Статуя

В их первую встречу Крокодайл решил, что она напугана. Как ещё он мог интерпретировать бледность лица, сжатые тонкие губы, напряжённую позу, одеревеневшие мышцы? Всё говорило о том, что Нико Робин боится его, и да, у неё были причины бояться! Даже жители Арабасты, почитающие Крокодайла героем, часто нервничали в его присутствии, а Нико Робин была гораздо умнее их всех — он это сразу оценил. Она пришла заключать с ним партнёрство отлично зная, кто он и что он. Поэтому Крокодайл сразу решил, что не станет сближаться с Нико Робин — незачем сразу по целому ряду причин. Никакого практического смысла, никакого удовольствия, когда женщина рядом с тобой застыла от страха, да ещё и выгодное сотрудничество может сорваться, если что-то пойдёт не так. Ничего интересного в этой затее, хоть Нико Робин и была чертовски хороша собой. Крокодайл твёрдо намеревался дать ей достаточно личного пространства, полную свободу в пределах разумного. Не лезть лишний раз, чтобы не нервировать. А она влезла в его личное пространство сама. Буквально пару недель держалась настороже и чуть в стороне — Крокодайл даже не ловил ни разу на себе её взгляда, хотя не сомневался, что внимательные глаза прямо в этот момент могли сверлить его затылок с ближайшей стены. Наверняка Нико Робин изучала его — это было бы в её стиле. Наверняка приняла решение, что сблизиться с ним будет полезно и выгодно. Может, конечно, он и в самом деле её привлекал, почему нет, но Крокодайл не верил в высокие чувства. Не в их случае. И привыкнув к нему, Нико Робин ворвалась в его жизнь. Всё такая же напряжённая и твёрдая, но только теперь, разглядев ближе, Крокодайл понял, что это не напряжение испуганного травоядного зверька под взглядом хищника, когда всё внутри кричит бежать прочь и спасать свою жизнь, а ноги словно отнялись и невозможно сделать и шага. Это была твёрдость каменной статуи, восхитительной в своей ледяной красоте и несгибаемой никаким усилием — или перестараешься и сломаешь, или сдайся, следуй её линиям и изгибам и наслаждайся. Крокодайл не стал противиться, поддался этим чарам. Этой женщине было приятно поддаваться, на мгновение отпускать контроль, притворяться слабее, чем есть на самом деле. Когда Нико Робин пристраивалась на краю стола в своей провокационно короткой юбке, а то и ультимативно усаживалась верхом и ёрзала на его бёдрах, Крокодайл с явным удовольствием делал вид, что ведётся на это соблазнение, потеряв голову. То есть он в самом деле вёлся, но голову не терял. Легко царапая крюком нежную кожу на внутренней поверхности бедра, ловя губами твёрдый тёмный сосок, лаская потоками песка разгорячённое тело, он всегда держал на краю сознания мысль: этой женщине нельзя доверять. Чувствуя, как смыкаются вокруг члена длинные тонкие пальцы, как Нико Робин направляет его в себя и позволяет провалиться в тугой горячий жар, он не забывал: однажды она непременно его предаст и наверняка попытается убить. Это, оказалось, даже добавляет удовольствия, придаёт острых ощущений. Крокодайл порой задавался вопросом, попытается ли она убить его прямо здесь, в полумраке спальни, на смятых простынях, когда он — по её мнению, конечно, — меньше всего этого ожидает. Ведь не может же она отдаваться страсти, растеряв контроль. О нет, они слишком похожи, Крокодайл не сомневался: в тот же самый момент, когда он смотрел на обнажённую Нико Робин под собой и представлял её с кинжалом в руке — она томно выгибалась и размышляла, как бы половчее этот кинжал в него воткнуть. Если бы она этого не делала — он бы перестал её уважать. Под гладкой отзывчивой на ласки кожей, под мягкой податливостью бёдер, под тяжёлой горячей грудью скрывался ледяной камень статуи. Крокодайл почти видел прожилки мрамора. Что же за скульптор создал это произведение искусства, размышлял он порой. Какие жизненные невзгоды превратили эту женщину в безжизненное изваяние? А ещё эта внутренняя твёрдость, этот внутренний холод дразнили его, так и провоцировали попытаться — распалить, растопить, расплавить под жарким солнцем Арабасты. Заставить Нико Робин потерять контроль и сдаться, забыть о том, что она собирается его предать, и отдаться чувствам — или предать тотчас же!.. Неизменно твёрдый и ледяной взгляд голубых глаз почти разбивал ему сердце. Обещание дать Нико Робин личное пространство растаяло, как дым, Крокодайл всё настойчивее пытался расшатать её, вывести из равновесия, уронить и разбить на десятки осколков невидимую каменную оболочку. В тот момент, когда Нико Робин наконец потеряла контроль, наконец кинулась на него с кинжалом, Крокодайл был почти счастлив. Твёрдый камень неслышно хрустнул, и пронзая плоть острием крюка, Крокодайл почти воочию видел, как от этой одинокой трещинки расползается во все стороны паутина, как взмывает в воздух плотная мраморная пыль, так непохожая на тёплый шелестящий песок. Видение было таким ясным, что Крокодайл на мгновение удивился, когда Нико Робин не осыпалась на пол грудой каменных осколков, а упала обычным человеческим телом, когда начала растекаться под ней настоящая красная кровь. Кажется, он переутомился; наверное, ему надо отдохнуть. Сейчас было не время и не место, но такие видения не предвещают ничего хорошего — жаль, совсем не осталось времени остановиться и обдумать эту во всех отношениях разумную и важную мысль. И за мгновение до своего окончательного поражения он увидел Нико Робин — надломленную, мягкую и несчастную. Тёмные потёки крови — словно чёрные провалы на белоснежном теле. И это было так правильно и хорошо, что в крушении всех планов и надежд, в потере всего, что строилось таким трудом, в обидном проигрыше и отсутствии будущего — ощущался тонкий, почти неощутимый привкус победы.