Гран-При Штирии, 2020
— Макс, подожди, — строгий голос Карлоса раздается у него за спиной, отчего по позвоночнику Макса пробегает дрожь. Это был не просто строгий голос, это был низкий рычащий голос Альфы-Карлоса, который заставил его немедленно остановиться на месте. Они только что закончили пресс-конференцию после квалификации, Льюис задержался с Анджелой, в то время, как Макс и Карлос вместе вышли из зала. Карлос не касался его, помня о новых правилах, которым они должны были следовать, ведь официально они не находились в одном пузыре. Несмотря на то, что все знали, что они вместе, они не были спарены, а нарушать пузырь своей команды могли только спаренные Альфа и омега. Карлос держался рядом с ним, пока Андреас не позвал его поболтать. Макс тоже инстинктивно остановился. Он знал, что Карлос хотел бы, чтобы он остался с ним, но одного любопытного взгляда Вики, которая продолжала идти, было достаточно, чтобы он понял, что не может просто ждать Карлоса и должен заняться своей работой. Но не успел он дойти до пресс-павильона, как Карлос позвал его, и он замер на месте, ожидая, пока его Альфа догонит его. Его глаза были опущены, пока он ждал несколько секунд, которые потребовались Карлосу, чтобы догнать его, и одна из его натренированных улыбок встретила другого человека, как только он оказался рядом с ним. — Ничего не говори, ты сам все испортил, — хмуро говорит Карлос, — и я хочу, чтобы ты был в моей комнате, как только закончишь здесь. Макс кивает, его глаза на секунду встречаются с глазами Карлоса, прежде чем он осторожно входит в пресс-центр, следуя за Вики к пустому микрофону, где некоторые гонщики все еще заканчивали свои последние интервью. Боже, когда он стал таким? Когда он стал этим дрожащим омегой? Он никогда не собирался винить Себа за внезапные танцы в квалификации, на самом деле он специально держался поближе к немцу, чтобы найти лучшее сцепление с мокрой трассой, и даже без этого разворота он бы не опередил Льюиса. Однако ничего из этого он не сказал Карлосу. Он даже не попытался оправдаться перед Альфой, хотя в обычной ситуации он бы это сделал. Год назад он бы попытался. А несколько месяцев назад и подавно. Он бы легко ответил, потому что, почему бы и нет, он бы постоял за себя. Возможно, он даже зашел бы чуть дальше, проверяя, как далеко он может зайти, пока Карлос не остановил бы его, ласково покачав головой. Карлос всегда говорил, что любит его дерзость, любит его маленького грубого омегу, но что-то изменилось. Карантин стал для них испытанием: правила в Испании были строгими и не позволяли им видеться в течение первых нескольких недель. Из-за ситуации в команде McLaren Карлос улетел домой раньше него, оставив их в разных странах, поскольку границы Европы закрылись. Хотя, по правде говоря, все начало меняться еще до этого. На протяжении всех зимних каникул разговоры были более натянутыми, и Карлос часами пропадал в своем офисе, когда Макс прилетал в Испанию, чтобы побыть с ним. Альфа вырывался из объятий Макса и устремлялся в безопасное место, когда звонил его телефон. Переговоры с Ferrari. Он слышал о них, но в то же время, ничего не знал. Карлос не распространялся о переговорах, говоря лишь о том, что они ведутся с итальянской командой. Чем больше звонков из Италии получал его парень, тем напряженнее становились их отношения. К моменту отъезда Макса в Монако они едва успели поцеловаться на прощание. Затем наступило 14 мая: сначала было объявлено о переходе Даниэля в McLaren, а чуть позже — о переходе Карлоса в Ferrari. Конечно, для Макса это не стало сюрпризом — Карлос уже сообщил ему об этом неделей раньше. Именно поэтому Макс так открыто заявил, что не думает, что в следующем году за руль красной машины сядет итальянец с таким звучным именем. Это была его первая ошибка. После окончания интервью прошло не более пяти минут, прежде чем зазвонил его телефон, и на экране сначала высветилась фотография Карлоса, а затем и изображение его самого — с зубной щеткой, свисающей изо рта, и зубной пастой, вспенившейся вокруг губ. — Зачем ты это сказал? Я же просил тебя ничего не говорить! — это были первые слова с другого конца линии, Макс даже не успел как следует поприветствовать Карлоса. — Люди все равно узнают завтра, и я никогда не говорил, что уверен в этом, просто сказал, что это мое предположение, — ответил Макс, немного смущенный тоном своего парня. Он же не сказал им прямо, что именно Карлос перейдет в Ferrari, он просто подыграл их догадкам. — Я просил тебя ничего не говорить, Макс, и ты обещал мне этого не делать. Обещание обязаны что-то значить, омега, — прошипел Карлос в телефонную трубку, и в ушах Макса раздался лишь гудок отключения вызова, а его рот пораженно приоткрылся. Карлос никогда не называл его омегой, по крайней мере, в таком тоне, он всегда говорил это с любовью, или дразнясь, когда они занимались сексом, но точно не так. Не так, будто он испытывал к нему отвращение. Как будто он ожидал от него большего, чтобы тот без вопросов выполнял все желания Альфы. Чтобы он вел себя как низшее существо, которым он и был. За почти два с половиной года их отношений не было ни одного момента, когда Карлос говорил бы с ним подобным тоном. Он никогда не говорил Максу, чтобы тот вел себя определенным образом, чтобы делал то, что люди ожидают от омеги. Сайнс всегда быстро пресекал попытки других Альф предложить ему лучше воспитывать своего омегу. Он говорил им, что Макс идеален таким, какой он есть. Поэтому, услышав это слово, этот тон, обращенный к нему, Ферстаппен застыл на месте, крепко зажав телефон между пальцами и захлопнув рот. Он так и стоял, застыв на балконе, а его мозг жужжал от помех несколько часов. Он простоял настолько долго, что не знал, от чего дрожит — от холода или от того, как затряслось его тело, когда он услышал это слово. Каким-то образом ему удалось успокоиться и заглушить свои мысли несколькими раундами игры в COD с Ландо, стараясь увести разговор в сторону от своего парня и товарища Ландо по команде. Следующим вечером Карлос снова казался нормальным, стресс от объявления о переходе в Ferrari спал с его плеч, и новость стала достоянием общественности. Макс поверил, что это был всего лишь всплеск, но тот факт, что Карлос так и не извинился за свои слова, все еще не давал ему покоя. Слова Карлоса продолжают звучать у него в голове, когда он дает интервью, напоминая ему не отвечать на вопросы, соглашаться с журналистами, которые суют свои микрофоны ему под нос. Хорошо, установите микрофоны и отойдите на 6 футов. Не винить Себа, не винить команду. Не винить никого, кроме самого себя. Когда он, наконец, выходит из пресс-центра, где ему приходилось буквально прикусывать язык столько раз, что кажется, будто его ужалила тысяча пчел. Глаза Карлоса внимательно следят за ним, когда он проходит мимо него: Альфа заканчивает свое последнее интервью, а Вики ведет Макса обратно к грузовым контейнерам, которые теперь служат комнатами для гонщиков во время гонок. Брэдли уже ждет его там, перекидывая сумку через плечо, пока Макс собирает вещи. У него пока нет такой связи с Альфой, как у Джейка, но он уверен, что за сезон они узнают друг друга лучше, станут ближе. Улыбка, которую он дарит британцу, протягивая ему бутылку холодной воды, скрыта маской, все еще закрывающей его лицо, но тем не менее, он видит, как тот улыбается ему в ответ под своей маской. Пока они едут обратно в отель, в машине царит тишина. Брэд барабанит пальцами по рулю в такт музыке, играющей по радио, а Макс листает ленту своего Instagram, чтобы обновить ее. Он улыбается, увидев новый пост Ландо о том, что он квалифицировался на втором ряду решетки, и быстро ставит лайк, а затем прокручивает ленту дальше. — Хочешь пойти и поужинать вместе? — спрашивает его тренер. Макс качает головой, слова Карлоса все еще звучат у него в голове, а ключ-карточка от комнаты Альфы крепко зажата между пальцами его руки, засунутой глубоко в карман узких джинсов. — Я закажу еду в номер, — говорит он, пожимая плечами. Он бросает взгляд в сторону лифта, прикидывая, успеет ли он зайти в него до того, как двери снова закроются. — Ладно, ничего из раздела «запрещенки», а, — с усмешкой говорит Брэдли, прежде чем помахать ему рукой.***
Макс выходит из душа, полотенце обернуто вокруг его талии. Второе полотенце прикрывает лицо, когда он протирает им волосы, чтобы высушить их. Он проходит через комнату и скорее по памяти, чем на ощупь, находит свою сумку, лежащую у кровати. Он замирает: в поле его зрения попадает Карлос, сидящий на кровати. Он хмурится. Полотенце падает на пол. — Что случилось? — едва осмеливается спросить Ферстаппен. Он все время делает все неправильно, но так и не понимает, что именно он сделал не так. Карлос словно хочет постоянно держать его в напряжении, заставляя гадать, что же он сделал не так, чтобы в конце концов выкрикнуть это ему в лицо. Он возится с узлом полотенца на талии, ткань топорщится на бедрах. Он старается не отрывать взгляда от Карлоса, но, когда эти пронзительные карие глаза наконец смотрят на него, его взгляд снова опускается в пол. — Что случилось? Что случилось, Макс?! Ты вышел из душа, не заботясь ни о чем на свете, и даже не заказал нам еду. Ты снова думаешь только о себе, ты — пустоголовая омега. — Карлос усмехается, качая головой и бросая Максу меню. — Заказывай, — это все, что говорит Карлос, прежде чем взять чистое полотенце из шкафа и войти в наполненную паром ванную, оставив Макса дрожать. Он ждал, чтобы заказать еду, не зная, когда вернется Карлос. Он думал, что Карлос захочет, чтобы они поели вместе, и сам решит, что ему заказать. Но, очевидно, он думал неправильно, инстинкты омеги должны были сработать и подсказать ему, что нужно заказать еду для альфы. Но Макс почему-то уверен, что, если бы он поступил именно так, его бы все равно отчитали, потому что как он смеет решать, что его альфа хочет есть. Трясущимися руками он открывает меню, дрожащими пальцами листает страницы, пока не находит полезное на вид блюдо из макарон. Его зрение затуманивается от слез, когда он набирает номер службы доставки в номер. Когда он делает заказ, ему каким-то образом удается удержать сильную дрожь в голосе. Две тарелки пасты и две бутылки газированной воды. Он ненавидит вкус газированной воды, но в данный момент ему просто хочется поскорее закончить этот телефонный разговор, пока его голос не начал дрожать и собеседнику не пришлось неловко спрашивать, все ли у него в порядке. Накануне вечером ужин прошел вяло, но, по крайней мере, Карлос не жаловался на блюдо из макарон, которое принесли в номер через несколько минут после того, как он вышел из душа. Бета-клерк, подававший им еду, настороженно посмотрел на них: атмосфера в комнате была явно напряженной, а все еще полуобнаженный Карлос излучал энергию Альфы, но ничего не сказал и быстро ушел, задвинув тележку в их номер. Сон давался Максу непросто, но сегодня утром он проснулся от того, что Карлос обнимал его, и ему показалось, что между ними снова все хорошо. Греясь в тепле, он осторожно перевернулся на другой бок, нашел губами уголок рта Карлоса и провел сухими губами по щетине, покрывавшей щеку Карлоса. Он улыбнулся, почувствовав, что Карлос проснулся, и его утренний стояк уперся в промежность Макса. На лице Карлоса появилась ухмылка, когда его глаза медленно открылись, и в них уже клубилась похоть. Это напомнило Максу о других днях и о других временах, когда они просыпались вот так же. Теплые простыни вокруг них, тела, прижатые друг к другу, солнечный свет, проникающий из-под занавесок. Это хорошо, как будто нормально. Может быть, у них все-таки все в порядке. Карлос прижался к нему сильнее, его член дернулся, когда Карлос перевернул их, и его тело нависло над Максом. Карлос все еще ухмылялся, глядя на него сверху вниз, его глаза были немного сонными, длинные волосы в беспорядке, его тело тяжелым грузом расположилось на Максе, когда он прижался к нему. Ферстаппен скучал по этому, по близости к своему Альфе, по возможности чувствовать его сильные мышцы под своими руками, мягкие волосы, путающиеся в его пальцах, когда он зарывался лицом в шею Карлоса, прижимаясь к нему. Секс по телефону — это здорово, но он никогда не сравнится с настоящим, с близостью, с тем, как чужие руки могут поджечь его тело. Влажными поцелуями Карлос прижался к его шее, зубы задели кожу под ухом, и Макс почувствовал, как стал влажным. Карлос точно знал, куда прижимать свои поцелуи, где нежно гладить пальцами, он знал все тело Макса наизусть после многих лет практики. Всего несколько прикосновений — и Макс уже задыхается, а его пальцы крепко сжимают талию Карлоса, притягивая его ближе. Твердая выпуклость члена Карлоса прижалась к его собственному, разделенная лишь слоем ткани их нижнего белья. С губ Макса сорвался отчаянный стон, когда Карлос прижал его бедра к своим, и их члены восхитительно прижались друг к другу. — Давай же. Карлос еще раз проехался своим членом по члену Макса, прежде чем его пальцы нащупали край боксеров Макса и легко спустили их, а грубые мозоли на кончиках пальцев прошлись по твердому члену омеги, прежде чем погрузились еще ниже, вдавливаясь в его дырочку, которая уже стала влажной. Макс на секунду зажмурился от удовольствия, которое струилось по его венам, когда пальцы Карлоса проникли внутрь него, и тут же дернулся с места. — Не в день гонки, Карлос, — твердо попросил Макс, обхватывая рукой запястье Карлоса и не давая ему вдавить пальцы глубже. Карлос на секунду замер, его взгляд упал вниз, где рука Макса обхватывала его, и на секунду Макс испугался, что он все равно продолжит, но затем Карлос, кажется, отказался от этой идеи, отведя пальцы назад и вместо этого обхватывая рукой член Макса. — Я знаю, прости. Просто прошло столько времени, я так соскучился по возможности трахать тебя, малыш, — простонал Карлос, его рука быстро двигалась по члену Макса, его пальцы все еще были скользкие от того, что они двигались внутри Ферстаппена. Через несколько секунд дыхание Макса начало сбиваться, запах их двоих переполнял его чувства, и он почувствовал, как к нему подкрались признаки оргазма. Но тут рука Карлоса внезапно исчезла, его пальцы снова потянулись вниз, собирая еще больше смазки, вытекающей из дырочки Макса, а он затем обхватил их обоих своей скользкой рукой. Он взял уверенный темп, головка его члена терлась о нижнюю часть члена Макса. — Карлос, блядь, так хорошо, — пробормотал Макс, вжимаясь головой в подушку, а телом отталкиваясь от матраса. — Кончи для меня, — подбодрил его Карлос, его бедра все быстрее терлись о бедра Макса, легко утягивая того за край. С его губ сорвался протяжный стон, тело напряглось, когда он кончил на руку и живот Карлоса, и затем опустился обратно на мягкую кровать.***
Макс все еще думает о том, как Карлос прижимался к нему сегодня утром, и уже представляет, каково это будет, когда его наконец-то снова как следует оттрахает Альфа, пока он идет по коридору второго этажа отеля, легко находя номер 240. Он счастливо вздыхает, стоя перед дверью. Может, первый подиум в сезоне и не был той ступенькой, которую он хотел, но после прошлых выходных этого достаточно, чтобы быть счастливым, даже одухотворенным. Ему хочется отпраздновать это событие, и он точно знает, как это сделать. Он вставляет ключ-карту в дверь и, дождавшись зеленого света, открывает ее с широкой улыбкой на лице. — Тебе действительно следует научиться держать язык за зубами, — шипит на него Карлос, как только Макс закрывает за собой дверь. Его лицо становится невыразительным и холодным, отчего улыбка вмиг исчезает с лица Макса. Все мысли о счастье, о первом подиуме в сезоне улетучились, вместо этого он почувствовал холод, словно ледяная рука обхватила его сердце. Макс ломает голову, пытаясь понять, что он сделал не так, о чем Карлос хотел, чтобы он умолчал, но ничего не находит. Он не упоминал Карлоса ни в одном из своих интервью, даже в McLaren или Ferrari. — Что? — наконец говорит он ошарашенно, его глаза ищут лицо его Альфы, в попытках понять, что он сделал не так. — Если ты и дальше будешь так неуважительно относиться к своей команде, они без колебаний вышвырнут тебя, как и всех остальных. И теперь Макс был в полном замешательстве: все, что он сказал, это то, что они все еще слишком медленные по сравнению с Mercedes, но команда знала это. Это было не то, что они сами еще не поняли. И его команда никогда бы не выгнала его за такие слова, это был чертов Red Bull, ради всего святого, и им нравились вздорные люди. — Я… что?! — Ради всего святого, Макс, тебе пора научиться себя вести, как подобает омеге, и знать, что твоей команде нужно уважение, а не твое постоянное нытье. И Макс хочет отреагировать, хочет поговорить с Карлосом, постоять за себя и сказать: «Что это значит — правильный омега? С каких это пор ты веришь в такую чушь?!» Но он не делает этого. Он слишком часто слышал злые слова Карлоса в свой адрес и знает, что что бы он ни сделал, Альфа найдет способ его за это осудить. Поэтому он молчит, ведет себя как скромный омега, каким и должен быть, хотя бы для того, чтобы Карлос заткнулся и позволил ему уснуть без новых синяков на коже на следующее утро. Конечно, ему не везет: пальцы Карлоса глубоко впиваются в кожу его запястья, притягивают его ближе и крепко хватают за подбородок. Макс чувствует, как на глаза наворачиваются слезы. Он ненавидит себя, черт возьми, он так ненавидит эту свою оболочку, потому что это все, что от него сейчас осталось — оболочка и ничего больше. Сегодня утром он думал, что Карлос наконец-то снова стал прежним. Что они наконец-то снова стали теми — счастливыми… влюбленными. Но теперь он понял, что это был всего лишь всплеск, момент, когда Карлос, только наполовину проснувшись, снова погрузился в себя. Теперь фасад снова стал прежним, улыбки сменились хмуростью, а нежные руки — жесткими захватами и обкусанными ногтями. Новый Карлос. Потребовалось всего два месяца — большую часть из которых они даже не виделись лично — чтобы все их отношения развалились. Карлосу пришлось раздеть его догола и оставить этот пустой корпус, омегу, какими они должны были быть… пятьдесят лет назад. Макс надеялся, что, когда они снова увидятся в Австрии, у них все снова будет хорошо. Карлос будет любящим Альфа, заботящимся о своем омеге, но при этом позволяющий ему быть самим собой. Все надежды были быстро перечеркнуты, как только Ферстаппен приземлился в Австрии: сообщение от Карлоса высветилось на его телефоне, как только он снова подключился к сети 4G.Комната 240. Прямо сюда.
Какая-то часть его души хотела пойти наперекор желанию Карлоса, пойти и выпить в баре отеля. Пойти и поболтать с Ландо, когда они наконец-то снова увиделись, или хотя бы занести чемодан в свой номер. Но он так и не сделал этого, а поплелся на второй этаж, как и полагается хорошему омеге. Слишком боялся идти против воли Карлоса теперь, когда он снова мог легко добраться до Макса, когда он мог легко заставить его подчиниться своим желаниям одним низким рыком, одной рукой крепко вцепившись в него. Теперь он понял, что, что бы он ни делал, его всегда будет удерживать эта крепкая хватка. И всегда это рычание его имени, заставляющее его ноги застывать на месте. Его Альфа подписал контракт со Scuderia Ferrari и изменился прямо на глазах. Команда Альф следила за тем, чтобы их новый вундеркинд следовал их желаниям, учила его, как мир должен смотреть на них, и что он должен довольствоваться малым. Они так легко запудрили мозги его заботливому и любящему Альфе, что обещания ярко-красной машины и подиумов было достаточно, чтобы заставить его отбросить все свои убеждения. И самое ужасное, что Карлос, похоже, даже не осознавал, что происходит, что уже произошло. Он хвастался тем, что наконец-то стал настоящим Альфой, которым всегда должен был быть, но не понимал, что изменил всю свою личность, чтобы стать этой версией себя. За стоическим фасадом не осталось и намека на прежнего Карлоса. Глаза, смотрящие на Макса, были абсолютно пустыми, отчего слезы текли по лицу еще быстрее. Карлос покачал головой, лицо исказилось, когда он с отвращением посмотрел на своего омегу. — Я даже не хочу видеть тебя сейчас. Уходи, — шипит он, наконец, разжимая хватку на подбородке Макса. Макс, задыхаясь, выбегает из комнаты, не желая оставаться там дольше, так как горький запах гнева Карлоса начинает заполнять комнату.***
— Сэр, во всех общественных местах вы должны быть в маске. — это первое, что Макс слышит, подходя к стойке администратора отеля. Он понимает свою ошибку почти сразу, как только за ним закрывается дверь — ему некуда идти. Его сумка осталась в номере Карлоса, а в ней — ключ-карточка от его собственного номера и маска. Но он никак не мог вернуться в комнату Карлоса, даже если бы Карлос его туда впустил. — Я знаю, мне очень жаль, но я не могу попасть в свою комнату, а она там. Не могли бы вы дать мне запасную карточку для номера 305, чтобы я мог ее забрать? — У вас есть удостоверение личности, сэр? — Нет, оно тоже в моей комнате. — Сэр, я не могу дать вам ключ-карту, без предварительного предъявления удостоверения личности, мы не можем позволить любому попасть в наши номера. — Любому? Я не… любой! — ему не нравилось разыгрывать карту знаменитости, но он был в отчаянии. Он хотел разобраться с этим сам, чтобы не плакаться перед командой и не рассказывать им о случившемся, но, черт возьми, почему все были такими сложными сейчас? — Макс? Что случилось? — Ничего, отвали Леклер, — взволнованно отвечает он, боже, как все это запутано, он чувствует запах беды, сочащийся из его пор, и, черт возьми, почему бы им просто не дать ему запасной ключ-карту от его комнаты. — Вы можете просто дать мне запасную карточку, я обещаю, что покажу вам свое удостоверение личности, как только войду, и заплачу любой гребаный штраф за карточку! — Макс. — Почему ты все еще здесь, Шарль, я же сказал тебе отвалить! — Ты невероятно груб с этой милой дамой, — говорит Шарль, его голос слишком мягок, когда он бросает взгляд на администратора, а затем его пристальные глаза снова находят Макса. — Я сейчас не в том настроении, чтобы быть вежливым, Шарль, мне просто нужно попасть в свою комнату, черт возьми, — рычит Макс, и на его глаза наворачиваются слезы от досады. Боже, почему он не держал при себе хотя бы одну из карточек-ключей от своей комнаты? Даже если он никогда не планировал пользоваться этими картами — все равно было ясно, что он будет жить в номере Карлоса. Женщина за стойкой все еще хмурится, и, черт, он сдается, просто сдается. Он качает головой и опускается на пустую скамейку по другую сторону от входа, смирившись с тем, что сегодня ему не удастся поспать. — Что нужно, чтобы ему выдали запасную карту? — слышит он вопрос Шарля, и если бы на нем не было маски, Макс был бы уверен, что сейчас тот использует свою очаровательную улыбку, пытаясь заставить все идти своим путем. — Просто удостоверение личности, чтобы я могла подтвердить, что это действительно его комната, — вежливо говорит женщина, ее голос уже не такой напряженный, как в случае с Максом. — Он сказал, что она все еще в его комнате, верно? Я могу за него поручиться, вы не против? Вот мое удостоверение, — Шарль тянется к заднему карману, достает бумажник и показывает администратору удостоверение. Женщина, кажется, немного колеблется, но затем отодвигает стул и открывает ящик, чтобы достать дополнительную карточку-ключ, которую они держат в качестве резерва. Шарль с улыбкой берет карточку и подходит к Максу, который все еще сидит на скамейке. — Не за что, — говорит он с укором, когда Макс берет карточку, которую протягивает ему Шарль. Макс только закатывает глаза, но, бормочет тихое «спасибо», встает и направляется к лифту. Шарль следует за ним. Тишина в лифте напряженная. Через зеркальную стену Макс видит, как Шарль кусает нижнюю губу: он явно хочет что-то спросить. Макс вздыхает: конечно, Шарль — такой Шарль. Он надеялся, что Леклер не станет его расспрашивать, просто проедет в лифте в тишине и вернется к игнорированию Макса, как он обычно делает, ведь они даже не друзья. Но, похоже, ему не повезет, если судить по взглядам, которые бросает на него Шарль. Он снова вздыхает. — Что? — спрашивает Макс, бросая на Шарля один из своих фирменных взглядов. — Я думал, ты будешь делить комнату с Карлосом, как всегда. Что случилось? Что случилось? Случилось то, что его парень его выгнал. Выгнал, потому что он, видимо, не является хорошим и правильным омегой. Что бы это ни значило. Он до сих пор не знает, почему не смог постоять за себя. Почему слова застревают у него в горле. Он отвлекается от своих мыслей и бросает на Шарля еще один взгляд: — Мы поссорились, Шарль, такое бывает. Ничего страшного. — Ладно, ладно, — Шарль вскидывает руки, сдаваясь, но Макс все равно видит беспокойство на его лице, даже если маска закрывает его половину. И за кого Шарль его принимает? — Мне не нужно, чтобы ты жалел меня, Леклер! — Я… — начинает Шарль, но, похоже, думает, что об этом лучше молчать, и его рот закрывается, будучи явно не в настроении спорить с Максом Ферстаппеном. Они продолжают ехать в лифте в тишине, пока не достигают этажа Шарля, и вундеркинд Ferrari не может скрыть озабоченного хмурого взгляда, когда выходит из лифта. Как только двери снова закрываются, Макс прижимается головой к стене и закрывает глаза, ожидая, пока лифт снова зашипит и доставит его на его собственный этаж.***
Гран-При Венгрии, 2020
Когда он наконец прибывает в отель в Будапеште, он чувствует себя измотанным. Он решил ехать в Венгрию из Австрии на машине, деля ее со своим менеджером Рэймондом, который менялся с пилотом каждый час. В итоге он провел за рулем чуть больше двух часов, остальные два часа за рулем был Рэймонд, но Макс все равно чувствует себя вымотанным. — Макс! — слышит он чей-то оклик, как только входит в двери отеля. Окинув взглядом фойе, он обнаруживает Ландо и Дэна, сидящих на большом диване в другом конце лобби. Он быстро машет друзьям, а затем смотрит на Рэймонда и ухмыляется, когда видит, как тот закатывает глаза и отмахивается от него. — Привет, — говорит он, втискиваясь между Дэном и Ландо. — Вы, ребята, давно здесь? — Нет, приехали всего 15 минут назад. Я думал, ты летишь с Карлосом, — говорит Ландо, подталкивая его плечом, пока Макс пытается скрыть зевок. — Нет, мы с Раймондом приехали сюда из Австрии, — после воскресенья дела шли не очень хорошо. На следующее утро ему удалось забрать свои вещи из комнаты Карлоса без лишних хлопот со стороны Альфы, но с тех пор они больше не общались. Ландо бросает на него любопытный взгляд, как будто ему что-то послышалось в голосе Макса, но не настаивает на большем, а вместо этого разблокирует свой телефон, чтобы показать ему мем, который все еще открыт на экране. Это какой-то дурацкий мем про COD, но, тем не менее, Макс разражается хохотом. — Эй, поделись весельем! — восклицает Дэн, щурясь на телефон, который протягивает ему Ландо. Он перечитывает текст один раз, потом два, пытаясь соотнести его с изображением, на котором он написан, и только потом глубокомысленно хмурится. — Я не понимаю, что такое Гулаг? — Ладно, старпер, — в унисон говорят и Макс, и Ландо, прежде чем разразиться очередным приступом хихиканья. — Вы мне не нравитесь, ребята. Всегда называете меня старым, заставляете чувствовать себя старым, — ноет Дэниел, прежде чем опуститься обратно в кресло, но на его лице расплывается яркая ухмылка, когда он проводит рукой по своим непокорным кудрям. Еще один большой зевок растягивает рот Макса, а глаза становятся тяжелыми — сказывается усталость от долгой дороги. Он прижимается головой к плечу Ландо, глубоко вдыхая аромат другого омеги. Боже, как же ему не хватало близости с другими омегами. Он никогда не был тем, кому нужно постоянно находиться рядом с такими же, как он, но только сейчас он понял, как сильно ему этого не хватало. И как близко он, обычно неосознанно, общался с другими омегами в паддоке. — Боже, как я устал, — бормочет он, прижимаясь к мягкой ткани черной толстовки Ландо. Его глаза открываются все медленнее и медленнее, когда он позволяет сладкому аромату Ландо окутать его. — Чувак, если ты собираешься пускать на меня слюни, то можешь взять и прилечь как следует, — смеется Ландо, а затем удивленно вскидывает глаза, когда Макс действительно начинает укладываться рядом с ним. Ему действительно стоит подняться в свой номер и немного поспать. Рэймонд передал ему ключ-карту совсем недавно, а его менеджер уже удалился в свой номер. Но ему не хотелось оставлять друзей — такое ощущение, что он не видел их целую вечность. Он даже не видел их во время первых двух гоночных уик-эндов — каждый был занят своими делами. Немного поколебавшись, он умудряется лечь на диван, положив голову на колени Ландо, а ноги — на колени Дэна. С губ Дэна срывается смешок, когда Макс кладет свои ноги на колени Альфы, а австралиец слегка поджимает их, чтобы они не мешали ему. — О, посмотрите на него, весь такой колючий, а на самом деле просто маленький песик, — усмехается Дэн, когда его рука начинает гладить ноги Макса, словно он гладит собаку. Наверное, это странно, но то, как Дэн гладит волосы на его ногах против роста, а затем пальцами расчесывает их обратно, странно успокаивает. Повторяющиеся движения усмиряют его беспокойный ум. В то самое время, когда Дэн начал поглаживать его ноги, правая рука Ландо, казалось, почти бессознательно зарылась в волосы Макса, а другая рука все еще возилась с телефоном, набирая сообщения. Мягкое царапанье ногтями кожи его головы и нежные поглаживания Дэна начали убаюкивать его. Мягкое бормотание и периодический смех двух других мужчин создают идеальный фоновый шум, под который он засыпает. — Макс! — неожиданный крик Карлоса, заставляет его резко проснуться и немедленно вскочить на ноги. Тихий разговор, который вели Дэн и Ландо, тотчас же прерывается, и атмосфера мгновенно становится холодной. Карлос злобно смотрит на Дэна, его взгляд останавливается на том месте, где рука Дэна сжимает икру Макса. Второй альфа хмурится в ответ, явно чувствуя, что что-то не так. — Идем. Карлос даже не оглядывается, чтобы проверить, следует ли за ним Макс, и быстро шагает к лифту. Расстояния в фут между закрывающимися дверями лифта оказывается достаточно, чтобы Макс вскочил на ноги и последовал за ним. Он слышит растерянные возгласы Ландо и Дэна, но продолжает идти к лифту, где Карлос выглядит все более и более злым. Когда двери лифта закрываются, он прислоняется к стене напротив Карлоса. Его рука медленно стирает сон с глаз, а взгляд не встречаются с Карлосом. Горький запах злости, наполняющий лифт, забивает нос, вымывая из него сладкие успокаивающие ароматы, которые излучали Ландо и Дэн. Поездка на лифте кажется вечностью и не занимает много времени: звонок быстро оповещает о том, что они на нужном этаже. Карлос отпирает дверь в свой номер с непроницаемым выражением лица, и звук закрывающейся за ними двери громким эхом разносится по комнате. Макс стягивает маску с ушей, благодарный за свободное дыхание, которому больше не мешает ткань, закрывающая нос и рот. Горький запах, который он ощущал раньше, теперь стал еще более отвратительным, забивая горло, и он дышит через рот, пытаясь заглушить запах. — Ты, блять, воняешь ими. Точнее, им! — кричит Карлос, впервые обращаясь к нему с момента прибытия в Венгрию, не считая того, что ранее он звал Макса. Хмурое выражение лица Карлоса ему уже знакомо: сейчас он видит улыбку Карлоса только на интервью, да и то она всегда скрыта маской. И эти улыбки, похоже, никогда не адресованы ему. И, черт возьми, он даже не знает, почему он все еще здесь. Почему он позволяет Карлосу так обращаться с ним снова и снова. Внутренний голос кричит, чтобы он просто ушел, сказал Сайнсу, чтобы тот отвалил, как сделал бы с кем-нибудь другим. Но почему эти слова никогда не слетают с его уст? — Неужели теперь я даже не получу ответа? И, блять, блять, от этого гнев так и кипит внутри него. Воспоминания о том, как он был маленьким ребенком, наводняют его разум. Маленький мальчик, боящийся выступить против отца, его фигура, нависшая над ним, когда он кричал на Макса. Но он уже не маленький ребенок. Он не собирается просто трусить и позволять Карлосу изрыгать на него его мерзкие слова. Именно эта злость, наконец, заставляет его произнести те слова, которые он давно собирался сказать. — Что ты хочешь, чтобы я сказал, Карлос? А? Что мне понравилось проводить время с друзьями после того, как ты несколько месяцев держал меня на коротком поводке? Что я дал себе несколько коротких минут покоя, когда я мог просто побыть собой, посмеяться с друзьями? Снова побыть рядом с другим омегой? Или ты уже забыл, что это часть того, чтобы быть хорошим маленьким омегой? Что мне важно проводить время с такими же, как я? С людьми, которые понимают, что нам нужно нечто большее, нужны те дополнительные физические прикосновения, которые Альфы не могут нам дать? В последнее время ты даже не пытался прикоснуться ко мне! В прошлые выходные ты ушел, не дав нам обоим даже перевести дух. — Мне плевать на то, что ты нуждаешься в близости с другими омегами. И ты не подойдешь к другому Альфе, особенно, к такому как этот, и ты это знаешь, Макс, — усмехается Карлос, морща нос от отвращения при мысли о том, что он видел их с Дэном раньше. — С каких это пор? С каких пор я больше не могу подходить к другим Альфам? С каких пор тот факт, является ли кто-то Альфой или нет, стал важнее моей дружбы с ним? Ты же знаешь, что мы с Дэном ничего друг для друга не значим, никогда не были и не будем. И тебя никогда не волновало, что я с ним общаюсь. Так что же изменилось, Карлос? Почему мне вдруг понадобилось быть твоим хорошим маленьким омегой? Что в Феррари сказали тебе, чтобы ты стал таким? — Он, блять, оставил на тебе свой запах, Макс, от тебя до сих пор воняет. Говорю тебе, если я еще раз увижу, что он крутится вокруг тебя в таком состоянии… — Ты что? Ты что, Карлос? Выбьешь из него все дерьмо? Из меня? Убедишься, что он знает, что я принадлежу тебе? Я тебе не принадлежу, Карлос! Мы даже не спаривались. Черт, с тем, как ты ведешь себя в последнее время, я даже не знаю, хочу ли я, чтобы ты был моим Альфой. От того Альфы, в которого я влюбился, все равно ничего не осталось! — На колени! — Карлос рычит, его голос низкий, но это не голос Альфы. Колени Макса едва подгибаются, но он остается стоять с вызывающим выражением лица. — Ты, гребаный кусок дерьма, омега, встань на колени! — Он еще раз рявкает, от силы голоса Альфы у Макса дрожат колени. Он сильно прикусывает внутреннюю сторону щеки, его ноги все еще твердо стоят на полу, когда он смотрит на Альфу. Запах его собственного гнева смешивается с запахом Карлоса, образуя в маленькой комнате гнилостную вонь. Кем, блядь, Карлос себя возомнил? — Я сказал, на колени! — кричит Карлос, отвешивая ему пощечину с такой силой, что Макс теряет равновесие и падает на колени. Он настолько потрясен, что остается на месте, поднося руку к своей горящей щеке и с ужасом глядя на Карлоса. — Что за… Макс вскрикивает, когда Карлос снова замахивается и резкая боль обжигает его лицо снова. Он ударил его. Карлос действительно ударил его. Дважды. Ударил достаточно сильно, чтобы вывести его из равновесия и оставить синяки. А синяк точно останется. Он не мог допустить, чтобы люди увидели… Да и будет ли им до этого дело? Конечно, существовали законы, предотвращающие насилие Альфы над омегой, но мир все равно был поганым. Особенно в этом маленьком пузыре, в котором они жили, и традиции которого были настолько большой его частью, что, он уверен, в паддоке нашлось бы немало людей, оправдывающих это. Неужели теперь все так и будет? Будет ли Карлос продолжать запугивать его, унижать и лупить, пока он не станет идеальным омегой, вылепленным его жестокими руками? Он будет манипулировать каждым его словом, пока Макс действительно не превратится в омегу. Чтобы в нем не осталось ни капли неповиновения. Ни одной частички… Макса?.. просто маленький добрый омега, которого он мог бы менять, пока ему не понравится то, что он увидит? Макс так застрял в своих мыслях, снова и снова проигрывая последние несколько минут, что сначала даже не обратил внимание на шум, но потом раздался несомненный лязг расстегиваемой пряжки ремня. От этого звука мозг Макса мгновенно застыл, а в голове проносились самые ужасные мысли и сценарии, образуя хаос. Карлос уже ударил его один раз, а теперь расстегивает ремень. Есть только два варианта развития событий, и оба они одинаково плохи. Он уже чувствует жжение от глубоких ран на спине. Слышит, как кожа бьется о плоть. Его глаза слезятся от одной только мысли о том, что он не сможет дышать, когда член Карлоса упрется в заднюю стенку его горла. Та же рука, что била его, будет держать его за волосы, удерживая на месте, пока он отнимает у Макса все, что еще в нем оставалось. Ему нужно выбраться. Он вскакивает на ноги, вырывает руку, которую до сих пор сжимал Карлос, и бежит. Быстро распахивает дверь и бежит по коридору к лестнице, перепрыгивая по две ступеньки за раз, пока сбегает вниз. Ему нужно убежать от Карлоса, далеко-далеко, но он не знает, куда бежать. Он не может пойти в свою комнату, не может сейчас оставаться один. Он не может пойти к Алексу или Кристиану, от одной мысли о том, что рядом с ним будет находиться другой Альфа, его начинает тошнить. Хельмут, нет, он может быть еще одним омегой, но Макс точно будет держаться подальше от комнаты австрийца. И он не стал бы — не смог бы — заставить Ландо разбираться с этим прямо сейчас. Его мысли бешено скачут, пока он отчаянно пытается найти место, куда бы ему пойти, ведь он не может быть сейчас один, но внезапно чувствует, как до него доносится сладкий успокаивающий аромат. Льюис. Он следует за этим ароматом, его бегущие ноги резко останавливаются, когда он достигает двери, откуда доносится ошеломляюще сильный запах. Смутно он осознает, почему запах такой сильный, но его взбешенному, охваченному тревогой мозгу все равно, ему нужно безопасное место, и сильный аромат уже начинает немного успокаивать его. Он отчаянно колотит кулаком в дверь, останавливаясь только тогда, когда слышит торопливое: «Хорошо, хорошо, я иду» — доносящееся с другой стороны двери. Как только дверь открывается, он бросается вперед, его руки обхватывают другого омегу с такой силой, что он чуть не опрокидывает их обоих, тогда он, наконец, позволяет рыданию сорваться с его губ. — Макс? Макс, что происходит? — спрашивает Льюис, пытаясь заставить Макса посмотреть на него, но Макс крепко прижимается лицом к изгибу шеи Льюиса, глубоко вдыхая, позволяя его запаху успокоить его. — Льюис, что происходит? — он слышит, что спрашивает знакомый голос, заставляющий его отшатнуться от Льюиса, забиться в угол, где сходятся стена и дверь, и позволяет себе сползти вниз, когда он шарахается от Альфы в комнате. В своем безумном состоянии он даже не заметил запаха Альфы, витающего в комнате. Он не может сейчас находиться в комнате с Альфой. Даже при том, что в глубине души он знает, что Себ никогда бы не сделал того, что сделал Карлос, он просто не мог бы находиться сейчас с ним рядом. Потому что, хотя Макс никогда бы не подумал, что Себ способен на то, что только что сделал Карлос, Себастьян все равно был гонщиком Ferrari. Немцу могли промыть мозги точно так же, как Карлосу. — Макс, эй, все в порядке, это просто Себ, — мягко говорит Льюис, опускаясь перед Максом на колени, и осторожно протягивает к нему руку. — Просто Себ. Но Макс просто отрицательно качает головой. В голове у него сейчас полный бардак, беспокойство нарастает внутри него, когда мозг прокручивает различные негативные сценарии, словно Себастьян использует свой Альфа-голос, говоря ему перестать быть таким ребенком. Говоря, что, это естественно, что терпению Карлоса, пришел конец, и он поставил его на место, и задаваясь вопросом, почему Сайнс вообще так долго позволял омеге такое поведение. Как он упоминал бы, что Льюис, в свою очередь, был настоящим омегой, который слушался своего Альфу. — Заткнись. Замолчи. Заткнись, — бормочет он себе под нос, поднимая руку, чтобы зажать уши в отчаянной попытке заставить голоса в своей голове замолчать. — Я думаю, может быть, будет лучше, если я уйду, — слышит он тихий голос Себа. Макс видит, как он сжимает плечо Льюиса, проходя мимо них, и британец кивает в ответ, прежде чем Феттель осторожно открывает дверь гостиничного номера, следя за тем, чтобы она не задела Макса, который все еще вжимается в угол. — Все в порядке, Макс, он ушел. Теперь остались только мы. Макс осторожно отнимает ладони от ушей, его глаза поднимаются, чтобы встретиться со взглядом Льюиса. На его лице написано беспокойство, брови нахмурены, когда он пытается понять, что случилось. — Что не так? Макс открывает рот, но слова не идут с языка, его мозг все еще пытается осмыслить то, что только что произошло. Он хмурится, пытаясь привести свои мысли в порядок, но обычно они не бывают такими сумбурными. Он был из тех, кто оглядывается назад на то, что произошло, раскладывает все по полочкам в своей голове и продолжает жить дальше, больше не возвращаясь к этому, но прямо сейчас его мысли, казалось, не встают на свои места, а вместо этого путаются друг с другом. — Можно… можно я просто останусь здесь? — вместо этого он заканчивает тем, что просто спрашивает, его пальцы сжимают ткань шорт, боясь, что Льюис скажет ему уйти, если он расскажет правду. Льюис легко кивает, его глаза все еще полны беспокойства, когда он протягивает Максу руку, помогая подняться на ноги. Макс с тоской смотрит на кровать, внезапно его охватывает изнеможение, и натянуто улыбается, когда Льюис подводит его к ней, откидывая одеяло, чтобы он мог скользнуть под него. Сладкий аромат старшей омеги пропитал простыни, заставив Макса вздохнуть с облегчением, когда он прижался носом к ним, глубоко вдыхая. Его глаза закрылись. Он чувствует, как кровать прогибается, когда Льюис забирается на нее с другой стороны, садясь у изголовья поверх покрывала. Он мягко улыбается Максу, прежде чем дотянуться до своего телефона и начать возиться с ним, набирая сообщение, вероятно, Себу. Макс внимательно наблюдает за ним несколько мгновений, старший мужчина не полностью расслабился, поскольку сидит прямо, и его брови все еще слегка нахмурены. Как будто он изо всех сил старается скрыть от Макса свое беспокойство, но не может сделать это полностью. То, как его плечи немного напряжены, как его рука поднимается к лицу, чтобы потереть переносицу, когда он проводит большим пальцем другой руки по устройству. Макс натягивает простыни на себя чуть выше, его пальцы вцепляются в ткань, когда он делает еще один глубокий вдох, ощущая запах гостиничного стирального порошка, смешанного с запахом Льюиса. Он хочет достучаться до другого мужчины, заставить его расслабиться, сказать ему, чтобы он не беспокоился о нем. Но он знает, что Льюис не расслабится и не успокоится, пока не узнает, почему Макс вбежал в его комнату, рыдая. И, в то же время, Макс знает, что как только он расскажет Льюису все, Льюис тем более не сможет расслабиться. Возможно, они не всегда сходились во взглядах, но за последние один или два года старший мужчина, кажется, стал немного мягче относиться к нему. Макс не знает, из-за Себа ли это — немец всегда был добр к нему, даже когда Макс ненавидел его до глубины души — или из-за чего-то другого, но с годами они изменились. Их отношения изменились. Макс больше не просто новичок в команде, более свежая группа новичков уже готова занять это место. Он проводит уже шестой сезон в этом виде спорта, и ему действительно кажется, что Льюис теперь видит в нем равного, а не просто левого парня. Об этом сигнализирует то, как загорались его глаза после особенно жесткой схватки на трассе между ними. Он улыбался даже тогда, когда Макс в итоге оказывался первым. Они были гонщиками, и независимо от того, насколько приятно было выиграть гонку от поула до финиша, борьба друг с другом на трассе за победу всегда была их любимым занятием. Возможно, они не слишком много разговаривали за пределами паддока, и даже когда они это делали, то нечасто говорили о вещах, не связанных с гонками, но Макс доверял ему. Неудивительно, что его инстинктивно потянуло в комнату Льюиса. Это было то же самое инстинктивное чувство, которое заставляет его придвигаться ближе к Льюису, пока он не сможет положить голову ему на колени. Удивленный возглас, кажется, застревает в горле Льюиса, но он ничего не говорит, просто опускает телефон и вместо этого зарывается пальцами в короткие пряди волос Макса. Нежно проводит по ним пальцами, слегка царапая кожу ногтями, отчего Максу почти хочется замурлыкать. — Ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной, правда? В любое время, — тихо говорит Льюис, продолжая гладить волосы Макса. Макс крепко зажмуривает глаза, его лицо прижимается к мягкой ткани домашних штанов Льюиса, когда он кивает, убеждаясь, что Льюис знает, что он его услышал. — Хорошо, — мурлычет Льюис, — не возражаешь, если я включу телевизор? Он отрицательно качает головой, голоса по-прежнему не слышно, и позволяет себе двигаться вместе с Льюисом, пока британец тянется к пульту. Тихие голоса наполняют комнату, под закрытыми веками он ощущает, как вспыхивает свет экрана, и Макс просто позволяет звуку телевизора захлестнуть его, пока он теряется в собственной голове. Постепенно его мысли, кажется, успокаиваются, распутываются, постепенно снова начиная выстраиваться в линию. Он прокручивает в голове весь день, начиная с пробуждения в Австрии и заканчивая поездкой в Венгрию с Рэймондом. Смех с Дэном и Ландо. Напряженная поездка на лифте в гостиничный номер Карлоса. Крики. Острая боль в щеке. И как в итоге, он оказывается здесь, его голова покоится на коленях Льюиса, тяжесть его руки удерживает его, заставляя чувствовать себя в безопасности. — Он ударил меня, — шепчет он, его голос хриплый от долгого молчания. Сначала он думает, что Льюис его не услышал, но затем шум от телевизора растворяется в комнате, когда пальцы Льюиса резко прекращают движение. — Что? — переспрашивает Льюис, приподнимаясь немного выше, чтобы как следует посмотреть на Макса сверху вниз. — Карлос. Он ударил меня. Он и раньше хватал меня достаточно сильно, чтобы оставить синяки, но на самом деле он никогда меня не бил, — говорит он дрожащим голосом, когда снова прижимается лицом к бедру Льюиса. — Он… он заставил меня встать на колени, и когда я не послушался после того, как он использовал свой Альфа-голос, то он заставил меня — ударил достаточно сильно, чтобы я упал на колени. Ударил меня снова, когда я хотел что-то сказать. А потом… потом я услышал, как он начал расстегивать свой ремень. Я не знаю, как мне удалось выбраться из той комнаты, но, черт возьми, Льюис, он бы либо выпорол меня своим гребаным ремнем, либо заставил бы меня подавиться его членом. Он бы так и сделал, я просто знаю. Я… я не мог там оставаться, — выпаливает он, слова путаются, когда он всхлипывает. Льюис долгое время молчит, заставляя Макса выпрямиться, чтобы посмотреть на него и увидеть, какова его реакция. Верят ли ему. Когда смысл сказанного еще не до конца дошел до Льюиса, Макс быстро вскакивает с кровати. — Я… Мне так жаль, что я вот так ворвался к тебе, я не должен был, я в замешательстве, и ты явно мне не веришь, так что… так что мне лучше просто уйти. Не успевает он сделать и двух шагов, как Льюис оказывается рядом с ним, нежно протягивая к нему руку, чтобы не напугать. — Эй, эй, Макс, не надо. Конечно, я тебе верю, и, конечно, тебе следовало прийти сюда. Черт, я так рад, что тебе удалось вовремя выбраться из его комнаты. Я хочу убить его прямо сейчас. — Льюис убирает несколько косичек, упавших ему на лицо, и прикусывает губу, почти боясь задать свой следующий вопрос. — Как, он… он всегда казался тебе хорошим Альфой? — Он был, он действительно был хорошим, Льюис, я бы не оставался с ним так долго, если бы это было не так. Но потом… гребаная Феррари. Случилась гребаная Феррари, и он полностью изменился, я больше его даже не узнаю. Что-то похожее на узнавание, понимание, кажется, мелькает на лице Льюиса. Его губы сжимаются в жесткую линию, когда он, кажется, что-то вспоминает. — Он не первый, — в конце концов вздыхает он. — Что? — Они делают это с каждым из них — с каждым из своих новых пилотов. В последнее время они были не очень успешны, поэтому я просто предположил, что они, наконец, сдались. С Антонио в Alfa Romeo я надеялся, что они, наконец, образумились. Наконец-то поняли, что победить могут не только Альфы. Что команда, состоящая только из Альф, не работает, слишком много борьбы, слишком много гордости. Но, похоже, они все еще занимаются тем же дерьмом. — Похоже, что он изменился на 180 градусов, когда-то он был совершенно доволен тем, что у нас было, он ни разу не сказал мне действовать по-другому, быть больше похожим на настоящего омегу, но потом он начал переговоры с Ferrari, и все изменилось, как будто включили свет. Все было плохо с самого начала, но я просто предположил, что это из-за переговоров, стресса и всего этого. Я хотел, нуждался в том, чтобы все было именно так, но становилось все хуже и хуже. Он заставил меня бояться даже говорить что-либо в прессе, потому что все, что я говорил, было неправильным в его глазах. Льюис печально смотрит на него, то же самое узнавание, что и раньше, все еще светится в его глазах, когда он слушает Макса. Он на мгновение закрывает глаза, с его губ срывается тяжелый вздох, прежде чем он снова открывает их. — С Себом было то же самое. Тогда мы были вместе всего около года, но перемены произошли сразу. Они так хороши в своих манипуляциях, переманивая людей на свою сторону блестящей красной машиной и обещаниями подиумов. В Маранелло ему потребовалось всего две недели, чтобы измениться до неузнаваемости. — Как… как тебе удалось вернуть его? — Это заняло у меня почти месяц. Он начал третировать меня, сначала медленно, но потом достаточно, чтобы Анджела поняла. Она остановила меня и заставила понять, что происходит, и что это не нормально. Это потребовало большой силы воли и решимости. Много разговоров и аргументов, но в конце концов мне удалось повернуть этот переключатель в другую сторону и заставить его увидеть свет, образумиться. Льюис тяжело сглатывает, пытаясь прочистить горло, и вытирает слезы, скопившиеся в уголках его глаз, все еще погруженный в воспоминания о давно минувших временах. — Я не знаю, хватит ли у меня силы воли поговорить с Карлосом, попытаться вернуть его на хорошую сторону. Ко мне. — Макс, Макс, ты не обязан, он не заслуживает твоих попыток. Боже, то время с Себом было ужасным, но он никогда не заходил так далеко. Он никогда не бил меня. Никогда не пытался меня изнасиловать. Макс, он не заслуживает ни секунды твоего времени. Если он не понимает, что они с ним делают, это его проблема, он сам сделал это своей проблемой, когда вот так обманул твое доверие. Макс прикусывает губу, его разум все еще пытается смириться с тем, что сделал Карлос. С тем фактом, что его жизнь кардинально изменилась. Он больше не мог видеть свою жизнь, включающую Карлоса, но все воспоминания по-прежнему были. Все это время он думал о будущем, об их совместном будущем. Когда он представлял, на что это будет похоже, когда они станут парой, он будет чувствовать себя полностью принадлежащим Карлосу, а Карлос будет принадлежать ему. Воспоминание об утре в Австрии всплывает на передний план его сознания. — Черт возьми, детка, когда ты позволишь мне сделать тебя своим по-настоящему? — шепчет Карлос, проводя пальцем по следам зубов на ключице Макса. Отметина, достаточно глубокая, чтобы оставить синяк на его коже на несколько дней, но не настоящая отметина, как признак того, что они являются парой. — Когда кто-нибудь из нас выиграет наш первый чемпионат, ты это знаешь. — Что, если этого никогда не случится? — Это случится, я уверен в этом, — пожимает плечами Макс. «А если мы этого не сделаем,» — думает он — «то и это прекрасно.» Для него совсем не было необходимости в том, чтобы они были спарены, ему не нужно было постоянное напоминание о том, что он принадлежит Карлосу — он и так это знал. Даже в те несколько неудачных месяцев, которые у них были, он знал, что всегда будет принадлежать его Альфе. Он горько смеется при воспоминании, о том, как быстро изменилось это убеждение. Он был готов простить Карлоса за то, как тот обращался с ним последние несколько недель, месяцев, но он никогда не смог бы простить его за сегодняшний вечер. — Да, — вздыхает Макс, — он действительно больше этого не заслуживает, — несколько случайных слезинок катятся по его щекам, когда он пытается смириться с этими словами. Смириться с тем, что Карлос не тот, кем он его считал. С тем, что у них не будет того будущего, о котором Макс так часто мечтал. — Эй, больше никаких слез, — мягко говорит Льюис, вытирая влагу с его лица. Он одаривает другого омегу натянутой улыбкой, погружаясь в кольцо рук, которые его обнимают. Он чувствует, как нежный поцелуй касается его волос, прежде чем Льюис отстраняется из объятий, взъерошивая при этом его волосы. — Почему бы тебе не принять душ? Это всегда помогает мне чувствовать себя лучше. — Хм, звучит неплохо, да. — Вот, штаны могут быть тебе немного коротковаты, но я уверен, что они подойдут, — говорит Льюис, протягивая чистую пару джоггеров Tommy Hillfigger и что-то похожее на футболку большого размера. Макс поднимается с кровати и с благодарностью принимает предметы одежды, уже ощущая узнаваемый запах стирального порошка, который, кажется, смешался с собственным запахом Льюиса. Как только он встает под душ, он чувствует, как напряжение покидает его тело, его мозг отключается на несколько блаженных минут, пока он наслаждается ощущением водных брызг.***
— Мне нужно поговорить с Карлосом, вразумить его, — слышит он голос, доносящийся из-за двери, и медленно просыпается. Простыни, в которые он завернулся во сне, так сильно пахнут Льюисом, что его сонному мозгу даже не нужно напоминать ему, где он находится. Он прижимает ткань ближе к лицу, зарываясь носом в них и вдыхая сладкий и успокаивающий запах Льюиса, и прислушивается к разговору, происходящему по ту сторону двери. Льюис почти полностью закрыл за собой дверь, разговаривая с Себом, и свет из коридора отбрасывал тонкий луч света на кровать, на которой лежал Макс. — Я не думаю, что сейчас подходящее время, детка. — Льюис, мне нужно поговорить с ним, я не могу поверить, что он это сделал. Не могу поверить, что я позволил им так с ним обращаться. И это еще до того, как он стал частью команды. Я должен был поговорить с ним, как только было объявлено о сделке. Я мог бы остановить это. — Детка, это не твоя вина. У тебя было достаточно забот, ты не единственный защитник новых блестящих игрушек Ferrari. — Но если бы я не был так погружен в свои собственные проблемы, я мог бы предотвратить это, обязательно поговорить с ним до того, как они доберутся до него, точно так же, как я разговаривал с Шарлем. Только тогда что-то щелкает у Макса в голове. Льюис сказал Себастьяну, он рассказал ему о том, что произошло. Он рассказал другому Альфе о том, что сделал Карлос. — Ты сказал ему? — спрашивает он, сначала тихо, но затем громче, когда спешит встать с кровати. — Ты сказал ему? — Макс, Макс, я должен был. Я должен рассказать ему о том, что сделал Карлос, — говорит Льюис, и на его лице появляется почти жалостливое выражение, когда он замечает Макса, то, как одолженная у Льюиса рубашка, кажется, висит на нем, заставляя выглядеть маленьким, и как его щека начала опухать, ярко-красное пятно расползлось на правой стороне его лица. И нет, Макс не мог позволить Льюису смотреть на него так, жалость в его глазах была едва ли не хуже того, что произошло сегодня утром. — Нет. Нет, ты не должен был. Черт возьми, ты не имел права говорить ему, Льюис. — Он моя пара Макс, все в порядке, ты можешь ему доверять, — Льюис обменивается быстрым взглядом с Себом, его обеспокоенные глаза встречаются с обеспокоенными глазами Феттеля, но Себ торжественно кивает на слова Льюиса. Кажется, они ведут целый разговор только взглядами, заставляя Макса задаваться вопросом, почему он вообще думал, что Карлос может быть тем единственным и его парой. Теперь так очевидно, что это было не так. Он не говорит, что эти два с половиной года были ненастоящими, они определенно были, но у него никогда не было такой связи с Карлосом. Льюису пришлось бороться, чтобы вернуть Себа, но он это сделал, и теперь им было так хорошо, они явно были созданы друг для друга. Даже когда Ferrari промыла ему мозги, Себ никогда не заходил так далеко, как Карлос, даже не подавал никаких признаков этого, если верить Льюису. Но зачем Льюису лгать?! Шок от осознания, похоже, снова заставил Макса потеряться в своих мыслях. Кажется, в последнее время он часто так поступает, и это так на него не похоже. Когда он снова прогоняет эти мысли, он встречается с выжидающими взглядами Себастьяна и Льюиса, в их глазах клубится беспокойство. — Ладно, извини, — бормочет Макс, шаркая обратно к кровати, снова заворачиваясь в маленький кокон из простыней. Он слышит, как они еще недолго тихо разговаривают, кажется, о том, что Себ собирается завтра первым делом поговорить с Карлосом, но ему все равно. Он не мог больше слышать это имя, не мог даже думать об этом имени прямо сейчас. И он все еще настолько уставший, что вихрь его мыслей, кажется, вымотал его больше, чем 61 круг Сингапура. Он засыпает прежде, чем осознает это.***
На следующий день Макс просыпается рано утром с тупой болью, расползающейся по правой стороне его лица. Он тихо стонет, осторожно поднимая руку, которая лежит у него на груди. Выражение лица Льюиса немного меняется от этого движения, но затем снова успокаивается, Льюис все еще крепко спит, когда Макс шаркающей походкой направляется в ванную. Он садится на унитаз, чтобы справить нужду, слишком уставший, чтобы стоять, и прикрывает глаза, слегка покачиваясь всем телом. Когда он идет мыть руки, он сталкивается лицом к лицу со своим собственным отражением, его правую щеку покрывает большой багрово-синий синяк, расползающийся до самого глаза. Это выглядит ужасно. Он плещет немного воды себе в лицо и протирает заспанные глаза, стараясь особенно не давить на ушибленную щеку. Когда он возвращается в комнату, Льюис все еще спит, его лицо спокойное, а конечности раскинуты по кровати, когда Макс не занимает место рядом с ним. Макс сворачивается калачиком в кресле в углу комнаты, положив подбородок на подтянутые к груди колени, и просто думает. Думает о том, что произошло вчера, воспоминания стремительно заполняют его мозг, и стопорятся на звуке расстегиваемой пряжки ремня, эхом отдающимся в его мозге. Останавливаются на мысли: «а что, если.?» — Доброе утро, — тихо бормочет Льюис, его голос все еще хриплый ото сна, глаза снова закрываются, когда он потягивается. Он прижимается спиной к изголовью кровати, его глаза медленно встречаются со взглядом Макса, прежде, чем он издает сочувственное шипение. — Черт, это выглядит отвратительно. Макс пожимает плечами: — Все не так уж плохо. В основном просто… — он замолкает, слегка постукивая себя по лбу. Льюис хмыкает, на его лице отражается беспокойство: — С тобой все будет в порядке? Макс надолго задумывается над этим вопросом. Конечно, синяк можно замаскировать косметикой, но мысли, терзающие его мозг — это совсем другая история. Он не думает, что сможет справиться с прессой, которая в любом случае пристанет к нему. И, кроме того, его ответы не будут отличаться от ответов Алекса — их машина все равно дерьмовая. — Я… я не думаю, что смогу сегодня провести день со СМИ. Я знаю, что они могут замять это дерьмо, но… мне нужно привести в порядок свои мысли перед завтрашней тренировкой. — Хм, наверное, ты прав. Тебе следует позвонить своему сотруднику по связям с прессой. Вики, верно? — Макс кивает, его руки уже тянутся к телефону. Он некоторое время думал о том, чтобы позвонить ей, пока наблюдал за спящим Льюисом, борясь со своими мыслями о том, стоит ли ему проводить день с прессой или нет. Не то чтобы ему это нравилось в любой другой день, и подобные мысли приходили ему в голову много раз, но сейчас у него есть реальная причина. И то, что Льюис согласен с ним, только подтверждает это. — Я пойду быстренько приму душ, а ты пока позвонишь ей, да? Макс возится со своим телефоном, ожидая, когда услышит шум воды и ждет еще немного, пока до него не доносится щелчок двери ванной комнаты, и затем нажимает кнопку вызова. Его сотрудник по связям с прессой радостно приветствует его: — Макс! В кои-то веки мне не нужно тебя будить, чудеса случаются. Он молчит, все его слова застряли в горле, и он даже не может рассмеяться в ответ на шутку. Что, конечно, сразу же настораживает Вики, ведь ее легкое подшучивание остается без его обычного ворчливого ответа. — Макс? Что случилось? — Я… я не думаю, что смогу сегодня провести день со СМИ, — повторяет он свои предыдущие слова, пытаясь унять дрожь в голосе. — Макс, мы это уже обсуждали. Я знаю, ты ненавидишь день СМИ, как и все другие пилоты, но это часть твоей работы. — Я знаю, знаю, это просто… — он вздыхает, убирает телефон от уха и переключает вызов на видео. Она быстро отвечает, изображение становится четким через несколько секунд, и Макс прикусывает губу в ожидании. Она громко выдыхает, когда изображение становится достаточно четким, чтобы она могла разглядеть темную сине-фиолетовую отметину, расцветающую на его щеке. — Макс! Что случилось? Он внимательно смотрит в камеру: — Карлос. — Что?! — Я не знаю, — он снова вздыхает, в отчаянии проводя рукой по лицу, расстроенный своей неспособностью найти нужные слова, — Я не могу сказать это по телефону, но, пожалуйста, не могла бы ты просто найти способ избавить меня от общения со СМИ на сегодня? Я обещаю, что это не помешает остальному уикенду, но мне просто сначала нужно разобраться в своих мыслях. — Хорошо, я придумаю… что-нибудь, — говорит она, но беспокойство все еще ясно написано на ее лице. — Я зайду позже, хорошо? Где ты? В своей комнате? Ее голос звучит так озабоченно, так по-матерински, что он внезапно начинает скучать по собственной матери. Ему хочется, чтобы она обняла его, чтобы ее пальцы нежно перебирали его волосы, как она обычно делала, когда он был расстроен. Его взгляд отрывается от телефона, когда он слышит, как дверь в ванную снова открывается, и оттуда выходит Льюис с полотенцем, обернутым вокруг талии. Его татуировки выделяются на фоне смуглой кожи, и Макс не может оторвать от них взгляд, на несколько секунд очарованный рисунками, украшающими кожу Льюиса. — Нет, я в номере Льюиса, — говорит он, поднимая глаза, чтобы встретиться с Льюисом взглядом, пытаясь понять, хочет ли он, чтобы Макс ушел или нет. Он и так отнял у него слишком много времени. — Все в порядке, ты можешь остаться здесь, если хочешь, — говорит Льюис с натянутой улыбкой, как будто знает все, о чем думал Макс. — Спасибо. Макс снова опускает взгляд на свой телефон, встречаясь глазами с Вики. Хоть она и пытается это скрыть, Макс все равно видит беспокойство, написанное на ее лице. Он пытается заставить себя выглядеть немного… менее грустным? Не так, как будто у него сейчас в голове полный бардак. Попытаться убедить ее, что он может побыть один какое-то время. — Я пришлю тебе смс с номером комнаты, хорошо? — Конечно. Я приеду так быстро, как смогу. — Хорошо, — говорит он в ответ, готовый завершить звонок. — И Макс, — говорит Вики, прежде чем он успевает нажать красную кнопку, — береги себя, хорошо? Позвони мне, если я тебе понадоблюсь. — Я позвоню, — он заканчивает разговор и позволяет себе снова опуститься в кресло, его попытка улыбнуться немедленно исчезает с лица. Боже, почему он так устал… снова. Он просто хочет перестать думать на некоторое время, просто чтобы в голове стало тихо. В какой-то момент Льюис уходит, аккуратно сжимая его плечо, прежде чем дверь за ним закрывается, и Макс остается совсем один в гостиничном номере. Здесь так тихо. И комната внезапно кажется очень маленькой, как будто Льюис одним своим присутствием сдерживал стены, а теперь, когда его нет, они начинают смыкаться вокруг Макса. Он пытается дышать, прекрасно понимая, что у него начинается паническая атака. У него не было их много лет, но он знает, что ему нужно попытаться контролировать свое дыхание. Он наклоняется вперед, зажав голову между коленями, и пытается дышать. Дышать, черт возьми, просто дышать. Но это не работает. Слезы застилают ему глаза, и он отчаянно пытается вдохнуть немного воздуха в перерывах между сдавленными рыданиями. «Прекрати, черт возьми, плакать», — говорит голос в его голове. Это звучит как какая-то искаженная версия голосов Карлоса и его отца, смешанных вместе — «Боже, ты такой чертовски жалкий!» Макс прижимает ладони к ушам, сильно сжимая голову, чтобы попытаться заставить голоса замолчать. Но они этого не делают, они продолжают извергать на него все эти ужасные вещи. Слова, которые он слышал слишком много раз. От прессы, рассказывающей ему, какой он избалованный маленький негодяй. Каким-то образом он, спотыкаясь, добирается до кровати, перед глазами все расплывается, а дыхание все еще прерывистое, когда он позволяет себе упасть на мягкую постель. Он сворачивается калачиком, подтягивает поближе к себе подушку, на которой Льюис спал ночью, и зарывается в нее лицом, глубоко вдыхая впервые за то время, что кажется часом, но, вероятно, прошло всего несколько минут. Стойкий запах старшего омеги, наполняющий его легкие, заставляет его дыхание медленно приходить в норму, слезы все еще текут по его лицу. Он чувствует вкус соли на своих губах, когда проводит по ним языком, чтобы увлажнить сухую кожу. Он остается в таком состоянии долгое время, слезы в конце концов высыхают, когда измученный разум снова погружает его в сон.***
Когда Макс входит в боксы в пятницу, он уже надел шлем, и он ждал в своей комнате до последней минуты, чтобы никто не спросил, почему он не надевает его в боксах, как обычно. Синяк все еще на месте, края теперь приобрели отвратительный зеленовато-желтый оттенок. Однако самое неприятное в этом то, что он начал зудеть, как затягивающаяся рана. Давление шлема, хотя и болезненное поначалу, теперь приносит приятное облегчение от этого зуда. Он забирается в машину и позволяет звукам шума и суеты вокруг себя захлестнуть его. Рев двигателей и шум гайковертов — какофонический саундтрек, который сопровождает его на протяжении всей жизни. Вероятно, ему было бы легче заснуть, слушая этот звук, чем если бы кто-нибудь включил один из успокаивающих плейлистов для сна. Поэтому неудивительно, что за те несколько минут, что ему приходится ждать, пока его машина будет готова, его мысли начинают разбегаться. Прогоняя в голове вчерашний день, он вспоминает, как нежная рука Вики трясла его, чтобы разбудить. Льюис, очевидно, дал ей запасной ключ от его комнаты. Он помнит, как она забралась на кровать рядом с ним, села, прислонившись к изголовью, и скрестила ноги, в ожидании, пока он проснется. От нее не потребовалось много уговоров, чтобы он все рассказал, его речь была чуть менее сбивчивой, чем тогда, когда он все рассказывал Льюису, пока он говорил ей о том, что произошло на днях. Она была такой доброй и заботливой, смахнула несколько слезинок, которые пролились из его глаз, и крепко обняла его. Она также сходила в его комнату и принесла ему кое-что из его вещей. Осталась с ним до конца дня, по телевизору крутили какое-то бессмысленное телешоу на TLC, пока Макс то погружался в сон, то просыпался. Когда Льюис вернулся в свою комнату после своих обязанностей перед прессой и командой, Макс крепко обнял его, поблагодарив за то, что ему позволили остаться, прежде чем он, наконец, ушел к себе. Комната все еще была нетронутой, когда он вошел в нее, и Вики следовала за ним. Она заказала ему еду в номер, сидела с ним, пока он ел, и ушла только после того, как он покончил с десертом, который она тайком принесла с собой. Ее рука нежно погладила его по волосам, прежде чем она снова крепко обняла его, сказав, чтобы он позвонил ей, если она ему понадобится, независимо от того, который будет час. И она подняла трубку, когда он позвонил ей в 3 часа ночи, проснувшись после ночного кошмара. Она говорила с ним, о чем угодно, включая планы на две недели отпуска, которые у них будут после воскресенья. О том, что день рождения ее парня пришелся как раз на середину этого отпуска, так что, к счастью, она сможет провести этот день с ним. Счастье в ее голосе от того, что она, наконец, сможет снова увидеть своего парня, было достаточным, чтобы упоминание о чужой второй половинке его задело. Карлос едва ли занимал его мысли, когда она болтала без умолку, пока он снова не заснул. — Хорошо, Макс, сегодня мы проведем несколько аэродинамических тестов. Мы пока не стремимся к лучшим временам, просто работаем по программе, которую мы обсуждали на днях, чтобы получить как можно больше данных от этой тренировки, — голос Джанпьеро вырывает его из задумчивости. Голос беты спокоен и собран, как всегда. — Принято, — отвечает он в ответ, грелки с шин снимают, машину опускают на землю, и он трогается.***
Первая свободная практика — это дно, Макс несколько раз оквадратил шины и в итоге показал только 8-й результат после завершения аэротестов. Поскольку вторая тренировка прошла в основном в стоянии под дождем, это означает, что он даже не смог попытаться наверстать упущенное на первой тренировке. Суббота ненамного лучше. Он закручивается во время заключительной тренировки, а затем ему удается квалифицироваться только 7-м. С машиной определенно что-то не так, Алекс борется с ней даже больше, чем сам Макс, но он не может отделаться от ощущения, что последние пару дней сыграли свою роль в его плохом выступлении в этот уик-энд. Что еще хуже — он вылетает на прогревочном круге, дважды блокируя шины, прежде чем полностью теряет машину. Условия на мокрой трассе сложные, но это все равно по-настоящему глупая ошибка. Каким-то образом авария, кажется, снова выводит его из состояния, похожего на полудрему, в котором он находится последние несколько дней. Его разум полностью сосредотачивается на предстоящей гонке. И когда он забирается обратно в болид после исполнения гимна, механики все еще спешат починить его машину, и он просто знает, что они смогут это сделать. Он полностью доверяет своей команде, уже много лет видя их за работой и знает, что они могут сделать невозможное. — 20 СЕКУНД! — он слышит чей-то крик, прежде чем срабатывают гайковерты и колеса снова устанавливаются на болид. Механики вздыхают с облегчением, пот стекает по их лицам, когда они понимают, что у них получилось. Они отремонтировали машину Макса всего за двадцать минут. Светофоры один за другим загораются красным, а затем все огни гаснут, и он давит тапку в пол. Машина летит, поднимая его с седьмого места на третье всего за один круг. Третье место становится вторым после его пит-стопа и остается вторым до конца гонки. Он не знает, как ему это удалось, но это лучший способ отплатить за тяжелую работу, проделанную его командой непосредственно перед стартом гонки. Но дело не только в этом, он также чувствует, что это начало чего-то нового, чего-то лучшего. Искупление за его собственную ошибку и искупление за ошибку, которую он не совершал. Он знает, что ему потребуется время, чтобы привыкнуть к тому, что он больше не с Карлосом. К тому, чего больше нет в его жизни, что он уже не такой, каким был последние два с половиной года. Ему необходимо примириться с тем, что произошло, и попытаться двигаться дальше. Но когда он стоит здесь, на второй ступеньке подиума в Венгрии, шампанское щиплет ему глаза, тяжесть спадает с его плеч, и он впервые за несколько месяцев снова чувствует себя самим собой.