i don't wanna sleep (i just wanna keep on loving you)

Разговор завязался как раз тогда, когда Кёнсу нарезал морковку. Свеженаточенное лезвие ножа блестело под светом, зажженным в кухне, легко скользило по овощам — он управлял процессом ничуть не хуже шеф-повара с мишленовской звездой. И все же он не был идеален и, подскользнувшись, чуть не ударился головой, но все же устоял на ногах. В дверях появился любимый придурок огромных размеров, прервавший мирное существование Кенсу на кухне как только положил свои холодные и немного влажные ладони на чужую кожу. У него, конечно, была одна цель. Нет, в этот раз я не дам тебе ничего попробовать, Чанёль. Ни за что, даже если начнёшь притворяться, что хочешь помочь. Уже был один… инцидент пару недель назад. Чанель надул губы, почти как щеночек, и сложил руки на груди. И хоть поза и выражение лица были донельзя детскими, что-то в груди Кенсу затрепетало. Возможно, это из-за внешнего вида Пака: платиновые волосы закручивалась у лба, темные чернила ползли по скрещенными рукам, а взгляд был соблазнительно глубоким и притягательным. Такой взгляд тяжело было выдержать, и в любой другой день Кенсу уже бы двадцать раз сдался, но сегодня… сегодня было слишком рискованно. — Выглядишь растерянно, — сказал Чанель, забираясь пальцами под ткань чужого свитера. Эти слова вырвали Кенсу из его мысленных терзаний. От них тяжело избавиться, он был почти на грани срыва, и все же, вместо того, чтобы думать об этом ещё дольше, он шлепнул любопытную ладонь и сдёрнул ее со своего бедра. — Интересно, почему, — ответил он с сарказмом. — Прекрати слоняться без толку. У нас не так много времени осталось. Я не злюсь, просто вагона времени у нас и правда нет, — продолжил Кенсу, обращаясь вроде как к готовке супа, но оба хорошо читали между строк. В считаные секунды выражение лица Чанеля стало угрюмым, как будто до этого ему и в голову не приходило посмотреть на ситуацию под другим углом, а сейчас он внезапно задумался. Расстояние между ними казалось значительно бо́льшим, чем три фута. Молчание затягивалось, и Кенсу уже пожалел, что вообще открыл рот. Каждый размышлял о своем. До это ненавидел. Ненавидел напряжение, ненавидел думать. Он подскочил, испугавшись, когда Чанель отмер и принялся помешивать суп на плите; на секунду Кенсу показалось, что все опять встало на свои места. Что они продолжат делать вид, что ничего не происходит и игнорировать очевидное, но никто так и не издал и звука — это убивало. — Я не это имел в виду, — выдавил До, разрушив молчание. Он правда не хотел и ждал, что Пак расслабленно фыркнет, убирая все тревоги из чужой головы. Ну, или хотя бы короткий поцелуй в щеку, чтобы в желудке перестала скапливаться какая-то мерзость. Но Чанель все так же стоял, отвернувшись и нахмурив брови; Кенсу прекрасно знал, что в голове у него настоящая буря — он только-только научился не думать об их положении слишком долго, а тут такое. Они поменялись местами: теперь До пытался заполучить хоть каплю внимания, но как бы он не старался, а Пак не удостаивал его даже взглядом. Кенсу провел пальцами по чужой руке и обнял его со спины, но тот выкрутился из объятий и продолжил молчать. — Чанель, — захныкал он, — Пак Чанель! — ноль внимания. — Пожалуйста, посмотри на меня, — его голос задрожал, и мужчина наконец обернулся. Кенсу выдохнул. — Слушай, я… — Мы должны прекратить, — — пробубнил Чанель. Оба были ошарашены; создавалось впечатление, что Пак вот-вот рассмеется и скажет, что пошутил, но он лишь выпрямился и повторил: — Мы должны прекратить. Я так больше не могу. Кровь в венах застыла — нет, это не может так закончится. Не сейчас. Конечно, он допускал мысль, что этот разговор когда-нибудь произойдет, но не так же рано. И уж точно он не ожидал, что его начнет Чанель. — Ч-что? — с отчаянием в голосе переспросил До. — Чанель, ты же не серьезно? — Конечно я серьезно! Это не тема для шуток. Руки Пака дрожали, а в голове у Кенсу гудели предупреждающие о катастрофе сирены. Нет, он не может его отпустить, ни за что. — Да плевать, Чанель. Ты не можешь бросить меня вот так! Не после того, что между нами было. Я стольким рискую ради тебя, — в голосе звучала мольба. Пак лишь горько хмыкнул, метая молнии взглядом. — Ты многим рискуешь? Какой же ты эгоист, Кенсу, — он выпрямился во весь рост. — Мои отношения с лучшим другом летят в тартарары из-за тебя! Ради тебя. Кенсу чувствовал, что скоро вскипит, кулаки против воли сжались. — Что ж, а у меня брак висит на волоске! Жесткая правда наконец-то сорвалась с языка. Они впервые говорят об этом — об измене. Их общий грех вызвал волну стыда, затопившую их обоих. Тяжесть отчаяния легла на грудь, но Кенсу не смог оставить все, как есть — слишком много было поставлено на кон ради Чанеля. — Неужели ты не понимаешь? Я столько вложил в наши отношения, хотя они длятся всего ничего. Я забыл о своих старых шрамах на сердце, открыл его ради новых чувств. Чанель, ты ведь знаешь, что мои чувства не безответны… И Кенсу был прав. Они были вместе где-то около месяца или двух — хотя, их симпатия друг другу длилась намного дольше, — и то, что казалось разовой акцией переросло в страсть и любовь. Блеск в чужих глазах, когда Пак нежно проводил пальцами по волосам Кенсу не мог выражать что-то иное. Долгие разговоры по ночам, сплетённые ноги под теплым одеялом — все это явно не походило на обычный секс. И хотя поначалу это выглядело как глупая ошибка, они нашли друг в друге нечто восхитительное. После той ночи, изменилось все. Чанель задумался над словами. Над словами своего любовника. Над словами мужа его лучшего друга, и понемногу понимал. Его лицо приняло то самое выражение, которое Кенсу видел каждое утро — виноватое и обремененное. Кенсу знал, что будет дальше. Это неизбежно. Чтобы предотвратить катастрофу, он принялся подбирать слова. — Чанель… Дорогой… Прошу, это самые счастливые моменты, которые у нас были за очень долгое время, — он аккуратно пересек кухню, будто любое неосторожное движение могло разрушить все то, что было построено за два месяца. Когда до Чанеля можно было с лёгкостью дотянуться, До осторожно взял в ладони чужое лицо; через тела обоих побежал ток, стоило взглядам пересечься, но Пак резко вырвался из нежных рук, будто ошпаренный. — Как ты можешь говорить о счастье, которое мы построили на несчастье другого человека? Человека, которого мы оба любим. — Чанель, я… — Это зашло слишком далеко! Пришло время остановиться, не думаешь? Он этого не перенесет. Мы оба знаем, что Чон… — Не произноси его имени! — Кенсу весь сжался, словно он умер бы, как только услышал имя своего мужа. Он почти задыхался. До прекрасно знал, что шел против своих же моральных принципов, но он привык прикидываться грубым, плевать на рамки и делать вид, что их не существует. Но вряд ли сможет выдержать серьезность собственных прегрешений, кроющихся за чужим именем. Тот лишь прикусил язык и подчинился, но через мгновение попробовал завести разговор снова. — Слушай, я не буду врать, что не чувствую того же самого, — Кенсу облегчённо фыркнул, и Пак продолжил: — И все же, мы не можем продолжать жить в этом выдуманном нами мире и дальше. Раскрыть нас не составит труда. К тому же сегодня он возвращается. Только сейчас, когда капля пота скатилась по виску, Кенсу осознал, что они до сих пор стоят на кухне; судя по запаху, суп был готов и ожидал подачи к ужину. Часы над плитой насмешливо отсчитывали минуты. Продолжать спор было бессмысленно и не принесло бы никакой пользы, так что Кенсу пока сдался. — Мы должны накрыть стол… Поговорим об этом позже, — тихо пообещал он, ощущая себя таким маленьким, таким незначительным рядом с Чанелем. Тревожные мысли никогда не уходили из головы Пака: он не спал ночами и постоянно был в напряжении. Кенсу чувствовал то же самое, но больше предпочитал отложить их в долгий ящик и не возвращаться к ним. Казалось, легче лёгкого, но теперь эта накопленная масса паники и вины взрывалась в груди и молила выпустить ее на волю. Он был в ужасе. Почему? Долгая история. Маячащая на горизонте возможность, что его муж обо всем узнает. Словно бы униженное выражение лица Чанеля, которое все никак не хотело исчезать. Иррациональное желание оставить позади годы нежности и комфорта ради страсти, вспыхнувшей пару месяцев назад. Все это никак не успокаивало, но незнакомое Кенсу собственное лицо в отражении зеркала — вот это страшило сильнее всего. И этот страх отражался и в его движениях настолько, что пальцы дрожали, пока До раскладывал приборы на столе рядом с уже расставленными Чанелем тарелками. Кенсу ненавидел сам себя за то, что не мог совладать с собственными эмоциями, в то время как многие сохраняли холодную голову в любой ситуации. Эта черта привлекала его до безумия. На свете существовал только один человек, с которым он мог позволить себе стать слабым и хрупким, и расчитывать на любовь в ответ. Даже с собственным мужем ему приходилось быть «ответственным взрослым», сильным характером для них обоих. Чанель же позволял Кенсу быть самим собой — и не испытывать вину. Как он мог устоять? Конечно, он никогда не думал над тем, чтобы расторгнуть брак и пуститься во все тяжкие. Как можно сознательно разбить сердце мужчины, для которого он раньше был готов достать звёзды с неба? Он, черт возьми, не просил влюбляться, и охладевать к мужу он тоже не просил: все произошло само собой. Наверное, До не смог бы сдержаться будь он хоть мастером самоконтроля. Господи, еще секунда, и он расплачется. — Кенсу, — позвал Чанель, глубина и уверенность в его голосе окатили теплой волной. — Кенсу, иди сюда, — и он послушался. Внутри все горело, и Кенсу цеплялся за малейшее проявление любви с чужой стороны. Кто знает, как долго это продлится? Когда Пак взял обе чужие ладони в свои, Кенсу снова почувствовал себя дома. — Посмотри на меня. Мы оба знаем, что нам пора прекращать. Расставание неизбежно бы произошло, неважно, раньше или позже, — искренность в его словах была запредельная, как и всегда, и Кенсу не смог выдержать его пристального взгляда. Если дольше, чем на секунду, посмотрел бы в этот океан нежности, то больше бы никогда не всплывёт. Слова Чанеля разбивали ему сердце на миллион крошечных осколков, но он был таким красивым и соблазняющим, что от До оставались только пылающие щеки. — Кенсу, — он позвал его ещё раз, и, честное слово, До стоило невероятных усилий не растаять от ласкового, и в то же время строгого тона его голоса. Знал ли Пак, что такая обходительность делала только хуже и мысль о расставании становилась все противнее? Знал ли Пак, что он влюблялся в него все сильнее? Чанель вынудил Кенсу вернуться из тревожных мыслей в реальность, едва ощутимо коснувшись его челюсти; несмотря на накаленную обстановку, по спине побежали мурашки, и До даже на секунду показалось, что Чанель наклонился к нему, как делал это множество раз перед поцелуем. Жадный взгляд, упавший на губы Кенсу, говорил сам за себя, но Чанель неожиданно тряхнул головой и снова закрылся от своих желаний. — Ты и сам знаешь, как мне больно говорить это. Все, что ты чувствуешь сейчас, я тоже ощущаю. Каждый раз, как я представляю, что просыпаюсь в кровати без тебя, у меня сжимается горло и я не могу дышать. Боже мой, я вообще не могу представить, как буду снова прикидываться лучшим другом, когда ты наполним мою жизнь новым смыслом. Мне больно и я так сильно люблю тебя, но будет лучше, если мы расстанемся. Признание между строк — и сердце Кенсу пропустило удар, несмотря на обстоятельства. Как приятно знать, знать наверняка, что твои чувства взаимны, но стоило вспомнить, почему они вообще об этом говорили, и никакого морального подъема До уже не чувствовал. Почему они не могли быть счастливы? Хотя нет: что мешало им быть счастливыми? В этом не было чьей-то ещё вины, кроме их собственной. Как взрослые люди, они должны были отвечать за свои поступки; эта ноша тяжела, но и чувство вины не было лёгким. — Это последнее, чего я хочу, — Чанель умело спрятал дрожь в голосе, — Но так будет правильно, — Кенсу готов был завыть, когда голос Чанеля надломился. Как же ему хотелось сцеловать каждую слезинку, собирающуюся в уголках чужих глаз, но он больше не имел на это права. Да и никогда не имел. — У меня сердце разрывается от моих же слов, но, любовь моя, сказка должна закончиться. Наше притворство зашло слишком далеко. Кенсу готов был поспорить: что бы Чанель не говорил, а он уж точно не притворялся, что любит. И буквально минуту назад Пак надрывно шептал то же самое. Это была судьба, но она, как обычно, решила поиздеваться. — Скоро волшебство рассеется, и все снова встанет на свои места. Ты — супруг, я — лучший друг. Быть с тобой было величайшим счастьем, поэтому мне так тяжело отпустить тебя. Кенсу резко фыркнул, чтобы скрыть всхлип, так и мечущийся в горле. — Почему это так сильно похоже на прощание? — вопрос остался без ответа, но грустный взгляд Чанеля все объяснил. Несмотря на то, что они будут видеться по нескольку раз в неделю, ничего не будет как прежде. Поцелуи, переплетённые руки, долгие ночи — все останется позади, а Кенсу и Чанель так и будут безнадежно влюблены друг в друга. Как ни странно, но это больше не вызывало у него никаких эмоций — раз надо, то надо. Он сглотнул ком, и приготовился к тому, что ждёт его впереди: одиночество, пустота, постоянная ложь. Отвратительно, но так Чанель хотя бы мог присутствовать в его жизни. Их взгляды встретились, и маска отчуждения на лице Чанеля треснула, выдавая его хрупкость. — Один последний поцелуй?.. Пожалуйста? Но теперь пришло время Кенсу отказывать. — Не думаю, что это хорошая идея. Чанель вздохнул, но лишь закусил губу и кивнул. — Ты прав, — и он напряжённо замолчал, будто бы над чем-то размышляя. Через мгновение Пак снова смотрел в глаза напротив с глубочайшей привязанностью, и одними губами сказал: — Я люблю тебя. Это был удар под дых, и подкосившиеся ноги едва удержали его вертикально. Такое надрывное признание нанесло тысячу ударов ножом по сердцу; он замер, кивнул, и так же тихо произнес. — Я люблю тебя. Теперь дело было за малым — оставалось только попытаться скрыть все, что между ними было. Они обменялись последним взглядом и последним объятием, прижимаясь друг к другу как умирающие, когда два уведомления — на телефон Кенсу, а потом и на телефон Чанеля — грубо прервали момент и спустили обоих с небес на землю. Секунда замешательства: Чанель мягко оттолкнул от себя До и сжал губы в тонкую линию, смотря в экран. Кенсу все сразу стало понятно. Пак тяжело выдохнул и принялся расставлять тарелки. Времени оставалось в обрез. Если честно, Кенсу собирался не смотреть свое сообщение. Это было так по-детски, но, может, если он проигнорирует его, то и Чонин больше не появится? Может, тогда он не будет испытывать угнетающего чувства ненависти к самому себе, читая текст? Он планировал маячить где-то возле телефона, как наивный идиот, и откладывать встречу со своей судьбой как можно дольше, но, к сожалению, это «дольше» было коротким, и второе уведомление засветилось на дисплее. До почувствовал прикованный к своей персоне чужой взгляд. — Прочти, Кенсу, — будто бы упрекнул его Чанель. — Нехорошо заставлять твоего мужа ждать. И эти слова принесли ему столько боли, сколько он, казалось, никогда ещё не испытывал. Чанель уже отдалился от него на десятки миль, хотя пять минут назад признавался в любви. «Это к лучшему», успокаивал себя До. У них не было выхода. Чонин Здравствуй, милый. Я только что вышел из студии. Мне осталось пару мелких дел, думаю, что через двадцать минут управлюсь и буду выезжать. Я так по тебе соскучился, что не могу ждать, когда обниму тебя. Так тяжело находиться вдали друг от друга. Скоро увидимся, мой ангел. Безумно люблю тебя. Доставлено в 17:30 Нет, я соврал, через десять минут буду. Ещё минута без тебя и я умру. Не могу дождаться, когда задушу тебя любовью, которую не давал эти два месяца, радость моя. Доставлено в 17:34 Кенсу поморщился. Ему было противно от этих сообщений; они заставляли чувствовать себя жалким, ничего недостойным, омерзительным. Когда-то любое слово Чонина кружило ему голову и вынуждало сердце трепетать, а эти милые прозвища вызывали ярчайшую улыбку. Теперь же у него что-то мерзко крутилось в желудке. Стыд накрывал его даже сильнее, чем когда До убрал смайлик сердца рядом с именем мужа, которое сам же туда и поставил. Отвращение, должно быть, отпечаталось на его лице, потому как Чанель положил свою руку ему между лопаток и надавил, вынуждая сесть. — Успокойся, все будет хорошо, — и протянул ему стакан воды со льдом. Час назад, Кенсу бы с лёгкостью поверил словам любовника без задней мысли, но сейчас его уверенность таяла на глазах. Чонин приедет всего через пять минут и будет стоять в этой кухне, окружённый самыми темными грехами своих любимых, совершенно не догадываясь об этом. Дело не в том, что что-то могло пойти не так. Что могло пойти так? Прошло десять минут, а Кенсу до сих пор витал в собственных мыслях. Он не мог придумать плана действий тогда, и совершенно точно не знал, что делать, сейчас. Пустить все на самотек? Нет, лжец из него никудышный. Признаться во всем Чонину и умолять о прощении? А если тот сам все узнает, то им стоит притвориться, что это неправда или сознаться? Вопросы разъедали ему мозг, казалось, ещё чуть-чуть, и от него останется только кусок гнилья. Даже тогда, когда он не хотя открыл дверь и попал в объятия мужа, он был в панике. — Кенсу, мой ангел, — прошептал Чонин в его плечо, зарывшись туда лицом. Он впечатался в До как только его увидел, сразу же вплел пальцы в чужие волосы, а второй рукой обнял талию. — Как же долго мы не виделись. Я так рад видеть тебя, не могу поверить, что это правда. Было так тяжело без тебя, любовь моя, — беспорядочно шептал он в шею До. Кенсу вздрогнул от дыхания на своей коже; Чонин сжимал его так сильно, что можно было почувствовать, как формируются синяки — До считал, что заслужил их. В голове промелькнула мысль, что встреча целиком неправильная, и это подняло горький ком из низов желудка. Тепло и вес другого человека должны были быть знакомыми — пять лет не просто цифра, — но в то же время казались абсолютно чужими. — Я так скучал по тебе. Думал, что никогда не увижу больше, — каким-то образом, хватка Кима стала ещё крепче, и Кенсу даже начал задыхаться, считая параллельно черных точки перед глазами от заканчивающегося воздуха. Он попытался ударить мужа по локтю, но его конечности словно превратились в желе и толку от его действий не было, но, к счастью, Чанель вовремя заметил его явный дискомфорт и кашлянул, глядя куда-то в сторону. Сцена перед ним впечаталась в сердце, напоминая, что на протяжении последних месяцев именно он был на месте Чонина. Он потёр переносицу, чтобы избавиться от влаги в глазах и принялся ждать, пока лучший друг заметит его пристуиве. — Чанель! Сколько лет сколько зим! — наконец-то поздаровался Ким, расплываясь в счастливой улыбке. Он мгновенно выпустил Кенсу, напоследок посмотрев на него, словно бы приказывая оставаться на месте, и двинулся к Чанелю. — Надеюсь, ты заботился о Кенсу пока меня не было, — невинно спросил он, хлопнув друга по спине и втянув в медвежьи объятия. В груди у До стало тесно. Да уж, Чанель заботился о нем, но уж точно не так, как хотел бы того муж. Уж точно не так, как нужно заботиться о муже лучшего друга. Чанель относился к ситуации значительно проще и улыбнулся вместо ответа. Чтобы он сейчас не сказал, оно бы звучало неественно, так что лучше помолчать. Очевидная неловкость повисла в воздузе и Чонин, конечно, это заметил. У него много недостатков, но наблюдательности ему не занимать. — Не знал, что за два месяца мы разучились говорить друг с другом, — он попытался разрядить обстановку и прыснул в кулак, но молчаливость Кенсу и неуверенное выражение лица Чанеля пустили шутку в молоко. Он склонил голову набок и приподнял бровь, вслушиваясь в паузу, но вскоре решил не заострять на ней внимания. — А что на ужин? Пахнет просто божественно! — он, с присущей танцору с мировым именем грацией проследовал на кухню; его ноги пружинили и вытягивались при каждом шаге, руки ритмично качались в такт. Такие простые движения, а Кенсу уже снова выпал из реальности. Всего несколько недель назад это совершенное тело нависало над его собственным в проявлении любви. Эти пальцы когда-то переплетались с его в заученном жесте, казавшимся более естественным, чем дыхание. Даже выражение лица Чонина, когда он повернулся к столу, держа черпак в руке, вызвали воспоминания о тех многочисленных моментах, когда он укладывал голову на эти широкие плечи. Когда-то Ким был для Кенсу центром вселенной, но эти дни давно прошли. Больше всего на свете Кенсу сейчас хотел быть погребенным под шестифутовым слоем грязи. — Ты сам это приготовил? , — его восторженный взгляд заставил До поперхнуться собственной слюной. Как бы он ни относился к своему мужу сейчас, но красоту его глаз нельзя было игнорировать. Мелькнувший блеск на их дне подтолкнул До, и он прочистил горло. — Да, сам. Ты голоден? — он звучал ужасно жалко, но это уже было хоть что-то. Чонин энергично закивал, и Чанель провел его к столу, усаживая на наложенные матрасы. Пришлось завязать хоть какое-то подобие разговора, и пока они усаживались, у Кенсу наконец-то появилось время, чтобы перевести дыхание и принести из кухни напитки: воду для себя, красное вино для Чонина и Чанеля. Ему стоило огромных усилий не думать больше о возможной катастрофе, надвигающейся на них; ещё хоть одна мысль, и он точно накаркает себе несчастий. До несколько раз глубоко вздохнул и вышел обратно. Кенсу приходилось останавливаться по пути, поудобнее перехватывая бутылки, чтобы ненароком их не уронить. Когда он вошел, всегда светлое и довольное выражение лица Кима сейчас было непроницаемым; казалось, температура в комнате упала, и Кенсу ощущал мороз даже с наброшенным на плечи кардиганом. Жесткость во взгляде припечатала его к месту, желваки на лице Чонина опасно дергались — он пристально смотрел на экран телефона Чанеля, и, Кенсу, возможно, не хотел знать, что он там увидел, но искушение было сильнее. От любопытства кошка и сдохла. Секунда — и сердце в панике замерло, а по костям прошёлся ток. Чанель был так осторожен: никогда не оставлял заметных следов на его коже, убирал каждый раз щётку из ванной, удалил все потенциально опасные переписки. Он никогда не расслаблялся и всегда думал наперед, чтобы избежать двусмысленных ситуаций. Но, разумеется, он ошибился именно тогда, когда это было недопустимо. Безобидное уведомление от Бэкхена, ожидающее ответа, а на обоях — фото Кенсу на простынях. На их с Чонином простынях. Он дёрнул головой в горьком негодовании и нахмурился, пытаясь сформировать связное предложение. — Чт.? Кто сделал…? Почему это фото у тебя на обоях? Инстинкт самосохранения у Чанеля работал отлично, и он мгновенно закрыл рукой экран, делая вид, что не понимает. — Что? О чем ты говоришь? Какое фото? Кенсу мгновенно в своей голове отвесил другому подзатыльник за такую очевидную реакцию. Хотя, вряд ли бы у него получилось лучше. В любом случае, все шансы заткнуть факт летней интрижки в дальний угол оказались безнадежно просраны. Затаив дыхание, он ждал ответа Чонина, два варианта развития событий: плохой или хороший. Если Ким (по какой-то невероятной случайности, ниспосланной наверняка самим богом) решит забить на эту ситуацию и продолжать ковыряться в своем супе, Кенсу смог бы удачно появиться и развеять напряжённую атмосферу. Если же Чонин захочет разобраться во всем, что более вероятно, то все черти Ада будут приглашены на ужин. Все попытки Чанеля и Кенсу разойтись мирно пойдут прахом, и появится новый огромный ворох проблем. Чонин выбрал последнее, и Кенсу сразу понял — песенка спета. Если бы сейчас под этим жёстким, метающим молнии взглядом оказался кто-то другой, а не Чанель, то он бы уже уносил ноги куда подальше, а Пак не заслужил принять весь огонь на себя. Они предали Чонина вместе и должны пройти через это тоже вместе; к тому же, кому как не Кенсу знать, будучи в браке с Чонином несколько лет, насколько далеко конфликт может зайти. У Кима всегда были проблемы с контролем эмоций и их выражением, так что он в любую секунду мог взорваться, как полевая мина, на которую случайно наступили. — Чанель, — похоронным голосом пробормотал Ким. — Почему эта фотография у тебя на обоях? — сначала недоумевающий, Чонин все же сложил два плюс два: фотографию, напряжение, тишину. — Мать твою, Чанель. Ответь мне, что это значит? Его лучший друг открыл и закрыл рот как рыба, но так ничего и не сказал. Слова застряли у него в горле где-то между жалким чувством вины и тревогой, живущей к него внутри с самого начала их отношений. Сердце Кенсу страдало: было больно смотреть на всегда такого собранного и сильного человека в момент полной растерянности. Рана растянулась ещё сильнее, стоило вспомнить, что в этом виноват только сам До. — Я… — Это ничего не значит! — черт. Кенсу ненавидел себя за длинный язык и отсутствие плана, но нужно было хоть как-то перевести удар на себя. Он принялся нести какую-то чепуху, в надежде, что мозг на автопилоте сам выдаст что-нибудь разумное. — Я попросил его сделать эту фотографию для тебя, и он, видимо, случайно поставил ее на экран. Какая глупая ошибка, да, Чанель? — он поставил напитки и сымитировал смех, хотя вышло что-то больше похожее на сухие тяжёлые всхлипы. Когда он поднял глаза и увидел удрученного Чанеля рядом с разъяренным мужем, осознание крупных неприятностей пустило тремор к рукам. — Не могу поверить, что ты врешь мне прямо сейчас, особенно, когда знаешь, что у тебя это никогда не получалось, — фыркнул Чонин. Верно, Кенсу сделал все только хуже; Чонин слишком умён и наблюдателен — ему с ним не тягаться — Лучше скажи правду. Все знания Кенсу о чужом языке тела кричали, что ему конец. Челюсть Чонина была напряжена, зубы скрипели, сжавшись в попытке успокоить надвигающуюся бурю внутри, а пальцы настолько сильно тряслись, что тот сжал джинсы. Он больше ничего не говорил, но его молчание было в разы страшнее. В голове высоким воем заходилась сирена: он прекрасно знал, к чему все идёт. Если он сейчас не будет осторожным, то любое его слово или движение спустит предохранитель. Конечно, у Чонина бывали вспышки агрессии и раньше, в основном, из-за забытых лекарств, но она никогда не была направлена на кого-то конкретного. Она никогда не была направлена на нег Кенсу пролотил болезненный комок в горле; казалось, тяжесть всего мира обрушилась на его плечи, пока он решал, как поступить дальше. Он мог продолжить воать и надеяться, что его «репутация» как-то поможет, но это бы произошло с вероятностью в десятки сотых процента. Чонин был прав, когда сказал, что Кенсу не умеет ему врать: ему не удавалось даже сохранить в секрете подарок на Рождество. До мог бы стараться изо всех сил, да все бестолку — перед ним настоящая ищейка. Остаётся только сознаться. Но как? — Это… Я… Мы, — складывать слова в предложения казалось непосильной задачей. Взгляд Кима прожигал насквозь и вообще не в том смысле, который ему всегда нравился. Он был полон осуждения, недоверия. Полон того, что не присуще такой дружелюбной персоне. — Ну? — нетерпеливо выплюнул он. Кенсу с мольбой посмотрел на Чанеля и этим совершил ошибку. Простой взгляд все отлично объяснил, и Чонин лишь медленно кивнул, переваривая информацию. Ее было много, неожиданно много. Одинокая слеза прокатилась роего щеке, и он поспешил незаметно ее сморгнуть; буря эмоций отразилась на его лице, но он молниеносно затолкнул их обратно под непроницаемый, каменный фасад. — Что, черт возьми, произошло между вами двумя? — Ким отчаянно требовал ответов, несмотря на собственные слезы в уголках глаз. Кенсу тоже плакал, сам не понимая почему: просто у него дико болело сердце. Просто он снова не знал, что сказать. Что ответить? В конце концов, все, что он смог из себя выдавить, это жалкий всхлип: — Чонин, пожалуйста. Чонин зажмурился, потёр пальцами висок и тихо зашипел: — Если это то, о чем я думаю, то у тебя нет никакого права произносить мое имя таким голосом. Никакого. Прекрати отмалчиваться и скажи уже наконец, что изменил мне. Услышать эти слова, произнесенные так отчужденно, было подобно смерти. Даже Чанель резко выдохнул, не сдержавшись, хотя до этого вел себя относительно спокойно. Чонин едва держал себя в руках, и Кенсу отлично это знал; раз уж он смотрит на него таким пустым взглядом, значит совсем скоро шлюзы не выдержат напора и ярость сметёт все на своем пути. Признав поражение, Кенсу решился ответить. Не поднимая глаз на своего мужа, он наконец-то выдавил: — Да, я тебе изменил с Чанелем, — он мгновенно сжался в ожидании крика, но его не было; вместо него раздался низкий, звериный рык.Чанель и Кенсу обменялись взглядами, полными беспокойства, и начался полнейший хаос… — Блять! Пошли вы все! — закричал Ким, скидывая тарелку со стола прямо на пол, и тысячи мелких керамический осколков полетели во все стороны. — Твою мать! — снова заорал он и пнул стул. Кулаки то сжимались, то разжимались, костяшки побелели от напряжения. До и Пак раньше не видели его таким, и эта необузданная ярость ужаснула Кенсу так, как никогда до этого. — Что? Думали, сможете сделать из меня куколда и вам все с рук сойдёт? Мрази, вы же все это время трахались у меня за спиной, не так ли? — он ударил кулаком стену позади себя, оставив приличную дыру. — Я вам верил! Даже не думал, что вы способны на такое. Как ты, мой муж, мог спать у меня за спиной с моим же лучшим другом?! — и снова грохот: он дёрнул карниз. В глазах Чонина диким огнем горело отчаяние, и До затаил дыхание, когда взгляд мужа направился на него. — Почему из всех людей на планете именно Чанель? Почему мой лучший друг? Я знаю, что я больной, у меня с головой проблемы и вообще со мной трудно, я знаю! Но как ты мог? — он едва не рвал на себе волосы, крича и плача; сердце Кенсу обливалось кровью вот уже в десятый раз за день несмотря на страх, поднимающийся в груди. — Так и знал, что не должен был ехать, но ты!.. ты был тем, кто сказал мне поехать в этот грёбаный тур! Я должен был догадаться, что ты просто хотел избавиться от меня! Блять, какой же я тупица… — Чонин, пожалуйста, успокойся, — Чанель попытался снизить градус страстей, но в результате сделал ситуацию в тысячу раз хуже. — Успокоиться? Ради всего святого, это никогда со мной не работало! — от скинул бутылку со стола и вино красной лужей осталось на полу. — Остановись, прошу, — молил Кенсу, закрыв уши руками, пока Ким крушил все на заднем плане. Ругань продолжала потоком нестись из чужого рта, злая и грубая; До упал на колени — ноги больше не держали. Боковым зрением он увидел, как Чанель бросился в его сторону, и, пускай из-за него он и предал мужа, но именно объяйиий Пака он хотел сейчас больше всего. — Чанель, — жалобно застонал он, протягивая руки в чужую сторону. Чанель со скоростью света подлетел к нему и обернул руки вокруг дрожащих плеч. Не было смысла больше скрываться — все самое худшее уже наступило. Его единственной целью было утешить человека, которого он любил, и не дать ему развалиться окончательно; и хотя Чонин озверел ещё больше, все внимание Пака было сфокусировано на Кенсу. Оба даже не заметили, как наступила неожиданная тишина: уж слишком были заняты друг другом, чтобы насторожиться. Чанель укачивал До в только ем понятном ритме, пока тот рыдал в его шею. Чонин был заворожен этой сценой и она же отрезвила его как ни что другое. Не более двух месяцев назад именно Кенсу держал его в своих объятиях так же, как сейчас его держит Чанель. В какой момент все свернуло не туда? Что он сделал не так? Сердце развалилось на части и больше не подлежало восстановлению, сколько заботы в него не пихай. Он осмотрел комнату м стало так стыдно за весь этот беспорядок, за то, что он снова потерял контроль и взбесился. От него так много проблем! Неудивительно, что Кенсу предпочел уйти к другому. Телефон Чанеля до сих пор покоился на столе, совершенно нетронутый летавшими стаканами и столовым серебром. Что-то непреодолимо тянуло Чонина к нему; он обогнул стол, взял мобильник трясущимися руками и включил его. Экран засветился тем же самым фото Кенсу, лажещащего под одеялом, абсолютно безмятежного, с длинными ресницами едва не до щек, раскиданных шелком волос по подушке и пухлыми губами — Ким не мог не умилиться. Он так долго не видел улыбки мужа, даже до его отъезда он улыбался непозволительно редко. Вот оно, осознание, что только рядом с Чанелем До мог быть настоящим, а рядом с ним — уже нет. Что изменилось? Когда все так запуталось? Губы искривились в ироничной усмешек: его лучший друг и его муж… Господи, да он просто безнадёжен. Блеск метала, сверкнувший под салфеткой, отвлек его внимание от созерцания фотографии. Нож был острым, одно касание пальцем — и на коже проступили красные бусины крови. Зрелище настолько завораживающее, что он не мог отвести взгляд от ярко-алого цвета, выделяющегося на фоне пустоты внутри. Ещё движение, ещё больше красного. Чонин продолжал, шипя, когда раны стали глубже и длинее. Чем больше было порезов, тем легче становилось. Каждая рана болела, и эта физическая боль не давала ему застыть в оцепенении; он чувствовал себя живым. Если ради этого ощущения нужно было резаться до конца жизни, Чонин был готов на это. Слезы катились по его лицу, но в руках уже не было сил, чтобы стереть их. Соленая вода щипала, падая на свежие порезы, смешивалась с его кровью, текла вниз и капала на пол. Наконец-то Ким почувствовал облегчение и остановился, облокачиваясь на стол, случайно свернув при этом тарелку, с громким звоном разбившуюся у него под ногами. Чонин поморщился и наклонился, в попытке собрать осколки, но голова нещадно кружилась, а руки не слушались. Эта беспомощность заставила Чонина почувствовать себя ещё более бесполезным дерьмом: он ведь принес в эту комнату только разруху. Нет, он больше так не мог. Не мог быть неудачником, не мог быть обузой для Кенсу. Он не мог быть ничтожеством большим, чем являлся уже. — Твою мать, — снова выругался он, и в его голосе отчётливо звучала агония сломленного человека. Чанель и Кенсу взглянули на него, только сейчас вспомнив, что не одни. Две пары глаз уставились на Кима и распахнулись, заметив кровь и порезы, словно из какого-то фильма ужасов, от которых До всегда мутило. Желчь поднялась по пищеводу, но Кенсу с усилием сглотнул ее; Чанель напрягся. Его немного потряхивало, и они прижались друг к другу ещё сильнее, не зная, что сказать или сделать. Чонин попытался сделать ещё один порез, и это его движение вывело Пака из ступора. Он резко выставил руку, когда оказался рядом, и сжал рукоять за секунду до того, как лезвие скользнуло бы по коже. — Чонин, пожалуйста. Прошу, остановись, — взмолил он, и его глаза заблестели от непролитых слез. — Не делай этого. Ты не заслуживаешь относиться к себе так. Что-то в голове у Кима щелкнуло. — Я этого не делал. Это ты… Ты забрал его. Ты пришел в мой дом и все разрушил, — тихо пробормотал он, словно бы только для себя. — Ты это сделал, — зашептал он снова и снова с нарастающим гневом и громкостью в словах. — Ты это сделал! Ким за доли секунды извернулся и оказался у Чанеля за спиной, приставив лезвие прямо ему к горлу и держа его в удущающем захвате. — Это ты, блять, во всем виноват, Чанель! Это твоя вина! — заорал он прямо в чужие уши. — Вы оба были мне дороги! Ты всегда был рядом со мной, даже в самые тяжёлые периоды моей жизни и поддерживал меня. Так почему? Почему ты оказался предателем? Кенсу задыхался и только плакал, плакал все сильнее. Сердце сжималось от боли за Чонина, за Чанеля. Нет, это только его вина и ничто больше. — Убери нож, Чонин. Умоляю, это не его вина, а моя. Только моя, — он лихорадочно подбирал слова, надеясь, что это поможет и приведет мужа в чувства. — Прошу, отпусти его. Это был я. Я влюбился… и я разлюбил. — Ох, — безжизненно прошептал Ким. Эти слова лишили его всех остатков разумы, которых он ещепыталсы как-то собрать воедино. — Ох, — повторил он, сморщившись. — Так ты больше меня не любишь… — Это и не твоя вина, Чонин. Моя, только моя, — Кенсу поднял руки в знак поражения. — Во всём я виноват, так что отпусти его. Из глаз Чонина потоком потекли слезы и, казалось, что Кенсу даже может увидеть в них свое отражение. — Не могу. Не могу. Не могу. Не могу, — хватка на чужом горле усилилась, и Чанель захрипел. — Чонин, пожалуйста. — Заткнись! Почему именно он? Почему ты так поступил? Почему, почему, почему! У До по спине табуном бежали мурашки от этих пронзительных криков. Как он мог так с ним обратиться? Кенсу аккуратно зашагал в чужую сторону, так тихо, словно бы один скрип половицы дёрнул бы руку Чонина — и все было бы концерт в момент. — Мы можем просто поговорить, дорогой. Мы все обсудим как только ты бросишь нож, — Кенсу старался как мог, забыв о панике, но все, кажется, только ухудшалось. — Не называй меня так, — всхлипнул Ким и сильнее вжал лезвие в шею Чанеля. — Не говори, что мы решим все простым разговором. Я не хочу ещё раз услышать, что больше тебе не нужен. Я умру, если ещераз это скажешь, — он произнес это с такой уверенностью, что даже Чанель закусил губу, чтобы ненароком не издать пронзительный вопль. Кенсу пытался тщательно подобрать слова, но уже было не ясно, где проведена черта, за которой таится полное безумие. — Значит, мы не будем разговаривать. Я просто буду обнимать тебя и мы уснем рядом, как и раньше. Разве не прекрасно? Я так сильно хочу обнять тебя. — Врешь мне даже сейчас… — он склонил голову, скрыв слезы поражения и отчаяния. Мир на секунду замер, когда Кенсу и Чанель посмотрели друг на друга, молчаливо пообещав справиться со всем этим. Чонин снова выпрямился, и на его губах сияла яркая улыбка, но глаза выражали такую грусть, какую До ещё никогда не видел. — Я не смогу жить без тебя. Но и ему я не позволю быть рядом с тобой. После этих слов, время потекло с бешеной скоростью; ни Кенсу, ни Чанель не успели понять истинный смысл фраз прежде, чем Чонин совершил задуманное. Лезвие прошлось по чужому горлу, как по мягкому маслу, и Чанеля не стало. В то время как взгляд Кима был пустым и серым, До в панике распахнул глаза и издал душераздирающий вопль. Он бросился к быстро бледнеющнмк телу, упав прямо в океан крови; чужая рука была все ещё теплой и именно это казалось неправильным. Чонин наблюдал за сценой совершенно спокойно, будто бы вся эмпатия испарилась из его тела. Все, что ему сейчас хотелось — это обнять Кенсу в последний раз, а потом До может ненавидеть его до конца жизни. Нож в его руке звякнулся о пол: силы в руках покинули его. Нет, он должен был обнять Кенсу, упасть в его руки и зашептать, что будет любить его вечность. Он упал и, отчаянно хватаясь за рол пополз в сторону мужа. — Кенсу, — слабо замычал Ким. Остатки слез вновь потекли по щекам, рука потянулась к любимому. — Мой ангел, я люблю тебя, люблю. Так сильно тебя люблю, — сквозь слезы все повторял и повторял он, словно боялся, что тот не расслышит. До аккуратно положил руку Пака ему же на талию и закрыл ему веки, оставив прощальный поцелуй на холодном лбу: повернувшись, он неживым взглядом окинул жалкую фигуру, растянувшуюся на полу и потянулся к выпавшему ножу. Доля секунды, и Кенсу уже нависнул над Кимом с твердым намерением вонзить нож ему в живот. Чонин беспорядочно захватал ртом воздух, будто бы тот не попадал к нему в лёгкие. Впервые за долгое время он увидел лицо Кенсу так близко и, несмотря на боль от ран, он мог лишь поражаться ангельской красоте и золотым отблескам в глазах напротив. Кенсу всем телом навалился на Кима, а тот лишь хотел провести ему за ухом, где была родинка. До дрожал от головы до пят в приступе истерики, но Чонину хотелось лишь поцеловать чужие губы, сейчас уткнувшиеся ему в шею. Он не целовал мужа целую вечность, и это было его последним предсмертным желанием, но, конечно, ничего не получится. В этом виноват только он сам. — Я-я б-буд-ду всег-гда л-любить тебя, — едва слышно сказал он, зная, что это глупо. Кенсу же ответил на его слова последним ударом в сердце. — Катись в Ад.