», тем сильнее был запах смерти в носу опустошителя. Первые десять дней Йонду пытался убедить себя в самовнушении, пытался отвлечься на команду, временами награждая их отборными ругательствами из-за разных казусов. Иногда сам садился за штурвал корабля, желая отвлечься на космос и планеты, что они миновали каждый день, и миллиарды звёзд. Порой он даже уделял внимание Квиллу, который не сразу, но через неделю начал осваиваться на корабле, в одиночку начав выходить из покоев капитана. Удонта предложил ему обучиться владению оружием и приёмам самообороны. Квилл, не понятно зачем, ляпнул, что драться умеет, пересказав случаи драк на Земле с мальчишками, которые обижали слабых людей и животных, за которых добросердечный Пит всегда вступался. В Йонду это вызвало уважение. Он не знал, как на Земле, но там, откуда он был родом, мало кто осмеливался решать дела через драки, если говорить о детях. Часто наоборот дети становились объектом физического насилия со стороны родителей или людей старше. Однако, когда Йонду предложил Питеру побить его, на что тот согласился не сразу, понял, что мальчик дерётся так, как чувствует, не владея анализом боя, что для его возраста было вполне естественным. Но, как позже объяснил ему капитан опустошителей, способность анализировать противника, предугадывать его не один шаг, а три наперёд — не менее важный навык, чем обыкновенное умение драться, которое так же нужно прокачивать. Квилл согласился и сам уже попросил Йонду, переминаясь с ноги на ногу, обучить его паре приёмов. Проводя пару часов в день за тренировками, Питер тогда и подумать не мог, что это огромный труд и настолько тяжёлая физическая активность, хотя каждый раз всё начиналось с обыкновенной разминки, а заканчивалось либо стрельбой, к чему юнец проникся особенно, либо метанием различных клинков. Йонду делал справедливые замечания и показывал, как надо, помогая парню становится в стойки, прицеливаться, раскрывая секреты к достижению победы. А в свободное от тренировок время, когда Йонду не уходил к команде, Питер, проникшись к капитану бóльшим доверием, чем к кому-либо другому на корабле, рассказывал ему о временах на Земле, своей маме, семье, увлечениях, который к слову, были тесно завязаны на космосе. По правде говоря, наибольшая заслуга в каком-никаком доверии со стороны ребёнка лежала на самом Йонду, который учился ангельскому терпению, располагая к себе паренька день ото дня. Разговорив его на пятый день прибывание о почившей маме, капитан долго и даже с интересом слушал рассказы о том, как они жили и что делали, в конце концов сам Питер сводил рассказ к космосу. Мало того, что Квилл испытывал к нему интерес, так и мама очень много рассказывала о нём, временами называя «Звёздным Лордом». Когда же Питер спрашивал у Мередит, почему она так его называет, то вечно слышал: « — Однажды ты поймёшь, мой маленький Звёздный Лорд». Когда об этом впервые услышал Йонду, то сразу понял, о чём говорила его мама, но почему-то прямо не решалась раскрыть тайну о его отце. И даже сейчас, в очередной раз разговор снова свёлся к космосу, который днями и ночами окружает Питера. — Я много читал научных статьей, книг, в которых люди, летающие в космос, рассказывали о Солнечной системе, прикрепляя чёрно-белые фотографии. Меня всегда завораживал космос, хотелось узнать, что за пределами нашей планеты, — делился Питер, восстанавливая дыхание после тренировки, сидя на одной импровизированной скамейке из оставшихся материалов для ремонта корабля вместе с Йонду, который протирал кинжалы. — И никогда не думал, что покину планеты таким образом… Вообще не думал, что мне удастся покинуть Землю. — Мечтам свойственно сбываться. — Но это не было мечтой, — закачал головой мальчик. — Скорее прихотью. Я всегда думал, что вырасту и стану спортсменом. А теперь… — в этот момент Питер осознал, что не знает, что его ждёт впереди, — А что меня ждёт теперь, Йонду? Куда мы летим? Эти вопросы он задаёт не первый раз, но так и не получил ответ. Капитан либо менял тему, либо делал вид, что вовсе не слышал этих вопросов. Йонду не представлял, как сказать ребёнку о том, что они везут его к настоящему отцу, который, к тому же, куда-то подевал своих остальных детей. — Мы летим на одну очень красивую планету, Пит, — отложив клинки на край скамейки, Удонта посмотрел на Квилла. — Там много деревьев, фонтанов, лужаек с цветочками, думаю, тебе понравится. — А люди там есть? Или мы летим восхищаться местной флорой? Удонта позабавил этот вопрос, отчего он даже рассмеялся. — Есть, конечно, — говоря это, Йонду казалось, что он лжёт, причём не только себе, но и ребёнку, который все ещё до конца не мог принять новую реальность. — Там много детей, а ещё правитель… — Правитель? Целой планеты? Он хороший? — Целой… — единственное, на что опустошитель смог дать ответ, не чувствуя отвращение к самому себе. «Может, послать к чёрту его папашу? Пацан не такой безнадёжный, как мы думали неделями раннее. Воспитаю его, возьму под крыло, а в дальнейшем он сможет стать одним из нас — опустошителем. Гляди, и жизнь его юную сохраню… Не видел я там детей, даже тех, которых привозил, отчего мысли в голову лезут далеко не радужные…» — размышлял про себя Йонду Удонта.* * *
Однако так сразу «послать» — Йонду не сумел, несмотря на весь свой не ангельский облик. Оставшиеся шестнадцать дней он провёл в постоянных размышлениях над тем — стоит или нет отдавать очередного бедного ребёнка Эго, до конца не понимая, что же он делает со своими детьми. В тяжёлых размышлениях капитан космического корабля находился вплоть до того, как ему сообщили, что они совсем скоро окажутся в пределах нужной им планеты. Питер в то время спал, так и не узнав, зачем они всё же летят на ту планету. Один парень из команды Йонду проболтался ему за ужином, что они, скорее всего, прибудут на место ночью. Квилл хотел дождаться, но сон одолел его, стоило вернуться в покои Удонта. Йонду не гнал мальчика к остальным, понимая, что Пит ещё до конца не освоился, и находясь в обществе остальной команды — чувствовал себя крайне неуютно. Стоя ночью у больших панорамных окон в своих покоях, через которые можно было наслаждаться необъятными красотами космоса, Йонду смотрел вдаль, размышляя над своим решением окончательно. Что-то внутри него твердило, что ему прямо сейчас стоит развернуть корабль и лететь куда угодно, но только не на планету Эго, но и при этом ему хотелось получить заслуженное денежное вознаграждение. Он честно признавал себе, что если бы не деньги, то ни за что не ввязался бы в эти авантюры с похищением детей, позабыв о кодексе опустошителей. И всё же, несмотря на корыстные цели, Йонду не позабыл о совести и чести окончательно. Ему омерзительна сама мысль о бесчеловечном отношении с детьми, которые, к тому же, с высоким процентом вероятности приводят к летальному исходу. Разум сейчас подкидывал самые разнообразные картинки с плачущими от боли детьми, измазанных в крови и гематомах… Обернувшись на свою кровать, на которой так сладко спал всё ещё хиленький мальчишка, Удонта ловил себя на мысли, что не готов с ним расстаться, потому что увидел в нём большой потенциал. Ну и потому что, кажется, он и сам не заметил, как проникся к Квиллу. Мальчик часто рассказывал не только о своём пристрастии к космосу, но и к земным фильмам и музыке, которую он ежедневно слушал на своём кассетном аудио плеере. Даже сейчас уснул в наушниках. Питер сам тянулся к Йонду, видя в нём наставника, того, на кого хотелось равняться. Он доверял ему, считал интересным. Сам же капитан опустошителей, благодаря повышенному вниманию к своей персоне от ребёнка, стал чувствовать себя по-особенному, не таким одиноким… Словно в его жизни появился кто-то, кто смог залатать пустую дыру в сердце. Йонду подошёл к Питеру, аккуратно снял наушники и отложил их вместе с плеером на свою тумбочку. Накрыв парнишку одеялом, чтобы тот не замёрз, капитан покинул комнату, держа курс в отсек центрального управления. Медленно шагая по пустым коридорам своего космического корабля, Йонду держался за подбородок, временами почёсывая колющуюся щетину. Он принимал окончательное решение, которое давалось тяжело. На одной чаше весов был совсем юный, хиленький, болтливый и подающий надежды мальчик, а на другой весьма и весьма немалая сумма юнитов. «А ещё это можно интерпретировать как — жизнь ребёнка и крупное бабло». Деньги всегда делились между командой, а какая-то часть уходила на корабль, которому постоянно нужны были запчасти и техническое обслуживание, которое проводилось везде, даже в космосе, если обстоятельства того требовали. Решившись столь нужной суммы, им срочно нужно будет искать какой-то другой и более крупный заказ, чтобы восполнить кошельки команды и финансовый бюджет самого космолёта. Йонду вдруг сам впервые решил вернуться к воспоминаниям о том, как его самого продали родители в детстве, совсем юное и неразумное дитя в руки Империи Кри. В отличие от Питера, ему не так повезло с «нянькой», каким Йонду начинал считать себя. У него не было поблажек, с ним обращались жёстко, порой не брезгуя рукоприкладством, приобщая к работам, не платя порой хотя бы крошкой хлеба, а когда день подходил к концу, то Йонду наравне с другими, подобным ему, закрывали в клетках. Он был рабом из-за прихоти собственных и, как когда-то думал Удонта, любимых, хоть и далёких от идеала родителей… Питер охотно делился с Йонду воспоминаниями о маме, с трудом сдерживая слёзы. Он рассказал, как они гуляли по парку, ходили в кино, кушали мороженое и попкорн, играли, делали уроки — и многое другое, чего у опустошителя никогда не было. Из всех многочисленных рассказов Йонду чётко понял самое главное — Питер рос в любящей семье, с положительной атмосферой и прекрасными людьми… В особенности — с прекрасной матерью. И пусть Удонта не знал эту женщину лично, но по рассказам мальца считал её человеком с большой буквы и большим сердцем, которое способно даровать любовь не только одному маленькому человеку, но и всему миру. «Пацан только-только начал привыкать к одному месту жительства, к людям, что окружают его ежедневно, а я отвезу его к чёрт пойми кому? И этот Чёрт сделает с ним так же хрен пойми что, что и делал с другими детьми? Поступлю с ним похожим образом, каким однажды поступили со мной мои же родители? Уподоблюсь им? Не этого ли я боялся всю свою жизнь?» Йонду далеко не раз обращался к воспоминаниям их первого разговора. Струна в сердце, которую Квилл тогда затронул, сам того не поняв, до сих пор ныла в сердце капитана. Она доставляла дискомфорта ровно столько же, сколько и мысли о замыслах Эго и его, как тревожился Удонта, бесчеловечных деяниях над детьми. Чего уж греха таить, хотя бы перед самим собой, — чего Йонду делать не собирался, — он действительно стал бояться того, что становится похожим на своих родителей. Да чего уж «стал бояться, что станет», если он уже таким стал, сослав к Эго не меньше десяти похищенных детей. Мысли о том, что каждый из них мог оказаться уже мёртв, рождало в душе опустошителя непреодолимое чувство вины, граничащей с ненавистью. Конечно, он не мог быть уверен на все сто процентов, что дети действительно мертвы, но, если это так, получается, он вёз на верную гибель ещё одного мальчика. Вредного, любознательного, бесконечного болтающего и подающего большие надежды Питера Квилла… Дойдя до главного центра управления кораблём, где находились двое верных соратников, что держали точный курс к планете Эго, Йонду спросил, как дела с курсом и всё ли в порядке, на что получил положительные ответы. — Совсем скоро будем на месте, капитан. Будите мальчишку. Сзади послышались шаги. Капитан обернулся и увидел перед собой, пожалуй самого верного своего последователя, союзника, ученика и друга Краглина Обфонтери. В то время молодой опустошитель был так же тощим; у него были русые волосы, часть из которых была выбрита слева; и отсутствовали морщины. Он улыбнулся капитану, в знак уважения слегка склонив голову. Они являлись друзьями, но в окружение других членов команды держали «рабочую» субординацию, выказывая уважение. Удонта так же кивнул в ответ. — Мальчишка готов? — спросил Краглин, на что Удонта кивнул ему на лестницу, что вела на нижние уровни корабля. Спустившись и замерев в плохо освещаемом коридоре, опустошитель ожидал, что ему ответит капитан. — Как думаешь, приятель, я совершу большую ошибку, если прикажу прямо сейчас развернуть корабль и взять любой другой курс, кроме планеты его папаши? — Ты передумал? — Удонта смолчал, крепче сжав челюсти, пока Краглин прибывал в лёгкой растерянности от мыслей капитана. — Из-за чего? — Помнишь всех тех ребятишек, которых мы ему доставляли в течение последних лет? — Краглин хоть и заторможено, но кивнул. — Помнишь все те разы, что мы возвращались, а планета была так же пуста, красива, цветущая, но всё ещё безжизненная, одинокая, как и всегда. Никогда не задавался вопросами, где все эти девчонки и мальчишки? Я вот задался… Собственные мысли привели меня к безрадостному итогу. — Т… Ты хочешь сказать, что он избавился от них? — на удивление быстро сообразил парень, на что получил одобрительный поклон головы. — Ох, не знаю, Йонду… Не знаю… Не выглядел он монстром, который стал бы убивать людей! Тем более детей… — Покажи мне хоть одну падлу, в руках которой власть над всей планетой, и которая не запачкала руки в крови. Укажи мне на планету, на которой живёт только один человек — её создатель, и которая выглядит красиво, но всё так же безжизненно. Окунись в воспоминания всех тех дней, когда стены нашего корабля были пропитаны детскими голосами. Корабль всегда в присутствие детей был живее любого другого места, которое лишено детского смеха и топота маленьких ножек! Планета Эго по-прежнему остаётся пустой, на ней по-прежнему не слышно детей и не видно их следов. Я не могу утверждать, но я уверен почти на сто процентов, что каждый малец и прекрасная юная дева — мертвы. Краглин запустил руку в свои волосы, наравне с капитаном почувствовав себя паршиво. Он помнил каждого ребёнка, ведь каждому старался уделять внимание. Опустошитель любил детей, любил с ними нянчится и играть, из-за чего постоянно слышал смех в свой адрес от команды. Любой ребёнок напоминал ему о своих братьях и сестре, которых он видел в последний раз лет пятнадцать назад. Он скучал и пытался избавиться от этой скуки, играя с другими детьми. Хоть он и не одобрял работу Йонду на Эго с самого начала, высказав своё мнение капитану лично, вдали от команды, считая неправильным — похищать и продавать детей, пусть даже за деньги, — очень немалые деньги. Но Краглин смог сыскать в этом определённую золотую жилу и для себя, а теперь… теперь на душе паршиво. У Йонду, в отличие от Краглина, — по его же не скромному мнению, — голова соображала куда быстрее, порой предугадывая события наперёд. Йонду, благодаря многолетнему опыту, научился анализировать ситуацию своевременно, находить лазейки, спасать и спасаться самому. По мнению большинства команды, у капитана так же была отменная интуиция, которая ни раз их выручала, либо его озвученные мысли в самом деле сбывались, становясь пророческими. И сейчас Краглин даже и не думал допускать мысль, что Йонда Удонта может оказаться неправ. — Надо спасать мальчишку, — заговорил Обфонтери, когда закончил раздумывать над словами капитана. — Но, что тогда будем с ним делать? Куда отправим? Обратно на Терру? — Зачем? — Йонду самодовольно улыбнулся, а его собеседник нахмурился, не понимая, что тогда они будут делать с ребёнком. — Питер недавно сказал мне, что даже рад, что месяц назад мы похитили его. Сказал, что без матери ему там делать нечего. Выходит, на родной дом — чхать он хотел. Мальчишка маленький, проворный, способный… Воспитаем из него настоящего опустошителя. Подрастёт, выдадим личное оружие, научим выживать и существовать в новой реальности, к тому же интерес он сам начал проявлять. А пока маленький Питер Квилл может стать нашим личным, а главное — секретным оружием. Маленький пролезет туда, куда большому ходу нет… Да и подозрений ребёнок мало у кого вызовет, смекаешь? Опустошитель засиял. План Йонду пришёлся ему по душе, ведь часто некоторые авантюры приходится проворачивать дольше, придумывая дополнительные ходы, чтобы что-то выкрасть или подменить, а с маленькими руками ситуации могут стать легче, если Питера обучить азам воровства уже сейчас. А сам Удонта не врал, когда сказал, что Питер рад своему похищению. Поделился своими чувствами он пару дней назад за ужином. Вначале пацан промолвил о том, что был очень зол на Йонду из-за своего похищения, а потом вспомнил о смерти любимой мамы и нашёл в этом плюс. Капитан тогда сказал, что помимо мамы наверняка были те, кто любил Питера не меньше, на что тот дал резкий отрицательный ответ, поведав о том, что с тех пор, как мама заболела, с ним практически никто не сидел по вечерам, не делал уроки, не читал, не смотрел кино и не слушал музыку. Все, даже дедушка, просто интересовались: покушал ли Квилл, сделал ли уроки и не заболел ли. В этом Питер не видел и не чувствовал заботы. Он тосковал по маме, хоть и старался жить как прежде. И когда она умерла, его выставили из палаты, будто он был никем, будто не был сыном Мередит. Пит до сих пор таил обиду и не хотел видеть своих родственников, в особенности дедушку. Потому и думать о доме пока не желал. Он признался, что хочет обучиться стрельбе из всех возможных оружий, которые можно найти на корабле, и хочет лучше научится обороняться. Йонду пообещал научить Питера защищать себя, что и делал в свободное время, но оружие давать не спешил, ссылаясь на то, что оно тяжёлое и опасное в руках ребёнка. Питер дулся, но не настаивал, радуясь тому, что ему вообще уделяют внимание. — Пойду отдам приказ: менять маршрут, — Йонду уже поспешил к лестнице, как голос Краглина заставил его притормозить. — Но ведь дело не только в этом, Йонду? Развернувшись, капитан в непонимании развёл руками, спросив: — В чём? — В Питере. Ты не только увидел в нём выгоду для нас, но и нечто большее. Ты ни одному ребёнку не давал столько внимания, сколько даёшь ему. Ты даже говоришь с ним по-другому, — опустошитель почесал затылок. — Даже не знаю, как сказать… С интересом? Ты слушаешь его вдумчиво, объясняешь, учишь драться, рассказываешь о строение корабля, что и как у нас работает, как устроена наша жизнь… Йонду пусть и не нравилось, что его заподозрили в более нежных чувствах к ребёнку, но и отрицать этого не хотел, по крайней мере не перед своим другом. Краглин действительно видел взаимодействия его с Питером чаще всех остальных, оттуда, видимо, и смог проследить причину следственной связи. — Ты увидел в нём себя, многих из нас. Возможно себя самого. Я думаю ты к нему… — Ну хватит, Краглин! — резко и с недовольством перебил Удонта, нахмурив брови. — Хватит… Он способный мальчишка. Я же не дурак, чтобы этого не заметить. И, да, смышленый, стремиться к новым знаниям, пусть и много болтает… — Капитан подошёл к другу, положив руку тому на плечо. Опустошитель хорошо его знал, за столько лет изучил каждый его взгляд или взмах рукой. Сейчас Краглин видел в глазах Йонду предупреждение приправленное приближающейся угрозой. — Не дай Боже кому-то что-то взболтнёшь, в особенности Питеру о его отце. — Йонду, ты же знаешь, что я никогда!.. — Отрежу язык, Краглин, — без злобы, но с огоньком в красных глазах предупредил он. — Понял? Опустошитель убедительно закивал. Капитан в знак благодарности пару раз похлопал его по плечу, а затем направился к штурвалу, теперь наверняка знающий в том, что делает всё правильно. В Краглине он, конечно, был уверен, иначе даже не стал бы затрагивать всю эту душещипательную тему, но без угроз обойтись не мог. Порой они сами срывались с языка. Несмотря на свой уже не такой молодой возраст, Удонта всё ещё терпеть не мог предательства и в душе опасался, что кто-то из приближённых к нему лиц мог одним днём пойти против него. По правде говоря, Йонду был уверен, почти как в самом себе, что Краглин никогда бы не занял ряды тех, кому лидер изгнанной фракции Опустошителей был не в угоду. Краглин и сам собирался подняться следом, как вдруг услышал топот маленьких ножик в конце коридора. Обернувшись за свою спину, он увидел Питера, который держался за железную арку, потирая сонные глаза. Опустошитель подошёл к ребёнку и присел на корточки. — Привет, малой. Чего тут делаешь? — А мы ещё не прилетели, да? — Почти прилетели, но… — корабль вдруг качнуло из-за резкого разворота. Краглин спокойно удержался даже на корточках, за столько лет привыкнув ко всех резким движениям космолёта, а вот Питер влетел бы в другую стену, наверняка заработав шишку, если бы не парень, который подставил руку и не дал упасть. — Осторожнее, малой. Упадёшь и расшибёшься. Шёл бы ты в кровать. — Так прилетели или нет? — настаивал на своём ребёнок. Опустошитель вздохнул, почесав затылок. — Как бы тебе сказать… Планы изменились. Йонду решил изменить маршрут. Полетим изучать другой мир. — Другой мир? — переспросил Питер, зевая. — А мир Эго не такой красивый? — Откуда ты знаешь, что мы к Эго летели? — изумился он, широко распахнув и без того большие серо-голубые глаза. — Подслушал вечером. Кто-то шептался в коридоре, когда я спать шёл. Я ещё слышал, что этот Эго отец чей-то… Краглина бросило в холодный пот. — Да. Планеты, — практически не раздумывая, выдал он. — Того, кто создал планету, порой называют «отцом». Вот ты знаешь, кто создал твою планету? Кто её отец? Мальчик задумался. Он никогда не задумывался об этом. Дома он любил познавать музыку и космос, зачитываясь книжками, научными статьями и просматривая фильмы с мамой, но подобные темы у них не всплывали, по крайней мере Питер отчётливо этого не помнит. Он, как и любой даже самый юный землянин, слышал немного о религиях и верах. — Ну не знаю, честно говоря, — пацан прижался спиной к холодной металлической стене. — Я слышал, что мой дедушка верил в Бога, вроде его он называл Иисусом. — Вот, видишь! — оживился Краглин, радуясь, что в его неправдоподобную ложь, как думалось самому опустошителю, Питер поверил и даже начал вспоминать о Земле. — Выходит, Иисус — ваш отец, всей вашей Земли. Поразмыслив всё ещё не до конца проснувшимся мозгом, Питер пришёл к умозаключению, что всё это звучит вполне убедительно. Хотя он не понял, почему Краглина резко пробил пот на лбу, который он вытер платочком, что достал из кармана красного плаща. В этот момент вновь спустился Йонду, который застал беседующего Краглина с Питером, который тут же заметил капитана, встав ровно — как перед командиром. — Чего не спишь, Пит? — капитан настиг их быстрой походкой. — Всё нормально? — Это правда, что Эго — отец планеты? — всё же решил он проверить информацию, веря, что Йонду уж точно врать не станет. Краглин поднялся с корточек, натыкаясь на пытливый взгляд капитана. — Не мой прокол, капитан, — поднял тот руки в знак непричастности. — Другие трепались. — Так что? — привлёк на себя внимание Питер. — Эго действительно отец планеты, потому что создал её? — Ну, вообще таких Богами называют… — А Краглин сказал, что отцами, — указал на опустошителя малой. — И отцами тоже, — возвысил тон Йонду, косо взглянув на друга, а затем перевёл взгляд на Квилла, заставив себя немного смягчиться, — но реже. — А почему ты решил сменить курс? Что-то случилось? «Чересчур любознательный… Интересно, существует где-то какая-нибудь пилюля, чтобы заглушить это качество в нём?» — озадачился этими вопросами Йонду. — Питер, — тон лидера стал особенно серьёзным, а брови нахмурились. Питер же напрягся, всё ещё побаиваясь немного всех на этом корабле, в том числе капитана. — Будешь много спрашивать — приготовлю на ужин, как поросёнка, либо лишу языка. Если слушаться не будешь, то тоже. Я кому твержу каждый божий день про режим, который должен соблюдать каждый опустошитель, а?! — Йонду поставил руки в боки, наградив ребёнка недовольный взглядом из-за непослушания. — Н-н-но… — стал заикаться ребёнок из-за нарастающей тревоги. — Но К-Краглин тоже не спит! Почему он не соблюдает режим? — Питер боялся наказания. Он посчитал, что сместить фокус на кого-то другого — наилучший вариант. — Краглин тоже будет наказан, — с важным видом заявил Йонду. — Тоже? — воскликнув от удивления, спросил третий. — Наказан? — уловил наиболее важную суть Питер в тот же момент. — Ты, — указал Йонду на друга, — иди — сам знаешь куда. А ты, малец, — указал он на Питера, надув щёки от нервов, — дуй спать, а то привяжу к кровати, если будешь по ночам шастать! Бегом! Больше слов не требовалось. Все разошлись по сторонам, страшась гнева капитана. Когда в коридоре вновь воцарилась тишина, Йонду упёрся ладонью в стену, выдохнув. — Ох, чувствую, весёлая жизнь меня ждёт с этим мальчуганом… — расправив чуть ноющую спину, Удонта дополнил себе под нос, собираясь так же вернуться в свою укромную космическую каюту: — Это он даже не подросток…* * *
2015 год… Настоящее И жизнь вправду была весёлой. Питер рос не в роскошных условиях, порой испытывая на себе гнев капитана за дело или потому что просто попал под горячую руку, однако Йонду обучил его всему, что знал сам. Он научил когда-то маленького Квилла правильно драться и уворачиваться от летящего в него кулака, чтобы каждый раз не уходить с поля боя с синяками под глазами. Он обучил его искусству фехтования, научив правильно держать меч, атаковать и защищаться. Йонду обучил его стрелять из самых разных не только на вид, но и по степени опасности — оружий. Удонта гонял Питера по теории строения корабля вечерами, а утром и днём учил что-то мастерить и ремонтировать, пока мальчик дулся, не любя марать руки в разных маслах и смазках, которые было не только неприятны по ощущениям, но и на запах, пока Йонду говорил одну простую фразу: « — Потом скажешь мне «спасибо», сынок. Не дуйся и работай». На что пацан порой отвечал: «Понятия не имею, что из этого хлама мне однажды спасёт жизнь», — ворчал ребёнок, указывая на груду металла. Дулся Питер долго, порой даже специально, надеясь, что Йонду сжалится, либо поймёт, что он — бездарный и отпустит погулять, либо упражняться в стрельбе, к кой Квилл питал глубочайшую любовь. Однако капитан был непреклонен, не обращая внимание на детские манипуляции. Были даже моменты, когда мальчишка начинал кричать и едва не топать ногами, выражая свой протест к обучению механики, на что Удонта припоминал о команде, которая всё ещё не прочь отведать человеческого мяса. Конечно, он шутил, но на Питера эти шутки действовали лучше любых других угроз, даже что касалось ремня по его седалищу. Стоит признать, что в сознательной жизни, покинув свой «родной» дом в виде космического корабля Йонду, Питер далеко не раз думал про себя: «Спасибо, Йонду, что обучил меня этому кошмару, научив паять, скручивать гайки и разбираться во всякой прочей ерунде, из-за которой половина моих рук прожжена, но твоими стараниями я всё ещё не сдох где-то среди миллиарда звёзд». Конечно, никому из своих друзей и даже самому Йонду Пит никогда в этом не признавался. Для него признания своей неправоты вслух было сродни тому, если бы он наступил самому себе на горло. Гордости и упрямства у парня было предостаточно. Первому он явно научился у своего попечителя. Лёжа сейчас на кровати и слушая, как всегда, любимую музыку в наушниках через музыкальный плеер Zune, который Краглин, — теперь верный член команды «Стражей Галактики», — отдал ему в день похорон Йонду… «Моего крутого папы». Слушая песню «My father’s son», Питер возвращался к воспоминаниям двадцати девяти летней давности. Он вспоминал свои первые дни на корабле, страх перед командой и за своё будущее. Тогда Пит думал, что и пару дней не продержится. Все те мужики были страшными, непонятными, скалились на него, как на ягнёнка в кисло-сладком соусе. Первое время его преследовала тоска по дому, по умершей маме, но не по дедушке или кому-то другому. С прошедшими неделями он почти позабыл о чувстве тоски по Земле и стал проявлять интерес к тому, что его окружает, поняв, что домой его не вернут. Да и, признавшись самому себе, Питера туда не тянуло. В детстве и подростковом возрасте Квилл думал, что Йонду был жестоким, порол его ни за что, ругал, относился к нему как к очередным полезным рукам, не замечая тех чувств, которые капитан умело прятал за жутким акульим, — как всегда выражался Ракета, — оскалом и шутками о том, что рано или поздно Питера сожрут. Когда Пит вырос, он стал ровняться на Йонду, стараясь стать таким же крутым, бесстрашным, мачо, которые охмуряли красоток на любой планете, куда бы они не прилетели. Питер научился не только хорошо драться и защищать себя, но и научился владеть словом, умея избегая перестрелок, где это было возможно, а порой охмуряя симпатичных дамочек. Всему, что он умеет — обязан Йонду. Питер всегда мечтал о любящем, понимающем и весёлом отце, который так же мог быть его лучшим другом. Поэтому, когда тайна о его родстве с Эго вскрылась, на какой-то короткий момент он почувствовал себя тем самым ребёнком, которому всегда не хватало отцовского внимания. Всё было куда нельзя лучше, пока Эго не раскрыл свои истинные мотивы по отношению к Питеру и его силе, как и правду о том, что приложил руку к скорой кончине его матери. Эго не стал тем, о ком Квилл так мечтал… «Тогда я был очарован и слеп. Во мне проснулись детские чувства, которые мешали видеть картинку здраво. Если бы только я не полетел с Эго, то Йонду остался жив». Питер был рад, что теперь не задаётся вопросами о своём происхождении, но он по сей день винил себя в смерти Йонду. Удонта спас его ценой собственной жизни, посмотрев на Питера впервые без маски сильнейшего и временами безжалостного капитана изгнанной фракции Опустошителей. « — Может он и был тебе отцом, но никак не папой», — вновь промчались эти слова в его голове. « — Я всю жизнь делал не то и не так… Так хоть с сыном повезло». Смотря в железный потолок, Питер почувствовал, как глаза непроизвольно намокли, а слёзы из-за своего количества были вынуждены сорваться на щёки, украсив персиковую кожу блестящими дорожками, в которых отражался свет звёзд из панорамного окна, которое было вместо полукруглой стены. Он не пережил эту потерю. Разумеется, Питер не раз задумывался о том, что Йонду когда-то уйдёт из жизни, как и его мама. Его это тревожило, хоть долгое время он не понимал — почему, ведь никогда не задумывался о том, что Удонта действительно стал его отцом, о котором Пит всю свою жизнь мечтал и обрёл, казалось, в самый последний момент, тут же потеряв. Питер жалел лишь об одном, что так поздно понял, увидел отца в том, в ком совершенно не ожидал. Жалел, что назвал Йонду отцом, лишь стоя над его уже неживым телом в кругу самых близких людей — его «Стражей Галактики», его семьи, близких и друзей. Дай только возможность, Питер, если бы вдруг сейчас увидел своего папу, то тысячу раз бы сказал эти заветные слова: «Ты мой папа». Вдруг он почувствовал, что рядом стал проминаться мех, которым была устелена кровать. Повернувшись вправо, он увидел немного подросшего Грута. Год назад он был совсем крохой, а сейчас по размерам походил на ребёнка в возрасте трёх лет. Питер похлопал рядом собой, предлагая прилечь. Грут заметил в глазах Питера грустный блеск, как мокрые дорожки на его лице. Как-то так выходило, что он каждый раз чувствовал, когда кто-то из его родителей грустил, а в это число входили все «Стражи». Грут лёг рядом, потянув руку к одному из проводных наушников. Питер с радостью поделился. Малыш Грут рос не меньшим меломаном, подражая Питеру. Как всегда, его удивлял и увлекал звук из каких-то маленьких штуковин, которые надо было вставлять в уши, но этот звук, пение людей Груту очень нравилось.«But tell me why
Every time I try to tell you it's goodbye
I can't seem to let go in my heart I know I want to stay…»
— Я есть Грут, — сказал он, посмотрев прямо в глаза Питера. Всего три слова, значение которых не поймёт никто, кому Грут не доверяет, либо кто не знает языка древоподобных существ. Грут не умеет говорить, как это делают люди или даже Ракета, но он владеет телепатическими способностями, общаясь со своей семьёй через мысли, чувства и картинки, что он посылает в их головы. — Да, я скучаю по своему папе… — Я есть Грут. — И поэтому слушаю грустные песни, — кивнул ему Квилл, печально улыбнувшись. — И вспоминаю о наших приключениях… Грут отдал второй наушник Питеру, поудобнее устроившись головной на его плече, потерев сонные глаза. — Я есть Грут… Послав Квиллу очередной образ, только на этот раз особенный, малыш прикрыл глаза, желая заснуть. Питер же увидел в своих мыслях Йонду, который молча прислонил руку к его сердцу и улыбнулся так же тепло, по-отцовски, как в самый последний раз в космосе, прежде чем умереть на его глазах. В мыслях промчались слова прямо голосом Йонду, пока посланный малышом образ улыбался: « — Я всегда рядом с тобой, сынок. Помни, что ты можешь отыскать меня в своём сердце. В нём я обрёл бессмертие». Глаза вновь намокли. Пит осознавал, что это всё иллюзия, образ чужих мыслей, в который он даже не мог вмешаться, чтобы сказать Йонду простые, но важные слова, которые крутились на языке и в голове: « — Я всегда буду помнить тебя, папа… Пока мы не встретимся среди звёзд». — Спасибо, Грут, — Питер коснулся щекой его головы, прикрыв глаза, не увидев на лице малыша очаровательную и довольную собой улыбку. Дверь в спальню тихо приоткрылась. Гамора, тихо зашедшая, увидела, что Питер лежит с закрытыми глазами, а у него под боком зевающий малыш Грут. Она бы даже укрыла их, если бы они не лежали на меховом покрывале. Улыбнувшись, девушка уже собиралась выйти, как вдруг увидела, что малыш оглянулся на неё. Приложив палец к губам, Гамора так попросила не будить Питера, а после сама указала на Грута и сложила ладони, прислонив к щеке. — Поспи, Грут, — совсем тихо прошептала она и, помахав, так же тихо покинула спальню. Грут, зевнув, вновь положил голову на вздымающуюся грудь Квилла, прикрыв глаза. Он всегда трудно засыпал, поэтому, если Питер уже чуть ли не храпел, то ребёнок только был в начале пути в царство сновидений. Минут пять то закрывая, то вновь открывая глаза, Грут пытался заснуть, и когда у него это почти получилось, он вдруг увидел в окне знакомую туманность переливающуюся тёмными, почти чёрными, красными и зелёными цветами, создавая необыкновенную красоту с бликами звёзд. Грут неуклюже сел, чуть вновь не упав на спину. Питер же вмиг оторвался ото сна, став очень чувствительным из-за Грута, который не любил и до сих пор не любит спать один, приходя в комнаты к тем «Стражам», кто его никогда бы не прогнал. В основном он любил спать с Питером, Ракетой и Гаморой. С Питером они слушали музыку, прежде чем заснуть, либо разговаривали. Гамора, пока никто другой не слышал, а Квилл отсыпался после бессонной ночи за штурвалом, могла нашёптывать малышу сказки. Ракета же был в роли строгого отца, который требовал от Грута засыпать быстрее и соблюдать режим, но если планы шли на перекосяк, то енот начинал зачитывать лекции о механики, которые действовали на малыша лучше снотворного. У всех троих сон стал более чутким, с появлением малыша на корабле, который мог и набедокурить, либо заявить о своих нуждах и переживаниях в любое время. Питер уже собирался спросить у Грута, нормально ли всё, как вдруг малыш кивнул вперёд на полукруглое панорамное окно. — Я есть Грут, — произнёс он, указывая вперёд. Питер, не веря своим глазам и наблюдая знакомую туманность, переливающуюся по цветам от малинового к зелёному, сунул плеер в правый карман штанов и слез с кровати, взяв на руки Грута. В космосе, конечно, подобных туманностей — как рыб в воде, но эта отличалась по своим размерам и виду, напоминая отдалённо расплывшийся знак опустошителей. Стоя у окон в своей комнате, он даже не думал, что они, странствуя по космосу, вновь прилетят к месту, где попрощались с Йонду. Даже Грут прижался руками к стеклу. — Какое удивительное совпадение… — промямлил Питер, посмотрев на Грута. — Поднимемся наверх. Малыш кивнул, оказался спущенным на пол. Он протянул руку к Питеру, желая выйти вместе с ним, чему тот был только рад.* * *
Поднявшись наверх, Грут и Питер увидели всю команду, что собралась у окон — посмотреть на туманность. Из всех обернулись лишь Гамора и Мантис. Ракета стоял ближе всех к окнам, уперевшись одной лапой на стекло. Он улыбался, вспоминая Йонду. — Прошёл год с тех самых пор, — проговорил енот, когда Питер с Грутом заняли своё место среди них. — Мы должны были прилететь сюда. Все до этого задавались вопросом: как они могли оказаться здесь, странствуя по безграничному космосу. Каждый был уверен, что их нахождение здесь — случайность, но после признания Ракеты стало ясно, что он специально изменил курс. — На Земле люди в дату годовщины смерти, либо на день рождения умерших родственников приходят на кладбище, чтобы поговорить, почтить память и показать, что они помнят их, не забыли, любят и скучают, — взял на себя слово Питер, тяжело вздохнувший. — Весь день, если быть честным, я чувствовал себя отвратительно. Почти так же, как в день, когда умерла мама. Где-то здесь, — он постучал кулаком по груди, — невыносимая боль, живущая острым камнем или тугим узлом… Стыдно признаться, но я даже не знал, что прошёл год. — Потому что ты плохо запоминаешь даты, — шепнул ему Дракс. — Подумаешь забыл, когда у тебя день рождение, — цокнул языком Пит, закатив глаза. — Это не значит, что у меня всё прям плохо, — все стоящие улыбнулись, но вновь притихший голос Питера заставил все вернуться в реальный момент времени. — А ещё мёртвых поминают. На борту есть что покрепче? К счастью многих, — но не Гаморы, которая была приверженцем здорового образа жизни, не перенося алкоголь даже на запах, — на корабле нашёлся крепкий ксандарианский элексир. На вкус он напоминал человеческий виски, только в разы слаще, газированье и с приятным послевкусием ежевики. Напиток разлили по бокалам, и вся команда выстроилась у окон, любуясь видом и вспоминая Йонду добрым словом. В особенности говорили Питер и Ракета. Второй честно признался, что жалеет, что раньше не смог ближе узнать папу Питера поближе. До их заточения он вообще был предвзятого мнения к Йонду, но тот случай с Шокерфейсом, от прозвища которого Ракета до сих пор задыхался от смеха, заставил его поменять представления о почившем капитане. — Хоть он и пугал своими кривыми зубами и акульим оскалом, — вещал Реактивный Енот, — но он один из немногих самых смелых, сломанных и тем не менее любящих людей, которых мне доводилось встречать. Смерть его достойная. Нет ничего важнее и ценнее жизни ребёнка. Ракета поднял бокал, отсалютовав космосу, и выпил всё до дна, поморщившись. — Сияй среди звёзд, дружище, — он два раза ударил правым кулаком по груди, отдав честь. Дальше слово вновь предоставили Питеру: — Как я уже говорил, я долго не ценил, что имел, ища счастье и того, что мне недоставало в других, порой совершенно чужих людях, не видя, что рядом есть тот, кто пережил со мной все мои начинания, взлёты и падения, ошибки, поражения, победы… Йонду видел всё. Он всегда учил меня — отвечать за свои ошибки и незамедлительно исправлять их, как бы сложно не было. Временами он был жесток, но он отдал всего себя мне, вырастив из меня достойного человека. Несмотря на закалённый жизнью характер, он проявлял чувства в моменты, когда мне было плохо, а я этого не ценил, не понимал… Тогда я был глупым подростком, который прислушался бы к ровесникам, чем ко взрослому, который был роднее всех прочих. Сейчас я очень жалею. К сожалению, я понял насколько ценил и нуждался в тебе лишь тогда, когда потерял. Мне так хочется расспросить тебя о многом, Йонду. Так хочется услышать твой хрипящий, но грубый голос ещё раз, увидеть твою улыбку и посмотреть в красные глаза, в которые по первости я вообще боялся смотреть, — опустив взгляд в стакан, он дополнил: — Я люблю тебя, папа. Прости за то, что был глупым и не проявлял должного уважения, думая, что ты будешь жить чуть ли не вечно. Временами вовсе казалось, что без тебя – мне будет лучше. Как же я ошибался… – взяв небольшую паузу и с трудом проглотив ком, застрявший среди горла, Питер вновь перевёл взгляд на окно, прежде чем заговорить. — Но я верю, что та путеводная звезда, что светит на меня, на какой планете я бы не был — ярче всех других — это ты. До встречи среди звёзд, папа, — Питер осушил свой бокал и отдал честь так же, как Ракета. Мантис, шмыгнув носом, вытерла хлынувшие из глаз слёзы, которые так же проронили Ракета и даже Гамора, стоявшая слева от Питера. После — слово на себя взял Краглин: — Мне не хватает тебя, Йонду. Без тебя мой мир будто потускнел. Мне хочется верить, что ты обрёл покой среди звёзд. Я от всего сердца этого желаю. Спи спокойно, капитан. Однажды мы снова встретимся среди звёзд, — опрокинув в себя содержимое стакана, Краглин отдал честь. Мантис и Дракс мало знали Йонду, поэтому сочли правильным не говорить каких-то слов, но одновременно осушили свои бокалы и отдали честь, продолжив вместе с остальными смотреть на космос. Грут, смотрящий на всех взрослых по очереди, решил взять со всех правильный пример, сказав: — Я есть Грут. И после так же отдал честь, ударив тихонько себя по груди. Пусть Грут мало понимал всю боль из-за потери кого-то из близких, но он чувствовал витающую вокруг всех тоскливую, болезненную атмосферу, от которой ему становилось тяжело. Он чувствовал, что его глаза так же мокли, хоть и не осознавал — почему. Малыш всё ещё помнил Йонду и прозвище, которым наградил его опустошитель — сучок. В последний раз Удонта произнёс его так ласково, что Груту это понравилось… Он бы хотел услышать его ещё раз. Гамора, до этого хранившая молчание, вдруг решила сказать пару слов. Во-первых, она знала, как это важно для Питера. Во-вторых, сама вдруг ощутила непреодолимое желание сказать то, что было на сердце. — Я плохо знала Йонду. По большей части моё мнение о нём сложено из твоих рассказов, — она положила руку на плечо Квилла, улыбнувшись ему то самой редкой, нежной, поддерживающей и любящей улыбкой, которую она никогда не демонстрировала в кругу остальных «Стражей». — Я хочу отдать ему честь за то, что, несмотря на отсутствие кровного родства, но присутствия суровой родительской заботы, Йонду смог стать тебе папой и приложить все усилия к тому, чтобы вырастить из тебя добросердечного, честного, ответственного и бесстрашного человека, которого мы все очень любим, — все были согласны с девушкой, неосознанно кивнув. Питер Квилл действительно стал первым звеном, который связал все остальные, собрав лучшую команду. — Я уважаю его за всю ту любовь, заботу и навыки, что он тебе дал, за всё то время, что вложил в тебя. Я уважаю его за самоотверженность, которую не заметила в нашу первую встречу, — Питер был согласен с Гаморой, ведь и сам вплоть до самого конца не знал, что такое качество свойственно Йонду. — И я желаю искренне от всей души, чтобы он, став звездой, сиял ярче всех остальных и навеки оставался твоей путеводной звездой, Питер, чтобы охранял и оберегал, присутствуя в твоей жизни незримой тенью… До самого конца, — девушка, смотря в глаза любимого, отдала честь погибшему, не сдержав слёз. Сказать, что у Питера замерло сердце — не сказать ничего. Без сомнений — его тронула каждая речь друзей, но конец монолога Гаморы превзошёл не только его ожидания, но и будто затмил других. Он обнял её одной рукой, чуть прижав к себе и тихо — так, чтобы слышала только она, шепнул: — Спасибо. И, не сговариваясь, смотря на звёзды, все «Стражи» вновь отдали честь покинувшему их Йонду Удонта. Прямо в тот момент сверкнула одна звезда, и свет её оказался ярче всех прочих. Никто не сказал ни слова, но каждый улыбнулся, подумав и понадеявшись, что сам Йонду впрямь услышал их слова и передал привет. «Он услышал нас… Мой папа точно был рядом с нами в эти минуты. Я верю…»