Молодость

      Заиграю, заиграю сама да заплачу,       Свою прежнюю молодость а я вспоминаю…              Из колонок CD-проигрывателя щемяще-тоскливо льётся заунывный старушечий голос в современной аранжировке, и Анна Ильинична Ивлева делает звук погромче. Она покачивается в такт мелодии, смежив веки. Хмель медленно и блаженно начинает накрывать её сознание. Ей хорошо. И песня хорошая — печальная, но душевная. Бередит душу — по-хорошему бередит.              Вспоминаю, как ушла молодость — она не сказала,       Не сказала, а пришла же старость — она да не спросила…              Ах, молодость, молодость — самое ценное, что есть в жизни! Единственное, что есть в ней ценного. Мудрость, знания, опыт — говно всё это, никому не нужное! Здоровье, свежесть восприятия, чудеса первых открытий, наслаждение от плотских утех — а потом… потом убогое прозябание в ожидании смерти.       Жизнь Анна Ильинична прожила насыщенную и бурную. Пока была возможность, горела как комета. Пять раз замужем, любовников — счёт потеряла. Любила она мужиков, ох как любила!.. А сейчас ей 81 год.              Заиграю, заиграю сама да заплачу, а вспоминаю,       Вспоминаю, как ушла молодость — она молодая….              Ивлева смотрит на полупустую бутылку водки — теперь только это удовольствие и осталось. Наполняет стопку до краёв. Откручивает трек назад и включает ту же песню. Ну, за молодость! Выдыхает в сторону и осушает рюмку. Закусывает кружочком малосольного огурца.       Она сидит за «икеевским» столом на кухне. Как дочь с зятем к ней переехали, всю квартиру (свою сдавать стали, жлобы!) засрали этой «икеевской» дрянью — начиная шкафами и кончая вилками. И далась им только эта быдляцкая «Икея»! Свою комнату, однако, отстояла — тут всё советское, 60-70х годов прошлого века — и пошли бы вы на маленький чухонский х*й!       Выпивает ещё одну рюмку. Во-о-о! Теперь почти совсем хорошо! Эх, теперь поебстись бы! Или пососать, на худой конец, хе-хе… Прибавив громкости, опять слушает «Молодость».       Последний раз она была с мужиком 11 лет тому назад. Подцепила в 70 лет душку-геронтофила, свезло старушке! Тогда ещё одна жила, без родственников — подпоила слегонца — и вперёд!       В последнее время Анна Ильинична подсела (обожает она эти новомодные словечки!) на жёсткую порнуху. Особенно её заводит бисексуальное и МЖМ-порево. Дверь в комнату на ключ закрыла, блютуз-наушники включила, на разложенном диванчике разлеглась — и да здравствуют толстые бритые жилистые елдаки! Но кончить не может, хоть тресни!.. Клитор (в 60 лет узнала, как эта бородавочка называется!) омертвел, практически ничего не чувствует, смазка не выделяется. Пробовала огурцом и морковью (в гондоне) с вазелином — тоже как мёртвому припарка. С покупкой презервативов тогда забавно вышло — купила бабуська в «Дикси» две бутылки зелёной «Мороши», пачку «Пэлл-Мэлла» и упаковку ребристого «Дюрекса» с ароматом банана. Кассирша слегка покраснела и искоса взглянула на покупательницу чуть ли не с восхищением.       Одно время Ивлева подумывала купить вибратор — даже модель подходящую нашла в инете — но больно уж дорого, и, пожалуй, бесполезно. Тем не менее, просмотр порнографии доставляет ей удовольствие — будоражит остывшую кровь.       Анна Ильинична тянется за бутылкой. Нет, надо охолонуть. Срубит. Берёт пачку красного «Пэлл-Мэлла» с картинкой и надписью «Рак горла». Ну конечно, 60 лет по полторы пачки в день — и ничего. Она усмехается и закуривает.       Нетвёрдым шагом идёт в ванную комнату. Смотрится в зеркало. Эх-хе-хе… Жаба старая. Кожа дряблая, с пигментными пятнами, изъедена глубокими морщинами. А ведь ещё недавно, казалось бы, красавицей была! Ивлева обильно красит помадой губы и подводит глаза. Не многим лучше, на дряхлую шлюху похожа… Да и хер бы с ним! Надо накатить ещё. Она возвращается к столу.       Слышен звук открывающейся входной двери, и через минуту на пороге кухни появляется Сергей, зять. Невысокого роста, худой, какого-то болезненного вида, невзрачный мужичонка 37 лет, менеджер низшего звена.       — У-у, Анна Ильинична, — раздражённо тянет он. — Опять накушались?       — Обижаешь, зятёк, только начала! — весело отзывается та. — Присоединяйся! И покормлю как раз. Картошечку только с котлетками подогрею.       Сергей моет руки, переодевается в домашние спортивные штаны и серую футболку и садится на высокий «икеевский» стул в некотором отдалении от тёщи. Та ставит перед ним тарелку с разогретым в микроволновке ужином и стопку.       — Я пить не буду, — говорит зять.       — Не уважаешь старушку? — Ивлева наливает ему водки. — Не хорошо!       — Не хочу! — упрямо мотает головой Сергей.       — Да хорош кобениться! Для аппетиту!       Слабохарактерный зять не выдерживает напора тёщи и нерешительно поднимает рюмку.       — Ну во, а то не буду, не хочу! — довольно тараторит Ивлева. — За молодость!       Чокаются; зять глотает водку, кривится, кашляет. Накидывается на варёную картошку.       — Не кипишуй, зятёк, вторая лучше пойдёт! — Анна Ильинична сжимает фильтр незажженной сигареты густо накрашенными губами.       — Не курите при мне, просил же не раз!       — Я у себя дома, не забывай, — жёстко произносит тёща. — Не нравится — съезжайте к ебеням, тоже не раз говорила! — Она прикуривает и как ни в чём не бывало переходит на прежний беспечно-весёлый тон. — Жить надо, Серёга, жить, пока молод! Твоя-то молодость уже на исходе, одумайся! А ты не пьёшь, не куришь… Ленка-то хоть даёт тебе? А то что-то не слышно вас совсем.       — На весь подъезд орать, что ли… — тихо мямлит зять.       — На весь может и не надо, а чтоб этаж слышал — не зазорно было бы. А любовница есть у тебя?       — Не ваше дело, Анна Ильинична.       — Не моё, не спорю. Тем не менее уверена, что нет у тебя любушки. А зря! У меня в твои годы знаешь, сколько у меня мужиков было? До мозоли натирала.       — Вы уже неоднократно рассказывали об этом, — зять краснеет. — И по-моему, гордиться тут совсем нечем.       — Это, дорогой зятёк, с какой стороны посмотреть!       Бутылка закончилась, Ивлева достаёт из морозилки другую.       — Вот ты скольких баб за свою жизнь поимел?       — Не ваше дело…       — Не больше трёх, руку на отсечение даю! И вот тут-то мужику уж точно гордиться нечем!       После четвёртой порции спиртного субтильного зятя совершенно развозит, закалённая же тёща лишь ловит кураж. Она подвигается на сиденье поближе к захмелевшему зятьку и неожиданно для самой себя кладёт ладонь ему на пах. Сергей испуганно вздрагивает:       — Вы что, Анна Ильинична?.. Вы с ума сошли…       Проворно шевелящиеся длинные подагрические пальцы ощущают набухающую плоть и начинают двигаться ещё активнее.       — Вы с ума сошли… — с придыханием шепчет Сергей, не делая, впрочем, попыток прервать эти извращённые домогательства. — Вы с ума сошли…       — Нравится, кобеляра?.. Нравится? — самодовольно произносит 81-летняя тёща. — Так сколько баб у тебя было, признавайся?       — Три… три и было, вы угадали… включая дочь вашу…       Член под старческой узловатой ладонью выпрямляется окончательно, и Ивлева высвобождает его из штанов. Старушка разочарована: совсем маленький. Маленький и тонкий. Хотя, на безрыбье-то…       Опьянение стёрло все возможные рамки приличия; она садится на пол на корточки и берёт в рот венскую сосисочку зятя.       — Вы с ума сошли… — вновь начинает причитать тот. — Ох… ох… с ума… оххх…       В самый разгар фелляции Анна Ильинична к великому своему изумлению ощущает, что влагалище увлажнилось; не как бывалочи, конечно, но… Нельзя упускать такую возможность.       С проворностью школьницы она стягивает с себя трусы (бледно-голубые слипы с мордашкой Микки Мауса, в «Фикспрайсе» купила) и, расставив ноги, садится на зятя, лицом к нему, насаживаясь на торчащий отросток, худосочный, как у мальчика, но твёрдый, как стальной стержень.       Сергей уже не пытается ничего говорить и лишь тяжело, натужно дышит через нос; его мутно-серые глаза закрыты. Ивлевой не очень-то хочется смотреть на его невнятные черты, она тоже смыкает веки и начинает двигаться. Смазки выделилось больше, чем показалось в начале.       Хорошо, что она не разжирела — двигаться было бы гораздо труднее — она наращивает темп; Ивлевой кажется, что вагина обрела прежнюю чувствительность. Малахольный зять словно просыпается — приподнимает таз в такт её движениям, крепко охватывает за талию и при каждой фрикции тянет тёщу на себя. Кончает он очень долго и мощно — будто год не трахался — с грудным, тяжёлым, даже страшным стоном.       — Слезайте, Анна Ильинична, Лена с минуты на минуту придёт, — в изнеможении, едва слышно говорит Сергей. — Я вздремну пойду…       Оставшись на кухне одна, Ивлева подбирает с пола и надевает трусы. Закуривает и с великим наслаждением затягивается. Наливает водку.       Ей необычайно хорошо и покойно.        Она почти счастлива.        Почти как в молодости.       Нажимает на проигрывателе кнопку воспроизведения и включает звук на максимум.              Заиграю, заиграю сама да заплачу,       Свою прежнюю молодость а я вспоминаю…              Берёт рюмку и выдыхает в сторону.       За молодость!..