Пустота

      Хайтам заходит на кухню рано утром — солнце совсем недавно поднялось над горизонтом и первые птицы защебетали за окном, приветствуя теплое весеннее утро. В воздухе пахло падисарами и еще не успевшей развеяться ночной прохладой. Однако, утро не могло быть столь идеальным, каким казалось по началу. Всегда, по закону подлости, как бы ученые не отрицали существование оного, должно произойти нечто, портящее день с самого его начала. В данном случае это было даже не нечто, в некто. И нет, речь даже не о сидящем за кухонным столом Кавехе. — Судя по твоему виду и количеству неудачных черновиков, ты планируешь заработать на этом проекте либо миллионы, либо нервный срыв, — с присущим секретарю академии спокойствием комментирует Хайтам.       Он не считает, что далек от истины: когда он вернулся с работы накануне, Кавех уже сидел над чертежами, но тогда, кажется, это была лишь третья или четвертая версия. Сейчас, если судить по смятым чертежам и наброскам, версия строения приближалась к двадцатой, а по опухшим глазам архитектора и нездоровой решимости во взгляде можно предположить, что далее последует еще не менее хотя бы пяти версий, прежде чем Кавех либо вырубится прямо за столом, либо впадет в истерику. Оба исхода кажутся равновероятными и нежелательными, но какой ближе к истине выясняется когда аль-Хайтам, вздохнув, заваривает себе кофе, продолжая наблюдать. — Оставь чертежи и иди поспи, — секретарь уже прекрасно понимает, что если уйдет сейчас на работу, то Кавех не вылезет из-за стола до вечера, а тогда и стоит ожидать истерик из-за неполучающегося проекта, обмороков от истощения и жалоб Кавеха на боли в спине и шее от долгого нахождения в неудобной позе. — Кавех! Ты меня слышишь? — Я почти закончил, ты можешь мне не мешать? — Кавех не отрывает взгляда опухших глаз от чертежа, к которому склонился так, что почти лег на стол, вырисовывая какую-то мелкую деталь. Рука парня уже не слушается и поставить грифель в нужную точку ему удается даже не с третьего раза. Хайтам снова театрально вздыхает, в голове отсчитывая от десяти до нуля, заранее зная, что произойдет по окончании счета. То ли секретарь научился так хорошо понимать Кавеха за время совместной жизни, то ли это было слишком предсказуемо… архитектор роняет карандаш из дрожашей руки и ей же вцепляется в собственные растрепанные волосы, наверняка больно оттягивая пряди, а на бумагу чертежа падают капли слез. Он даже не всхлипывает, но Хайтам спешно обходит стол, отставив в сторону свой кофе, садится около Кавеха и тихо зовет по имени. Архитектор не реагирует, пустым взглядом продолжая сверлить чертеж. — Кавех, посмотри на меня, — просит аль-Хайтам чуть громче, руку Кавеха не пытается отцепить от волос, просто кладет свою ладонь сверху. — Хайтам, — глухо выдыхает Кавех, наконец поднимая взгляд. Голос звучит сдавленно, слезы продолжают катиться по щекам. — Дашь мне свои руки? — мягко просит аль-Хайтам, уже просчитывая в голове, сколько работы на него свалят по возвращении, если сегодня он возьмет отгул. Кавех зависает на пару секунд, потом медленно протягивает руки ладонями вниз, опуская взгляд. Хайтам берет его ладони, укладывая на свои плечи, руки секретаря скользят от ладоней архитектора по его плечам, и спине, пока не останавливаются на талии. Он поднимается на ноги сам и поднимает Кавеха как безвольную куклу. Сам подходит на шаг ближе, едва ощутимо давит парню на затылок, утыкая в свое плечо. — Сейчас ты поплачешь, я сделаю тебе поесть и отвар из лилий Калла, а потом ты ляжешь спать, хорошо? — У тебя работа, — всхлипывает Кавех и это то, чего ждал аль-Хайтам, потому что архитектора будто прорывает. Секретарь гладит дрожащие плечи и спину, прижимает к себе ближе, чувствуя, как одежда на плече пропитывается горячими слезами и слушая чужие всхлипы, временами сменяющиеся нервным смехом. Он понимает, что психика Кавеха в чересчур расшатанном состоянии уже долгое время и выход эмоций, пусть и таким образом — лучшее, что он может предложить, чтобы парню стало хоть немного легче. Потом он обязательно подумает, как в очередной раз объяснить Кавеху, что не надо хватать каждый заказ и портить себе нервы из-за заказчиков с чересчур неопредленными запросами, но пока ему стоит просто быть рядом. Они уже проходили вместе нервные срывы Кавеха. Кажется, в прошлый раз архитектору понадобилось больше времени, чтобы довести себя до такого состояния, но вряд ли это станет аргументом, чтобы тот наконец обратился к специалисту. — Я останусь с тобой сегодня, — отвечает Хайтам спустя почти десяток минут, когда всхлипы Кавеха начинают сходить на нет. Архитектор окончательно обмякает в чужих руках и секретарь изворачиваеися, подхватывая парня под колени, вторую руку так и оставив на лопатках.       Большую часть времени они спали в разных комнатах, потому что Кавех работал по ночам, да и вообще утверждал что будет мешать секретарю высыпаться. Хайтам пока так и не смог убедить его, что ему спится гораздо спокойнее, когда Кавех сворачивается клубком, уткнувшись ему в грудь и так трогательно сжимая в руке ткань хайтамовой футболки даже во сне. Сейчас же секретарь несет парня в свою спальню, даже не спрашивая. Он ухитряется откинуть край покрывала, прежде чем опустить Кавеха на мягкий матрас и сесть рядом. — Хочешь поесть что-то конкретное или я выберу что тебе сделать? — как можно мягче спрашивает аль-Хайтам, стирая с щек парня оставшиеся дорожки слез. Кавех жмет плечами, но сжимает запястье Хайтама, льнет щекой к родной руке. Конечно, они вечно цапаются на людях, да и дома не реже — будт причиной невымытая Хайтамом кружка или выпитая Кавехом лишняя бутылка вина, но Кавех знает прекрасно, что если его сосед и ругается, то только потому что переживает, а в ситуациях, когда ссоры не уместны, никто из них даже не будет пыивться ссориться. Кавех улыбается — даже если он расскажет, никто ведь не поверит что именно с ним всегда серьезный секретарь будет таким нежным, что его будет целовать в лоб после истерики и расстроенно говорить, что температура похоже поднялась из-за переутомления. — Подождешь немного, я приготовлю тебе поесть, хорошо? — просит Хайтам, продолжая большим пальцем гладить Кавеха по щеке. — Я вернусь через несколько минут. — Я подожду, — отзывается Кавех. Его подташнивает от голода и нервого перенапряжения, а горло саднит после долгого плача. — Принесешь вначале чай? — Конечно, — Хайтам улыбается уголками губ, снрва быстро целует парня в лоб. — Ложись пока отдыхай, я сейчас все принесу, — они оба знают, что Хайтам принесет успокаивающий отвар из Мондштадтских цветов, а Кавех все равно не уснет пока не выпьет его и не окажеися в успокаивающих объятиях возлюбленного — слишком уж влияют на него нервные срывы, симптомы которых оба соседа уже знали прекрасно, но избегать их совсем все еще не получалось, хотя Кавех никогда бы не стал отрицать, что он чувствует себя лучше, когда Хайтам рядом в эти периоды. Этот срыв, длиться, кажется, около месяца, а вчерашняя встреча с заказчиком помогла ему достичь крайней точки, поэтому секретарю придется взять отгул сегодня, хотя даже после проведенного вместе дня Кавеха не перестанет трясти. Последствия срывов из раза в раз становились хуже и на восстановление уходило все больше времени. Когда-нибудь аль-Хайтам найдет слова чтобы уговорить возлюбленого обратиться к специалисту, но пока ни одного из двадцати языков, известных ученому, не хватает, чтобы донести до архитектора, что лекарство есть и, несмотря на все трудности, они пройдут это вместе. У Хайтама никогда не было хорошо с тем, чтобы облачать чувства в слова, да и с пониманием собственных чувств, признаться, было не очень, но он знал точно, что Кавеха не оставит ни при каком исходе, но превратить это в слова или хотя бы в действия пока было сложно. Хайтам вздыхает и массирует виски — голова разболелась от переживаний с самого утра.       Кавех все еще сидит на постели Хайтама, когда секретарь заходит в комнату, осторожно неся две чашки горячего чая. Кружка Кавеха — купленная неизвестно сколько лет назад, с дурацким рисунком аранары, но Кавех слишком ее любит, чтобы Хайтам мог хотя бы шутить над этим. Тем более сейчас. — Твой чай, — Хайтам улыбается, отдает чашку в дрожащие руки, мягко придерживая ее, потому что не уверен, что Кавех сможет удержать ее. — Как ты себя чувствуешь сейчас? — Хреново, — Кавех делает глоток чая, взгляд его пустой, так и остается на какой-то точке на полу, — есть не хочу, спать не хочу, вообще ничего не хочу, хотя понимаю, что надо.       Хайтам помогает поставить чашку с аранарой на прикроватный столик, мягко поднимает голову парня за подбородок, целуя в губы осторожно и нежно, просит подождать еще немного, а потом возвращается на кухню, чтобы быстро сообразить легких закусок, которые не были бы слишком большой нагрузкой для измученного организма Кавеха.       Кавех ест без аппетита, но послушно, к концу порции даже взгляд немного оживает и архитектор смотрит наконец на мужчину перед ним. — Я не хотел, чтобы ты переживал из-за меня, — наконец выдавливает парень, — Ты сейчас должен быть в академии, а не здесь. — Сейчас я должен быть именно здесь, а ты должен спать, — фыркает аль-Хайтам, но Кавеха обнимает, пересаживает к себе на колени, спиной облокачиваясь на спинку кровати укладывает возлюбленного на себя.       Кавех ложится послушно, сам себе напоминая тряпичную куклу, слушает дыхание и стук чужого сердца под ухом, прикрывает глаза, когда Хайтам начинает монотонно пересказывать одну из последних прочитанных книг — скучно, как на лекции по непрофильному предмету, но в то же время так уютно и успокаивающе, а еще служит лишним напоминанием, что с ним именно занудный секретарь академии, а не кто-то иной.       Аль-Хайтам говорит, зная, что нельзя дать Кавеху уйти в свои мысли, прекрасно осознает, что архитектор не понимает и половины его рассказа, но его голос служит якорем, который помогает отвлечься от переживаний и наконец расслабиться и заснуть, не видя кошмаров и не просыпаясь от панических атак, с которыми он опять все последнее время боролся в одиночку, боясь беспокоить аль-Хайтама, будь то ночь, рабочее время или выходной.       К вечеру Кавех проснется и будет чувствовать себя все таким же разбитым, им потребуется еще несколько дней, а может и пара недель, прежде чем архитектор сам встанет утром с кровати и заварит чай им обоим, а когда Хайтам выйдет из спальни, едва проснувшись, Кавех подойдет сам, обнимет аль-Хайтама за шею, первым поцелует возлюбленного, а потом, прижатый крепкими руками к широкой груди, едва слышно скажет «спасибо». Когда-нибудь секретарь обязательно сможет объяснить ему, что это не одолжение и даже не что-то, за что необходимо благодарить, но пока Кавеху комфортно говорить эту тихую благодарность, он каждый раз будет отвечать «Я не поступлю иначе», закрепляя слова нежным поцелуем.