Полуденный ноктюрн

Nocturne в переводе с французского означает «ночной». И когда говорят «ноктюрн», мы слышим Шопена и представляем призрачное сияние луны, легкую меланхолию сумерек, когда границы реальности размываются, плавно переходя в таинственную завесу манящей ночи, а нашим мыслям вторят задумчивые отголоски вековой печали человеческой души. Но разве только ночью можем мы погрузиться в эту пелену грусти, разве не может день стать таким же откровением, как и темная ночь? Полдень. Обеденный перерыв. Ты сидишь в облюбованном уголке уличного кафе, незаметно наблюдая за прохожими. Тень от навеса надежно защищает тебя от солнца, не палящего, но отчего-то неприятного, почти неприличного в этот сизый, неприветливый день. Весна еще не успела отвоевать свои права на этот город, оттого деревья, по-прежнему сиротливо обнаженные, удрученно качают тощими ветвями. На асфальте еще не высохли лужицы после вчерашнего дождя, а прохладный ветер заставляет плотнее запахиваться в пальто, да гоняет раздражающие тебя соринки и мелкий мусор по земле. До чего же грязный город! Мимо проезжают автомобили, создавая вялый трафик. Кажется, сегодня всем овладело сумрачное уныние. На той стороне дороги хмурый и некрасивый хозяин цветочного магазинчика сидит на стульчике у входа и потягивает сигарету. Стул под ним когда-то наверно был насыщенно-голубого цвета, а теперь краска на нем поблекла, а кое-где и вовсе облупилась, обнажив коричневое нутро. Молодой официант ставит перед тобой твой любимый латте и тирамису. Ты благодарно киваешь, коротко улыбнувшись. И хоть улыбаться хочется меньше всего на свете, но не подарить улыбку человеку, принесшему тебе кофе, ты не можешь. Ведь сколько таких лиц они видят за день — недружелюбных, неблагодарных, кислых. Юноша тут же преображается и с куда большей теплотой в голосе спрашивает, не желаешь ли ты чего-то еще. Нет, ты больше ничего не желаешь. Настроение ни к черту. Причем с самого утра. Ты то и дело щуришься, словно от солнца. На самом деле, ты пытаешься сдержать непрошеные слезы, совершенно нелогичные и бесполезные. Пытаешься заглянуть в себя, как советуют умные психологи, и откопать причину хандры. А может, напротив, затолкать ее так глубоко, чтобы не смела вылезать. Но ты никогда не была хороша в том, что называется самообманом. Внутренний голос, этот мерзкий голос, знающий о тебе все, подсказывает, что сегодня у тебя один из тех дней, когда Пикассо и Ван Гог рисовали свои самые мрачные картины, Гоголь сжигал свои рукописи, которые вопреки утверждению, весьма охотно горят. Когда Есенин топил тоску в стакане, а Маяковский становился особенно язвителен. Слишком много сахара в кофе. Переслащенный латте в совокупности с молочным тирамису оседает на языке неуместной приторностью. Вредная часть твоего характера возмущенно требует подозвать официанта и попросить поменять напиток, но та часть, что не желает ни с кем говорить и даже открывать рот в ненужных словоизлияниях, настаивает на молчании. И тебе не остается ничего иного, как глотать сладкий кофе, который совсем не подходит к этому дню. Пожалуй, лучше отвлечься. Ты лениво рассматриваешь людей, окружающих тебя. Вот через столик справа от тебя сидят три девушки, на вид им около двадцати пяти. Громко смеются, перебивают друг друга, торопясь поделиться впечатлениями. Слишком шумные, слишком жизнерадостные, слишком беззаботные. Ты ловишь себе на мысли, что не испытываешь зависти. Разве не ты на прошлой неделе также хохотала с подругами, не замечая отскакивающего от вас неодобрения? А ведь эти девушки — прямое отражение тебя, когда в твоей душе царит праздник. Что ж, сегодня их черед. А еще через два стола от них сидит мужчина в костюме, лет шестидесяти. Аккуратно причесанные седые волосы, гладковыбритый подбородок, темно-синий костюм и спокойный взгляд, направленный в газету, создают вокруг него ауру утонченности и искушенности. Ты незаметно его разглядываешь и замечаешь глубокие морщинки на его лбу, а также в уголках глаз. Видимо, прочитав что-то скабрезное, он презрительно кривит губы и переворачивает страницу. Следующая его эмоция — ирония. Тебя снедает любопытство, что же там в этой газете. Но невольно ты проникаешься его ехидным настроем, мысленно представляя его приправленные солью комментарии. Пока ты наблюдаешь за «аристократом», за столик напротив вальяжно усаживается молодой человек, симпатичный, с мягкими чертами лица и светлой шевелюрой. Отточенным движением он привлекает внимание официанта и, не глядя в меню, делает заказ. Официант улыбается ему, как старому знакомому или частому посетителю. Бросив взгляд на «трех подружек», он достает ноутбук, надевает наушники, и начинает сосредоточенно тыкать по клавиатуре. Тебе бы тоже стоило отредактировать ту статью, которая должна была быть готова две недели назад. Ставишь себе мысленную галочку заняться этим по возвращении. В процессе работы мужчина дважды протягивает руку в попытке взять несуществующую чашку, а после опомнившись, закатывает глаза. Против воли, твои губы растягиваются в улыбку, которая не остается без внимания. Очаровательный трудяга, заметив твой интерес, лукаво улыбается, вгоняя тебя в краску. Ты поспешно отворачиваешься, кажется, упустив шанс на знакомство. Взгляд упирается в молодую пару, неторопливо идущую по тротуару. Невысокая девушка в потертых джинсах и просторной рубашке цвета хаки и с красным рюкзаком через плечо. Идущий рядом мужчина в оптических очках и бежевой футболке неуловимо дополняет ее. Он о чем-то вещает, не забывая подкреплять свои слова взмахами руки, и постоянно поглядывает на нее, считывая ее реакцию. Кажется, ей все равно. Но в нужных моментах она своевременно кивает, вставляя что-то короткое, но вполне удовлетворяющее его мужское эго. Ты мысленно желаешь ей терпения, с усмешкой вспоминая, как сама не раз оказывалась в положении благодарного, пусть и слегка принужденного слушателя. Но отчего-то тебя не покидает ощущение, что девушку тоже что-то беспокоит, что-то свое, чем ей хотелось бы поделиться. Вот только мужчина рядом с ней не замечает ни нахмуренных бровей, ни блуждающего взгляда… Голос официанта отвлекает тебя. Он справляется, понравился ли тебе латте, ведь ты даже до половины его не допила. Когда ты объясняешь, что не любишь слишком сладкий кофе, он, кажется, искренне расстраивается и, несмотря на твои протесты, обещает исправить это недоразумение. А через десять минут на твоем столике стоит чашка ароматно пахнущего жасминового чая за счет заведения. Как же он догадался о твоих предпочтениях? И снова ты улыбаешься, забыв, что полчаса назад хотела плакать. А в кафе новые посетители. Женщина средних лет, элегантно одетая, с черной сумкой тоут (ты давно хотела такую купить) и с кучей сумок и пакетов устало приземляется в углу. Она напоминает тебе Анну Винтур, не то из-за знаменитого боба, ставшего визитной карточкой последней, не то манерой, не то излишней худобой. Вот, кто точно не вписывается в образ знаменитого редактора, так это девочка лет десяти в красном платьице в клеточку и смешными ярко-желтыми туфельками. Что ж, за любовь к желтому можно и простить такое сочетание. Хочется верить, что «Анна Винтур» пришла к такому же выводу. Пока мать разговаривает по телефону, попутно тыкая пальцем в меню, а услужливая официантка записывает заказ, ребенок то и дело нагибается к своему рюкзаку. Приглядевшись, ты с восторгом осознаешь, что никакой это не рюкзак, а переноска для кошек с прозрачной стенкой, а в ней самый обаятельный и самый надменный персидский кот на свете. Не обращающий никакого внимания на настырную кожаную хозяйку котяра с королевским видом обводит взглядом местность и, не найдя ничего стоящего своего кошачьего внимания, прикрывает глаза. Ты ведь тоже хотела кота, вот только свои диваны и обои ты любишь больше. Собаку тоже — да вот выгуливать времени нет. А может, это все лишь глупые отговорки. Отговорки, которых тысячи. Тысячи причин не делать. Тысячи причин не начинать. Тысячи причин не жить… Тем временем по улице энергичным шагом проходит накачанный спортсмен с большой спортивной сумкой от Adidas наперевес. Уверенный в своей неотразимости, он отгораживается от мира темными солнцезащитными очками. Слишком заносчивый вид, слишком уверенная походка. А тебе хочется глупо хихикнуть, представив, как было бы забавно, если бы этот «принц Чарминг» сейчас споткнулся о банановую кожуру. Но вопреки выстроенному в голове сценарию и по всем законам жанра он не только не спотыкается, но и садится в черный, идеально чистый автомобиль, так и не узнав, что в чьих-то мыслях он только что выступал в роли Чарли Чаплина. Едва его автомобиль отъезжает, тебе открывается совершенно другая картина. Там, по ту сторону дороги двое старичков поставили невысокий столик и играют в кости. На них нет красивой и дорогой одежды, в них не угадывается лоск дороговизны. Старые пиджаки, не слишком чистые ботинки и отсутствие глянца состоятельности и безмятежного взгляда уверенного в своем банковском счете человека. Но что-то иное, непередаваемое и необъяснимое притягивает твое внимание, заставляя вновь и вновь возвращать на них взгляд. Что же это? И только пять минут спустя ты понимаешь, что. Улыбка. Они с улыбками переговариваются, подбрасывая кости, негодующе всплескивают руками, когда кости плохо ложатся, и даже умудряются жарко обвинять друг друга в мухлеже. Время от времени к ним присоединяется тот самый продавец из цветочного магазина и, посмеиваясь в ус, раздает бесплатные советы. Мягкий рев дорогого авто незаметно угасает, отступая на задний план, и ты слышишь в голове те самые незатейливые мелодии из детства с простыми, незамысловатыми словами и глубоким смыслом. И тебе становится неуютно, словно кто-то пробрался тебе в душу и вывернул ее наизнанку. В чем же смысл всего этого?.. И тут случается чудо. Мир, что еще час назад угнетал своей серостью и безысходностью, вдруг обретает краски. Яркие, насыщенные, обжигающие своей неистовой силой. И небо больше не холодное, нет. Оно лазурное, такое, что любой художник отдаст пару дней жизни за возможность передать этот оттенок. И деревья не голые, а изящные, словно стан балерины, и готовые к пробуждению. И весна уже не хмурая, а веселая и полная радости. И цветочник вовсе не некрасивый, а широкоплечий и подтянутый. И стул его не блеклый, а винтажный. И город этот не ужасен, а полон удивительных созданий, именуемых людьми. Ты вновь оглядываешь людей, будто видя их впервые. «Аристократ» с газетой в руках так похож на тебя саму, когда ты отбрасываешь маски в восхитительном единении с собой. А «три подружки», делающие десятое фото подряд, это ты, когда рядом близкие, не дающие унывать. Встревоженная девушка — это ты сегодняшним утром. «Анна Винтур», успевшая решить все телефонные вопросы и теперь дающая своей дочери уроки утонченного этикета, это тоже ты, какой ты хочешь когда-нибудь стать, а ее дочь — это ты из далекого детства. «Очаровательный трудяга», время от времени бросающий в твою сторону взгляды, это ты, полная деятельности и желания бороться. Старички, играющие в кости, это ты, снявшая с плеч тревоги и заботы, и даже несостоявшийся «Чарли Чаплин» — это ты, когда тебе случается надевать новое платье или любимый брючный костюм в тонкую полоску. Все эти люди, знакомые незнакомцы, одновременно чужие и близкие, являются частью тебя, твоего мира, твоего отражения в зеркале. Внезапно ты ощущаешь тепло на своей левой щеке. Это солнце — то самое, которое тебя злило недавно — подобралось к тебе, словно ласковая кошка, чтобы оставить на твоем лице свой поцелуй. Поцелуй и обещание — все будет хорошо.