Прощание

      — А ты тоже слышал этот звук? Звук, когда теряешь что-то очень важное для тебя?       — М-м-м, даже не знаю... Помню, когда мне было лет шесть, родители как-то привели меня с Даниэль в парк. День был такой тёплый, повсюду ребятишки с мыльными пузырями, радуга на небе, и фургончик с мороженым играл миди-колокольчиками посреди аллейки. А мы, знаешь, в то время ещё очень скромно жили. И мороженое могли себе позволить не часто. Но в тот раз отец только получил аванс. Он улыбнулся и дал нам пять баксов. Как я обрадовался! Мы с сестрой тут же побежали к фургону за нашими любимыми фисташковыми рожками, а мороженщик-козёл просто захлопнул дверцу за секунду до нас и умчался, отбрасывая облако выхлопов в детские лица. Этот гад сто процентов нас видел! Мы кричали, махали руками, но он просто забил, представляешь? Я тогда остановился посреди гущи летящих пузырей и так чётко услышал, как один из этих летучих мыльных ублюдков тихонько взорвался прямо рядом с моим ухом. Бах! Я не выдержал и расплакался…       — Ник… Мне жаль, конечно, и фисташковое мороженое очень вкусное, но я не совсем это имел в виду…       — А что ты имел в виду тогда? Ну, когда тётушка Элис потеряла свою вставную челюсть, звуки от неё тоже были не очень…       — А-ха-ха, ну блин! Я серьёзно спрашивал вообще-то. Ладно, забей. Как, кстати, вчера потусили с Дэвисом?

***

      Ноа молчаливо разглядывал татуировку эллипса с точкой по центру на фаланге своего пальца. В затхлой тишине за приоткрытыми гаражными воротами время тянулось вязкой субстанцией, пока молчание нарушало только дыхание и поскрипывание старого кресла под задницей. Ник, сидящий поодаль на контейнере у противоположной стены, так и не проронил ни слова с тех пор, как пришёл, не считая формального приветствия и вопроса про сбор вещей. Вот и сейчас он даже лишним взглядом обменяться не хочет, пока бывший лучший друг сидит рядом, наедине с пылью и коробками уже минут пятнадцать или больше. Теперь долговязый приятель воспринимается для него не иначе, как ещё один предмет интерьера, забытый посреди склада ненужного хлама. Ноа и возразить не мог.       Что сейчас осталось от их дружбы? Пару лет назад они чувствовали, будто стоят на вершине мира, оседлав волну растущей популярности. Долгие годы упорного труда наконец окупились щедрыми плодами. Лучшего Ноа ещё не добивался за всю свою жизнь. Большего он и просить не мог, да и не хотел. Всё шло слишком уж гладко. Лишь малюсенькому камушку преткновения стоило попасть в отлаженный механизм – и весь сияющий Неверленд, кропотливо выстроенный по кирпичику, стремительно летит под откос, рассыпаясь, словно хрупкий карточный домик. Такое бывает, когда долго держишься на пределе. Упиваешься перфекционизмом, игнорируешь усталость, запрещаешь себе оступиться или взять перерыв. Сворачиваешься в маленький нервный клубок под тяжестью обрушившегося необъятной лавиной внимания. Больше нет никакого Ноа Себастиана, теперь он — музыкальная шкатулка без человеческих потребностей, подпитываемая тревогой, комплексами и страхом подвести свою группу. Индустрия и рада продолжать заводить её снова и снова на потеху публике, обильно рассыпающей вокруг кровно нажитые. Именно такие винтики системе и нужны. Поправками на запас прочности можно пренебречь, когда на место сломанной детали всегда стоит длинная очередь из новых талантов. План побега от проблем и самого себя через работу оказался провальным.       А дальше метафорический снежный ком непрерывно катится вниз, набирая слои всякого сора и становясь всё более неподъёмным. Ментальный брэйкдаун, грязные клубы, текила. Пробуждения в незнакомых местах, обеспокоенные друзья, белые дорожки, хронически красные глаза. Беспамятство, потеря интереса к музыке и жизни, невыполненные обещания, саботаж фестивалей и шоу. Уговоры, попытки прекратить, срывы. Расторжение контрактов, потеря репутации, распад. Уход всех, кто терпел его угорелые выходки.       Нет, они точно не стали бы мириться с этим вечно. Его команда и так сделала для Ноа больше, чем должна была. Но список слоёв катящегося в пропасть шара только продолжал расти. В какой-то момент он остановился. Не взял себя в руки, скорее просто выдохся. Раздал долги со скудных остатков накоплений, вернулся в Вирджинию. В любом случае было уже поздно, и лимит доверия к нему давно ушёл в минус. А камешек преткновения всё также ослепительно сверкал, запаянный в золото на нежной женственной руке, которую Николас целует каждое утро.       Печальный взгляд снова скользнул по рисунку на собственной руке. Может и правда не стоило с самого начала называться «Плохими знамениями»? Кто же знал, к какому финалу всё это приведёт.       Снаружи шины прошуршали по гравию, пока грузовой фургон не остановился у входа. Последняя партия личных вещей и инструментов была выгружена быстрее, чем Ноа успел придумать хоть какие-то прощальные слова, не звучащие слишком уж жалко. Он всё ещё мог смотреть Нику лишь в спину. Отчаянно хотелось подойти ближе. Заглянуть в родные глаза цвета весенней зелени. Коснуться чуть загорелой ладони. В тайне насладиться его теплом куда больше, чем положено делать просто друзьям. Нет, это сейчас нисколько не поможет. Ноа знал, каким огромным запасом доброты и терпения обладал Руффило. И также знал, каким бескомпромиссным он становился, если его терпение исчерпано. Сам факт, что он вообще согласился сегодня утром помочь с переездом — уже огромный подарок.       Перед уходом Ник отстранённо пожал ему руку, прежде чем запрыгнуть в машину. Ноа так и не смог попрощаться, не говоря уже о том, чтобы осмелиться рассказать о более глубоких чувствах, тщательно скрываемых столько лет в глубинах черепной коробки. Фургон тронулся и вскоре скрылся за поворотом ближайшей улицы. Осталась только исхудавшая, почти призрачная одинокая фигура посреди полного барахла гаражного помещения. Хотелось закричать, но горло сковало в тиски, не позволяя даже пискнуть. Не помня себя, он вернулся в кресло и просидел так в исступлении, забыв про время, пока вечер не окрасил горизонт. Очнулся от отдалённого воя соседской собаки, которую хозяин обычно регулярно выгуливал после работы, а сегодня куда-то ушёл.       В пустой необжитый дом идти не хотелось совсем. Идей о том, что делать дальше всё ещё не возникало. Взгляд рассеяно блуждал по предметам, беспорядочно нагромождённым тут и там. Остановился на старом сейфе. Ноа подошёл ближе, не зная зачем. Онемевшие пальцы вслепую проползли по маленьким прорезиненным кнопочкам. Они сбивчиво пропикали код:       11.29.92.       Ноа задумчиво хмыкнул. И как человек столь параноидального склада мог позволить себе такое пренебрежение безопасностью ради глупых сантиментов?       Дверца тихонько отворилась сама по себе. Выжигающе-яркие лучи резанули по вязкой темноте в глубине импровизированного ящика Пандоры. Сунул руку внутрь. Небрежно пошарил и вытащил первое попавшееся, не заботясь о заначках из зеленеющих президентов или белоснежных листах с драгоценными печатями, что посыпались на пыльный бетон, как омертвевшие лепестки яблони под конец цветения. В руках небольшая стопка полароидов. Не самых новых, но искренне любимых. В кадре дурачится в обнимку парочка неугомонных подростков. Вот здесь они посреди старой кухни. А здесь на каком-то концерте. Вот один уплетает тарелку сладких хлопьев, а второй притворяется, будто отвечает на важный звонок через утюг. Ноа нежно потёр большим пальцем смугловатое юное лицо под слоем глянца, едва касаясь застывшего отпечатка того времени, когда они вдвоём были беззаботны и счастливы. Уголок губ нерешительно приподнялся в лёгкой полуулыбке. В груди больно кольнуло.       Он тяжело выдохнул, отводя защипавшие глаза. Судорожно отложил фото на крышку сейфа, подальше от себя, лишь бы не смотреть туда больше. Куда угодно, только не на этих смутно-знакомых мальчишек, полных энергии, надежд и стремлений. Маленькое окошко под крышей, не мытое с прошлой осени, за которым танцуют на ветру молодые веточки? Сойдёт. Правда, контуры уже расплываются в солёной влаге. И без того расшатанная психика дала новую трещину, пустота сменилась жгущим вулканом внутри, готовым взорваться в любую минуту. Ноа растерянно озирался как загнанный зверь, безнадёжно ища хоть что-то, за что можно зацепиться, прежде чем потонуть в захлестнувших эмоциях. Но опереться больше не на что. Музыкальный олимп вышвырнул со своего пика за шкирку. Баланс на счету также стремится послать его к чёрту. Бывшие товарищи, которых он считал семьёй, разошлись своими дорогами кто куда. На что он только рассчитывал? Занимался самообманом, думая, что справится и один. Или наивно представлял, что Ник в последний момент передумает. Блуждал по запутанным коридорам зависимостей, обид и обвинений, а выхода так и не нашёл. Но может быть есть другая дверь?       Я так скучал по весеннему солнцу. Он снова нырнул рукой в темноту. Тихий внутренний голос вдруг зазвучал совершенно расслабленно. Кажется он нашёл, что искал.       Так долго ждал. Собирал по крупинкам последние силы, чтобы выбраться из нескончаемой зимней спячки. Аккуратно провёл мягкой ветошью по металлическому стволу.       Казалось, ничто до этого не было столь же тяжело и мучительно. Вставил магазин. Взвёл курок.       Но теперь всё закончилось. Я снова ощущаю трепетное тепло и щекочущий лицо ветерок в волосах. Стальной холод коснулся кожи под подбородком.       Я справился! Я смог! Правда ведь? Правда, Никки? Обласканный слух поймал щебетание маленьких перелётных птиц на заднем дворе.       Пожалуйста, скажи мне это в последний раз. Мягкая улыбка блаженного облегчения.       Надеюсь, ты сможешь меня простить. Щелчок. Бах.