Ценность человека

Лики святых, украшающие витражи, смотрят сверху вниз на распростертую под ногами толпу, денно и нощно пребывая в осуждающем молчании. Священники ведут проповеди о грехах, моральном разложении, братоубийственной войне, у которой нет начала и конца, а люди внимают им, пряча под поношенными сюртуками пистолеты и держа ладони на рукоятях шпаг. Человеческая ярость — лучшее топливо для революционного пожара. Наполеон разглядывает толпу издалека, не пытаясь приблизиться и услышать слова священника. Он знает, о чем святоша кричит свою проповедь, полную фальшивой добродетели, и знает, чем тот собирается заниматься вечером на окраинах Латинского квартала. Это повторяется из раза в раз — незыблемое постоянство там, где каждый день на дорогах проливаются реки крови, а на гильотине может оказаться даже царственная голова. Наполеон терпеливо ждет, пока толпа дослушает проповедь и разойдется по домам, а затем сворачивает в укромную келью в глубине старинной церкви. На убогом ложе его ждет Арно, досыпая после суматошной ночи, и Наполеон некоторое время просто смотрит на него, изучая угловатые черты лица. Чуткий сон может прерваться в любую секунду, стоит только сделать неверный шаг или совершить исполненное угрозы движение, однако в присутствии кровавого генерала Арно, будто назло всему миру, продолжает спокойно спать. — Хватит этого притворства, — Наполеон не пытается звучать сурово, но его голос всё равно напоминает сталь. Арно открывает глаза, его взгляд цепкий и серьезный. Как давно он проснулся, готовился ли к удару исподтишка, ждал ли, пока генерал покажет слабину? Наполеон не размышляет о подобных глупостях, для него сейчас не имеет значения чужая паранойя. Он ждет не преданности и слепой отваги, но безоговорочного послушания. — Ты поднял ночью много шума. — На бесстрастном лице Наполеона нет даже следа недовольства, он просто констатирует факт, и Арно стоило бы сделать выводы самостоятельно. Увы, Арно делать выводы не торопится. Он щелкает скрытым клинком, оглядывая металл в поисках застарелых пятен крови, и произвести такие тонкие манипуляции в положении лежа на самом деле нелегко. — На всех не хватило дротиков со снотворным, — произносит Арно. Он полон легкомысленной насмешки, чужая жизнь для него не ценнее жизни гусеницы, раздавленной под колесами телеги. — Я выбрал план с максимальной эффективностью. Наполеон ничего не говорит про ночную погоню, оставляет за кадром уничтожение патруля городской стражи, топит внутри себя ядовитые слова по поводу чужой умственной неполноценности. Он знает, как сильно на поле боя будоражит запах крови, и не может осуждать Арно за вспыльчивость, тем более что основная задача выполнена безукоризненно. Арно убирает клинок, поднимается с жесткой лавы, служащей монахам в качестве кровати, и протягивает Наполеону запечатанное письмо. В келье царит тяжелое молчание — порой оно оказывается опаснее вспышек ярости, однако Арно не боится силы Наполеона. Великая военная машина Франции для него, беглеца, вора и убийцы, лишь пустой звук. Ассасины легко умеют отбрасывать прошлое, поэтому Наполеон решает последовать их примеру. Письмо переходит из рук в руки, плотный конверт еще хранит следы чужого тепла, и Наполеон перекладывает его в собственный карман. Сейчас не время и не место читать украденные документы, поэтому обмен продолжается передачей увесистого мешочка с монетами. Наполеон умеет ценить услуги — да, услуги любого рода и степени кровавости. — Нам нужно сменить место встречи, — говорит Арно, тяжесть монет в ладони заставляет его губы растягиваться в улыбке. Его предложение не вынужденная мера, а случайная блажь, Наполеон прекрасно знает это. Арно смотрит вверх, перехватывая взгляд, и добавляет: — Здесь неудобно спать. Из-за колокольного звона Наполеон не слышит окончание фразы, но читает его по губам. Арно смеется по-мальчишески беззаботно и шепчет: «без тебя». Робкий солнечный луч окрашивает келью рассветным золотом.