***
История Тенко Шимуры оказалось печальнее некуда: в тот день, когда они столкнулись — буквально! — Тенко потерял обоих родителей и старшую сестру, поэтому бродил по городу в надежде, что кто-то из взрослых придёт на помощь, потому что сам он от шока не мог сказать ни слова, но люди только проходили мимо; если бы Руми тогда не врезалась в него… Она не хотела думать об этом. Повезло лишь в том, что бабушка и дедушка Тенко всё ещё были живы — они взяли опеку над ним, но Руми ничего не могла поделать с тем, как сильно привязалась к ребёнку, которого сама буквально вытаскивала несколько месяцев из юридического ада, обрушившегося на него из-за подозрений в убийстве собственной семьи, и лишь спустя много-много дней экспертиза доказала, что, пока Тенко беззаботно играл на заднем дворе с собакой, в их доме поработал незнакомый мужчина. Выявили размер обуви, комплектацию и примерный возраст, но не личность. От Тенко отстали — наконец-то, — и к тому времени госпожа Мако озаботилась вопросом первого класса начальной школы, а Руми, долго боровшаяся сама с собой, в итоге появилась на пороге чужого дома не из необходимости, а по своему желанию, и ей позволили остаться — ради Тенко, который, едва завидев её, бросился обнимать. Так оно и… случилось. Руми стискивает ремешок детского рюкзака, который отобрала у Тенко, потому что он за это время так сильно похудел, что не мог нормально выдержать и этого веса; перед ней — Тодороки Фуюми, учительница начальных классов: она оборачивается на тихий возглас Тенко, и Руми ведёт языком по пересохшим губам. Улыбка Тодороки-сан такая нежная, будто… будто моти или… У Руми даже нет подходящих слов. Она просто стоит и пялится на преподавательницу Тенко, будучи не в силах отвести взгляд ни на секунду. — А вы, должно быть, Усагияма-сан? Руми краснеет и живо кивает, пока Тенко жмётся к её ноге, цепляясь за края джинсовых шорт, которые пришлось надеть из-за невыносимой жары мая. Почему-то неловко: Руми ведь оделась во всё домашнее сегодня. — Да, я… — она замирает. Очевидно, Чизуо и Мако указали её как экстренный контакт, так что она без проблем могла забирать Тенко из школы, но кем ей представиться? Для матери она молода, для сестры слишком отличается внешне… — Я предпочитаю, когда меня называют по имени. — Запомню, Руми, — Тодороки-сан снова улыбается, поправляя сползшие на кончик носа очки, и Руми понимает, что с этого дня будет сама отводить и забирать Тенко. — Мне тоже привычнее, когда меня зовут Фуюми. Руми смеётся. — Запомню, Фуюми.***
Когда Тенко обзаводится собственным телефоном, Руми обнаруживает, что он очень грамотен для своих шести с половиной лет: не путает даже сложные кандзи, знает много слов и пишет практически без ошибок, а ещё Руми остановится неловко, потому что в какой-то момент она понимает, что пользуется каомодзи чаще, чем шестилетка — ну, то есть, Тенко совсем не использует их, в отличие от Руми, которая нахваталась дурных привычек у Кейго. Вскоре после этого Руми на часовом перерыве вместо того, чтобы пойти в столовую, бежит к школе Тенко, лишь бы забрать его, не опаздывая при этом на пары, и снова видит Фуюми, которая, склонившись над небольшой партой, помогает Тенко читать книгу. Так вот каково оно — быть рождённой для конкретной работы. — Тенко, Фуюми-сан, — Руми машет рукой, и ещё двое оставшихся детей быстро теряют интерес, понимая, что пришли не за ними, — добрый день. Фуюми выпрямляет спину; на плечах накинут тонкий серый кардиган, скрывающий рубашку, и она такая мягкая, вот чёрт. — Руми! Тенко всё ещё не улыбается, всё ещё говорит тихим затравленным голоском, всё ещё просыпается ночами от кошмаров, о чём ей рассказывает госпожа Мако за чашкой чая, но он понемногу учится заново жить, и Руми, опуская взгляд на этого ребёнка, не может не восхититься тем, насколько же он сильный, если не позволяет себе скатиться в самую яму. — Теперь-то понятно, почему Тенко такой грамотный, — Руми треплет его тёмные волосы и благодарно улыбается Фуюми, — ваша заслуга, не так ли? Не помню ни одной серьёзной ошибки в его сообщениях. — Что вы! — Фуюми, стоящая лицом к лицу, тоже кладёт ладонь на макушку Тенко, который с наивным детским любопытством и больно уж взрослым пониманием наблюдает за открывшейся сценкой, не подавая голоса. Руми знает: отчасти он молчит, потому что слишком боится прервать беседу взрослых, ведь страх оказаться брошенным за такую мелочь слишком велик, но Тенко ещё и достаточно сообразительный для своих лет. — Конечно, я помогаю, но без своего упорства Тенко не достиг бы таких высот. Он ведь лучший по всей школе, вы знали? Мы пока не ставим оценки, но его сочинения… Удивительный мальчик. Руми видит, как пухлые щёки Тенко наливаются ярким румянцем от похвалы, и смеётся. — Это точно. Ну что, удивительный мальчик, — легонько дразнится она, — пойдём домой? Тенко угукает, пока внутри Руми всё затапливает лавина нежности: в первую очередь, — к самому Тенко, потому что гордость за его старания ощущалась приятно, но и улыбка Фуюми сыграла не последнюю роль в том, насколько счастливой Руми вернулась в университет после того, как отвела Тенко домой.***
В первый день летних каникул Руми берет Тенко в парк аттракционов, чтобы этот день запомнился не как первые каникулы без родителей, а как первые каникулы с Руми, и, кажется, она справляется со своим делом на ура, потому что Тенко, вдруг оказавшийся ярым фанатом батутов, тащит Руми с собой, и, поскольку он не хочет расставаться, им приходится идти к взрослым батутам, чтобы пристегнуться вместе и прыгать так высоко, как только возможно. Через десять минут бледные щёки Тенко становятся розовыми, ещё через пять — алыми, а уже через полчаса он выдыхается, но зато на губах рисуется слабая улыбка, которая стоит каждого йена, потраченного на батут. Они усаживаются на скамейку в тень, когда Тенко замечает тир. С горящими глазами он обещает, что выиграет Руми игрушку, и Руми весело хохочет, позволяя утащить себя к палатке, где покупает для Тенко три попытки пострелять. От усердия у него выступает пот на висках. Ещё и кончик языка так забавно торчит… — Вот блин, — хмурится Тенко, — не хватило совсем немного до игрушки. Ох, нет, надо срочно возвращать улыбку на его личико. — Мне вообще-то больше понравился тот ободок! — Руми указывает пальцем на кроличьи ушки, торчащие из-за одного из брелоков, и Тенко оборачивается на неё с надеждой, но всё ещё не до конца доверяя, будто подозревая Руми в обмане. Она, конечно, хотела заставить его снова светиться счастьем, но даже в таком случае на обман бы не пошла. Ободок ей действительно приглянулся. Тенко, кажется, находит в глазах Руми то, что искал, и довольно кивает. — Тот ободок, пожалуйста, — слишком уж серьёзно просит он у парня за прилавком. Руми присаживается перед ним на колено, позволяя Тенко самому нацепить ей на голову ушки, и затем забавно складывает ладони у головы ещё одной парой кроличьих ушек, чтобы развеселить Тенко. Он начинает смеяться.***
К вечеру становится меньше детей и больше взрослых; Руми уже устала, но не собирается уходить, пока Тенко сам не скажет, что хочет домой, потому что это целиком и полностью его день. Они берут одну сахарную вату на двоих, и Тенко забавно тянет ручки, отщипывая по кусочку снизу, пока Руми цепляется за верхушку, чувствуя, как сахар липнет к губам. Именно в этот момент — в момент, когда Руми вся пачкается клубничной ватой, она замечает Фуюми, держащую за руку мальчишку возраста Тенко, и этот ребёнок так похож на Фуюми, что Руми сглатывает, осознавая, что, скорее всего, Фуюми давно замужем, но затем она вспоминает, что не видела ни одного кольца на тонких коротких пальцах, и окончательно путается в своих чувствах. Фуюми тоже замечает их и воодушевлённо машет рукой, а, когда мальчик одёргивает её за край летнего сарафана, она лишь склоняется и что-то говорит ему; с такого расстояния не разобрать, но Руми замечает, как лицо мальчика проясняется, и вот они уже идут навстречу. Тенко бодает её головой в бедро. Пока только до него и дотягивается, хах. — Это твой шанс, Руми, — шепчет он, хватая палочку с ватой. Руми не успевает спросить, какой ещё шанс, потому что Фуюми оказывается рядом. — Привет! Вот уж не ожидала встретить тут кого-то из учеников, — вот чёрт. Уже вечер, поэтому было не так жарко, да и ветер поддувал, не морозя, а облегчая духоту, так что списать румянец не получится ни на холод, ни на жару. — Это мой младший брат, Шото. Шото, это Тенко, мой ученик, и Руми, моя… — Фуюми запинается, и это можно понять: взаимоотношения между ними были чуть ближе, чем полагается, но при этом и не настолько уж тесными, чтобы быть даже знакомыми. Руми берет всё в свои руки: — Я подруга Фуюми, — смело заявляет она, надеясь, что не слишком смутит Фуюми и не отдалит её от себя. Шото по уровню серьёзности напоминает Тенко: кивает без тени улыбки, но и не недовольно, просто по-взрослому, на что Тенко смотрит с уважением. Они явно найдут общий язык. — Очаровательные ушки, — кивает Фуюми на волосы Руми, — теперь понятно, почему Тенко-кун в сочинениях так часто сравнивает тебя с кроликом. Она говорит вполголоса, чтобы мальчишки не могли расслышать, и Руми искренне благодарна, к тому же, судя по нежности в серых — ой-ой-ой, это такой красивый оттенок! — глазах, она не была раздражена тем, как Руми решила обозначить статус их взаимоотношений. — Тенко пишет в сочинениях обо мне? Фуюми кивает. — Обо всей своей семье, — мелькнувшая через дрогнувшие гласные горечь в голосе выдаёт Фуюми, но вряд ли она планировала скрывать, что в курсе всей истории, ведь тут же как-то судорожно вздыхает, — читать его личное дело было труднее всего. Шото и Тенко начинает о чем-то увлечённо болтать и идут впереди них, так что Фуюми пользуется моментом, позволяя себе немного расслабиться и устало вздохнуть. — Ты ведь знаешь, что изначально Тенко-куна хотели отдать в класс специальной подготовки? Руми неуверенно кивает. Госпожа Мако рассказывала об этом, но лишь вскользь, потому что это была одна из тех болезненный тем, которых они старались лишний раз не касаться, руководствуясь логикой «что было, то прошло», поэтому Руми оставалось лишь радоваться, что в итоге Тенко не попал в класс коррекции. — Мне тогда дали его дело, чтобы я вынесла вердикт как единственная преподавательница, имеющая второе высшее по психологии. Конечно, у него много травм, но всё-таки работа с детьми, у которых расстройства аутистического спектра или синдром дефицита внимания, не то же самое, поэтому я сказала, что беру его в свой класс. Ни разу не пожалела. Учителям нельзя иметь любимчиков, и всё же… Закатное солнце оттеняет лицо Фуюми розовыми цветами; может, из-за этого кажется, что её щёки покраснели, а может, они действительно вспыхнули, но Руми не хочет обнадёживать себя лишний раз, ведь Фуюми — просто хороший человек, она искренне любит свою работу и детей, и едва ли она на самом деле станет заглядываться на Руми. — Фуюми-сан… — О, можно без формальностей! Всё-таки я сама перешла на ты, — Фуюми стеснительно прикрывает рот ладошкой и улыбается; теперь-то её щёки точно красные не из-за вечернего освещения. — Фуюми, я очень благодарна тебе, — кивает Руми. Всё это время они медленно шагали вслед за мальчишками, которые, судя по всему, тоже не преследовали определённой цели, и сами не заметили, как оказались близко, очень близко: их мизинцы на руках еле-еле соприкасались, а ещё на таком расстоянии Руми могла увидеть крохотную родинку на открытых ключицах, и… — Не хочешь ещё как-нибудь погулять вот так? — на грани слышимости шепчет Фуюми. — С радостью.***
Говоря откровенно, не меняется ничего — и в то же время меняется всё: они с Фуюми продолжают болтать и смеяться, когда Руми приходит за Тенко, но ещё они начинают обе отводить взгляд при случайных касаниях, которые увеличились раза в три, и при этом неловко краснеть, но не отстраняться, и Руми всё устраивает, честное словно, просто… Ну ладно. Не так уж устраивает. Сегодня она долго стоит перед зеркалом, вертясь во все стороны, чтобы понять, насколько хорошо смотрится эта майка на её теле, что в принципе не свойственно для Руми, но Фуюми! Такая! Милая! И хочется соответствовать. В этот раз она настроена решительно: госпожа Мако сама забрала Тенко из школы — впервые за долгое-долгое время, — потому что Руми решила устроить сюрприз. Она знает, что Фуюми заканчивает довольно поздно, поэтому подходит к зданию только к восьми вечера, сверяясь с часами на руке; она всё-таки оставила ту майку и накинула сверху кожаную куртку, потому что нет ничего лучше, чем ловить восхищённо-смущённый взгляд Фуюми. Кстати, о ней… Фуюми выходит, по пути роясь в сумочке, из-за чего не сразу замечает её, но, стоит поднять взгляд, как она тут же застывает, а затем ускоряется, чтобы побыстрее оказаться рядом с Руми. — Боже, я уже думала, что с тобой что-то стряслось, — обеспокоенно делится Фуюми и касается рукой предплечья Руми, практически сразу же одёргивая себя и краснея, — эм. — Нет, всё в порядке, — успокаивает её Руми и, мысленно отсчитав до десяти, берет ладонь Фуюми в свою, — на самом деле… Я хотела пригласить тебя на свидание. Сегодня ведь пятница, поэтому мне показалось, что так будет удобнее всего, но, если ты не хочешь, само собой, можешь отказаться. Никаких обид или неловкостей, честное слово. — Руми… — шёпот Фуюми на грани слышимости. Руми сглатывает, ожидая отказа. — Как же я могу отказаться? Облегчение накатывает лёгкой дрожью в ногах. Руми улыбается.***
Они целуются под первыми рассветными лучами солнца. Гулять по набережной реки Сумида, держась за руку с Фуюми и болтая обо всём, о чем они ещё не успели поговорить, оказывается так приятно, что Руми не хочет заканчивать это свидание, может, поэтому они задерживаются до самого утра — и по этой же причине отвлекаются от диалога на поцелуй спустя столько часов, и, честное слово, Руми не знает, что лучше: целоваться с Фуюми или тихонько разговаривать с ней обо всём на свете. — Если ты позволишь мне быть откровенной, — шепчет Фуюми, стеснительно заправляя светлую прядку себе за ухо; они всё ещё стоят близко-близко, и Руми впервые рада, что так и не переросла сто шестьдесят сантиметров, потому что теперь они с Фуюми одного роста, что идеально для поцелуев и объятий. — Я хотела сделать это с тех самых пор, как впервые увидела тебя. Было так неловко. У меня такое впервые, представляешь? — Представляю, — честно отвечает Руми с улыбкой, — у меня тоже. Ты мне очень нравишься, Юми. Горячий румянец на бледных щеках Фуюми похож на яркий маяк в бурю — и Руми с радостью идёт на этот маяк, чтобы больше никогда не теряться.***
Они вызывают такси, потому что ленивый дождь начинает накрапывать всё сильнее, и уже в машине, заполненной ароматом какого-то цветочного освежителя, Фуюми кладёт голову на плечо Руми, чтобы тихонько прошептать в ухо: — Не хочешь… продолжить? Вообще-то они и ехали в квартиру Руми, чтобы продолжить свидание, но тон Фуюми подразумевал нечто иное, и Руми восхищённо улыбается на такую смелость: Фуюми выглядела достаточно застенчивой, поэтому услышать от неё настолько очевидный намёк становится небольшой победой. Руми кладёт ладонь на мягкое бедро, чуть сжимая, а затем начинает неторопливо поглаживать, пока Фуюми смущённо фыркает ей в шею. Таксист переводит взгляд на зеркало, но, осознав, что подсматривает за чем-то чересчур личным, тут же возвращает внимание обратно на дорогу, и Руми пользуется этим: перемещает руку на чужую спину, забираясь пальцами под ткань лёгкого свитера. Она вдруг вспоминает фразу Фуюми. — Юми… — пародировать стеснительный голос получается плохо, но Руми старается изо всех сил. — Как же я могу отказаться? — Ты дурочка, — шепчет Фуюми и снова фыркает, устраиваясь ещё ближе под боком.***
На незаправленную кровать они даже не обращают внимания: Руми просто тянет Фуюми, не отрываясь от её губ, и решает, что идти до спальни — слишком долго, так что усаживает её на высокую тумбочку в гостиной, пока Фуюми, даже не пытаясь возражать, откидывает голову и оголяет белую шею, на которой Руми с особым вниманием оставляет мягкие поцелуи. Засосы она обязательно поставит, но в более закрытых местах, иначе бедные младшеклассники могут подумать, что их дорогую Тодороки-сенсей покусал особо злой и большой комар. Руми озвучивает свои мысли, и Фуюми смеётся, забираясь обеими ладонями под её майку, чтобы стянуть через голову и бросить на пол. Мягкие бёдра Фуюми, сегодня обтянутые тёмной джинсой, обвивают бока Руми, которая хватается за талию Фуюми через свитер и снова целует её невероятные губы. Они не успели включить свет, но даже в темноте Руми может разглядеть то, насколько распухли губы Фуюми, и её это так вдохновляет, что она чуть кусается, чтобы оставить побольше следов, напоминающих об этом дне и при этом не привлекающих внимания любопытных коллег и детей. Фуюми скрещивает лодыжки, прижимая Руми сильнее, и стонет в поцелуй в ответ на скользящие под пояс джинсов пальцы. Руми нетерпеливо расстёгивает ремень, и пряжка лязгает, когда сталкивается с полом где-то около майки Руми; удивительно, как легко получается стянуть джинсы, когда хочется. Фуюми приходится отстраниться, но это ничего, потому что они снова липнут друг к другу, и Руми забирается в хлопковые трусики, считая чем-то очень трогательным то, насколько простое бельё носит Фуюми: на самой Руми комплектные стринги с кружевным лифчиком, а вот у Фуюми что-то, напоминающее спортивный топик, — это Руми поняла ещё в такси, когда забралась повыше. А вот сейчас Руми встречает горячая влага, которую она собирает, растирая по лону, и Фуюми вскрикивает, когда один палец проникает внутрь; запястье неудобно выворачивается, но Руми и не замечает этого, потому что слишком увлечена тем, как Фуюми начинает мычать с каждым новым толчком. Чуть погодя Руми добавляет средний палец, ускоряя движения, и Фуюми начинает вдруг вскидывать бёдра навстречу. Второй рукой Руми забирается под свитер и хватается за кожу на талии, сжимая, наверное, даже слишком крепко, но Фуюми не останавливает её, так что Руми принимает это за зелёный сигнал и принимается методично выцеловывать нежную шею. Фуюми держится руками за волосы на затылке Руми, её очки сползают на кончик носа и чуть накреняются набок, но Руми считает это до неожиданного милым, поэтому, ненадолго оторвавшись от шеи, улыбается и прислоняется лбом ко лбу Фуюми, двигаясь внутри неё уже тремя пальцами, а большим потирая увеличившийся клитор. Скорый оргазм ощутить легко: Фуюми начинает поддаваться как-то хаотично, хотя раньше пыталась держать ритм, а её мышцы сжимают пальцы Руми внутри. Рот Фуюми широко распахнут в немом стоне, и Руми ловит её губы своими, двигая рукой так быстро, как только может, когда от стен отражается самый громкий за вечер стон — это Фуюми не сдерживается, кончая с шумом. — Такая хорошая, — шепчет ей на ухо Руми, вытягивая пальцы, — ты самая лучшая, боже. Вряд ли Фуюми до конца понимает, что ей говорят, потому что её глаза всё ещё чуть закатаны, а дыхание дрожит, но это льстит; Руми смогла довести её до полубреда, так что, пожалуй, она заслужила оставить ещё парочку-тройку… десятков поцелуев на этой потрясающей шее, которая так и манит. В конце концов Фуюми приходит в себя, поправляя очки указательным пальцем и глядя по-настоящему смущённо. — Я чуть не отключилась, — тихонько признаётся и гладит плечи Руми, — такое впервые. — Значит, в следующий раз буду стараться лучше. Чтобы точно отключилась. Представляешь? Потерять сознание от оргазма… Фуюми смеётся, утыкаясь ей в плечо. — Иди сюда, дурная. Твоя очередь. — М-м, другое дело. Вот только Руми совсем не ожидает, что Фуюми решит спрыгнуть с тумбочки и начать оттеснять её к стене, по пути стягивая остатки одежды с них обоих. Когда Руми оказывается прижата, на ней разве что тот самый комплект нижнего белья, а вот на Фуюми — ничего-ничего, она стянула даже спортивный топик. Фуюми опускается на колени, и, ого. Ладно. Вот оно — искусство. Губы Фуюми скользят по лобку через красную ткань стинг, но в итоге она медленно опускает их, чтобы языком провести без препятствий, дразня и при этом не давая главного. Её пальцы крепко стискивают бёдра Руми, не позволяя дернуться навстречу касаниям даже немного. Когда кончик языка достигает клитора и принимается ласкать его, Руми выдыхает, сжимая волосы Фуюми. Руми как заведённая повторяет её имя, осознавая, что долго не протянет, и выгибает спину, когда Фуюми проникает сразу двумя пальцами, продолжая ласкать её языком. Руми охает. Фаланги внутри сгибаются — и, наверное, это и становится тем, что окончательно заставляет Руми отлететь в экстаз. Она прикрывает глаза. Фуюми поправляет стринги и возвращает их на место, а затем поднимается с улыбкой, и Руми спешно тянет её к себе за шею, чтобы поцеловать. — Я так и не успела оставить засосы, — устало шепчет она. — У нас есть весь завтрашний день на это, милая. О, как же хорошо это звучит.***
Руми будит аромат свежего кофе; она не сразу осознаёт, что происходит, но, когда вспоминает вчерашний вечер, счастливо зарывается лицом в подушку, давая себе пару минут, а потом уже медленно поднимается с постели. Никакого нижнего белья на ней больше нет — они решили не ждать до завтра, ну, уже сегодня, — но едва ли Руми смущает это, так что она прямо так проходит на кухню, где видит Фуюми. На ней одна из домашних футболок Руми: растянутая мерчовая тишка с логотипом какой-то рок-группы, которую Руми даже не слушает, — и от этого на душе теплеет. Руми обнимает свою девушку со спины и кладёт голову ей на плечо, с которого чуть сползает ворот, открывая вид на парочку засосов. Руми чмокает их. — Доброе утро, — хриплым ото сна голосом произносит она. Фуюми ласково поддаётся на поцелуй. — Эй, я ведь планировала кофе в постель, — шутливо возмущается она. — Кофе подождёт. — Что ж, я готова тебя простить… Последняя часть предложения тонет в протяжном вдохе: Руми забирается руками под футболку и сжимает мягкую грудь.***
— Только пообещай, что не забудешь обо мне, когда вы с Тодороки-сенсей заведёте своих детей, — Тенко сжимает её ладонь, и Руми от таких слов даже тормозит; они как раз на пути к школе. — Боже, — бормочет она, — ты слишком сообразительный для своих лет. Я не забуду о тебе, Тенко. И не то чтобы у нас с Фуюми могут быть дети, знаешь. Тенко поднимает внимательный взгляд. Кивает. — Знаю. Но всё равно. — Как же я могу забыть о тебе, дурачок, — Руми треплет его по тёмным волосам. Мысленно она добавляет «спасибо» — но это она скажет, когда он подрастёт и сможет в полной мере осознать, насколько много сделал для неё одним своим существованием.