Табу

      — Не трогай.       Маккой, потянувшись было за миской Билла, отпрянул и фыркнул:       — Вот ты скряга, — он пнул миску сапогом, — объедков жалко.       — Никто не может пользоваться посудой убийцы.       Маккой склонил голову набок и свёл брови.       — А?       Билл сжал губы, и весь как будто обмер, и от его голоса остался только тихий шёпот, когда он заговорил:       — Душа убийцы находится в постоянной опасности. Беречь свою душу убийце надо сильнее, чем человеку который просто боится врага.       Маккой нахмурился и посмотрел на Билла, как на заговорившую лошадь.       — С чёртовой жестянкой это как связано?       — Я её трогал. Все, что я трогаю, нельзя давать другим людям.       — А.       Маккой достал револьвер из кобуры и переложил из одной руки в другую; это было все равно, что расспрашивать Билла — делать-то больше нечего.       — И так ты душу бережёшь?       — После убийства душа должна быть закрыта и очищена.       — Очищена?       Билл смотрел на костёр и в его глазах отражалось пламя, отражалось чисто, как в водной глади отражается полуденное небо. Как будто глаза были сделаны из стекла, а огонь горел внутри его черепушки.       — Я не могу ничего есть четыре дня после, не должен касаться ничего телом. Потом я должен полностью вымыться…       Маккой перебил:       — Как можно не касаться ничего телом?       — Ты мажешь специальной мазью всего себя, чтобы тело не касалось без смазки.       — Хм.       Маккой играючи откинул барабан и ссыпал патроны в ладонь. Он думал про смазку, а Билл продолжил говорить:       — После отсечения головы нужно обязательно совершать ритуал. Просить прощения того, чью голову ты забрал и испугать его дух, чтобы не навлечь на себя его месть.       Маккой хрюкнул.       — Это точно самая глупая херня? Еще тупее выдумывать не стал?       — Это не выдумки.       Маккой посмотрел на костёр через дуло раскрытого револьвера.       — Ну да, да, это не ты выдумал. Так ещё хуже. Выдумал не ты, но ты в это веришь. — Он качнул запястьем, и пустой барабан послушно встал на место. — Я не видел, чтоб ты делал все это после убийства.       — Да. Потому что я не делаю.       — И какой тогда во всем этом толк?       — Это должно обезопасить меня. Так я рискую.       — То есть, если бы ты все это делал, ты был бы в безопасности?        — Это бы помогло моей душе. Еще нельзя давать свое оружие в чужие руки, самому трогать чужое или переступать через него. И нельзя давать частей своего тела.       — Частей тела?       — Всего, что выходит из тела и его самого.       Маккой засмеялся.       — Да кто позарится на твои… — и вдруг его осенило. — Подожди-подожди, семя тоже?       — Да.       — Как же ты тогда…       — Мне нельзя прикасаться к женской утвари и к самим женщинам, это предосторожность.       Маккой вскинулся и рассыпал свои патроны.       — Ты не трогаешь женщин?!       Билл ответил сквозь зубы:       — После того, как стал убийцей — не трогаю.       — И давно ты убийца?       — С детства.       — Настолько с детства?       — Молоко на губах не обсохло.       — И с тех пор ты не касался женщин?       — Нет.       Маккой с ухмылкой прищурился.       — Так ты девственник?       Билл неожиданно резко развернулся — будь у Маккоя заряжен пистолет — непременно уже навёл бы в ту сторону, — и тихо ответил:       — Нет. Я не касаюсь лишь женщин.       — А, во-о-от как… — словно извиняясь, протянул Маккой. И затих.       В свете костра он искал в песке рассыпанные патроны, отряхивал их и вставлял на место по одному — занимался своим делом, но частые взгляды поверх револьвера в руках выдавали его.       — Как ты можешь быть уверен, что я ничего твоего не трогаю? — наконец не выдержал Маккой. — Ты спишь, я могу хоть все твои вещи перетрогать.       Билл удивлённо уставился на Маккоя. Наверное, для таких вещей у него не сразу находились слова.       — Плохо, когда трогает враг. Ты мне больше не враг.       Маккой нахмурился.       — А посуда?       — Ты можешь сам на себя навлечь беду.       Маккой почувствовал себя так, будто какой-то злой дух уже точил на него зуб: он увидел его в глазах Билла. Это была какая-то горестно-умоляющая тень, промелькнувшая там всего на секунду.       Собранный револьвер Маккой положил себе на живот, не выпуская рукоять. Покрутил барабан, умиротворяюще щелкнувший всеми своими шестью патронами.       — Билл, что будет, если я все-таки потрогаю твой ствол?       — Ничего хорошего от этого не будет.       — Но ты не знаешь наверняка?       — Я знаю, что у тех, кто это делал, судьба складывалась не очень.       — У меня и так судьба хреновая.       При этих словах Маккой невольно покосился на Билла, встретил его взгляд и грустно усмехнулся.       Билл улыбнулся в ответ.       — Теперь ты знаешь, шериф.       Костёр все ещё отражался в его глазах, как в прозрачном озере.